Орлиное гнездо

Николае так и не поверил, что уезжает от Андраши, что хватка этого существа ослабла – пока дом в Эдирне не скрылся из виду. Ему даже вздохнулось сразу легче. Хотя могло статься, что он ехал навстречу горшей участи… но нет: никакой супостат, поджидающий впереди, не мог оказаться страшнее этого большого христианского паши и мнимого князя мира сего! С его любовью, которая была так сильна, что пожирала все, чего касалась! "Любовь бывает страшнее ненависти, - вдруг подумал Николае. – Если Бог есть любовь, то на свете не может быть ничего страшнее любви…" Как он не понимал этого раньше? Он словно не жил до того дня, как попал в руки Андраши! И тот словно заклеймил его своей печатью – пробудил к жизни, пробудил в нем что-то, что ужасало самого Николае. Если служение ордену таково, как сегодня ощутил это Николае, - то не один Андраши, а все рыцари Дракона не люди, не могут быть людьми… Сколько от человека осталось в Корнеле? Он – мужицкий сын, сказал Андраши: значит, несмотря на бесчисленные свои грехи, на годы, омытые реками крови, намного более еще человек, еще христианин, чем высшие посвященные благородных кровей. Николае сам не знал, откуда пришли к нему такие мысли: но чувствовал, что они верны. Николае поник головой, словно утомился скачкой на коне; но это просто морок обнял его голову. Он вдруг увидел перед собой, в непроглядной хмари, знакомые черты. До боли знакомые черты! Сестра, которую он совсем забыл! - Ты человек только до тех пор, пока ты не пробудишься, маленький братец, - улыбаясь нечеловеческой улыбкой, прошептала Марина. Николае зажмурился и замотал головой. - Нет-нет-нет, - прошептал он. Марина склонилась к нему и подарила поцелуй смерти. Николае ощутил, что его схватили за плечо, и встряхнулся; и узнал Корнела. Тот всматривался в него с тревогой. - Ты задремал! – сказал витязь. – Смотри за собой! Николае кивнул. Он все еще был полон ужаса перед образом Марины, какой она предстала ему… Где Марина сейчас? В аду, конечно, как все самоубийцы! И она звала, тянула его к себе!.. Ему захотелось броситься в сильные объятия Корнела, взмолиться о защите – но это была такая напасть, которую каждый человек встречал один на один. Николае стиснул зубы и, сотворив короткую молитву, попытался взбодриться. Ему это почти удалось. По пути Николае стало полегче – мир опять прояснился и расцветился красками, тьма, казалось, потеряла над ним свою власть. Николае был даже рад турецкой жизни, потому что этот безбрежный и беззаконный человеческий рынок не давал ему дремать. Когда они взошли на борт корабля с каким-то старинным греческим названием, Николае стал у борта, хотя никогда прежде не видел моря и не был знаком с его опасностями. Он бы выпал за борт – и утонул раньше, чем его хватились бы, пусть и умел плавать: на боярском сыне был тяжелый доспех, а от качки, от зыби и блескучей ряби, волновавшей воду, его тошнило. Корнел стал рядом с ним – и не показывал никакой слабости, хотя тоже никогда раньше в море не выходил. - Она зовет… Вода, - сказал ему Николае, взглянув на сумрачного витязя. – Ты не чувствуешь? - Чувствую, - сказал Корнел. – Вода – она как женщина… Безбрежна и необорима порою казалась женщина – вода, женщина – тьма, бездна; но женщина-свет, женщина-власть могли быть еще ужасней. Николае и Корнел обняли друг друга за плечи, готовясь вместе встретить свою неотвратимую судьбу. Судьба была благосклонна к валашским витязям и на море – однажды им показалось что-то вроде пиратского судна, и корабельщики даже приготовились принимать удар; но никто на них не напал. А Корнел, казалось, даже жалел, что они разминулись с чужим кораблем, – ему хотелось куда-то излить свою злость. Этот молчаливый сильный человек не мог быть долго без врага, без борьбы, - и сражался телом, хотя наступало время воинов духа, таких, как Бела Андраши. - Может быть, скоро и придется сразиться как следует, - сказал ему Николае. Корнел сурово засмеялся, глядя, как исчезают за горизонтом белые паруса. - Может быть, братец! Когда перед ними встал Царьград, Корнел был на палубе – как и Николае. Они повидали побольше Василики, но и то были восхищены, изумлены. - Почти такой, как мне мечталось, - сказал Корнел боярскому сыну. – А ты – что думаешь? – спросил он, кивнув на купол Святой Софии, по-прежнему царствовавшей над