Орлиное гнездо

Корнелу очень хотелось сменить платье и вымыться – но он не мог думать об этом, вспоминая о грязи, в какой нашел Василику. Однако теперь его едва ли пустят к королю снова… И сын! Раду! "Я никому не отдам ни тебя, ни ее", - подумал витязь. Он вернулся домой – и, ни с кем из испуганных слуг не вступая в разговоры, приказал согреть себе воды и приготовить чистое платье. Корнел не показывался сыну, привыкшему, что в доме толкутся чужие; и не мог предстать ему таким грязным… таким поганым турком, как сейчас. Когда он вымылся и умастился благовониями, Корнел посмотрел в зеркало, и витязю показалось, что ему усмехается чужое лицо – с проседью в черных волосах и бороде, с черными лукавыми глазами: лицо могучего и старого благородного человека, которого Корнел ненавидел до тех пор, пока не очутился в его шкуре. Судьбу не всегда получали новой – слишком часто ее жаловали… с чужого плеча. Потом воин пошел к сыну. Когда он остался в столовой один – слуги, не убрав со стола, по его приказанию ушли и оставили господина в одиночестве - к нему пришла Анастасия. Глядя на валаха темными настрадавшимися глазами, гречанка села рядом. Положила ему на плечо мягкую коричневую от природы и старости руку. Корнел взглянул на нее исподлобья и улыбнулся. Он сам не знал, чему. В нем было слишком много чувствований, чтобы выразить их хоть какими-то словами. - Раду сейчас сказал мне перед тем, как заснуть, - с мягким акцентом проговорила Анастасия, - пусть отец вернет мне матушку Василику… - Ангельское звание, - прошептал Корнел. Анастасия встала с места и обняла его голову. - Бог тебе поможет. И я за тебя помолюсь, - сказала она. - Спасибо, - прошептал витязь. Он долго еще сидел так, уткнувшись в ее высохшую грудь, одетую темным платьем. Анастасия едва ли была красива даже в молодости – но была когда-то красива для человека, простого грека, который ее любил… Будь он жив сейчас… Корнел поцеловал грудь, к которой прижимался. Ощутил, как гречанка судорожно вздохнула; она притиснула своего господина к себе обеими руками со всей забытой неутоленной любовью. Валах поднял голову и увидел красоту, неподвластную времени. Анастасия утирала глаза концом темного покрывала. Ее черные косы расплелись и падали на плечи. - Ты святой, - прошептала она. – Я таких, как ты, еще не видела… Корнел встал, взял ее за плечи и крепко поцеловал в лоб. Потом отвернулся и быстро покинул столовую. Анастасия собирала пустую посуду, склонившись над столом, - так низко, что даже стены и тени, роящиеся на них, не видели ее лица. Потом ее дрожащие руки замерли, и Анастасия принялась всхлипывать. Люди, подобные Корнелу, не могли гибнуть – люди, способные к такой любви: святой, страшной, великой. Корнел заснул в своей спальне один – вернее говоря, он долго не спал: улыбался, глядя в потолок. Перед ним теснились лица людей, которых он хранил от смерти - и которые хранили его тем, что жили на свете. Он хотел бы жить с ними и любить их вечно. Потом он закрыл глаза и заснул. Тени от ветвей, колеблемых ветром в открытом окне, бродили по его спокойному мужественному лицу, обрамленному темной бородой. Потом лицо его исказилось, с губ сорвался стон: Корнел увидел своих врагов. Он выехал на арену на своем черном коне, и враги уставились на него со всех сторон. И главный неприятель, самый ненавистный, устремился витязю навстречу: тот, кто жаждал завладеть его сокровищем. Темные кудри венгра рассыпались по золоту и стали новешеньких доспехов, дарованных королем и не знавших битвы; голубые глаза и губы под полоской усов смеялись над увечьем, которое Корнел получил в смертном бою. А у молодого барона много свежих сил, много похоти к чужим красивым женам! Корнел воздел свое копье и воззвал к небесам; и с небес вдруг полился кровавый дождь, точно в своей мольбе витязь нечаянно поразил копьем небесный свод. Все зрители в амфитеатре закричали от ужаса, и барон закричал от ужаса, напрасно прикрываясь щитом от этого ливня. Корнел оглушительно засмеялся: он один здесь не боялся крови, отданной за святое дело! С ревом витязь устремился на врага и ударил; и копье глубоко погрузилось в его сердце. Но барон не умер. Дьюла схватился за оружие, поразившее его плоть, и глаза его открылись: теперь закричал от ужаса Корнел, потому что глаза врага были красны, а между губ показались клыки… С криком Корнел сел в