Into the Lion's Den

- Привет, тыковка, - прочел Гунтрам в окошке чата. Он уже и сам начинал ненавидеть эти раздражающие оповещения. «Да как мне заткнуть эту птицу? Она уже и меня достала…», - подумал он, прежде чем напечатать ответ. - Привет. Фефо. - Ты где сейчас? - В отеле. Я все еще во Флоренции. Сегодня ездили в Перуджу, там очень красиво. Я побывал в галерее Умбрии. - А! Опять шляешься по музеям? Как ты вообще? - Да, и мне это нравится. В этом музее хранится большинство работ Перуджино. Жаль, что там не разрешается делать зарисовки. Пришлось обойтись покупкой книги. Хоть стоила не дорого… - Гунтрам, тебе же девятнадцать. Какие планы на вечер? - Поужинать и идти спать. Завтра нас ждет поезд до Ареццо, поедем смотреть работы Пьеро делла Франческа. - Ты что, хочешь сказать, что собрался лечь в спать в десять? - Ну да. - Сумасшедший. Избавься от этого русского и отправляйся тусить! Ты же во Флоренции! - На самом деле, здесь холодно и идет дождь. - Ладно, дедуля. А как насчет выбраться в бар вместе со мной и пропустить по бокальчику пива? - Не лучшая идея: я во Флоренции, но ты-то в Париже. - В Милане вообще-то, так что меня от тебя отделяют всего несколько часов езды. Например, могу приехать завтра. - Что ты делаешь в Милане? - Путешествую. Я уже устал от отца и его новой пассии, Соланж. Слащавая сука. - Бедняжечка. Извини, не могу. Завтра я еду в Ареццо и не знаю, когда вернусь. - Хорошо, тогда увидимся четвертого. Где ты остановился? Гунтрам замялся. Ему не хотелось видеться с Фефо, поскольку он опасался его пренебрежения из-за своих отношений с Константином. «Я не стыжусь нашей связи, но ссоры из-за этого мне точно не нужны. С другой стороны, нельзя же из-за такой ерунды отказываться от встречи с лучшим другом. Все-таки он совсем один в Европе, ему скучно…» - В одном роскошном отеле. Придется тебе принять душ, чтобы пропустили. - Ха-ха, какой ты остроумный. - Я в Гранд Отеле. Это на площади Всех Святых, на берегу реки Арно. Номер оформлен на мистера Мазаева. Встретимся вечером в восемь? - Похоже на свидание. - Идиот! Сообщение Гунтрама о том, что он собирается поужинать со своим школьным приятелем, Фефо, и что они договорились встретиться в восемь в лобби отеля, очень разозлило Михаила Мазаева. - Мы прогуляемся, закажем пиццу, выпьем по бокалу пива. Я вернусь к полуночи, - сказал Гунтрам. Михаил подумал, что ему точно не сносить головы. Когда Репин узнает, что его мальчик разгуливает повсюду с другим малолеткой – тем самым, который «постоянно крутился вокруг его ангела!» - он не поленится прилететь из самой Москвы просто ради убийства наглого сопляка…а затем пристрелить самого Мазаева. Ему были даны точные указания: присматривать за Гунтрамом, водить его по музеям, следить, чтобы не забрасывал надолго рисование, и ограждать от любых поползновений со стороны кого бы то ни было. Это означало – никаких горячих итальянцев или других искусителей рядом с его ангелом. «Ты знаешь, что делать в подобной ситуации». Его работодатель установил единственное правило: «с Гунтрамом всегда должны хорошо обращаться. Никаких криков или ударов. Если хоть волос упадет с его головы, или если он хоть раз на тебя пожалуется – ты труп. Управляй им по-умному; при должном обращении он очень послушен». «Искать мальчишек и после избавляться от них было куда проще» - пробормотал Мазаев, набирая личный номер босса. - Добрый день, сэр. - Как там мой ангел, Михаил Петрович? - С ним все прекрасно, сэр. Рисует все, что движется и что не движется. Сегодня мы снова были в Уффици и просидели там с восьми утра до самого закрытия. Он весь день посвятил Бронзино, - шутливо пожаловался Мазаев, решив, что если Репин сперва услышит его похвалы, он не будет так зол, услышав последние новости. - Он находил какое-нибудь особо