Константинополем и его завоевателями, несмотря на вонзавшиеся в небо иглы минаретов. - Я думаю, что изнутри все оказывается не такое, как снаружи, - со вздохом ответил Николае. Корнел усмехнулся. - А я думаю, братец, что Господь нам заповедал все любить, какое бы оно ни было, - отозвался витязь. - Стало быть, и врагов ты любишь, когда бьешь? – спросил Николае. Он никогда не мог этого понять – хотя Христос этому учил… - И когда бью, люблю, - сказал Корнел, глядя на него своими черными глазами. Он вдруг улыбнулся. – Когда бью, особенно люблю. Николае, глядя на товарища с ужасом и восхищением сразу, подумал, что, пожалуй, узнал его в этот миг лучше, чем за все годы, что они провели вместе. Когда они сошли на берег, Николае сразу стал осматриваться. Его удивило немало открытых женских лиц – хотя одевались гречанки и здешние турчанки все больше в темные, монашеские цвета. - Здесь и христианские церкви, я слышал, еще есть, - сказал он Корнелу. - Все уже не то, - сумрачно ответил витязь. Несмотря на восторг, испытанный в море при виде Царьграда, Корнела больше не радовали новые лица, краски, красоты: он смотрел по сторонам как человек, отживший свое и ведомый только долгом. А Николае, усмотрев вдали, среди перистых кипарисов, светлые и еще величественные руины Буколеона, задумался, каковы могли быть последние императоры. Наверное, чем-то похожи на Андраши – изощренные жестокие умы и, после пьянящей сладости власти, всегда полынная горечь обреченности на языке. Но у этих людей, за этими людьми, не было той силы, что у Андраши. Тот когда-то божился, что он по отцу валашский князь, потомок Дана, – но теперь Николае уже нисколько в это не верил. Однако у Андраши должен был быть славный отец: чтобы породить такого сына. Они шагали между увитыми виноградом плетнями, белыми глухими стенами – Царьград, однако, немало напоминал Эдирне. Бедно одетая стройная девушка с корзиной на голове, на которую было небрежно наброшено ветхое голубое покрывало, прошла мимо – и, встретившись взглядом с Николае, вдруг улыбнулась ему и поклонилась, поприветствовав валаха на своем красивом непонятном языке. Боярский сын, восхищенный любезностью и смелостью гречанки, низко поклонился в ответ, прижав руку к сердцу. Ему показалось вдруг, что он попал домой. Турчанки никогда себя так не вели. Но и гречанки не говорили по-валашски… Николае вздохнул, томясь тем, что для Корнела уже давно отгорело. Он вдруг спросил себя – а женат ли этот Штефан, турецкий брат Андраши, и если женат, то по какому обычаю? Они подошли к воротам дома, очень похожего на тот, в котором жили в Эдирне: белого и приземистого - такие хорошо сохраняли прохладу. Дом окружал виноградник, а под окнами благоухали розы. Немного поодаль, в стороне от ведущей к дому дорожки, посыпанной белым песком, был разведен огород - с овощами, пахучими и съедобными травами. Николае сразу ощутил женскую руку – хотя садовничать мог и мужчина… Но тут навстречу им вышел хозяин, и Николае позабыл обо всем на свете. Так он не изумлялся даже при новой встрече с Андраши. Перед ним стоял брат этого человека – удивительно похожий на белого рыцаря цветущий мужчина, напоминающий Андраши голубыми пронзительными глазами, носом с горбинкой, красивой посадкой головы, приветливой улыбкой… Только в улыбке показывались ровные, безупречные зубы; а вьющиеся волосы были темнее, рыжее, чем у венгра. - Здравствуйте, - сказал Штефан по-валашски, почти так же чисто, как Андраши, - и с иным чужестранным оттенком, нежели у Андраши. – Будь благословен, брат. Николае только тогда понял, что турецкий рыцарь обращается к нему, когда Штефан заключил его в объятия. Он застыл от изумления, хотя это было самое христианское, православное приветствие; а Штефан трижды коснулся усами его щек. - Какой… какой славный сад, - только и смог выговорить боярский сын. Турок засмеялся. - Это моя хозяйка им занимается, - сказал он. Коснулся плеча Николае. – Прошу вас пожаловать в дом. Он обращался теперь и к Корнелу, и к другим спутникам Николае; Корнел молча поклонился. Этот турок сразу не понравился ему – хотя Николае Штефан показался пленительным. "Хозяйка? " - мимолетно изумился боярский сын. Почему-то он думал, что Штефан холост. И точно ли он турок? Откуда же тогда у него столько сходства в лице с Андраши? Вошедшим гостям сразу предложили