постели и перекрестился. Он рывком откинул одеяло и встал. Подошел к окну и шире распахнул ставни; холодный ветер освежил его, окончательно пробудил от видений, и Корнел улыбнулся, раскрыв ворот рубашки. Он долго дышал полной грудью, потом нашарил на исполосованной белыми рубцами груди крест и поцеловал. - Мое дело свято, - прошептал валах. Он вернулся в постель и проспал до самого утра без сновидений. На другой день витязь проснулся поздно. В одной рубашке и шароварах он вышел к завтраку, который ему приготовила добрая Анастасия, и который она разделила с ним, чувствуя без слов, что у валаха на сердце. Раду тоже ел с ними. Мальчик молчал и неотрывно смотрел на отца, как будто запоминал, постигал – каким ему следует быть, когда он вырастет… Корнел взял сына на колени, и тот прижался к нему без слов. Так они и сидели – маленькая семья единоверцев против целого мира врагов. Потом Корнел поцеловал Раду и препоручил его Анастасии. Встав из-за стола, витязь сказал гречанке, что пойдет во дворец; и служанка понимающе кивнула и увела мальчика. Корнел поднялся к себе и нарядился в чистое венгерское платье. Доспеха он не надевал: у него не осталось приличного рыцарского вооружения. Только меч, как и свою честь, он сохранил и препоясался им. Сев на турецкую лошадь, которой далеко было до его боевого коня, Корнел поехал во дворец. Он думал, что добьется приема у короля – или князя, или обоих; непременно добьется, пока решается это проклятое сватовство, чтобы Василику перевели в место получше. В этом-то господа не могут ему отказать – ведь барон не хочет погубить свою невесту! Корнел прикрыл глаза и вновь ощутил густой и горячий, соленый дождь, орошающий лицо. Он облизнул губы. У дверей витязь спешился. - Мне нужно к королю, - сказал он страже, скрестившей перед ним алебарды. Теперь, когда он был без конвоя, чист и одет по-венгерски, на него смотрели куда приветливее. Люди очень ленивы умом, подумал Корнел. Его проводили к Матьяшу – но не в собственные покои его величества, а в пиршественный зал, где еще звенели тарелки и кубки. Корнел этого не ожидал. Почему-то ему стало очень больно, когда он увидел, как король смеется за трапезой с кем-то из своих соседей. Среди сверканья золота, серебра и хрусталя Матьяш Корвин поднял голову и увидел валаха – и улыбка его на миг поблекла. Потом гладкое лицо короля опять прояснилось, и он приветливо кивнул витязю. Как будто вчерашняя отповедь Корнелу только приснилась. - Садитесь с нами, жупан, - сказал Справедливый король. – Вина ему! – приказал он. Корнел медленно перекинул ноги через лавку и сел. Ему казалось, что ему только что при всех отвесили пощечину: не так, как Абдулмунсиф-паша. А опозорили публично, незаслуженно и несмываемо… - О чем вы хотите просить? – произнес Корвин. Светло-серые глаза его смеялись над золотым кубком, как будто он заранее торжествовал над любым выпадом, который сделает валах. Корнел поискал глазами господаря – и не нашел его. - Я хочу просить ваше величество, чтобы Василику перевели в место почище, - сказал он, опустив бородатую голову. - Это уже сделано, - непринужденно ответил Матьяш. – Я посчитал, что излишняя суровость может повредить здоровью невесты барона. Любезный Дьюла очень просил меня за свою избранницу. Корнел прикрыл глаза и стиснул кулаки под скатертью. Король мастерски поставил его на место. Витязь схватил свой кубок и сделал несколько больших глотков. Красное вино потекло по бороде. - Король, - хрипло сказал он по-валашски, так что поняли только они двое. – Я прошу тебя о милости… о святой милости… Корвин перестал улыбаться. - Говори, - приказал он. Корнел поднялся из-за стола и опустился на колени – при всем собрании. Придворные ахнули. - Король, я прошу разрешения защитить мою сестру от посягательства барона, которого она не желает себе в мужья; прошу разрешения отстоять ее мечом и копьем, в поединке! – громко сказал витязь. Матьяш долго смотрел на него. Корнелу вдруг показалось, что во всем зале остались только они двое. Взгляд короля скользнул по рукам витязя, правой и левой, потом снова поднялся к лицу. - Ты и в самом деле хочешь этого? Корнел кивнул. - Ничего другого я не могу хотеть. Это мое право и долг, - сказал он. Корвин вздохнул, и Корнел вдруг ощутил его – как ни дико это было - товарищем по несчастью… - Хорошо, - сказал его апостолическое величество. – Тебе