впечатлившее его полотно и затем бежал в кафетерий, чтобы по памяти его зарисовать. У него прекрасная зрительная память, а я просто с ног валюсь от постоянной беготни по этажам. Сейчас он в своем номере, рисует каких-то людей, которых мы видели за ужином. - Но?.. - Он договорился о встрече со своим другом завтра в восемь часов вечера. Мальчишка уже в Милане, сэр. Как мне следует поступить? - Никак. Я поговорю с Гунтрамом об этом. Отправляйтесь на эту встречу вместе с ними. И ни при каких обстоятельствах не оставляйте Гунтрама с ним наедине. - Я ни слова не понимаю по-испански, мистер Репин. - Гунтраму хватит воспитания, чтобы разговаривать при вас по-английски. Запишите их разговор. - Да, сэр. - Пятого числа везите Гунтрама в Рим, в отель Сент Реджис. И больше не позволяйте этому парню к нему приближаться. Я потом разберусь с этим неприятным недоразумением. По какой-то непонятной причине этому его другу я не нравлюсь, и он приложил все силы к тому, чтобы разрушить мне отношения с моим ангелом. Оставайтесь в Риме не больше, чем на неделю, и затем езжайте в Париж. Там поселите мальчика в квартире на Вандомской площади, за ним присмотрит Мальченко, а сами возвращайтесь в Лондон. Мне нужно с вами поговорить. Тишину вновь разорвал какой-то раздражающий звук. Через мгновение Гунтрам осознал, что звонил его собственный телефон, забытый в кармане пиджака. Он поспешил ответить на звонок. - С четвертого раза получилось. Я уже думал начать встречаться с твоим автоответчиком, он всегда рад меня слышать, - слегка раздраженно поприветствовал Гунтрама Константин, прежде чем мальчик успел сказать хоть слово. - Здравствуй, Константин. Я не сразу сообразил, что звонил телефон. Я к нему еще не привык. Не понял, что за звук, - признался Гунтрам. Ему стало стыдно за эту глупость. - Почему бы тебе просто не сказать мне все, как есть? Ты рисовал, а в такие моменты тебя и извержение вулкана не способно вернуть в реальный мир. - Откуда ты узнал? – удивленно спросил Гунтрам, и мужчина засмеялся в ответ. - Просто я знаю тебя. Держу пари, Михаилу приходится напоминать тебе даже о том, что пора спать. - Он иногда просто невозможный. В смысле, он хороший и вежливый, но мне кажется, скоро он начнет петь мне колыбельные и поправлять одеялко. Слишком уж он похож на курицу-наседку. - Это его работа, ангел. - Он не наставник, а скорее нянька. Он прекрасно разбирается в истории и искусствах, но он запретил мне зайти в Бургер Кинг! Не то, чтобы я собирался предложить ему там пообедать, просто хотел купить себе стакан кофе, - пожаловался Гунтрам и с досадой услышал, как Репин лишь посмеивается в трубку. - А кроме попыток отравить моего служащего, чем еще ты занимался? - Сегодня я был в Уффици, затем мы вместе с мистером Мазаевым гуляли, затем вернулись в отель. Завтра я хочу посетить Сан Марко, но в полдень они уже закрыты. Михаил Петрович, наверное, захочет снова пойти в базилику Санта-Мария-Маджоре. - А потом опять сядешь рисовать? - А, забыл тебе сказать. Я договорился поужинать с Федерико, это мой школьный друг. Точнее говоря, мы были соседями по комнате. Он большой разгильдяй, но хороший друг. Он сейчас в Париже, а, нет, уже в Милане и едет сюда. - Зачем? - Думаю, ему просто скучно. Он ненавидит всю эту «музейную ерунду». - А ты? - А мне нравится. Не знаю, как теперь буду жить без всех этих картин. Для меня это не просто музеи – это целый мир, где все поет о красоте. Я буду скучать по этому. Константин, могу я кое о чем спросить тебя? - О чем, дорогой? - Ты всерьез предлагал мне стипендию? Думаю, ты был прав. Я не уверен, что когда-либо смогу зарабатывать рисованием, но я мог бы найти работу в музее, хотя бы в качестве смотрителя или гида… - Попечительский совет уже подписал документы. Стипендия рассчитана на пять лет, если