***
Солнечные лучи ласкали теплом лицо Гунтрама, и его каштановые пряди выглядели скорее светло-русыми с рыжеватыми отблесками. Он выглядел совсем юным и полностью умиротворенным. «Когда в последний раз люди чувствовали себя в такой безопасности, что спокойно засыпали рядом со мной? На вид он – маленький ребенок, который полностью мне доверяет. Он должен стать моим – не мытьем, так катаньем» - размышлял Константин, завороженно наблюдая, как мерно вздымается и опадает во сне грудная клетка мальчика. Он подошел к кровати и присел на край, начиная мягко будить Гунтрама. - Просыпайся. Время завтракать, - тепло сказал он, пожирая взглядом все еще спящего мальчика. Мгновение спустя тот все же проснулся, и на его лице появилось озадаченное выражение. Гунтрам, казалось, не сразу осознал, где именно он проснулся, но заметив Константина, он улыбнулся с долей застенчивости. - Доброе утро. Простите, я проспал. Который час? - Доброе утро. Около одиннадцати, наверное. - Так поздно? Мне конец. Наш менеджер убьет меня. А потом воскресит из мертвых и заставит отрабатывать смену! Прошу меня извинить, но мне нужно бежать на работу, - сказал Гунтрам и соскочил с постели, тут же запутавшись в великоватых ему пижамных штанах. - Некоторым снятся в кошмарах университетские тесты, а тебе, похоже, твой начальник, - ухмыльнулся Константин. - Вам бы тоже он снился, будь он вашим начальником, - в спешке ответил Гунтрам перед тем, как скрыться за дверями ванной. Репин поднялся и вышел из спальни, возвращаясь к Обломову, который по-прежнему сидел в столовой и пил кофе, читая что-то в ноутбуке. - Он проснулся? - Да, и находится на грани сердечного приступа из-за опоздания на работу. - Неужели еще остались такие люди, босс? – засмеялся великан. - Судя по всему, да, - ответил Константин, усаживаясь напротив и утыкаясь в собственный ноутбук. - Прошу прощение, что прерываю вас, Константин. Я только хотел попрощаться перед уходом, - раздался от двери нерешительный голос Гунтрама, не отважившегося войти в столовую. - Иди, позавтракай с нами. Ты ведь так и так уже опоздал. - Нет, спасибо. Я лучше побегу, иначе меня ждут двойные смены всю следующую неделю. - А это вообще законно? – спросил Константин. - В стране с двадцатипроцентной безработицей – вполне, - ухмыльнулся Обломов в ответ на его вопрос. - Тогда поужинай со мной, когда закончишь. Обломову еще нужно отобрать лучшие зарисовки. - Они очень впечатляют, парень. Чем собираешься рисовать? Акварелью? - Нет, пастелью. Для пастели у меня есть бумага, Иван Иванович. - Ты все равно уже пропустил свою смену. Останься и закончи работу. Здесь тебя никто не побеспокоит. - Не могу, закончу ее ночью. Думаю, портрет будет готов ко вторнику, раз в среду вы уезжаете. - Спасибо, Гунтрам. Подвести тебя? Мой шофер сейчас не занят. - Нет, спасибо. Я поеду на автобусе. До свидания, Константин. - В семь встречаемся здесь, - ответил мужчина, прожигая юношу взглядом.***
Мартин, менеджер, впал в страшную ярость, увидев Гунтрама, с огромным опозданием вбежавшего в кафе. - Твой рабочий день начинается в девять утра! Как ты смеешь показываться мне на глаза в половине двенадцатого?! Ты отработаешь мне эти часы. Сегодня ты остаешься здесь до восьми и молись, чтобы я тебя не уволил! – проорал он, выскакивая из-за кассы и возвращаясь в свой кабинет. Гунтрам вздохнул и взял полотенце, принимаясь протирать бокалы и раскладывать закуски-комплименты от шеф-повара. - До восьми? Кажется, он накинул тебе лишних четыре часа, - пробормотал Луис. – Козел. Видишь, что ты получил, «работник месяца»? Одно дерьмо. - Могло быть и хуже. - Это точно. В восемь часов вечера Гунтрам, пробегавший целый день, буквально умирал от усталости – за всю смену ему удалось урвать всего несколько свободных минут, которые он потратил на поедание сэндвича на кухне. Ко всему прочему, ему пришлось подменять Веронику, скрывшуюся в неизвестном направлении на пару с Мартином еще в два. И теперь у него жутко ныло растянутое запястье. Он чувствовал себя совершенным овощем, когда