Into the Lion's Den

Гунтрам проснулся очень рано – не хотел вновь опоздать на работу. Он натянул на себя вчерашнюю одежду, решив, что заедет перед работой к себе, чтобы принять душ и переодеться. В кафе ему было велено появиться к восьми, но часы показывали лишь половину седьмого. Не зная, что делать дальше, Гунтрам решил заглянуть на кухню и, если там окажется кто-то из персонала, передать сообщение Константину. - Доброе утро, сэр, - горничная поприветствовала Гунтрама на хорошем английском, чем изрядно его удивила. - Доброе утро. Скажите, могу ли я оставить записку для мистера Репина? Мне нужно идти на работу, но не хотелось бы его беспокоить. - Мистер Репин проснулся полчаса назад. Сейчас он вместе со своим секретарем, мистером Захаровым, работает в библиотеке. Он приказал сообщить ему, когда вы проснетесь. Мистер Репин желает с вами позавтракать. Я вернусь через секунду, сэр, - протараторила девушка так быстро, что Гунтрам и слова вставить не успел. Прежде, чем он смог ей возразить, она поспешила по широкому коридору в сторону библиотеки. Гунтрам вздохнул и смирился с очередной задержкой в своем расписании. На этот раз он твердо решил не позволять мужчине манипулировать собой, как у него это получалось раньше. - Мистер Репин просит вас составить ему компанию в столовой, - проинформировала горничная, кивнув в нужном направлении с явным намерением вернуться в кухню. - Подождите! Можно мне, пожалуйста, немного аспирина? У меня болит запястье. - Сию секунду, сэр. К такому раскладу Гунтрам был не готов. Он подавил тяжелый вздох и направился в столовую, как ему и было сказано, удивившись лишь, что хозяин дома не спит в такую несусветную рань, и не понимая, как ему вообще удалось найти секретаря, который согласился поработать в такой час. Очутившись перед закрытой дверью, он негромко постучал и, дождавшись приглашения, вошел. - С добрым утром, Гунтрам. Садись. Знаешь Захарова? - Как поживаете, сэр? – вежливо поприветствовал Гунтрам сидящего за столом пожилого мужчину. Русский кивнул в ответ. - Садись, - повторил Константин уже настойчивее, и Гунтрам поймал себя на мысли, что он словно вновь попал на ковер к директору школы. - Я лишь хотел поблагодарить Вас за гостеприимство и попрощаться. Сегодня я работаю с восьми, и мне еще нужно заехать домой… - Сначала завтрак, потом посмотрим, - заявил Константин, отворачиваясь и продолжая прерванный разговор. Мужчины обсуждали что-то на русском, а Гунтрам, не зная, что делать дальше, сел там, где указал Константин. В ту же минуту еще одна горничная налила ему кофе и спросила, не желает ли он омлет на завтрак. - Нет, спасибо, можно мне немного хлеба? - Ваш аспирин, сэр, - первая горничная вернулась с таблеткой и стаканом воды. - У тебя снова голова болит, Гунтрам? - Я в порядке, спасибо. - А зачем тогда аспирин? У тебя сердечная недостаточность? – пошутил Константин. - Нет, просто немного болит левая рука, - ответил Гунтрам. Вопрос его удивил, но он припомнил, что разговаривает с человеком с образованием химика. - Та самая, которая должна была быть обездвижена на две недели, и которой ты в итоге носил поднос? Гунтрам покраснел и подтвердил, что болит та самая рука. - Но на этой неделе в кафе будет больше официантов, так что я не буду сильно нагружать руку. Постою за кассой. - Ну да, натирая бокалы все той же рукой. Захаров, что бы вы сказали, если бы у меня была породистая лошадь с травмированной ногой, и я отправил бы ее работать на мельницу, чтобы она отдохнула от своей основной работы – бегов? - Я бы сказал, что вы дурак, сэр. - Именно. С этим молодым человеком похожая проблема. Ему только что предложили стипендию для обучения живописи, но он упорно отказывается от нее ради работы в ресторане меньше, чем за тысячу долларов в месяц, где он уже и так растянул запястье. - На мой взгляд, это довольно опрометчиво. Он станет сильнее нагружать правую руку, чтобы компенсировать невозможность в полной мере использовать левую. Кстати, почему у него на руке нет иммобилизующей повязки из пластика? - Не знаю. Возможно, местным докторам удалось найти новый способ лечения растяжений, о котором мы не знаем, - саркастично предположил Константин. – Гунтрам, позвони на работу и скажи, что не придешь сегодня. Днем доктор осмотрит твою руку. - Я не могу! - Разве в этой стране совсем нет трудового законодательства? Травмы на рабочем месте обычно становятся для работодателей большой проблемой, - поучительно заметил старший мужчина. - Кому вы это рассказываете, Захаров, - вздохнул Константин. - Мне нужно зарабатывать на жизнь! – возмутился Гунтрам. - Заканчивай свой завтрак. Если хочешь, мой водитель отвезет тебя в твою квартиру, чтобы ты смог забрать оттуда все необходимое. Ты остаешься здесь, пока не пройдет твое растяжение. - Со всем уважением, мистер Репин, вы мне не отец и не имеете права указывать, что мне делать, - раздраженно ответил Гунтрам. - Мне прекрасно известно, что я тебе не отец, и слава богу! Но то, как ты растрачиваешь