Орлиное гнездо

Граф Андраши сидел ночью в своих покоях, за письменным столом – без сна, один: ему привычно было это бессонное одиночество, в действительности заполненное до отказа призраками прошлого и настоящего. Будучи один, большой белый паша в действительности вел самые страшные войны: за свою душу – и за души и судьбы тех, кто вверился ему. - Нет, - прошептал византийский принц, схватив в обе горсти свои золотые локоны. – Я так не поступлю… Ты не знаешь меня - и не одолеешь меня… Он поднял голову и воззрился на ту, которую видел в черной пустоте своей спальни. Протянул руки к этой потусторонней угрозе; но скрюченные пальцы схватили только воздух. Однако Андраши улыбнулся, сверкая глазами и раздувая ноздри, как будто одержал победу. - Я знаю, что мы можем так же властвовать вами, как вы нами, - знаю благодаря тебе! – страстно прошептал граф. - О да, мы едины, в жизни и в смерти! И я возьму тебя, потому что я – твой природный господин! Андраши встал со стула и вдруг пошатнулся; белый свет в окне озарил его, явив хрупкость, беззащитность этого могущественного человека – и вдруг он повалился на колени, а потом и навзничь, как будто неведомые прочим силы поразили его за неведомое прочим святотатство. Он захрипел, закашлялся, подняв длиннопалую бледную руку и повернув лицо к двери, словно в тщетной безмолвной мольбе о помощи, – а потом уронил руку снова и застыл. Венгр долго лежал так, точно в глубоком обмороке, разметав золотые волосы и светлые шелковые домашние одежды по темному ковру. Только слабые колыхания груди под халатом выдавали, что он еще жив. Потом в коридоре скрипнули половицы, и белый рыцарь зашевелился, но встать сам не смог. Вошел мальчик. Турчонок застыл на несколько мгновений при виде простертого господина – а потом подбежал к нему и ловко обхватил графа за плечи, помогая сесть. Андраши улыбнулся: он был трогателен в эту минуту. – Спасибо, - одышливо прошептал граф, поведя голубыми глазами на слугу. – Дай мне пить, Юнус. - Вина, господин? - Нет… Просто воды. Маленький прислужник поклонился и убежал. Андраши несколько мгновений еще сидел, покачиваясь и закатывая глаза, - ему было так дурно, что не высказать никакими человеческими словами: он сделался бел, как на пытке, но эта духовная пытка казалась хуже любой телесной. Венгр чувствовал себя так, точно его всеми силами пытаются вытеснить и из мира живых, и из мира мертвых. Вернулся Юнус и, став на колени, напоил белого рыцаря, поддерживая его голову. Зубы у Андраши стучали, его трясло, и половина воды пролилась ему за воротник; но потом стало полегче. Судорожным жестом он отпустил слугу – и еще несколько минут приходил в себя, уткнувшись лбом в ковер. Вдруг венгр вскрикнул и отшатнулся, учуяв что-то; он перекатился через голову и встал. Рука его сжалась на рукояти кинжала. Бывший князь тяжело дышал, глядя на стрелу, просвистевшую над его головой и воткнувшуюся в ковер: стрела была отягощена запиской. - Дракула, - прошептал граф, улыбаясь безумной улыбкой. Упав на колени, он сорвал пергамент и поднял к свету. "Выйди во двор немедленно", - приказывала записка по-венгерски. Усмехнувшись, Андраши подошел к окну. Он распустил пояс халата, словно подставляясь под опасность. - Почему бы и нет? – прошептал венгр. Он снял и бросил халат на ковер. Потом надел поверх рубашки кожаный жилет, поверх его – кафтан, без всякой металлической обшивки; препоясался мечом и вышел из комнаты. Никто не встретился ему, и никто не воспрепятствовал. Как самый обычный смертный, один из могущественнейших в империи людей вышел через дверь-арку и спустился по лестнице во двор, под свое же окно. Он замедлил шаг, вглядываясь во тьму: но долго вглядываться Андраши не пришлось. Ночной тать явил себя, ступив навстречу хозяину. Этот человек широко раскрыл пустые руки, а на лице его была улыбка, исполненная бесконечного сочувствия. Андраши замер, наполняясь изумлением и гневом. - Сам?.. – пробормотал он, устремляясь на пришлеца: рука метнулась к мечу. - Стой! Абдулмунсиф простер к нему ладони, останавливая, умоляя взглядом. - Стой, господин! Стой, - прошептал он. – Ты видишь, я безоружен. Андраши разжал руку, сжимавшую рукоять; по губам скользнула улыбка, исполненная презрения и разочарования. - Я так и думал, - пробормотал он. – И ты, Брут. Так всегда бывает. Белый рыцарь опустил голову. - Ну? Сколько вас еще? – спросил он. – Дожидаешься подмоги? - Я один, - ответил турок. Он подошел к неподвижному Андраши, коснулся его плеча – и вдруг обнял. Андраши не сопротивлялся, только закрыл глаза и стиснул зубы. - Я всегда один, - шептал Штефан, гладя своего вождя по спине. – Как и ты – как каждый из нас, воинов света, пока мы не собираемся вместе… Но ты уже переполнен, мой дорогой брат… Ты взял на себя слишком много. Андраши дрожал и едва слышно шептал проклятия; Штефан гладил его теперь по голове, точно мать. - Я хочу спасти тебя – затем и пришел, - прошептал он. – Ты учуял измену, и ты прав: это мой брат. Разве ты не знаешь, что… Андраши усмехнулся. - Ну да, - сказал он. Оба паши посмотрели друг другу в глаза. - Я очень хочу, чтобы ты