Дорогая игрушка. Предательство совести

Засыпать в его руках было чем-то невообразимым. Тори и забыл, как крепко высыпался, когда Шейн находился рядом. С ним всегда было легко: дышать, думать, жить. От него исходила какая-то природная сила, мощь, сродни с величественным и пугающим зверем. Только раньше Шейн не устрашал. Он был кутёнком, радостно тычущимся носом в его протянутые руки. Но все волки рано или поздно взрослеют. Он не знал, что нашло на Шейна, и почему вместо прежней агрессии тот стал мягким, как и тогда, в годы их юности. Но Тори такой давнишний Шейн тоже пришёлся по душе. От его ласк сгорало тело, Тори нравилось чувствовать себя по-настоящему нужным и желанным. Он действительно впервые за последние месяцы ощутил себя нужным, и от этого в груди растекалось тепло. Если бы всё это было настоящим! Так хотелось верить, что Шейн простил, отпустил обиду, которая копилась в нём слишком долго, и теперь позволит Тори если не занять прежнее место, то хотя бы быть рядом. Он согласился бы на что угодно – быть рабом, временной игрушкой или комнатной собачкой у его ног, лишь бы сохранить эту связь. Больше у него ничего не осталось, и Тори знал, что если Шейн его прогонит, перепродаст или сделает милостивый жест и подарит вольную, Тори сбросится с небоскрёба. Проснувшись утром, альфу в своей постели он не обнаружил, и ему стало обидно из-за своих глупых иллюзий и мечтаний. Ничего не менялось, но всё ещё оставалась надежда. Тори привычно надел что-то лёгкое для утренней встречи и спустился в обеденную. Шейн, как обычно, сидел за столом, но подле него, занимая место Тори, находился незнакомый мальчишка, совсем молоденький омега в пошлых тоненьких трусиках, и склонял перед ним голову. Ревность пеленой затмила глаза. Тори, с трудом сдерживая себя, широким шагом подошёл ближе и без какого-либо приветствия громко произнёс: — Купил себе новое развлечение? Игрушку помоложе и послаще? — Тори, — Шейн с укором посмотрел на непокорного раба. — Что ж, удачно вам повеселиться! — чуть ли не скрипя зубами, он развернулся и направился в свои покои. — Тори! — окликнул его альфа, но тот и не думал останавливаться. — Чёрт, — выругавшись, Шейн вскочил и бросился следом. — Чего ты с утра взвился? Тори свысока осмотрел Шейна, альфа вёл себя слишком мягко, не приказывал, не давил и не стал его хлестать за неподобающее поведение. Но Тори ожидал совсем другого, надеялся, что, разозлившись, Шейн утащит его в подвал и забудет про нового раба. — Может, тогда накажешь меня? — Ты ведёшь себя как ревнивый муженёк, — с усмешкой заметил Шейн, не попавшись на его уловку, — и ты меня провоцируешь? Хочешь, чтобы я тебя выпорол? — Провоцирую! — не стал спорить Тори. — Я лучше, ты знаешь, что я лучше! Шейн рассмеялся, смущая Тори и заставляя того отступить. — Я купил раба, потому что тебе нужна личная прислуга. Но то, как ты ревнуешь, забавно, — Шейн провёл ладонью по его щеке, и Тори покраснел. Он действительно ревновал, хоть и понимал, что не имеет на это права, и было очень приятно, что Шейн не искал ему замену. Пока. — Его зовут Игги, он будет заботиться о тебе. И я бы купил бету, если бы сегодня утром на рынке были подходящие кандидатуры. — Спасибо, — Тори чувствовал себя глупо, — он может мне пригодиться. А теперь давай всё же спустимся в нашу комнату… Омега, взяв его за ладонь, попытался потянуть за собой, но взгляд Шейна изменился, исчезла улыбка, и альфа снова стал жёстким и агрессивным. Именно таким, какого Тори и ожидал увидеть за обеденным столом. — Только я решаю, когда мы идём в подвал, — он твёрдыми пальцами взял его за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. — Тебе нравится жестокость? — Только с тобой, — признался Тори, — я хочу чувствовать тебя, твою ярость и страсть. Глаза Шейна блеснули, он притянул к себе омегу и собственнически поцеловал, так и не отпустив его подбородок. Под напором альфы Тори отступил к стене, но это Шейна не остановило, и он продолжил вжимать его, пока Тори не оказался загнанным в угол, полностью прижатый Шейном, не в состоянии шевельнуться и вздохнуть. — Хотел опробовать на тебе новую плеть, — шепнул он ему, нацеловавшись, — когда я спущусь, ты должен быть готов. Он отпустил Тори, и омега со всех ног бросился вниз по лестнице, желая исполнить приказ господина. Скинув с себя немногочисленную одежду, он закрепил ноги и одну руку, вторую положил на затылок, чтобы Шейн мог сковать его сам. — Неплохо, — сказал альфа с порога, рассматривая покорного и готового на всё раба. Жёстко чеканя шаг, он прошёлся вдоль кровати, лёгким касанием огладил Тори ягодицы, заставляя омегу вздрагивать и тянуться за его пальцами. Проверил крепления и затянул свободную