только ты не откажешься от нее, или твои оценки не упадут ниже необходимого минимума. Контракт имеет законную силу, и судебные тяжбы со студентом могут очень плохо отразиться на репутации моей компании. Я говорю это к тому, что вне зависимости от развития наших отношений в качестве пары, ты сможешь продолжить изучение истории искусств и потом начать работать в галерее, музее или антикварном магазине, хотя лично я вижу тебя художником. И я рад, что ты наконец осознал свой талант. Поживи со мной в Лондоне, и если у нас ничего не получится, сможешь перебраться в небольшую квартиру недалеко от университета и спокойно окончить обучение. Денег, которые тебе будут платить, на жизнь вполне хватит. Многие студенты безбедно существуют на одну только эту стипендию. - Мне бы не хотелось мешать одно с другим, Константин. - Гунтрам, если ты станешь лениться и завалишь хоть один экзамен, моя реакция тебе не понравится, это я тебе гарантирую. - Нет уж, не собираюсь я с тобой ссориться. Ты показал мне новый мир. Мир, о существовании которого я даже не подозревал. Я очень благодарен тебе. - Я скучаю по тебе, ангел. Как бы я хотел, чтобы ты был здесь вместе со мной. - А здесь – это где? - В Москве. Кстати, пятого числа вы летите в Рим, а двенадцатого - в Париж. Тринадцатого Мазаев нужен мне в Нью-Йорке. Так что ты остаешься с моим кузеном Мальченко. Он выделит тебе другого телохранителя, и ты сможешь зарисовывать в Лувре все, что захочешь. Они там очень любят студентов. Моя квартира располагается как раз неподалеку, так что сможешь ходить в музей пешком хоть каждый день. А я приеду к тебе двадцатого. - Я тоже скучаю по тебе, Константин. Надеюсь, мы скоро увидимся. - Мы вместе пробудем в Париже еще несколько дней, а затем вернемся в Лондон. В феврале у тебя начнется учеба. Хотя учебный год официально начнется только в сентябре, тебя записали на некоторые курсы. Еще ты мог бы брать уроки рисования. - Ты говоришь почти как мой бывший директор школы. - Я повидал многих художников, и опыт подсказывает, что их стоит держать в ежовых рукавицах и постоянно занятыми. Иначе вы начинаете заниматься всякой ерундой и совершенно забрасываете работу. Или еще хуже: работаете спустя рукава, и результаты ужасны. - Но я же не художник и вообще не уверен, работаю ли я в принципе. Для меня рисовать – это как дышать. - Что бы ты о себе ни думал, работаешь ты очень много. Продолжай в том же духе, и все будет отлично. Михаил Мазаев, стоя в восемь часов в лобби отеля, уже предчувствовал, что этот вечер станет для него совершенным провалом. Нервозный и слегка раздраженный Гунтрам мялся рядом с ним. Весь день он вел себя хорошо – без возражений пошел обедать и ни слова не сказал, когда его идея пешего забега по всей Флоренции была на корню убита Михаилом, который заставил его зайти в несколько магазинов и затем, после чая, отправил его в номер. Он послушно ушел рисовать и собирать вещи для завтрашней поездки в Рим. «Хорошо, что он без разговоров подчиняется боссу». С восьми часов вечера минуло уже десять минут, и Михаил понемногу стал терять терпение из-за опоздания «наглого гаучо». - Вот и он, Михаил, - объявил Гунтрам и устремился навстречу высокому темноволосому мальчишке на несколько лет старше его самого. «А они разве не были одноклассниками?» - удивился Мазаев и также пошел приветствовать свою проблему на ближайший вечер. - Мистер Мазаев, позвольте представить вам Федерико Мартиарену-Альвеара. Мы с ним учились в одном классе, - вежливо представил парня Гунтрам. «Что ж, он умеет проигрывать с достоинством. Три часа назад он практически попросил меня не лезть в их разговор», - подумал Михаил, протягивая руку «туземцу», бросавшему на него сердитые взгляды, - «Да, школа одна – результат разный». - Как поживаете? – прорычал Федерико в