сменить пропыленные сапоги на мягкие туфли. Чистота здесь блюлась еще большая, чем в доме Андраши, который скорее походил на служебное помещение… проходной двор: наверное, для переправы товаров и рабов… Это же был дом семейный. Николае сразу ощутил робость при мысли о женской половине. Вот бы увидеть эту хозяйку – хоть одним глазком… Ведь Штефан христианин? Но он, должно быть, такой же ревнивец, как и Андраши. А то и еще больший: ведь это настоящий восточный человек. Потом Николае и его спутникам принесли воду для умывания и простую, вкусную еду. Теперь их уже не разлучали. Хозяин сел с ними – и хотя он с ними не ел, Николае вдруг ощутил: это союзник. После трапезы им предложили отдохнуть. Николае терзался любопытством обо всем, что видел вокруг, – но, едва ощутив головой подушку, провалился в сон. Здесь дышалось хорошо – не давило то темное присутствие, которое не давало Николае покоя в доме Андраши. Василика лежала на диване, облокотившись на подушку, - Штефан сидел у нее в головах; они держались за руки. Они только что предавались любви – так, как научились друг с другом: ласкаясь только руками и губами. Штефан позволил себе и своей возлюбленной открыть себя – иначе едва ли смог бы соблюсти ее… Василика оставалась целомудренной даже тогда, когда ласкала его. Штефан видел теперь, что это не изменилось бы, даже если бы он женился на ней: его подруга была из тех простых и цельных натур, которые очень нелегко заставить изменить себе – пусть даже они и изменяли другим. Такова была Иоана. Любовники набегали на нее, как приливы на скалу, - и откатывались назад, только придавая ей блеску. Они только открывали в Иоане силы, дремавшие изначально… Сейчас турецкий рыцарь сидел, откинув голову на подлокотную подушку Василики, и она гладила его волосы, плечи. - Так с Николае Кришаном, братом государыни, приехал еще и ее первый муж? – тихо спрашивала Василика. Она только сейчас осознала для себя, что у княгини мог быть какой-то первый муж: что такая великая жена могла изменить одной любви для другой… Что она могла изменить христианскому браку… - Да, первый муж, - откликнулся Штефан. – Я слышал о нем еще в Валахии. Это витязь Дракулы, замечательный человек… хотя при Иоане Кришан, а тем паче над нею, не могло быть обыкновенных мужчин! Он славен смелостью и редким боевым искусством даже среди валахов. Василика склонилась к возлюбленному через плечо. - Почему же государыня оставила его? Штефан промолчал, тонко улыбаясь. - Теперь это уже безразлично, моя драгоценная Фатиха. Он повернулся к ней, Василика склонилась ниже – и они поцеловались долгим поцелуем. Потом Василика соскользнула с дивана и села рядом со Штефаном. Положила голову ему на плечо, а руку – на обнаженную грудь, ища его сердца. - Скоро будет большая война? – спросила она шепотом. – И это – первые вестники? Ведь Дракула ничего не передал тебе с этими людьми? - Дракула всегда творил только расчетливые безумства, - усмехнулся Абдулмунсиф. – Он, конечно же, передал мне с этими людьми только такое послание, чтобы оно не могло быть перехвачено Андраши, когда они встретятся с ним. Ведь только Андраши – или человек не ниже его по положению - мог дать им фирман, чтобы их допустили в Стамбул! Турок прижал себе подругу одной рукой; а другую сжал в кулак. - Скоро я узнаю, чего желает от меня Дракула и мой кисмет. Думаю, прежде всего нужно поговорить с Корнелом Испиреску. Он ближе всех к князю Владу – хотя это простой неученый человек, и благородные люди, искушенные в политике, легко могут недооценить его… - Но я не могу поверить, что Андраши его также недооценил, - прошептала Василика. – Только не белый рыцарь! - Может быть, у Андраши есть замысел, который охватит всех нас, – и он обрадовался случаю согнать всех нас вместе: как предателей… так и старых врагов, - заметил турок. – Все равно Корнел и его спутники уже не могут вернуться, как и мы с тобой. Василика посмотрела в глаза своему господину, затаив дыхание. - Бела Андраши такой же расчетливый безумец, как и Дракула, - с улыбкой сказал он. Василика кивнула. - Ну тогда иди к этому Корнелу, - сказала она, разгладив свои желтые шаровары и сняв с них соринку. Валашка поправила серебряные цепочки, обвивавшие бедра. – Иди – это может быть дело, которое не терпит. Штефан поднялся и, на прощанье поцеловав ей руку, вышел.