руку. Потом надел ошейник и прикрепил его к спинке тахты, так что Тори приходилось постоянно выгибаться, чтобы не задушить самого себя. Он возбудился от одних приготовлений, и Шейн остался доволен, немного помассировав ему член и яйца. — Мне всегда нравилась плеть, — как бы между делом заявил он, — и я хорошо научился ею пользоваться. Меня радует, что тебе она тоже пришлась по душе, потому что использовать её я буду часто. Альфа скинул с себя рубашку, немного размялся и развернул кожаный шнур. Плётка с мягким шуршанием коснулась пола, и Шейн тут же взмахнул ею, нанося первый удар. Прикосновения кончика обжигали, словно раскалённая колючка касалась кожи, и тут же уходила, давая возможность осознать свои ощущения. Тори вздрогнул, тяжело выдохнул и получил следующий удар. Шейн чётко мерил время, не давая коже перегреться и позволяя омеге передохнуть. Удары ложились ровно, не пересекаясь и не накладываясь. Вскоре вся спина Тори была равномерно красной, лишь в нескольких местах кожа от более сильного удара вздулась и побелела. Вдоль рёбер, где плеть изредка уходила внахлёст, остались бордовые пятна, которые очень быстро стали синеть. Шейн с нескрываемым удовольствием рассматривал его спину, несколько раз коснулся особенно жгучих мест, заставляя Тори стонать, потом протёр их тканью с антисептиком и регенератором. Омега зашипел и задёргался, когда кожу стало щипать. — Можешь поблагодарить меня. — Спасибо, хозяин, — выдохнул Тори, сдерживая боль. Звякнула бляшка ремня, и Тори замер, понимая, что теперь он получит сладкое. Обнажённый альфа сел между его разведённых ног и помял пальцами ягодицы. Естественная смазка обильно вытекала из ануса, что не осталось незамеченным. Тори слышал, как Шейн посмеивается и обзывает его похотливой шлюшкой, но ничего не мог поделать со своим возбуждением. Стоило Шейну появиться рядом, как тело начинало плыть, а его внимание, ласковое или жестокое, превращало Тори в жаждущее совокупления животное. Он совершенно переставал соображать, когда Шейн любым способом намекал на секс. — Завтра сделаю с тобой что-нибудь особенное, — произнёс он, резким движением погружая в него член, — поиграем с твоей дырочкой и примерим спицы для уретры. Тебе понравится. — Да, — простонал Тори, подстраиваясь под сильные толчки и заводясь от каждого сказанного слова. Шейн вбивался в него, с силой проникал и сжимал покрасневшие ягодицы с такой яростью, что Тори казалось, он сейчас отщипнёт от него кусок мяса. Альфа был груб, агрессивен и ни капли не походил на себя вчерашнего. Прошлой ночью он был нежен и старался доставить удовольствие Тори, сейчас же он заботился лишь о себе, но это возбуждало не меньше, и Тори кончил на пару минут раньше него. Шейн вышел, размазывая своим членом оставшуюся рядом со входом смазку и сперму, поднялся, потягиваясь, как удовлетворённый зверь, и небрежно похлопал Тори по заднице. Омега смотрел на него, совершенного и неповторимого. Казалось, что он провалился в прошлое, когда всё ещё было возможно, и они были счастливы. — Я люблю тебя, — вырвалось у Тори, слишком расслабленного и счастливого, чтобы думать о словах. Шейна же это признание задело. Он вдруг замер, с ненавистью смотря на улы­ба­ющееся лицо Тори, и его перекосило от злости. Глаза потемнели, сузились, губы сжались до белизны в струну. Альфа источал ненависть, Тори показалось, что он почти физически ощущает эти эмоции, и он весь сжался. — Любишь? — прошипел Шейн, поднимая с пола оставленную плеть. — Я помню, как ты говорил мне о любви, сука! Внезапный, невероятно сильный удар заставил Тори пробудиться, и он отчаянно закричал. Шейн ударил так, словно пытался разрубить его, забыв об осторожности и сохранности своего раба. Вырвавшееся признание лишило Шейна рассудка, он озверел, проваливаясь в свою собственную жажду мести и впервые по-настоящему наказывая омегу. — И что ты называешь любовью? Свою похоть и желание наживы? — удары сыпались один за другим, прожигая насквозь, заставляя захлёбываться в крике. — Я почувствовал твою любовь, когда как идиот стоял перед алтарём с этим дешёвым колечком и два проклятых часа дожидался твоего появления. Никогда в жизни я не чувствовал себя более униженным. А когда, выйдя опозоренным из церкви, я позвонил в твоё поместье, Айсман сказал, что ты отдыхаешь в своей комнате и не желаешь со мной говорить! Шейн с ненавистью отбросил плеть и выскочил из помещения. Тори трясло, от боли отнимались конечности и уплывало сознание. Казалось, что его тело разорвали на части, не осталось ни одного участка кожи, по которому не прошлась бы плеть. Не было больше сил держать голову, и Тори безвольно повис на ремне, задыхаясь и проваливаясь в спасительное небытие.