Дорогая игрушка. Предательство совести

Шейн выбежал за дверь и сжал голову, готовый взвыть от разрывающих его эмоций. Чувства выплеснулись, хлынули наружу и прорвали с трудом сдерживаемую плотину. Шейн высказал Тори всё, что терзало его эти годы, но не смог сдержать гнев, обрушив его со всей яростью на слишком хрупкое тело. Он прекрасно понимал, что перегнул палку, что ложь омеги не требует подобного наказания, но прошлого было не вернуть и свою ошибку не исправить. С трудом успокоившись, он заставил себя вернуться и тут же взвыл от отчаяния, понимая, до какого состояния довёл Тори. Шейн бросился к нему, дрожащими руками стал снимать ремень с шеи и уложил его голову на тахту. Омега не шевелился, и его охватил ужас, страх, что он убил единственного важного для себя человека. Что бы Тори ни сотворил в прошлом, как бы ни провинился перед ним, он не заслужил подобного, и Шейн просто не мог его потерять. Не представлял, как дальше сможет существовать без вновь обретённого Тори. — Прости, пожалуйста, прости, — Шейн опустился перед ним на колени, осторожно прижал пальцы к артерии и нашёл еле ощутимый пульс. Это немного успокоило, но состояние его спины вызывало у альфы омерзение и дрожь. Шейн не был слабаком, повидал немало крови и успел увидеть настоящую жестокость, на которую способны чудовища, называющие себя людьми. Но сейчас в роли чудовища выступил он сам и навредил дорогому, очень дорогому человеку. Сняв с Тори путы, он бегом поднялся в залы. Нужно было вызвать врача, отыскать своих доверенных слуг и поручить всё это дело им. Потому что совесть, проедающая его изнутри, не позволяла оставаться с Тори рядом. Два верных беты, что почти четыре года служили ему без нареканий, отыскались в гостиной. Лиам, высокий, широкоплечий и темнокожий мужчина достался ему за гроши. Но, как выяснилось, дешёвые рабы стали самыми преданными. Как и второй слуга – Нил. Они ни разу его не подвели. — Лиам, — Шейн почти бросился на него, вцепляясь в услужливо подставленные руки и с отчаянием заглядывая в глаза. — Вызови лучшего доктора, оплати самый дорогой регенератор… скорее… вы должны позаботиться о Тори. — Да, господин, — немного удивлённо произнёс бета. Сам он дожидаться врача не стал. Чувствовал муки совести и не мог справиться с переживаниями. Оценивая свои чувства, Шейн прекрасно понимал, что Тори ему безгранично дорог, но, столкнувшись четыре года назад с обманом, он боялся ему верить. Поэтому всё ещё держал на расстоянии, хотя душа рвалась соединиться с выбранным омегой. Весь день он заставлял себя работать и вернулся домой ночью. Лиам доложил, что врач успешно провёл операцию и наложил швы. О стоимости процедуры даже слушать не хотелось. Это было не важно, лишь бы Тори выжил. Шейн вынудил себя заглянуть в его спальню и с облегчением выдохнул, обнаружив, что омега не спит, а читает, лёжа на животе. Скорее всего, повернуться на спину он не мог. Тори заметил его появление, но никак не отреагировал, и Шейн прошёл в комнату, присаживаясь на кровать. Тишина напрягала, а выглядывающее из-под одеяла узкое плечо, покрытое тонкими швами, не могло оставить равнодушным. Шейн осторожно стащил с него покрывало, рассматривая оставленные следы. Обычно синяки и мелкие отметины вызывали у него ликование, сейчас же многочисленные глубокие раны на прекрасном теле омеги сжимали сердце до боли. Хорошо, что врач качественно его зашил и обработал регенератором. Через пару дней от шрамов не останется и следа, а нити сами рассосутся, но в памяти Шейна навсегда останется этот эпизод и, словно прожжённая рубашка, будет хранить непоправимый след. — Прости, — шепнул он, проводя ладонью по изуродованной спине. — Прости меня, Тори. — Я твоя собственность. Ты вправе поступать со мной как пожелаешь, — ответил омега и, чуть подавшись вперёд, прильнул к его ладони, словно выпрашивая ласку. — Мне не за что тебя прощать. А вот твоё прощение я бы хотел получить, — добавил он тише. Шейн тяжело вздохнул. Он не хотел доводить всё до этого, не знал, почему сорвался. Видимо, признание