заметил за столиком знакомую фигуру своего высокого и темноволосого русского. Константин выглядел очень расстроенным. - Добрый вечер, сэр. Что я могу вам принести? – спросил Гунтрам, умирая от смущения. - Мне казалось, я сказал, в семь, Гунтрам. Я не люблю, когда меня заставляют ждать. - Мне крайне неловко, что я не смог вовремя отменить встречу. У меня нет ни вашего номера, ни адреса электронной почты. Не знал, как предупредить вас… - В таком случае, у тебя еще есть возможность компенсировать это недоразумение. Оставляй свой фартук, и идем, - ответил Константин, слегка успокоившись. - Я не могу уйти прямо сейчас. Моя смена еще не закончилась, извините. - Какой здесь отвратительный сервис! – раздался из-за соседнего столика хорошо знакомый голос. Гунтрам вздрогнул и со вздохом прикрыл глаза. Появление в кафе Федерико Мартиарены-Альвеар стало вишенкой на торте неприятностей этого дня. - Извините, мистер Репин. Мне нужно работать, - торопливо извинился он и поспешил к столику, за которым расположились три парня и две девушки. - Добрый вечер, леди. Фефо, ты не мог бы так не делать, когда я разговариваю с клиентом? Он может нажаловаться Мартину, - упрекнул он друга. - Гунтрам, мне казалось, ты был не особо заинтересован в приобретении нового опыта, - с явным сарказмом заметил Фефо, - Ты повредил руку во время своих неуклюжих упражнений, и теперь тебе нужен кто-нибудь на замену? Гунтрам молча уставился на него. Время от время они с Фефо, конечно, обменивались подколками, порой даже слегка грубоватыми, но такого не было никогда: сейчас речь шла о личном оскорблении. - Я вернусь, когда будете готовы сделать заказ, - Гунтрам бросил на Федерико полный ненависти взгляд, отчего тот на мгновение застыл. - Девушки желают капучино, а нам кофе. - Отлично. Ваш заказ скоро будет готов, - пробормотал Гунтрам, прежде чем вернуться к кассе, чтобы передать заказ. Их с Фефо небольшой «обмен любезностями» не укрылся от Константина, хотя он и не понимал ни слова по-испански. Сопляк, не единожды отказавшийся познакомить его с его ангелом, вновь появился на горизонте и снова вмешивался в его дела. Пришло время забрать мальчика из этого окружения. Константин поднялся со своего места и направился к кассе, где Луис в это время предлагал Гунтраму отнести вместо него поднос с заказом. - Слушай, тебе нельзя больше нагружать левую руку. Оставь мне этих разодетых засранцев. Я их как вид ненавижу. - Гунтрам, на сегодня хватит. Твоя смена закончилась четыре часа назад, и дома тебя ждет работа, - вмешался Константин в их негромкий разговор. - Константин, но мне нужна эта работа. Не могу я уйти прямо сейчас. Если я уйду, меня тут же уволят. - Сколько ты зарабатываешь здесь? – полным пренебрежения голосом поинтересовался Константин. - Прошу прощения? Это личная информация, - удивленно ответил Гунтрам, не ожидавший такой невоспитанности. - В районе $975 плюс чаевые? – получив в ответ обалдевший взгляд, мужчина продолжил. – Значит, моя информация верна. Стипендия в моем фонде составляет две тысячи фунтов в месяц плюс оплата жилья. К тому же, Обломов уже заплатил больше пяти тысяч долларов за твои рисунки, но тебе из этих денег не досталось и цента. Я бы сказал, что на этой работе ты только теряешь деньги. Ты поднимаешь левой рукой тяжести, хотя доктор запретил тебе это делать, и тем самым подвергаешь неоправданному риску свой единственный актив – свои руки. - Извините, сэр. Две тысячи фунтов – это около трех тысяч долларов? – перебил Луис. Константин на это лишь сдержанно кивнул. - Тебе мозги стоит проверить, Гути. Я, конечно, все понимаю – это твоя первая работа, и поэтому ты терпишь все то дерьмо, которое выливает на тебя это фашистский недомерок Мартин, слащавая шлюшка Вероника и еще куча других людей. Наберись наконец смелости послать их всех к черту! Я уже больше семи лет кручусь на этой паршивой работе, потому что я неграмотный дурак и не могу найти ничего получше. Но это не твой случай. Найди себе работу в банке или сядь под каким-нибудь деревом и рисуй туристам портреты! И то станешь получать намного больше, чем здесь. Один мой кузен изображает хиппи в отеле Plaza Francia каждые выходные, начиная с 1986 года. И за два дня работы в неделю он получает две штуки долларов! Он талантлив? Нисколько! Он рисует какую-то фигню, но при этом знает, как польстить самолюбию гринго (прим.