впустую свой талант и пускаешь на ветер открывающиеся перед тобой возможности – просто преступление. Оставайся и закончи портрет в ближайшие пару дней. Здесь есть все необходимое и прекрасная терраса, там всегда тепло и солнечно. Интересно будет посмотреть, справишься ли ты с такой задачей. Ты ведь не собираешься сдаться? - Я не собираюсь ничего вам доказывать, сэр, - со всей серьезностью ответил Гунтрам. Захаров восхитился тем, как легко этот юнец осмелился перечить Константину. - Ясно. Возможно, я переоценил твои способности. - Скорее всего, так и есть, сэр. Я не художник и не собираюсь им становиться. - Значит, я ошибся в тебе. Отправляйся на работу, Гунтрам, - сказал Константин обманчиво спокойным тоном. Захаров знал, что этот тон не сулил мальчику ничего хорошего. - До свидания, мистер Репин. Счастливого возвращения домой. - Спасибо. До свидания, - закончил разговор Репин. На этот раз Гунтрам приехал на работу вовремя, что не помешало ему получить хорошую взбучку от Мартина за то, что он посмел уйти со смены после восьми. - Вы сказали, я должен отработать как раз до восьми, а я ушел в 8:20, - заметил Гунтрам, изрядно удивив эти менеджера: обычно мальчик старался вести себя тише воды, ниже травы, молча и безропотно выполняя любую работу. Лузер. - Ты уходишь домой, когда я скажу. - Да неужели? Вы заставляете меня работать даже после того, как другой официант уронил мне на руку целый ящик пива, а доктор ясно сказал, что мне требуется больничный. - А ты часом не вступил в профсоюз? Если так, считай, что ты уволен. - Нет, но я направлю заключение врача в страховую компанию, и вас заставят дать мне больничный. - Ага, дам я тебе больничный. Бессрочный. Ты работаешь здесь только потому, что та женщина дружит с хозяином ресторана, а не потому, что у тебя хорошо получается. А теперь выметайся из моего кабинета и сделай наконец что-нибудь полезное! - Сегодня я ухожу в четыре часа вечера – ровно в конце своей смены. - Ты уходишь, когда я тебе позволю. Если уйдешь в четыре, не трудись приходить завтра. - Увидим. В половине пятого Гунтрам закончил обслуживать свой последний столик, снял фартук и привычно убрал его на полку под кассой. - Куда собрался? – рявкнул Мартин, видя, что юноша натягивает пиджак. - Домой. Моя смена закончилась. - Переступишь порог, и считай, что твоя работа здесь тоже закончена. - Вам не кажется, что это уже чересчур? Кто выйдет вместо меня на работу завтра – вы? Или, может быть, наконец попросите Веронику поработать где-нибудь кроме той подсобки, куда вы ее обычно водите? - Ты уволен! – заорал Мартин, и несколько клиентов оглянулись, чтобы посмотреть в их сторону. - Прекрасно! Пришлите мне официальное уведомление и приготовьте к завтрашнему дню мои деньги, - ответил Гунтрам с ледяным спокойствием. – Позвольте вам напомнить, что вы еще должны выплатить мне двойную компенсацию за травму, поскольку она была получена на рабочем месте, иначе я собираюсь жаловаться в министерство труда. Мне надоели люди вроде вас, которые не стесняются оскорблять тех, кто беднее их. Пять кварталов от работы до дома Гунтрам прошел пешком, все еще злясь из-за недавнего выяснения отношений с Мартином и, отчасти, из-за потерянной работы. Тот явно не собирался писать ему рекомендательное письмо, так что поиск новой работы грозил затянуться. Гунтрам прошел мимо парикмахерской Джорджа, но тот был занят с клиентом, так что он просто помахал ему рукой издалека. - Гути, подожди! – закричал Джордж, чуть не выбегая из парикмахерской. - Привет, Джордж. Я домой иду. - Фигово выглядишь, дорогой. У тебя все в порядке с этим твоим русским? - Что? А, да. Дело не в нем, меня просто с работы уволили за перепалку с боссом. - Заходи и рассказывай. - У тебя клиент вообще-то. - Кто? Ты про Хильду? Она моя подруга, а не клиент. Заходи! - Я бы хотел вернуться домой. Последние дни выдались тяжелыми. Мне нужно отдохнуть и закончить кое-какую работу для того козла из Сибири, - поспешил попрощаться Гунтрам, твердо решив утереть русскому нос хоть в чем-то. Он был уверен в том, что ему удастся закончить портрет меньше, чем за два дня. Пастель у него имелась, к тому же, работа всегда помогала ему снять напряжение. А то он скоро начнет бросаться на людей. - Как хочешь. Но учти, что сегодня мы ужинаем вместе. Ты исчез на два дня с доктором Живаго, и я определенно хочу услышать эту историю от начала до конца. - Да ничего не было! Я всего лишь ночевал у него дома. Ладно, Джордж, приходи ко мне на ужин, если хочешь, но не жди ничего особенно интересного. К вечеру набросок портрета был закончен. На нем была изображена молодая женщина лет двадцати пяти. Тяжелый подвенечный наряд Гунтрам решил заменить на невесомое светлое платье, которое подчеркивало глубокие карие глаза и темные волосы девушки, заворожившие Гунтрама. «Она выглядит именно так, как я представлял себе девушку из «Евгения Онегина», Татьяну». Он поднялся с места, чтобы найти коробку с пастелью и большой лист светло-голубой