надежде закончить разговор поскорее. - Мистер Мазаев присоединится к нам, Федерико, - тихо добавил Гунтрам, молясь про себя, чтобы его друг не решил продемонстрировать русскому свой взрывной характер. Учитывая, насколько щепетилен тот был в вопросах протокола и хороших манер, любая неудачная реплика Фефо грозила ему чувствительной отповедью. - Да ты издеваешься надо мной? Избавься от этого придурка! – яростно зашептал ему друг по-испански. - Боюсь, мистер Мазаев нас не понимает, Федерико. Он путешествовал вместе со мной все это время. Знает Италию, как свои пять пальцев, - ответил ему Гунтрам по-английски. - Вы уверены, что хотите присоединиться? Это всего лишь подростковые посиделки за пиццей. Ничего интересного, - сквозь зубы процедил Федерико. Михаил едва удержался от желания залепить наглецу пощечину. Ни один из мальчиков, которых он готовил для мистера Репина, никогда бы не отважился на подобную грубость; не отважились бы на такое даже те, кого он находил в деревне. Но он проглотил свою злость и ответил: - Меня бы вполне устроил ресторан отеля, мистер Мартиарена. Думаю, за последние дни Гунтрам уже насладился прелестями местной погоды. К тому же, завтра рано утром мы улетаем. За ужином Михаил быстро потерял интерес к разговору мальчишек – обсуждали преимущественно Аргентину и последние политические новости. Гунтрам рассказал приятелю о своем решении остаться в Лондоне на время учебы. Тот на это известие отреагировал очень сухо, сказав лишь: - Хуан тоже учится в Лондоне. На архитектурном. Остальные Долленберги тоже хотят туда переехать. Дело шло к десерту, когда Гунтрама посетила не слишком светлая мысль пригласить друга в свой номер, чтобы показать ему свои последние зарисовки. - Михаил, мы не будем шуметь. Нам правда очень нужно поболтать наедине, - почти взмолился он, и Мазаеву, скрепя сердце, пришлось согласиться. «Но как же ты, Гунтрам, ошибаешься, если считаешь, что сможешь скрыть это от мистера Репина. Каждое ваше слово записывается». - Конечно, Гунтрам. Молодым людям нужно провести какое-то время вместе, - мягко ответил он. Федерико был совершенно не рад обнаружить перемены, произошедшие с его школьным товарищем. Прежде всего, он выглядел лучше, чем когда-либо прежде, и главное – счастливым, как никогда. Даже его глаза излучали счастье. Во-вторых, он уже не был тем запуганным, застенчивым и вечно грустным пареньком, к которому он привык. Теперь он был молодым человеком с собственными взглядами на жизнь, спокойно объявлявшим ему о том, что собирается бросить все и остаться в Лондоне, чтобы жить с мужчиной гораздо старше – и богаче – себя. Наконец, теперь он был просто великолепен. - Гунтрам, а насколько хорошо ты знаешь этого Репина? - Достаточно, чтобы хотеть жить вместе с ним. Мы прекрасно сошлись характерами, и я восхищаюсь им. - Гунтрам, так ты действительно гей? Ты не похож на Родриго. Вот он был настоящим геем, у половины школы сосал за бесплатно. - Фефо, не пори ерунды. Это были всего лишь слухи. - Да нет, мнение из первых рук. Он вечно приставал к нам в душевых. - Фефо, почему ты так драматично воспринимаешь то, что я с ним сплю? Мне это нравится! – взорвался Гунтрам, которого нескромные вопросы друга за все прошедшие недели порядком достали. - Ты так и говоришь? «Меня трахает мужик, он мой папочка, и мне это нравится»? Я ожидал от тебя чего-то лучшего, Гунтрам. - Он не мой «папочка». Слушай, иди домой, пока мы окончательно не разругались. Если ты не одобряешь мой выбор, лучше вообще не показывайся мне на глаза. Я уже устал делать то, что от меня ожидают все вокруг! Он был первым человеком, который нормально со мной обращался и действительно заботился обо мне. - Ага, он обращается с тобой настолько «нормально», что наряжает тебя, как любимую куклу и заставляет старого пса