Постельные сцены, пропущенные Пушкиным

— Спасительница моя, — проникновенно произнёс Петя, нежно гладя жену. — Хозяйка всей моей жизни. — Полноте вам, Пётр Андреевич. Какая я вам хозяйка. Это вы мне муж и хозяин. — Ещё чего. Да если бы не ты, не твоя смелость, то меня уже и на свете-то не было бы. — Так и меня не было бы, если бы не ваше заступничество. — Ладно, уговорила. Так и быть, квиты мы. — Пётр Андреевич, дозвольте спросить. — Спрашивай, что хочешь. Не испрашивая дозволения. — Вот вы всё ласкаете меня, словно я дитя. — Тебе это не нравится? — Мне это очень нравится. — Тогда к чему ты об этом заговорила? — Не знаю, как и сказать даже. — Говори, как есть, счастье моё. Какие могут быть секреты между мужем и женой. — Хорошо… Почему вы себя не порадуете? — Что ты имеешь в виду? — Почему не пользуетесь правами мужа в опочивальне? — Маша… неужели ты сама об этом решилась заговорить? — Простите, если что не так. — Да нет, почему же не так. Просто не ожидал, что именно ты первая об этом заговоришь. Я ведь сам собирался, но всё никак не мог решиться. — Почему же? Это же ваше право. — Да какое там право. Я потому и не решался, что не знал, как повести такой разговор. — Ну вот и заговорили. — Да, заговорили… Маша, Машенька, я очень тебя люблю и очень хочу быть твоим мужем. Но каждый раз, когда мне хочется прикоснуться к тебе как-то интимнее, чем при наших нежных сердечных поцелуях, меня останавливает какое-то сомнение. Я спрашиваю себя — а не оскорбит ли тебя моя ласка. *** Маша покраснела, но твёрдо заявила: — Пётр Андреевич, вы мой муж. Причём очень любимый. Поэтому никакие ваши ласки не могут меня оскорбить. Делать вашу жизнь приятнее и радостнее — мой долг и моё женское призвание. — Ну… если ты так считаешь… — Да, Пётр Андреевич. Я так считаю. — Ну спасибо тебе, милая. Я знал, что мне досталась нежнейшая жена. Но даже не надеялся, что настолько добрая. — Да какая же это доброта, Пётр Андреевич. Обыкновенное это дело для жены. Составить счастие любимого мужа. — Ну хорошо. Составляй. Но расскажи мне сама, как ты это себе представляешь. — А что тут рассказывать? Жена должна просто покорствовать всем желаниям мужа. — А ещё? — А чего же боле? — Машенька, вот ты сказала, что я должен себя радовать и пользоваться правами мужа в опочивальне. А знаешь ли ты, что это за права? — Конечно. — Тогда уточни. — Неужели об этом и говорить можно? — А почему же нельзя? Мы же муж и жена. Нам всё можно. — Я уже говорила. Покорствовать желаниям мужа. — Это я помню. А вот скажи мне — каких действий ты от меня ждёшь. Ты ведь какие-то конкретные действия предлагаешь делать? — Ох, Пётр Андреевич… да как об этом говорить-то. — Пока не скажешь — ничего не сделаю. — Ну как же так… — А как иначе? А вдруг я сделаю что-то не то? Что-то такое, что тебе не понравится. Как мы тогда дальше жить будем? Я же никакой обиды не хочу чинить своей любимой жене. — Стыдно мне говорить об этом, Петя… Не приучена я об этом говорить. — Полноте, душа моя. Разве надо стыдиться желания порадовать любимого мужа? — Нет. — Ну тогда говори. — Хорошо, я попробую… Вы же видели женщин, ожидающих дитя. — Да. — Ну вот. А то место, через которое дитя появляется на свет, муж должен сначала… ну вы же понимаете, о чём я? — Догадываюсь, — со всей серьёзностию ответствовал Петя, изо всех сил стараясь скрыть улыбку, которая неистово просилась на свободу. Ему было так радостно, что хотелось смеяться от радости. — Ну вот… — Я правильно тебя понимаю — ты разрешаешь своему мужу дотрагиваться до того места, через которое появляется дитя? — Если вы того пожелаете, — эхом отозвалась Маша, страдая от этого разговора. — Машенька, я очень этого желаю. — Тогда чего же вы ждёте? — Чего жду?.. — Гринёв сделал вид, что глубоко задумался. — Наверное, чтобы и ты тоже этого пожелала так же, как и я… Да, точно. — Я? — совсем растерялась Машенька, не ожидавшая такого поворота. — Да, Машенька. — Но… как же мне этого тоже пожелать? …Хотя я и так этого желаю. Вам же от этого хорошо будет. Значит, и я этого хочу. Да, точно. — Нет-нет, этого мало, Машенька. — А чего же ещё? — Тебе нравится, когда я беру тебя за руку? — Да. — А когда касаюсь твоих уст моими? — Да, да. — Ты хочешь этого? — Да. — А там внизу ты чувствуешь такое же желание моей ласки? — Я? Там? ... Пока не знаю. — О, значит, ты не чувствуешь. Иначе ты это знала бы. Поверь мне. Это ни с чем не спутать. И невозможно не заметить. И именно этого мы будем ждать. Когда там внизу тебе захочется моей ласки так же, как твоим устам. — Но как же так… Пётр Андреевич. — Только так. Когда ты почувствуешь там внизу такое же желание моей ласки, какое чувствуешь на губах — тогда и займёмся тем местом, через которое появляется дитя. — Да когда же я его почувствую-то. — Даже не знаю. Но будем ждать. — Но я не хочу, чтобы вы лишались радости. — А я и не лишусь. Моей радостью будет твоё желание. — Ах, Пётр Андреевич… уж не знаю, то ли это, что нужно… — Продолжай... — Но когда… встречаются наши уста… иногда мне кажется… кажется… — Что тебе кажется, любовь моя? — с безмерной нежностию спросил Гринёв, легко касаясь её уст, чтобы помочь ей найти слова и осознать ощущения. — Что… там… становится так… тепло. — Тепло? Да это ведь то, что нужно. — Правда? — Конечно. Так и должно быть. Именно тепло. И сладко. Тебе сладостно становится там внизу? — Да… Даже очень… И такая тяжесть приятная. Только… — Только что? — Как будто тянет немного. — Чудесно, просто чудесно. — Правда? — Конечно. — А ещё… а ещё начинает казаться, что было бы очень правильно и приятно соединиться… как муж с женой. — Всё правильно тебе кажется. — Значит, мы уже можем попробовать соединиться? — Думаю, что можем, — снова серьёзно и степенно ответил Гринёв, скрывая свой восторг, чтобы не смутить им ненароком свою стеснительную жену. — Тогда… пробуйте.