пер.: в Латинской Америке так называют иностранцев), и они платят ему. Он берет по пятьдесят долларов за рисунок, и они с радостью ему их отдает, потому что у них на родине точно такая же фигня обошлась бы им вдвое дороже. - Сэр, это была лучшая лекция по современному искусству и экономике из тех, что я слышал за много лет, - усмехнулся Константин. - Спасибо. Иди уже отсюда, Гунтрам. Закончи свои дела, и приходи на работу завтра. Или не приходи. Кого это вообще волнует? Посмотрим, сможет ли Мартин найти у себя яйца и уволить тебя. Ему придется сильно попотеть, прежде чем он сможет найти тебе замену со знанием двух языков и умением нравиться старушкам за $975 в месяц. В мире полно дерьмовой работы, если тебе потребуется ее сменить, Гути. - Возможно, я мог бы предложить вам самому «дерьмовую работу», мистер… Позвоните завтра моему помощнику. Он подберет что-нибудь, соответствующее вашим способностям. Мы планируем приобрести здесь несколько энергетических компаний, - сказал Константин, протягивая ему визитку со своим именем и номером Захарова. - Луис Канклини. Спасибо, - ответил Луис, застигнутый врасплох уверенностью русского. - Гунтрам, мы уходим, - сказал Константин и за руку потянул мальчика к выходу. Его терпение наконец лопнуло. Теперь упрямый мальчишка стоял посреди оживленной улицы и неверяще смотрел на него. – Ты хочешь поужинать где-нибудь в городе или у меня дома? - Я возвращаюсь в свою квартиру, у меня ужасно болит голова, - медленно проговорил Гунтрам, стараясь оставаться вежливым и не наорать на мужчину за то, как беспардонно он утащил его с работы, и не послать его к чертовой матери. - Это потому что ты весь день ничего не ел. Поужинаем у меня. Мне кажется, к походу по ресторанам ты не готов. - Мистер Репин, я прошу прощения, что не смог принять ваше утреннее приглашение, но у меня своя жизнь. Завтра я извинюсь перед Мартином. - Зачем? Вот моя машина. Садись, - прорычал Константин, снова выходя из себя. Перед ними остановился огромный мерседес, и один из телохранителей открыл для них дверцу. Гунтрам смотрел на русского так, словно считал его сумасшедшим, но тот лишь втолкнул его в машину и бросил пару слов на родном языке охраннику. Мальчик сидел в машине, бросая на мужчину яростные взгляды. Тот, впрочем, особо впечатленным не выглядел. - Мистер Репин, скажите своему водителю высадить меня у следующего дома. - Мы поужинаем и обсудим твое будущее. Ты можешь остаться у меня, или же водитель позже отвезет тебя в твою квартиру. - Ваше поведение переходит все границы, сэр. Нам с вами не о чем говорить. - Мне так не кажется, Гунтрам. Этот человек, Канклини, абсолютно прав. Умный малый. Пожалуй, может нам пригодиться. - Вы действительно собираетесь предложить ему работу? - Конечно. И чем раньше ты поймешь, что я всегда держу слово, тем лучше для тебя. Я никогда не блефую, никогда не угрожаю и не обещаю того, чего не могу исполнить. - Из образования у него только школа. - Как и у тебя. Разве я спросил тебя, есть ли у тебя диплом, когда увидел твою работу? Нет. Я разглядел в тебе талант и теперь хочу, чтобы ты учился и смог максимально раскрыть свой потенциал. - Но я же не художник. Я в школе чуть не завалил рисование, - признался Гунтрам, обескураженный и смущенный. - Почему? - Я не хотел рисовать для той учительницы. Мы с самого первого дня с ней не поладили. Она была воплощением хаоса и вечно критиковала мою манеру рисования за излишнюю сдержанность и академичность. Так что я посылал рисование к черту, пока директор не заметил моего маленького бунта и не заставил меня рисовать в ее присутствии, чтобы она смогла оценить мою работу. Я получил четыре балла из десяти и отказался подавать документы на