задело что-то глубоко скрытое внутри него, и там, в подвале, когда его тёмная сторона была обнажена, он среагировал совсем не так, как должен был. Скажи Тори эти слова прошлым вечером, Шейн бы растрогался от счастья… возможно… ведь так хотелось верить, что всё для них ещё возможно… — Я бы многое простил тебе, Тори, я прощал твою напыщенность и гордыню, попытки манипулировать мной и навязанное покровительство. Но в тот день я купил тебе кольцо и ждал у алтаря с мечтой о совместном будущем. Ты предал меня, — словно оправдываясь, тихо произнёс он. — Я хотел прийти, — спокойно ответил Тори, — но Айсман перехватил меня и вернул домой. Шейн промолчал. Мучаясь догадками, он предполагал подобный исход событий, даже оправдывал Тори в какой-то период жизни именно таким предположением, но потом понял, что даже если дядя действительно вернул Тори домой, омега мог бы хоть как-то предупредить об этом Шейна. — Я не дождался от тебя даже короткого сообщения, — Шейн поднялся, раздражённо поправил волосы, намереваясь уйти. — Мне... было стыдно признаться, что я не справился и не смог к тебе приехать, — произнёс Тори, и альфа остановился. — А потом у меня забрали все средства связи. Айсман взбесился, когда узнал, что я опустошил отцовский фонд и отдал кому-то якобы его деньги. Он запер меня в Ноутхаузе, в одном из кабинетов для переговоров, где была полная изоляция, и регулярно избивал. А когда понял, что это не имеет никакого воздействия, пригласил своих дружков. Они приходили почти каждый день измываться надо мной. Били меня и насиловали, выпытывая номер твоего счёта или где можно тебя найти. Но я ничего не сказал, — Тори криво усмехнулся. — В последние месяцы плена мои слова их уже не интересовали, им доставляло удовольствие пытать и измываться надо мной. Шейн бросил на него короткий недоумевающий взгляд, снова отвернулся, беря себя в руки и переваривая сказанное. Тори выглядел равнодушным, немного мрачным и подавленным, но на его лице не было ни ужаса от пережитого, ни сожалений. — Это правда? — Слова Тори нужно было проверить, но в глубине души Шейну стало горько от своих обвинений и ненависти длиною в четыре года. Он столько наговорил ему, унижал, издевался, насиловал, подчёркивая его статус раба, и старательно презирал Тори, в то время как его омега остался ему предан и не пришёл не по своей вине. — Да, — Тори медленно и немного постанывая поднялся с другой стороны постели и встал к нему спиной, словно отгораживаясь от альфы и своих признаний, — но это ещё не всё. Шейн замер, почему-то предчувствуя нечто ещё более неприятное для его души. — Я был беременным, носил двойню. Это были твои дети. И когда насильники заметили мой растущий живот, они стали измываться надо мной ещё сильнее, видимо, надеясь, что я сброшу ублюдков или умру сам. Я слышал, как дядька говорил, что лучше от меня избавиться и получить себе все деньги семьи. На седьмом месяце после очередного избиения у меня начались роды, и чтобы выжить, мне нужно было бежать. Упросив одного из слуг открыть мне дверь, я оказался на улице. Но у меня не было никаких документов и денег. Не было возможности доказать своё происхождение, и я рожал в муниципальной больнице. Из-за побоев и насилия дети родились недоношенными. — Тори замолк, обхватил свои дрожащие плечи и тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания. — Я пытался их выходить, влез в огромные долги, чтобы наши мальчики выжили. Но этого было недостаточно. Младший умер через две недели. Сколько бы я ни бился, сколько ни пытался получить от врачей результата – всё было бесполезно. Он ослаб ещё в утробе. Второй же малыш оказался сильнее и стал для меня отрадой. Я назвал его Китоном и не мог нарадоваться его существованию. Мне удалось забыть о тебе на время, выхаживая его, радуясь каждому движению, смешным звукам и первым шагам. Но когда ему исполнилось три, Остеон Клиндол отобрал его, продав в другую семью. Я ничего не мог сделать, у меня не было никаких прав – я был рабом без имени, без денег. Позже