бумаги, которую он хранил для особого случая. Занятия в университете он решил пропустить. Образ того, что он собирался создать, окончательно сложился в его воображении. Раздражающий писк дверного звонку выдернул Гунтрама из творческого забытья, когда он уже заканчивал вырисовывать розы, составлявшие фон его композиции. Он тихонько чертыхнулся. - Иду! – крикнул он, откладывая работу. - Не знаю, Гунтрам, что с тобой не так, но ты просто больной! – взорвался Федерико, едва он открыл дверь. – Мартин позвонил моей матери и сказал, что ты его оскорбил, и тебя пришлось уволить! - Мы разошлись во мнениях. - Разошлись во мнениях?! Он уволил тебя, и ты угрожал накатать жалобу в Министерство труда! Как ты мог это сделать после того, как он согласился принять тебя на эту работу? - Спасибо за поддержку, Федерико. Если хочешь, могу написать твоей матери и извиниться перед ней. Знаешь, мне просто надоело вкалывать за бесплатно. Не он платил за гребанную коробку болеутоляющего, что мне пришлось купить! - Гунтрам, ты не можешь лишиться работы! Что ты будешь делать? - Жить на выходное пособие и искать новую работу. Вот и все. - Так не делается. Ты разве не знаешь, как сложно найти здесь хоть какую-нибудь работу? - Знаю. Я поспрашиваю по знакомым. Отец нашего пастора – управляющий в банке. Несколько месяцев назад он предложил мне место клерка. Я могу спросить, вдруг предложение еще в силе? Не то чтобы работа официанта была профессией моей мечты. - Гунтрам, с тобой все хорошо? Сначала ты зависаешь с очень богатым геем, и не отрицай – я видел это собственными глазами и знаю его. Мы сталкивались с ним на нескольких вечеринках. Он ведет себя очень осторожно, но всегда уходит с вечеринки в обнимку с какой-нибудь моделью или кем-то вроде того. Затем ты огрызаешься на своего босса, и он тебя увольняет. И чем ты занят теперь? Рисованием! - Константин не интересуется мною в этом смысле! Он сам мне сказал. И я решил сделать небольшой перерыв и…порисовать. Что такого? Вы все нифига не делаете – не работаете, не учитесь, и как будто так и надо! Но как только послушный дурачок Гунтрам решает устроить себе небольшой отдых, все считают это какой-то катастрофой! - Гунтрам, ты влип. Я чувствую это. По словам моей матери, это парень чертовски богат. Он владелец одного из крупнейших нефтяных, горнодобывающих и транспортных холдингов на постсоветском пространстве. Обломов – миллионер, а его чертов секретарь всем этим заправляет! - Передай своей мамочке, что ей стоит быть с этим секретарем полюбезнее. Он очень влиятелен и просто ненавидит твою мать. - Да пофиг! Ничем хорошим для тебя это не закончится. Забудь все, что он тебе говорил. Ему просто нужен хороший секс, и все. - Я не сплю с ним, - запротестовал Гунтрам. - Это лишь вопрос времени. Не будь кретином! Или ты ночевал у него дома, потому что было слишком поздно, и ему негде было тебя положить, кроме как в свою постель? – иронично поинтересовался Фефо. - Фефо, не хочешь мне помогать – уходи и дай мне закончить свою работу. - Ты меня выгоняешь? - Именно. Доброй ночи. - Засранец, - ухмыльнулся Федерико, распахивая входную дверь и тут же налетая на Джорджа с пышущей паром кастрюлей в руках и в компании пуделя. – Извращенец чертов! Теперь ты доволен? Когда толкнул Гунтрама в постель этого русского! «А ты хотел бы оказаться на месте доктора Живаго» - подумал Джордж, но промолчал, отступая в сторону и освобождая дорогу разъяренному мальчишке. - Ну и характер у твоего друга. Давай, расскажи мне поподробнее последнюю часть. Ту, насчет постели этого русского. Прозвучало многообещающе. Гунтрам вздохнул, понимая, что избавиться от Джорджа будет куда сложнее, чем от бывшего соседа по комнате. Стоя в арке перед домом Kavanagh, Гунтрам терзался сомнениями. Такое состояние ума становилось для него все более привычным в последние дни. Он держал в руках рисунок, аккуратно упакованный и перевязанный лентой, и намеревался лишь передать его, по возможности избежав столкновения с Константином и его ожидаемой вспышкой гнева, когда мужчина узнает, что он сделал ровно то же самое, чего тот от него ждал, после того, как буквально послал его к черту. Было утро вторника, так что если повезет, Константин окажется занят делами своих компаний. Он дождался зеленого сигнала светофора, глядя на то, как целая куча пешеходов рискует своими жизнями, перебегая дорогу за секунду до того, как машины остановятся. «Все мы любим ходить по краю, это точно» - в волнении размышлял Гунтрам. Он пересек улицу и, изобразив на лице спокойствие, направился к служащему, стоявшему у выхода из здания. - Доброе утро! Я хотел бы оставить кое-что для владельца пентхауса на четырнадцатом этаже. Не могли бы вы передать? Мужчина неверяще смотрел на него. - Это картина для мистера Ивана Обломова. Он работает вместе с владельцем пентхауса, мистером Константином Репиным, - неуверенно продолжил Гунтрам, уткнувшись взглядом в мраморный пол. - Подождите минутку, я спрошу, - сказал консьерж, но мужчина в