тебя сторожить, чтобы ты еще с кем-нибудь ненароком не трахнулся? - Ты приехал из Милана только для того, чтобы меня критиковать? Да что с тобой не так? Ты сам ни разу и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, если у меня случались неприятности. Ни разу! - Гунтрам, ты для меня как родной брат, и с этими русскими точно что-то не так! Моя мать говорит, что этот Обломов заворачивал каждый их проект, чтобы мы предлагали им все более выгодные условия сделки и в итоги отказались вообще от всего! Многие из наших друзей разорились, связавшись с ним! - Хочешь знать мое мнение насчет проектов твоей матери? Отлично! Если бы у меня за душой был хоть один цент, я бы в жизни не стал вкладывать его в страну, экономика которой столь эпично рухнула. Сколько было у твоей матери? Двести миллиардов долларов государственных денег и одному богу известно, сколько средств частных компаний. Твоя мать радостно потирала ручки, когда объявили дефолт! Она в жизни не была так счастлива! А вы заплатили шахтерам, которые на вас пашут, или снова сказали этим беднягам, что все ваши деньги сожрали банки, как вы сделали это в декабре? - Да как ты смеешь нас обвинять! Ты ничтожество… - Прекрасно, значит, тебе не должно быть никакого дела до того, с кем я сплю. Я же не спрашиваю тебя о том, что происходит в твоей постели! - Этот Обломов – мафия, самая худшая из возможных. Знаешь, как он поступил с профсоюзными активистами, которые выступали против концессии, которую он заполучил за спиной у матери? Их лидера закатали в фундамент новой больницы в Патагонии! - Если у тебя есть какие-то обвинения, иди в полицию. - Местная полиция у них под каблуком! На их стороне губернатор! Мать хочет запустить парламентское расследование деятельности многих банков, которые помогали им вывозить деньги из страны. Они переправляли нал на самолетах и грузовиках. Две из этих транспортных компаний принадлежат Обломову! - Деньги на грузовиках? И все наши местные воры их пропустили? Я тебя умоляю! - Местные банды – если верить нашим агентам – в ужасе от русских. Они как саранча полезли через границу и убили многих аргентинских бандитов. Они потянулись к нам еще в девяносто шестом, подмяли под себя проституцию и кое-какую контрабанду – очень просто добывать доллары в Аргентине. Позже они промышляли мошенничеством, сбором мзды с местных компаний, работорговлей, перевозкой через границу наркотиков и оружия. Их они продают каждому, кто готов платить, даже террористам! Американское посольство также обеспокоено их деятельностью в Аргентине. - Чьей – русской мафии или Обломова? Потому что это разные вещи, - холодно ответил Гунтрам. – Слушай, Федерико, я знаю Репина, и он хороший человек. Да, жесткий. Не особо веселый или дружелюбный. Но нельзя же считать его мафиозным боссом лишь потому, что он гей. Он вам с матерью ничего плохого не сделал. - Да Обломов повинуется малейшему его взгляду. Моя мать заметила это. - Ага, они оба телепаты, как я мог не заметить… - саркастично заметил Гунтрам. Он чувствовал себя уставшим и расстроенным и уже всерьез мечтал о том, чтобы выкинуть друга из номера. – Кажется, уже слишком поздно. Тебе не пора возвращаться в отель? - Хочешь меня вышвырнуть, засранец? - Федерико, мне завтра рано вставать, около шести, думаю. Я знаю, что ты во мне очень разочарован. Даже не представляю, как бы я сам отреагировал, скажи ты мне вдруг, что собираешься жить с мужчиной. Возможно, я повел бы себя точно так же. Мне жаль, если я расстроил тебя, но я никогда не смог бы тебе лгать. Мне бы нравилось быть с Константином, даже если бы он был самым обычным человеком. Он прислушивается ко мне, но не судит меня. Он лучше всех понимает меня. Иногда мне кажется, что даже лучше меня самого. И плевать, если для него это лишь проходная интрижка – я