международный бакалавриат в области искусств, потому что мне не понравился экзаменатор. В итоге я отправился сдавать химию и физику, только чтобы избежать всей этой нервотрепки с обязательной выставкой. Не хотелось заниматься тем, что они называют искусством. Вы все еще считаете, что я художник? Разве художник не должен умирать от желания поучаствовать в выставках? Для меня это всего лишь хобби. - Ну, до по-настоящему экстравагантного художника ты все-таки явно не дотягиваешь. Вспомнить хотя бы Хавьера Тейшейра, одного художника из тех, что я спонсировал в последние годы. Он вместе с товарищами учился в Париже. Когда их обучение подошло к концу, фонд организовал для них коллективную выставку. Вечером, когда проходил вернисаж, представитель крупной американской нефтяной компании, который, ко всему прочему, был моим давним деловым партнером, захотел купить какую-то из его картин. Не то, чтобы он был плохим художником – средненьким, но ничего выдающегося в нем не было. Когда Тейшейра узнал, что на выставку пришел этот техасец, он заорал, что не станет продавать свое искусство грязному капиталисту, убивающему иракских детей. - Должно быть, это было ужасно, - сочувственно сказал Гунтрам. - Дальше еще интереснее. Он схватил нож и изрезал все свои картины, прежде чем охрана смогла что-либо сделать. - Вот это темперамент. - Да, скандал был ужасный. Об этом писала вся французская пресса, кроме, пожалуй, серьезных изданий вроде Le Figaro или Le Monde. Эта выходка нанесла серьезный удар и по репутации нашего фонда, и по всем художникам, кто выставлялся в тот раз вместе с Тейшейра. Ни один из них не получил ни одного положительного отзыва, поскольку газетчики писали лишь о «Красном Хавьере». Три месяца спустя он устроил еще одну выставку в крупной галерее, и без всяких проблем продавал свои картины грязным капиталистам гораздо худшего сорта. Он использовал нас, чтобы добиться известности, и при этом совершенно наплевал на своих товарищей. Насколько мне известно, ни один из них не достиг ничего значимого с тех пор. - Кошмар. А где он теперь? «Плавает в Сене». - Он, кажется, завершил свою карьеру. Мы почти приехали. - Я правда не смогу остаться. Мне завтра на работу, и еще нужно начать сегодня вечером портрет. - Давай поднимемся в квартиру. У меня кое-что есть для тебя. - А что? – спросил Гунтрам с искренним любопытством. Пока Константин пересказывал ему историю «эксцентричного художника», его злость испарилась сама собой. - Сюрприз, - ответил Константин, вызвав у Гунтрама совершенно детскую улыбку.***
Гунтрам от восторга не мог вымолвить ни слова. Перед ним лежала огромная коробка, как он сперва подумал, карандашей. При ближайшем рассмотрении карандаши оказались пастелью такой необычной формы. - Никогда не видел ничего подобного, - в восхищении проговорил он, благоговейно проводя пальцами по блестящей деревянной поверхности. - Они изготовлены в Англии. Мне сказали, что по качеству они очень похожи на обычную пастель, но меньше пачкаются, - мягко пояснил Константин. - Они прекрасны. Откуда вы их взяли? - Они из Лондона. Я вчера ночью увидел тебя за работой и велел одному из своих секретарей их разыскать и отправить мне вместе с документами. Они недавно прибыли. - Это правда мне? - Попробуй ими порисовать и закончи портрет жены Обломова. Он был под большим впечатлением от набросков, которые увидел утром, а его очень трудно чем бы то ни было поразить. - Она очень красивая. У нее очень гармоничное строение лица. Она останется красавицей, даже когда постареет. - Наверняка. Давай ужинать? Ты, наверное, голоден. - Не хотелось бы навязываться. Мне пора домой. - Ерунда, считай, что ты дома. К тому же, ты задолжал мне объяснение, почему ты все-таки решил выбросить ту коробку с рисунками. Вторую ночь подряд Гунтрам остался ночевать в квартире Константина, лишь удивившись, почему горничная не убрала пижаму из-под подушки в гостевой. Но он слишком устал, чтобы думать об этом. Его запястье по-прежнему ныло, так что он постарался расслабиться и уснуть.