темном костюме, иностранец на вид, жестом остановил его. - Я работаю вместе с мистером Обломовым, - сказал он на прекрасном английском. – А вы случайно не Гунтрам де Лиль? - Да, это я. Вы не могли бы передать это мистеру Обломову? Это портрет, который я ему обещал. - Он ждет вас наверху, сэр. Проходите, пожалуйста. - Нет никакой необходимости беспокоить его. - Прошу вас, - резко оборвал мужчина возражения Гунтрама, кивком указывая ему дорогу к лифту. Гунтрам оказался в гостиной наедине с Тамайо, которым так восхищался. Не желая садиться без приглашения, он подошел к закрытой двери, ведущей на террасу, и оглядел панораму города. - Извини за ожидание, - радостно воскликнул Обломов, протягивая ладонь для рукопожатия. – Меня задержали три здешних банкира. Нет ли какой-нибудь местной традиции, позволяющей кого-нибудь выгнать? - Спасибо, что согласились встретиться со мной, мистер Обломов. – Гунтрам выдавил из себя улыбку и пожал протянутую руку. – Увы, избавиться от банкиров, боюсь, не так уж и просто. Можете, правда, попробовать поставить метлу перед дверью. Говорят, это отпугивает ведьм. - Зови меня Иваном. Вероятно, банкиры просто поинтересуются, не нужны ли мне акции клининговых компаний. Но я запомню твой способ. Раз уж он помогает от ведьм, может помочь и от банкиров, - усмехнулся Обломов. – Константин Иванович сейчас на встрече с несколькими политиками, но, думаю, после он будет рад тебя видеть. - Я лишь хотел отдать вам это, Иван Иванович, - сказал Гунтрам, протягивая ему тубус с картиной. У Обломова перехватило дыхание от восхищения при взгляде на портрет его жены, которая выглядела точно такой же, какой он ее запомнил в день свадьбы. Много воды утекло с тех пор, но он снова видел прекрасную в своей сложной и безмятежной прелести женщину с глазами, в черноте которых так легко было утонуть. - Без сомнения, это она. Я впервые увидел ее, когда был молодым студентом, впервые решившим посетить Париж. Я тогда подумал, что увидев свое отражение в ее глазах, невозможно в нее не влюбиться. Так и случилось. - Я рад, что вам понравилось. - Понравилось? Я уже даже не уверен, что отдам ей портрет, а не сохраню его себе. Ты слишком точно передал ее характер. Как тебе удалось? Ты же не видел ее ни разу. - Мне хватило ваших рассказов о ней, фотографий и видео. Этого вполне достаточно. - Мы с ней редко видимся. Она живет в Париже вместе с нашим сыном, а я большую часть времени провожу в Санкт-Петербурге и Москве. Между нами сейчас не все так гладко, - признался Обломов. - Мне жаль. - Не стоит, ты же не виноват. Большое тебе спасибо. Я помню, ты не хочешь брать денег за этот портрет, но позволь мне подарить тебе что-нибудь взамен. - Вы мне ничего не должны, сэр. Правда. Мне пора. - Пожалуйста, останься на обед. Тебе же больше не надо на работу. - Откуда вы знаете? - Этот парень, который работал с тобой, рассказал Захарову во время собеседования вчера вечером. Он был принят в качестве помощника в офисе. Очень обрадовался своей новой зарплате. А Константин рад, что ты наконец образумился. Если бы ты еще согласился сходить к доктору, было бы вообще прекрасно. - Нет, спасибо. Мы разошлись во мнениях с менеджером, так все и вышло. - И теперь Константин проиграл мне пять сотен. Он сказал, что ты не сможешь закончить портрет, потому что боишься своего босса. Ты в доле? - Нет, спасибо. Это ваш выигрыш. - И это еще одна причина для того, чтобы принять мое предложение. Я заплатил той женщине хорошие деньги. А ты сейчас сидишь без работы. Позволь мне заплатить тебе три тысячи за работу. - Иван, это подарок. - А что, если я заплачу тебе комиссию? Нарисуй мою жену вместе с моим сыном, только семилетним. Сейчас он жуткий подросток, так что не стоит его рисовать. - Это целая куча денег. Это было бы грабежом средь бела дня. - Да брось. Это мой портной меня грабит. Давай, парень, нарисуй их для меня. Возможно, это поможет мне наладить отношения с тещей. Страшная женщина. - Не хочу злоупотреблять вашим расположением… - Если благодаря тебе моя теща отстанет от меня хоть на месяц-другой, это станет самым выгодным вложением за всю мою жизнь. А если портрет ей не понравится, я дам ей твой номер, и месть будет страшна, - засмеялся Иван, чувствуя, что победа у него в руках. «Я был прав. Его нужно только слегка подтолкнуть, и он идет, куда тебе надо. Боссу уже следовало это уяснить». - Можно, я просто верну вам деньги, если ей не понравится? – пошутил Гунтрам. - Неа, тебе придется терпеть ее вместо меня, а я пока от нее отдохну. Тоже неплохое вложение. Оставайся на обед, парень. Можешь порисовать на террасе. Карандаши, которые ты забыл здесь, все еще ждут тебя. В час жду тебя к столу, - подытожил Обломов, не оставляя Гунтраму возможности возразить, и вышел из комнаты. Гунтрам стоял и не знал, как поступить. Он собирался зайти к Мартину за чеком, затем в университет и сесть наконец за написание резюме, которое он планировал разослать в кадровые агентства. Но тут у него за спиной раздалось