навсегда сохраню теплые воспоминания о времени, проведенном с ним. Даже если в будущем отношения у нас не сложатся, он уже показал мне жизнь, которой я хочу жить. Даже за это он заслуживает моей бесконечной благодарности и уважения. Как думаешь, долго бы я протянул, работая бухгалтером или официантом? Я жил бы в постоянном унынии. А теперь я взглянул на совершенно другой мир. Мир, частью которого я хотел бы стать. - Собираешься бросить все ради какой-то мазни и кучки древних камней? Чтобы стать шлюхой толстосума? - Не смей называть меня шлюхой, Федерико! Я и не ждал, что такой, как ты, сможет понять. Просто знай, что эта «мазня и кучка древних камней» мне дороже твоих постоянных истерик. Спокойной ночи, - сухо сказал Гунтрам, вставая с кресла и направляясь к двери. - Гунтрам, ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни! - Возможно, но это моя ошибка. Я хорошо все обдумал. Если не можешь принять мой выбор – до свидания. Значит, мы с тобой слишком сильно отличаемся, чтобы суметь остаться друзьями на всю жизнь. Впрочем, я всегда буду рад тебе. - Гунтрам, мы еще не закончили. Я не стану смотреть, как ты собственными руками разрушаешь свою жизнь! – прокричал напоследок Федерико и оглушительно хлопнул дверью. На шум прибежал Мазаев, до сих пор не сменивший одежды. - Гунтрам, что-то не так? Я слышал, вы кричали друг на друга. - Небольшое недопонимание касательно жизненного выбора. Мы всегда громковато ссоримся. Простите, если помешали. - Ты в порядке? - Да, спасибо. Наверное, мне лучше лечь спать. - Как хочешь, но если что-то понадобится – зови. Я постараюсь тебе помочь. - Мы поругались из-за Константина. Федерико считает меня шлюхой, потому что я с ним якобы из-за денег. Еще он говорит, что Константин – босс русской мафии. Точнее, не он – Иван Иванович. Можете себе это вообразить? Возможно, он прав, и такая жизнь не для меня. Не так я представлял свое будущее. Я хотел жениться, завести детей и устроиться на стабильную работу, - пожаловался Гунтрам, с каждым своим словом расстраиваясь все больше. - Прекрати себя накручивать, дитя, иначе с тобой сейчас случится паническая атака. Я вот не считаю, что ты с мистером Репиным из-за его денег. Ему с тобой очень повезло. За всю ту неделю, что вы вместе провели в Лондоне, ты не попросил у него ни цента. Зато сам отдал ему все, что у тебя было. - Это самое меньшее из того, чем я мог бы его отблагодарить. Он всегда был так добр ко мне. Думаю, я люблю его. - Я тоже так думаю. Мистер Репин еще никогда не был так счастлив, как он счастлив рядом с тобой. Я видел многих его прошлых любовников, и ни об одном из них он никогда не заботился так, как о тебе. Он буквально готов целовать землю, по которой ты ступаешь. Если кто-то из твоих друзей отвергает твой выбор – а многие из них его отвергнут, поскольку он изменит твою жизнь раз и навсегда – забудь о них и ищи новых. В университете ты познакомишься со многими людьми, и у вас с ними будут общие интересы. - Наверное, вы правы. Не могу же я провести остаток жизни, угождая каждому. - Правильно, угождать стоит только тем людям, которые о тебе заботятся. Таким, как мистер Репин, - подчеркнул Михаил. – Ложись спать. Нам завтра еще в аэропорт ехать. - Вы позволите мне самому повести машину? - Гунтрам, я пережил холодную войну, войну в Алжире, но сомневаюсь, что смогу пережить еще и это, - впервые на памяти Гунтрама пошутил Мазаев. - Я не так уж плохо вожу... - Гунтрам, ты спросил, что означает перевернутый треугольник на дорожном знаке и поверил мне, когда я сказал, что это сатанинский символ, - засмеялся мужчина. - Никогда больше не стану верить вашим объяснениям, Михаил Петрович, - рассмеялся Гунтрам в ответ, удивляясь, как быстро их разговор скатился к безобидным шуткам, - И в покер с вами играть не сяду.