жил, - прошептал Штефан. Андраши улыбнулся этим словам, как давно известной гнусности. - Позволь не поверить тебе, мой дорогой брат. Он отвернулся, точно вдруг утратив интерес к турку. В темноте этих мужчин было бы очень легко спутать - и тому, кто их хорошо знал: казалось, даже жестам их обучал один наставник. - Впрочем, мне уже все равно, - наконец проговорил венгр. Он прикрыл глаза и мучительно улыбнулся. – Господи, я буду даже рад… - Тебе рано умирать – ты должен сначала исцелиться! – сурово возразил Штефан: казалось, он обеспокоился этим желанием не на шутку. Бела Андраши опустил голову и ждал. Штефан несколько мгновений помолчал, подбирая слова, - потом сказал: - Я предоставлю тебе убежище на севере, князь. Ты знаешь не хуже моего, что здесь тебе оставаться невозможно. Время пришло… Андраши кивнул, слабо улыбаясь. - Да, - сказал он. – Конечно. Штефан взглянул на его окно: благовонный светильник, занавешенный кисеей, озарял стол с разваленными на нем бумагами. - Бела, ты должен сейчас вернуться к себе и взять все, что следует унести, - тебе лучше знать, что это, - сурово сказал турок, точно понукал младшего; или господина, вдруг лишившегося своей воли. – Через час выходи во двор, и мы побежим. Медлить нам нельзя. Граф пристально посмотрел ему в глаза, улыбаясь все той же слабой презрительной улыбкой, – а потом махнул рукой и удалился. Штефан проследил, как его вождь скрылся в доме; прослушал, как взошли по лестнице и затихли его шаги. - Бог тебя благослови, мой дорогой, - прошептал турок. Через час с небольшим белый рыцарь вышел, закутанный в простой темный плащ; когда он выпростал руку, приветствуя Штефана, в лунном свете холодно взблеснула кольчуга. Меховая шапка отбрасывала тень на все его лицо. Штефан кивнул. - Поехали. Когда они сели в седла, он прошептал, склонившись к безмолвному товарищу: - В высшей степени мудро, как и всегда! Андраши поднял голову, и турок впервые увидел его лицо. - Я не так еще ополоумел, как тебе представляется, - холодно сказал низложенный князь Валахии. Штефан растерялся и вскинул руку: - Постой! Я вовсе не хотел… Венгр, не удостоив его ответом, дал шпоры; и Штефану пришлось самому замолчать и пришпорить лошадь, чтобы обогнать своего пленника и показывать ему дорогу. Они выехали со двора вдвоем – и уже за воротами к ним присоединились еще трое. Василика спала, свернувшись на диване и обняв подушку, как дитя; она вскрикнула и села, услышав шум. Ковровая дверь приоткрылась. Села в углу и Анастасия. - Одевайся, бери вещи и идем! – приказал снаружи чей-то шепот. Василика узнала этот шепот; и она подчинилась ему без колебаний, с большею готовностью, чем послушалась бы самого Штефана. Они с Анастасией принялись за сборы, со сна и в темноте наталкиваясь друг на друга; голос в коридоре выругался и поторопил их, но Василика в этот раз не уступила, пока не собрала все. У нее ничего за душой нет, кроме того, что с собой! Одевшись и взяв сумку, валашка подошла к ковровой двери, и Корнел схватил ее за руку и вытащил наружу. - Бегом! – приказал он. - Я сама! Помоги Анастасии, ей трудно! – воскликнула Василика шепотом. Она не стала спрашивать, что с евнухами и ночным караулом. Корнел схватил за руку пожилую гречанку, и они втроем поспешили по пустому коридору; Василике казалось, что каждая тень готова на них наброситься, каждый лунный луч из окна уличает их. На повороте она различила какую-то темную груду тряпок, чуть не споткнулась от испуга – но удержалась на ногах и полетела дальше, больше всего боясь отстать от своих спутников. Сердце у беглянки так и заходилось. Они спустились по ступенькам и вышли в какую-то низкую дверь, около которой тоже не было стражи. - Как ты… Что ты сделал? – спросила Василика витязя, пытаясь отдышаться на холодном воздухе. - Я вошел свободно, - к ее удивлению, ответил Корнел. – Евнуха оглушил, чтобы он не завопил. Витязь улыбнулся. - Здесь все же не такая тюрьма, как кажется, - объяснил Корнел. – Вернее сказать: такая тюрьма, в которой нужно знать все порядки… А ты не султанская наложница, а своего паши. Штефан показал мне дорогу. Василика возмутилась. - Я не наложница! Корнел усмехнулся и кивнул. - Ну да, жена – знаю, - ответил он. Потом сжал зубы и зыркнул на женщин черными глазами. - Хватит болтать, пошли! – приказал витязь. Василика, схватив за локоть Анастасию, двинулась следом за Корнелом туда, где были привязаны две лошади: одна из них – Годже. Беглянка потрепала кобылку по мягкой рыжей гриве, поцеловала в белую звездочку на лбу: приветствуя ее, собираясь с духом. Корнел схватил Василику сзади и силой подсадил в седло. Выругал ее опять, сказав, что так они точно кончат пытками и смертью; потом сел на своего коня и поднял к себе на седло Анастасию. Василика знала, что сейчас некогда спрашивать; и так же ясно она знала, что Корнел никогда ее не предаст – раньше умрет сам, защищая ее. Она ощущала это куда яснее, тверже, чем даже в объятиях любимого. Они помчались вперед, точно убегая от призраков ночи. А тени стлались по сторонам их, обгоняли – и это бесконечное состязание выматывало из себя и живых, и мертвых.