деликатное покашливание, и элегантно одетая женщина – должно быть, секретарь – вручила ему деревянную коробку с карандашами и кожаную папку с листами бумаги. - Доброе утро, мистер де Лиль. Меня зовут Мария Кристина Ашаваль, я личный помощник мистера Обломова в Аргентине. Он попросил меня передать вам это и показать вам террасу, - сообщила она, явно сбитая с толку тем, что ее отправили общаться с простым официантом, хотя горничная или дворецкий куда лучше подошли бы для этой задачи. - Спасибо, мадам, - послушно ответил Гунтрам – дорогу к выходу перекрыл высокий блондин, чем-то напомнивший ему мать лучшего друга. - За мной, пожалуйста. - Назови мне хоть одну причину, почему мне стоит убить тебя прямо сейчас, Иван. - Вы любите меня больше, чем готовы признать, и втайне завидуете моему интеллекту. Взгляните, мы с ним разговаривали всего десять минут, а он уже спокойно сидит рисует и даже согласился принять комиссию за портрет и деньги за новую работу. Приказы с ним не работают. Подозреваю, он способен быть тем еще упрямым ослом. И вы все еще должны мне пятьсот долларов, босс. - Страшный ты слишком, любить тебя, Иван Иванович, - рассмеялся Константин, доставая из бумажника купюры. – Надеюсь, ты заплатил ему больше. - Три тысячи долларов, босс. Портрет моей жены и вправду невероятно хорош. - Никак ты начинаешь ценить искусство? - Да нет. Просто говорю, что он хорош. Татьяне должно понравиться. Может, оставит меня в покое хоть на месяц. - Так он остается на обед? - Похоже на то. Он вроде попросил чаю и теперь сидит на террасе в компании бумаги и карандашей, которые вы ему подарили. По словам одного из ребят, он любовался ими минут двадцать. Так что ваши финансы будут в безопасности. - Не будут, если он захочет на День рождения Тамайо. Гунтрам не ожидал, что к обеду соберутся не только Константин, коротко его поприветствовавший, и Обломов, но также два госсекретаря, известный банкир и два промышленника, почти выпрашивающие у Константина деньги…много денег, если спросите Гунтрама. Он смотрел в свою тарелку, почти не притрагиваясь к еде и вину, чувствуя себя не в своей тарелке. Обломов попытался втянуть его в разговор, но не добился от него и пяти слов, поэтому вскоре отстал и переключил все внимание на политиков и проект развития шахт в Патагонии. Гунтрам рассчитывал сбежать около двух, как только закончится ужин, но ему не удалось: Обломов попросил дождаться его в кабинете. Он был удивлен, когда вместо Обломова в помещение вошел Константин, но поднялся ему навстречу. - Здравствуй, Гунтрам. Я рад, что ты последовал моему совету. - Пожалуйста, мистер Репин, я не хочу обсуждать это с вами. - Почему? - На то есть причины. - Зачем так официально? Разве ты не уволился и не закончил портрет? Я не ожидал, что ты справишься, но должен признать, портрет чудесен. Обломов тоже доволен им. Так что почему бы тебе не прекратить этот подростковый бунт и не обсудить со мной дела? - У нас с вами нет никаких общих дел, сэр. Я лишь принес портрет. - Почему ты не хочешь принять стипендию от моего фонда? Каждый год нам присылают более полутора тысяч заявлений, а гранты получают всего двести человек, большая часть из которых превращается в весьма посредственных художников. Я вижу в тебе огромный потенциал, но по какой-то непонятной причине ты боишься рисовать. Почему? - Мне нужно зарабатывать на жизнь. Я не могу себе позволить играть в художника. Мне нельзя терять деньги и время. - Почему? Поездка в Европу обойдется тебе всего лишь в два месяца жизни. Если считать, что средняя продолжительность жизни – семьдесят пять лет, то это меньше двух десятых процента жизни. Не так уж сложно решить, хочешь ты этого или нет. Я никак не возьму в толк, почему ты так цепляешься за возможность жить серой жизнью бухгалтера или приходского ханжи, если можешь стать хорошим художником. Если уж тебе так хочется стабильности, изучай историю искусств и стань экспертом в этой сфере. Ты хоть представляешь, сколько зарабатывает в Лондоне хороший искусствовед или торговец произведениями искусства? Во всяком случае, куда больше банковского клерка. Впрочем, я не думаю, что дело здесь в деньгах. В чем тогда? - Я действительно не хочу говорить об этом. - Гунтрам, это неразумно. Удовлетвори мое любопытство, и я от тебя отстану. - Проблема в самом рисовании, - пробормотал Гунтрам. - Мне казалось, тебе нравится рисовать. - Даже слишком… Я беру в руки карандаш, и окружающая реальность словно исчезает… Когда последний раз мой отец был в Аргентине, мне было всего семь, и он подарил мне коробку карандашей. Мы с ним были вместе в его квартире. Он был очень расстроен, разговаривая с кем-то по телефону. Не знаю, с кем. Он разговаривал с кем-то по-французски, а затем попросил меня сесть и нарисовать ему что-нибудь, чтобы он мог забрать с собой мой рисунок. Я сел рисовать и забыл о его существовании. Я даже не заметил, что он ушел, чтобы сесть на самолет до Парижа. Няня потом сказала мне, что он поцеловал меня на прощание и