я узнал, что Китона продали на органы. Другому малышу из богатой семьи потребовалась пересадка сердца, и Китон стал донором. — Внезапно лицо Тори из спокойного и сосредоточенного изменилось. Он сжался от боли, впился зубами в губу и закрыл глаза. Смерть детей стала для него серьёзным испытанием. — Дальше ты сам знаешь, — продолжил он, всё ещё зажимаясь и обнимая свои плечи. — Остеона Клиндол продал меня тебе за долги… — Ты не говорил раньше… — Шейн был ошарашен. Он не мог подобрать слов, понимая, как глупо распылялся на ненависть, планируя мщение, в то время как его омега боролся за жизнь их сыновей. — Некогда было говорить, — Тори тряхнул головой и повернулся, вскинув взгляд. Шейн узнал в нём того гордого и очень богатого юношу, который никогда не признавался в своих слабостях. — И что бы это изменило? Наши дети мертвы, а ты четыре года ненавидел меня и вернулся только ради мести! Шейн хотел возразить, но не смог. Тори был прав, и его первоначальные цели действительно сводились только к мести. Забавляясь с Тори, мучая его и прижимая страстно к себе, он изменил эти планы. И менял их каждый день, не в силах прийти к какому-то определённому решению. Хотелось сделать Тори полностью своим. И не только рабом, но и омегой. Хотелось вернуть прежнюю, неземную любовь, прекрасные чувства, от которых внутри всё становилось лёгким, и душа пела, раскрываясь всем нараспашку. Только Шейн Катинген, владелец Малого Пояса, не мог себе позволить подобные эмоции. Потому он вновь менял свои планы, запирал Тори в подвале и наслаждался его болью. Признание Тори перевернуло всё с ног на голову. В своей жажде мести он забыл, кому обязан своим первым капиталом. Забыл, что Тори подобрал его слабым и беспомощным, таким же, каким он нашёл его сейчас. Но омега тогда вытащил его из бездны, поставил на ноги, помог сделать документы и получить разрешение на жительство. Тори его поддержал, Шейн же, получив возможность, втаптывал Тори и свои чувства в грязный пол подвальной камеры. Собственные ошибки и отвратительное отношение к тому, кому нужна была его любовь, вызвали волну гнева. Хотелось наказать насильников. И наказать себя. — Я хочу знать подробности, — произнёс он сухо. Внезапное осознание всего случившегося ослепило новой вспышкой ярости. Но теперь причиной его недовольства стали люди, что четыре года назад помешали его счастью. — А я не хочу об этом вспоминать, — раздражённо оборвал его Тори. — Ты подчинишься. Ты моя собственность, — Шейн перескочил через постель, одним движением оказываясь вплотную к омеге. Тот сразу изменился, из сильного и гордого превращаясь в покорного. Что-то в его взгляде бросило Шейна в дрожь, заставило сжать кулаки от безумного желания сдавить Тори тонкую шею, тряхнуть сильно, выбивая дыхание, вцепиться в губы жадно и властно, высасывая жизнь и воздух. А потом, когда Тори стал бы задыхаться, синеть, беспомощно распахнув глаза, Шейн бы позволил омеге жить только ради него… Шумно вдохнув, Шейн дрожащими пальцами погладил по бледной щеке. Тори будил в нём демонов, лишал контроля одним своим существованием, и нужно было научиться держать себя в руках. А ещё ему стало жизненно необходимо наказать виновников их трагедии. Раздавить Айсмана и вырвать гениталии его дружкам. Шейн нашёл новые объекты для своей ненависти и теперь намеревался предстать перед ними во плоти. Ресницы Тори вздрогнули, и он тихим покорным голосом произнёс: — Я не знаю, что ты хочешь услышать. Мне больно вспоминать, но если попросишь, то я расскажу тебе всё. Шейн надавил ему на плечи, заставляя встать на колени, и Тори быстро опустился. Так был шанс, что Шейн не сорвётся, не бросится на него, голодным зверем разрывая на части, подминая под себя и доказывая себе, Тори и всему миру, что этот омега, его плоть, кровь, душа и чувства навечно принадлежат лишь ему. Что Шейн может сделать с ним, что пожелает, но никому никогда не позволит коснуться его омеги. — Назови мне имена насильников. Они поплатятся за то, что с тобой сделали, — с рычанием произнёс он.