Орлиное гнездо

- Корнел-бей, представь себе, что ты возненавидел меня настолько, что хочешь выбить зубы, - задумчиво сказал Абдулмунсиф. Корнел засмеялся было, показывая собственные прекрасные зубы; потом замолчал и схватился за подбородок. - У тебя ничего не получится. Он отвернулся, глядя в окно, у которого они оба стояли; переменчивый ветер вздымал его пышные волосы. Турок участливо положил руку на плечо витязю. - Конечно, не получится – если обманывать людей долго, - спокойно сказал он. – Но в темноте… не так много человек знает Андраши в лицо; ведь здесь он не князь и не полководец… Корнел пожал плечами. - Ну тогда нет нужды и уродовать себя, - хмуро сказал он. – Если ты просишь меня выкрасть его… - Нет, - мягко возразил Штефан. – Не выкрасть, Корнел-бей. Граф Андраши поедет с моими людьми добровольно. А уж когда они приблизятся к границе… тогда, возможно, и потребуется применить твое искусство. Вы придете к нам на помощь, как боярская сила на помощь к Владу Дракуле, когда тот атаковал султана. Корнел опустил голову; потом взглянул на турка. - Ты-то сам кому служишь? – спросил он. – Я не могу понять, хотя так давно состою при тебе... - Я служу справедливости, - улыбаясь, ответил Штефан. Рассмеялся, зная, как Корнелу неприятна эта восточная двусмысленность. Объяснил: - Для нас справедливость в султане, как для вас в князе. Корнел кивнул. - И то верно. Он вздохнул. - Только теперь я понимаю, как трудно моему господарю. Когда видишь, что свет велик, что правд на свете много – а народ учишь, что правда одна, и лжешь все время… - Такова плата за власть над человеками и за большую науку, - просто сказал турецкий рыцарь. – Или ты свой своему – или ты владыка и всегда один… Ты уже давно один, Корнел-бей! Корнел кивнул и стиснул зубы. У него дрогнули плечи, и Штефан приобнял его, прислонившись лбом ко лбу. Корнел не отстранился. - Ты больше никогда не будешь один, - прошептал Штефан. Корнел закрыл глаза, покоряясь его обаянию; потом резко отстранился. Отвернулся к зарешеченному окну. - Вы с Андраши два сапога пара, - пробормотал он. – Как дьяволы, берете за самое сердце… Не пойму только, чем… Штефан тихо рассмеялся. - Мы с ним апостолы, - сказал он. – Мы несем любовь к людям. - А ведь и правда – такой любви к людям, как у вас, я еще не видел, - пробормотал Корнел. Он лгал: видел – знал такую любовь с ранних лет, и вернулся к этой любви, вырвавшись с венгерской службы, из объятий жены. Штефан кивнул. - Да, - сказал он. – Дракула. Корнел вдруг резко повернулся к нему. - Так – с нами понятно, - сказал он с неожиданной суровостью. – А ее как? Как здесь бросить? - Василика не вещь, чтобы ее бросить, - спокойно ответил турок. - Ты ведь погубишь ее, - сказал Корнел. Витязь глядел на пашу не мигая – он не боялся. За его черной широкой спиной в оконце перемигнулись звезды. - Если любишь, как можешь так делать? – спросил Корнел. Штефан рассмеялся. - А! Присохло к сердцу, - сказал он. – Свое, свое. Потом сказал просто: - Я бы отпустил ее с тобой, если бы она согласилась. Но она не пойдет. Корнел долго смотрел на турка. Потом сказал: - Ты бы не отпустил… Это ты сейчас говоришь, что отпустил бы, - а как до дела дойдет, убьешь ее, чтобы никто другой не взял! Штефан кивнул и отвернулся. Корнел долго глядел на его тонкий белый профиль, и сердце иссыхало от тоски – казалось, что по утраченному раю. Хотелось обнять этого человека и никогда не отпускать. Византийский принц ласково и печально улыбнулся, словно услышал этот сердечный вопль, - а Корнел только потупился и сухо, отрывисто спросил, стыдясь себя: - Когда будем делать? Штефан взглянул на него. - Скоро, - сказал он. – Жди. Корнел не мог долее терпеть. - Кем ты ему приходишься? – спросил витязь. – Я ведь знаю, что вы родичи! Одна сатана!.. Он даже пристукнул по стене ладонью, испачкав ее известкой. Сердито вытер руку о черный с серебром кафтан, не сводя глаз с турка. - Мы последние Адамы, которые съели свои яблоки без змеиного наущения, - засмеялся Штефан. – Какая тебе разница, кто мы с Андраши друг другу? Мы все теперь одна семья, - он взглянул на Корнела. Тот поклонился. - Да, - сказал витязь после молчания, очень тяготясь этим сознанием. Корнел вышел, тяжко ступая. Штефан долго смотрел ему вслед – грустно-насмешливый, задумчивый. Потом подошел к столу и сел, закрыв лицо руками. Он долго сидел так: рыжие кудри рассыпались по рукавам, сквозь локоны просверкивали только драгоценные кольца на пальцах. Могло показаться, что это