забрал с собой мои рисунки, но я этого не помню. Через неделю он умер, а я с ним даже не попрощался. - Как он умер? - Самоубийство. Он выбросился из окна. - Возможно, он просто не хотел прощаться с тобой. Хотел, чтобы последним воспоминанием о тебе было воспоминанием о том, как его сын занимается любимым делом. В том, что он сделал, нет твоей вины. Должно быть, у него на это были серьезные причины. - Да, были. Моя мама умерла при родах, и, думаю, он винил меня в этом. Он никогда не говорил мне этого, но он очень скучал по маме и всегда вспоминал о ней. Я всегда выпрашивал у него карандаши и бумагу и оставлял рисунки повсюду, так что он думал, что я стану художником. Ну, вы понимаете. - Ты поэтому так боишься рисования? - Разве вы не понимаете? Из-за него я не смог поцеловать отца на прощание! - А ты никогда не думал о том, что благодаря этому последним, что он запомнил о тебе, был образ его счастливого ребенка, который делает то, что нравится ему больше всего на свете? И ты не должен запрещать себе заниматься любимым делом. Зачем ты наказываешь себя? Не ты подтолкнул его к этому решению. - Я знаю, - отстраненно, и в то же время печально ответил Гунтрам. - Прими мое предложение и поезжай в Европу хотя бы на месяц. Если хочешь, можем улететь вместе завтра. Нам все равно нужно возвращаться в Лондон. Для тебя найдется место в самолете. - Я не могу. Не могу просто взять и уехать! - Почему? Работы у тебя нет, и пожить месяц без нее, пока ты подыскиваешь себе новую, не так уж страшно. Потом ты сможешь работать с Захаровым. - Мне нужно закончить семестр в университете! У меня есть дом! - Ну хорошо. Когда заканчиваются твои тесты? - В середине декабря, - ответил Гунтрам, все еще не в силах поверить, что только что практически согласился на поездку за океан и, возможно, на финансовую поддержку почти незнакомого человека, мотивы которого были ему до конца не ясны. «Выбор у тебя невелик, Гунтрам». - Тогда приезжай в середине декабря. Мария Улановна все организует. Я сейчас пришлю ее к тебе. - Но я… - Хорошего тебе дня, Гунтрам, - закончил разговор Константин, возвращаясь в свой кабинет. У Гунтрама в голове крутилась одна-единственная мысль, - «Что же я творю?..» - Итак, сэр, вам нужно заполнить и подписать эти формы. Это обязательный пакет документов для получения стипендии. Думаю, стипендия начнет действовать с ноября, но предварительная сумма будет переведена на счет, который вы указали, заранее, - уже во второй раз объясняла растерянному Гунтраму секретарь средних лет. - А вам разве не нужна копия моего школьного аттестата? - Было бы чудесно, если бы вы смогли направить мне их по почте. Что касается обязательной проверки художественных способностей, которую проводит Фонд имени Лары Арсеньевой, мистер Репин сказал, что будет достаточно тех материалов, что вы ему уже предоставили. - Спасибо. - Мистер Репин также интересуется, сможете ли вы посетить сегодня вместе с ним новый Латиноамериканский музей искусств. У него назначена встреча с генеральным директором и владельцем музея. Мадам Ашаваль также составит вам компанию. - Я знаком с владельцем музея. Его третий сын учился в школе вместе со мной, только на один класс старше. Не уверен, что он помнит меня. Я несколько раз приходил к нему на День рождения. - Что ж, в таком случае, вам не составит проблемы посещение этого места. Если вы хотите зайти домой или переодеться, вам стоит поспешить. Мистер Репин уезжает в шесть пятнадцать. - Спасибо, но мне правда нужно зайти в университет. - Не каждый день выпадает возможность познакомиться с директором одного из крупнейших музеев в Латинской Америке. Если позволите, это прекрасная возможность для вас. Ведь искусство – это десять процентов вдохновения, пятьдесят процентов труда и сорок процентов рекламы, - улыбнулась дама. - Я вернусь к шести пятнадцати, но лишь потому, что не хочу оскорбить мистера Репина. Кабинет банкира располагался на последнем этаже здания музея. Из окна открывался вид на деревья, усыпанные голубыми цветами. Бронштейн рассматривал Гунтрама долго и настойчиво и услышав его имя, засмеялся. Он наконец вспомнил застенчивого парнишку, который приходил на День рождения к его сыну в сопровождении своего юриста и школьного учителя и который оказался молодым французским аристократом – виконтом как-то там. - Я тебя прекрасно помню. Ты школьный друг Марьяно, Гунтрам. Знаете, мистер Репин, я невольно оплатил его первые шаги в мире искусства. - Как это? Гунтрам говорил, что никогда не планировал учиться живописи. - Мой сын Марьяно учился с ним в одном классе. В школе они стали неплохими друзьями. Им тогда было лет десять-двенадцать. В какой-то момент жена начала говорить, что наш сын мечтает о качественных масляных и акварельных красках, темпере и бумаге, хотя он тогда интересовался только футболом и девочками. «Купи», - говорил я ей, не особенно задумываясь о причинах вдруг возникшего интереса к живописи. Затем он принес домой дневник с «девяткой» по рисованию, хотя