дадут новый доспех… и дадут скрестить мечи с Лорантом Дьюлой. Но пеняй сам на себя, если тебе не посчастливится. Корнел встал и низко поклонился. - Благодарю тебя, государь, - сказал он. Амфитеатр был полон, как тогда, когда Корнел сражался за честь собственной жены. И, как тогда, и теперь женщина, которую он защищал, сидела в первых рядах. Но сидела она склонив голову, как преступница; щеки валашки пылали, и она сжимала кулаки, сдерживая обуревавшие ее гнев, стыд и страх. По сторонам Василики, и позади нее, расположились стражники; на ней было белое платье и такое же покрывало, полностью скрывавшее волосы, как у послушницы. Корнела обрадовало хотя бы то, что Василику, судя по всему, теперь содержали чисто, давали мыться и хорошо кормили. Пусть и обращались с ней так только из соображений выгоды… Он вспомнил, как увиделся с князем и излил ему свою душу. Витязь поклонился господарю в ноги, а Дракула поднял его своей могучей рукой и обнял, точно Корнела захлестнули огненные крылья, - потом отстранил от себя и сказал, посмотрев ему в глаза: - Иди и дерись. Казалось, этими словами он передал витязю свою силу. Корнел ощутил себя несокрушимым, как в былые времена. Выходя же от господаря, он увидел его жену, княгиню Илону, державшую на коленях сына, хотя тот был уже велик. Корнел поклонился ей. Княгиня кивнула в ответ, но от нее на Корнела пахнуло таким омерзением, что он чуть не задохся. Ему не нужно было объяснять причин. Господи Иисусе, сможет ли он когда-нибудь отмыться от своей дурной славы? Здесь, в Венгрии, Корнел жил куда строже, чем многие благородные католики; он жил так и прежде своего пленения, не считая самых злых, самых отчаянных дней. Но кому он сможет это объяснить? Никому, кто сам не переживал таких злых, отчаянных дней. Корнел очнулся, услышав громкий голос герольда, выкликавшего их с бароном имена и звания. Корнел до сих пор еще не видел своего противника, только знал, что тот молод и неопытен, - и с удивлением понял, как похож Дьюла на его страшную грезу. Сталь с золотом, облекавшая неразвитые плечи; темные кудри, голубые глаза, смотревшие с юношеским вызовом. Этот венгр был едва ли не моложе Василики; и, как и она, весь так и пылал, взглядывая то на невесту, то на своего соперника. Барону представлялось, как он сразит Корнела, плохо оправившегося от своих ран, о которых ему, конечно, уже нашептали, и сделается героем в глазах прекрасной валашки… Наивный! Ему не посчастливится, как бы ни повернулось дело! Корнел посмотрел в сторону зрителей – и увидел белое платье Василики, как знамя целомудрия. Теперь она прожигала взглядом своего жениха. Поединщики сели на коней, и герольды развели их. Корнелу подали копье. Он схватил его правой рукой, которая слегка дрожала; витязь чувствовал, что десятки пар глаз ловят каждое его движение. Им крикнули сходиться – и Корнел, повинуясь не разуму, но сердцу, перебросил копье в левую руку; когда он помчался на врага, он сам казался себе неотвратимым копьем судьбы. Корнел успел увидеть расширившиеся от ужаса голубые глаза барона, то, как дрогнуло копье в его правой руке… а в следующий миг Корнел вышиб его из седла. Дьюла грянулся оземь и остался лежать как мертвый. Крики, возгласы изумления, проклятья обрушились на валаха. Он старался не слышать их; спрыгнув с коня, Корнел подошел к сопернику. Пока Корнел спешивался, Дьюла приподнялся; когда же витязь приблизился, он быстро и неловко встал. Мечи они обнажили одновременно. Меч лег Корнелу в левую руку. Казалось, уже это наполнило Дьюлу каким-то суеверным страхом; раз и другой их оружие скрестилось и отскочило друг от друга, отражаемое с равною твердостью, но на третий раз Корнел выбил меч из руки барона. Тот больше не сопротивлялся; и когда Корнел приставил меч к его горлу, лишь едва слышно пробормотал проклятье. - Довольно! Довольно! Расходись! – выкрикнул голос короля. Матьяш стоял на ногах вместе с доброй половиной своей свиты. Корнел ощутил, как к нему с обеих сторон подходят стражники. Он посмотрел в глаза Корвину. - Ты победил, валах, - сказал Матьяш. Улыбка его не сулила витязю ничего доброго. Корнел низко поклонился. Он едва заставил себя взглянуть на Василику, которая сейчас была бела как полотно ее платья. "Теперь ты спасена от этого брака, сестра", - подумал он как раз в тот миг, когда ощутил на своем плече руку стражника.