слезы. Плечи турка содрогались. Потом он лег головой на стол, как будто невидимая другим ноша наконец раздавила его, и застыл как мертвый. Василика сидела с Анастасией и в который раз уже слушала рассказ гречанки о ее муже и сыне, которых та схоронила в прошлое моровое поветрие. Добрая служанка повторялась, но Василика слушала, кивала, улыбалась. Когда неожиданно вошел Штефан, Анастасия вскочила и отпрянула; хотела забиться в угол, но только стала, опустив руки. Хозяин улыбнулся ей. - Ступай туда, - велел Абдулмунсиф Анастасии, указывая на проделанную в ковре невысокую дверь, через которую он вошел: не ту, через которую ввели в эту келью Василику и гречанку. – Там в коридоре пусто - и никто сейчас не пойдет, - сказал турок. Когда Анастасия поспешно скрылась, Василика бросилась в объятия возлюбленного. Она успела увидеть, как тот утомлен, печален: хотя владел собою он не хуже обычного. Они долго целовались, обнимались, плакали. Штефан плакал, как и Василика, и не стыдился этого. А потом Василика отстранилась от своего господина и прошептала, потупившись: - Я готова… Если ты хочешь… в самом деле… Штефан быстро посадил ее на диван, сам сел напротив и спросил, изумленно и строго: - Что? - Меня… Ребенка, - Василика подняла лицо на турка. У нее был горящий взгляд подвижницы, темные глубокие глаза, столько раз смотревшие на него с икон. Штефан улыбнулся – и, взяв руки подруги, медленно и почтительно прижал их к губам. - Нет, - твердо сказал он. – Пока нет, моя дорогая. - Я не могу думать, что мы разлучимся и у меня ничего от тебя не останется, - сухо, горестно прошептала Василика. Тут Штефан изумился и разгневался. Схватил ее за плечи. - И ты думаешь, что я тебя отпущу… с моим семенем? Василика дрогнула, ахнула от страха; но Штефан уже раскаялся в своем порыве и прижал ее голову к груди, целуя ее волосы. - Прости… Мы не разлучимся, что бы ни случилось, - шептал он. – Даже не думай! Потом взял ее на колени и сказал, уже улыбаясь: - Если бы ты знала, как я рад услышать такие слова! Василика зарделась, прячась от его взгляда; она вдруг поняла, что только что подарила этому человеку право на всю себя. - Я хотела… чтобы ты утешился, - прошептала она, с запинкой, с улыбкой робости. – Я видела, как тебе тяжело! Тут она испугалась, что стряслась неведомая беда; Штефан качнул головой, поймав ее взгляд. - Все хорошо, - сказал он. – Я вижу тебя – и уже счастлив. А вот она была грустна. Штефан снял Василику с колен и опустил на ложе. Она закрыла глаза. И он утешил ее, как умел лучше всего, – любовная страсть отнимала силы и радость у многих мужчин, но эти силы и радость переходили к их женщинам. Хотя сам Штефан блаженствовал, что бы ни делал со своей возлюбленной. Потом он хотел уйти, но Василика не пустила. Очень твердо, как сегодня предложила ему всю себя, невольница схватила пашу за рукав и окоротила: - Расскажи мне, что у тебя с братом и со всем прочим! Она говорила шепотом, и по-валашски; но Штефан сразу встревожился. Хотя кто мог здесь их подслушать? Не служанка же! Он опять сел около Василики и шепотом поведал ей, что можно было поведать. Она слушала серьезно, спокойно, кивала. Как будто про себя продумала уже все, что ее покровитель мог предпринять. Штефан даже досадовал на такую прозорливость. И ему, и ей легче и приятней было бы, окажись Василика глупей, покорись Василика всецело его чарам – но такая женщина не увлекла бы его. Сейчас перед ним была подруга, которая не хуже него сознавала, чего они могут ждать друг от друга. - Значит… тебе останется или здесь отречься от меня, или бежать со мной, - убийственно спокойно сказала валашка наконец. Взглянула на любовника и качнула головой. – Но ты со мной не побежишь. - Никуда мы не побежим, - сказал Штефан. Василика улыбнулась, не глядя на него. - Теперь я вижу, почему ты не захотел меня сейчас, - прошептала она. – Трудно будет думать, что со мной может умереть и твой наследник! Трудно будет так перед своей-то смертью думать! - Прекрати! Он стиснул зубы и прижал ее к себе. - Я клянусь… вот, видишь, я клянусь своей жизнью и жизнью моей матери, что женюсь на тебе, - задыхаясь, прошептал Штефан. – Никакая мать и никто другой нам не помешает! Вот только решим все с Андраши! Василика опустила ресницы. Она улыбалась, а в сердце сидела боль, которую было никак не вынуть. Штефан хотел еще что-то сказать… но ему нечего было сказать; он только поцеловал подругу, которая никак на это не ответила, и, поднявшись с дивана, быстро покинул комнату.