раньше он не получал ничего выше «шестерки». Я прекрасно понимал, что мой сын не способен ничего нарисовать даже под дулом автомата, так что все это показалось мне очень странным, но я ничего не сказал. Но в следующем семестре он принес домой «десятку». Тогда я сказал ему, «Марьяно, это невозможно», и попросил его показать мне свои работы. Все работы в его портфолио были нарисованы очень хорошо, так что я спросил у сына, «Кто нарисовал все это?». «Никто», - ответил он мне сначала. Но я продолжал настаивать, и в итоге выяснилось, что эти двое заключили договор. Гунтрам выполнял за моего сына домашние задания – он делал это для нескольких детей в их классе – в обмен на материалы для рисования. Самое интересное, учителя так ничего и не поняли! Я запретил сыну продолжать в том же духе, но, думаю, этот молодой человек не отказался от этой идеи. А учителя так ни о чем и не подозревали. - Мистер Бронштейн, я прошу прощения за этот обман. Я тогда не осознавал, насколько неправильно мы поступали. - Да все в порядке. Я в школе занимался тем же самым, что и остальные, - усмехнулся мужчина. - Мы все так делали, - засмеялся Репин. – Я только надеюсь, что он научился подписывать свои работы и перестал рисовать за других. Придется считать его карандаши, чтобы понять, чем он занимался. - Отличная идея, поверьте, - рассмеялся Бронштейн в ответ и тут же вновь посерьезнел. – Насчет вашего предложения. Мы изучили список картин, которые вы готовы предоставить нам в аренду и нашли его очень впечатляющим, но цена слишком высока. Доход от продажи билетов ее не покроет. Одна только страховка составляет один процент от стоимости полотен. - В таком случае, отвезу их в Европу или Россию.. В конце концов, некоторые из них уже когда-то побывали в вашей коллекции. - Для нас наступили непростые времена. Рецессия медленно убивает нас. Самое большое из того, что я могу вам предложить – это три процента их стоимости в год. - Эта сумма даже не покроет риски содержания здесь картин. - Мы готовы оплачивать стороннюю страховку. - Это будет зависеть от страховой компании, в которую вы хотите обратиться. - В ту, которую вы укажете, мистер Репин. - И мои картины становятся частью постоянной экспозиции на следующие пять лет? - Стоит предусмотреть продление договоренности еще на пять лет, если дела пойдут хорошо. - Я уверен, так и будет. Фрида Кало и Ботеро – весьма известные художники. Наши юристы подготовят бумаги. Я не люблю, когда картины хранятся в сейфе. Искусством нужно наслаждаться, а не прятать его под замком. - Я очень благодарен вам за то, что картины остаются в стране. Когда Начо рассказал мне, что русский коллекционер покупает их все, я опасался худшего. Даже попытался сам их выкупить, но им срочно требовались наличные. - Я потратил на это все свои карманные деньги вплоть до 2002 года. Рад был познакомиться, мистер Бронштейн, - с улыбкой сказал Константин, поднимаясь на ноги и протягивая руку для рукопожатия. Гунтрам встал вслед за ним. - И мне, мистер Репин. Возможно, мы с вами еще увидимся на каком-нибудь аукционе в Нью-Йорке. - Возможно. - Позвольте нашим экспертам провести для вас небольшую экскурсию. - Спасибо, это очень любезно с вашей стороны. - Так ты начал продавать свои картины еще в раннем детстве? – не удержался от смеха Константин. – Ты вроде говорил, что в художественном бизнесе у тебя нет будущего? - Разве что в подделывании произведений искусства, - смущенно пробормотал Гунтрам. - Обычно школьники торгуются за сигареты и алкоголь, а ты торговался за карандаши? - Моя коробка быстро опустела, а мой юрист нечасто снабжал меня карманными деньгами. - Да, но там были еще масляные краски, темпера, бумага – полный набор. Ты еще холсты забыл. - Нет, холсты входили в стандартный набор для рисования в нашей школе. Нам их выдавали по десять штук в год. Я обменивал их у других мальчишек, - сознался Гунтрам. - Ничего себе лавочку ты открыл. И сколько же клиентов у тебя было? - В последний год – целый класс, всего семнадцать человек, плюс еще пять дипломантов международного бакалавриата. - А говорил, ненавидишь экзаменаторов. - Если тебе нужен Поллок, я могу нарисовать Поллока. Если Ван Арп или Дешамп – могу нарисовать и их. Но я до сих пор считаю, что расписывать чертов туалет фигурами с фресок эпохи Возрождения – это как-то чересчур. Эта дура так и не поняла, что мы творили, даже когда увидела несколько моих – довольно неплохих – рисунков у детишек из трущоб. Она всегда говорила, что мои рисунки слишком традиционные и скучные. - Она так и сказала? - Не совсем. Я цитирую: «Очень академично и традиционно, похоже на возвращение к основам, и это шокирует». Просто элегантный способ сказать «скучно». Единственным адекватным учителем была мисс Сандерс, которая вела у нас рисование в последний год. Она раньше работала у Кристис в Лондоне и сразу же поняла, что мы были кучкой бездельников с кисточками в руках, и просто рассказывала нам историю искусств. - Возвращение к основам не обязательно означает скуку, и «академичный» - это не ругательство, Гунтрам. Просто наслаждайся тем, что ты делаешь, остальное приложится со временем. - А почему ты сам не рисуешь? – спросил Гунтрам, очень удивив Константина своим вопросом. - Никто раньше меня об этом не спрашивал. Просто я не ощущаю в себе таланта к живописи. Я инженер и бизнесмен, но я получаю невероятное удовольствие, глядя на что-то прекрасное. К счастью, у меня хватает денег на то, чтобы покупать то, что мне действительно нравится. Знаю, это эгоистично. Я и молодых художников поддерживаю лишь потому, что стараюсь вернуть искусству хоть частичку того, что оно дает мне. Ты когда-нибудь видел вблизи Моне? У меня есть одна его картина в Лондоне, это изображение леса, бог знает, какого именно. Возможно, этот лес был уничтожен бомбежками Первой мировой, но каждый раз, когда я смотрю на эту картину, я понимаю весь смысл слов «гармония» и «красота». Если из тысяч художников, которым я помог, хоть один достигнет такой красоты, моя жизнь будет прожита не зря, Гунтрам. Скажи мне одну вещь. Когда ты слышишь фамилию Медичи, что первое приходит на ум? - Покровители искусства из Флоренции. - Вот видишь? Ты сможешь вспомнить, чем Лоренцо Медичи отличался от Косме Медичи? - Вряд ли. - Косме оплатил многие работы Донателло и Фра Анжелико. Их семья угасла еще в 12 веке, и все произведения искусства, что им удалось собрать, были переданы Тосканскому государству, благодаря чему мы теперь имеем возможность наслаждаться ими в Уффици или в Академии - Я этого не знал. - Возможно, самым лучшим решением было бы отправить тебя изучать историю искусств. Боюсь, что обучение в Академии искусств может сыграть с тобой злую шутку. Ты всегда прекрасно осознаешь, что именно хочешь нарисовать и, исходя из этого, находишь верный способ. Так что тебе нужно лишь расширить свой кругозор и отточить свои навыки. - Босс, сегодня мы идем смотреть шоу, - сообщил Обломов последние новости, разрушив тем самым надежду Константина поужинать вместе с Гунтрамом, который, казалось, начал постепенно принимать его знаки внимания и оказался приятным собеседником. - Зачем? – рыкнул он. Его правая рука тут же стушевался. Такие односложные фразы не предвещали ничего хорошего. - Это все компашка супер-сенатора. Они организовали нам прощальный ужин в Пуэрото Мадеро. Со всеми вытекающими, - подчеркнул он, приподняв правую бровь. - Я не в том настроении. И ужин не поможет им меня убедить, - ответил Константин, расстроенный перспективой провести ночь за разговорами в компании дешевых шлюх, разодетых в дизайнерские наряды, и игрой в «работников месяца», которую они придумали с Обломовым. - Босс, вам не помешает быть с ними чуть полюбезнее. - Сегодня наш последний вечер здесь. У меня были на него планы. - Константин, мне пора домой, правда. Завтра рано вставать, и я очень устал, - неуверенно вмешался Гунтрам. Обломов, получив его поддержку, решил предоставить ему убеждать босса и исчез. - Я уже пригласил тебя, Гунтрам. - В этом нет никакой нужды, Константин. Я пойду. Эти политики такие ранимые, так что если не придешь, они могу подпортить тебе жизнь. А мать Федерико просто превратит твою жизнь в сущий ад. - Не волнуйся, я видал и похуже. - Мы, возможно, встретимся снова через несколько месяцев. Спасибо за все, что ты для меня сделал. - Не за что, Гунтрам. Ты этого заслуживаешь. - Я не про стипендию. Спасибо, что выслушал меня, - сказал Гунтрам, опустив на мгновение взгляд. Но затем он вновь посмотрел на Константина и утонул в его темных глазах. Мужчина отеческим жестом коснулся ладонью его щеки, мягко поглаживая, и сказал: - Ты очень талантлив, и твой отец понимал это. Раскрой свои способности и дай ему повод гордиться тобой, - сказал Константин, с радостью обнаружив еще одну ниточку, способную подтолкнуть Гунтрама в нужном направлении. - Ты прав, Константин. Я должен попробовать съездить хотя бы на месяц. - Ирина свяжется с тобой, и вы сможете обсудить детали. Пиши мне хоть иногда. И присылай мне свои работы. Береги руку и не таскай тяжести. - Не буду, - улыбнулся Гунтрам. Внезапно мужчина притянул его к себе за талию и обнял. «По-мужски, просто мужское объятие»,- повторял себе Гунтрам, когда у него стали подкашиваться ноги. Константин почувствовал, что напряжение покидает тело мальчика – после пяти-шести поглаживаний по спине он полностью расслабился. «Прям как котенок», - подумал мужчина. Он мягко обхватил ладонями сводящее его с ума лицо и нежно коснулся губами лба. Гунтрам разочарованно вздохнул, когда он отстранился. - Мы еще увидимся. До свидания, Гунтрам. - До свидания, Константин. - Юрий отвезет тебя домой. - Босс, а он и правда мне нравится. Знает свое место и не лезет в ваши дела. Это уже поднимает его на несколько строчек вверх в моем рейтинге. - Не лез бы ты не в свое дело, Иван. - И все-таки я бы не стал заставлять Ольгу Федоровну ревновать или волноваться о своей экономической стабильности, босс. Держите мальчика подальше от нее.