***
Дворец принца представлял собой гигантскую площадь, обнесенную по периметру высокой каменной стеной. Его можно было назвать городом в городе из-за большого количества объектов. У самой восточной стены находился Дворец Дев — обитель наложниц принца, вместе со спальнями, купальнями, собственным садом и небольшой пристройкой, в которой жила прислуга. У западной стены стоял Дворец Доблестных Мужей, в котором жил личный состав охраны принца. Своих стражников принц выбирал сам из числа лучших солдат своей армии. Они проживали во дворце посменно — часть отдыхала, тренировалась и развлекалась, а часть неотрывно следовала за принцем. У Северной стены расположился Зал Торжеств, в котором принц устраивал приёмы и празднества. Чаще всего эта часть дворца простаивала из-за нелюбви принца к торжествам, праздникам и фестивалям. Ворота его открывались в Новый Год и не закрывались месяц, после чего их надолго запирали до дня рождения императора и после открывали на день рождения принца. Послов и дипломатов принц принимал в центральном дворце, не желая продолжать традиций отца и устраивать в честь высокопоставленных гостей праздничные ужины. — Это деловая встреча, отец, — говорил он. — Нет нужды тратить на них столько времени и денег. В южном дворце обитала мать принца, окруженная стайкой придворных дам. Она редко выходила за пределы своего сада и почти не бывала в других частях замка. Она поселилась тут ещё до рождения принца, когда император объявил её своей пятой женой. Сначала она жила лишь в западном крыле дворца как одна из жен, но вскоре старшие супруги впали в немилость и были изгнаны во дворцы за пределами столицы. А мать принца потихоньку стала главной хозяйкой дворца и родительницей наследника престола, но всегда помнила, что милость императора недолговечна, как и его любовь. Сегодня он цветет, подобно вишне, но завтра лепестки могут облететь, оставив лишь бездушную листву трепетать на беспокойном ветру. Сам принц жил в центральном дворце, именуемом среди челяди дворцом Дракона. Можно было подумать, что название произошло из-за двух бронзовых статуй дракона у ворот дворца, но на самом деле так его прозвали из-за императора. Пока он был крепок телом и духом, он принимал в центральном зале советников и вельмож, созывал советы и вершил императорский суд. Уже несколько лет император жил в южном дворце и его место занял принц, но он не уступал отцу в суровой справедливости вынесенных решений. При дворе его боялись и уважали и нередко повторяли, что он лучший наследник из всех, а этот двор повидал их немало. Ныне правящий принц был десятым в очереди наследования и не мог надеяться на что-то большее при рождении. Сын пятой жены, которую из придворных никто не любил, он мог ожидать лишь чуда и императорской щедрости. Ему бы позволили жениться на дочери генерала или советника, даровали дворец где-нибудь в отдаленных колониях и позволили там править. Но принц, которому на роду было суждено отличаться, не мог просто смириться с подобной участью. — Я не просто так назвала тебя Ифанем, — говорила ему мать, следя за тем, как прислуга омывает синяки и ссадины, полученные на тренировке. — Ты должен быть другим. Ты должен быть впереди других. Ты должен быть лучше других. И принц Ифань выполнял её наказ — оставался допоздна на тренировочном поле, бегал по всей территории дворца и отрабатывал удары. Он не жалел сил на собственное улучшение. Помимо физических тренировок, он тратил часы на рост умственный. Он читал военные трактаты, пытаясь понять логику и мышление великих полководцев. В пятнадцать лет он уже изучал «Искусство войны», многотомник, посвященный понятию войны и различным стратегиям. А в шестнадцать, благодаря умениям и способностям, его заметил император, в ту пору уже разочаровавшийся в своих наследниках от первой жены. Первого принца он сослал в Ксеркс, самую южную колонию империи, настоящую пустыню без каких-либо благ, населенную дикими бедуинами. Второй принц был казнён за государственную измену. Принцы с третьего по шестого были так же высланы из столицы в дальние колонии, чтобы править туземцами, плохо поддающимися власти императора. — Ифань, ты возглавишь мою армию на востоке, — провозгласил император, когда сил в нём уже не хватало, чтобы вести людей в бой. Он мог лишь возлежать на постели и отдавать приказы, которые никто не смел оспаривать. Старшие жены — те, кто ещё не умер в результате интриг или болезней — пытались образумить императора, говоря, что десятый принц ещё слишком молод и неопытен, чтобы возглавить армию. Седьмой принц был куда более умелым, он уже бывал на поле боя, он знал, как себя вести. А восьмой принц не раз доказывал свою верность императору в битве, почему бы ему не встать во главе и не повести армию. Но император и слушать их не желал, уложив голову на колени своей пятой жены. Она массировала ему виски, пела песни и мягко поглаживала по голове, приговаривая, что боль скоро уйдёт. А между ласковыми прикосновениями она вплетала сладкие речи о своём единственном сыне, умном и храбром Ифане, способном на многое. И император слушал её, полностью подчиняясь её воле, уже давно утратив тот стальной стержень, что держал его многие годы. Незаметно для простого люда и слишком очевидно для двора место императора в центральном дворце занял десятый принц Ифань, обойдя всех остальных наследников. Он пытался быть равным и достойным своему отцу, потому решения принимал жестко и безоговорочно, руководствуясь справедливостью и честью. Иногда император отдавал приказы из южного дворца, и принц обязан был им подчиниться, и чаще всего он делал это с неохотой. Так, например, император приказал начать войну с Акром — это был один из тех коротких периодов его здоровья, когда принц боялся, что отец решит отобрать престол. Но проблески быстро завершались, а Ифань уже не мог отступиться от приказов и продолжал действовать так, как хотел бы от него его отец. И за непоколебимость и суровость его так же стали за глаза звать Драконом — и за благородство, и за жестокость, с какой он справлялся с врагами и недругами. Принц вернулся в столицу спустя почти три месяца отсутствия — отец потребовал от него посетить остальных принцев и узнать, как идут дела в колониях. Будучи фактическим правителем, Ифань не хотел покидать надолго дворец, но приказ императора нельзя было оспаривать, и он отправился в путь. Встречали его натянутыми улыбками и напускным радушием, пряча острые языки и скрывая презрение на лицах. Ифань же и не думал притворяться добродушным — его лицо оставалось бесстрастным и угрюмым даже когда ему предлагали лучших наложниц дворца. Путешествие вымотало его, поэтому, вернувшись, принц отправился в сад Дворца Дев. Это был лучший сад из всех — самый обширный, самый красивый, самый благоухающий. И там принц мог предаваться своим и только своим мыслям, не боясь, что кто-то его потревожит. Он не ожидал встретить у своей любимой беседки наложницу, которой не помнил. Невысокая, худая, с тонкими узкими ладонями, она была одета в светло-розовое платье. Она встрепенулась, словно лань, услышавшая охотника, когда Ифань подошёл ближе. В несвежей одежде, в дорожном тюрбане, скрывавшем лицо, он не был похож на принца, скорее на его стражника. Поэтому он не удивился, когда наложница бросилась от него в сторону Дворца. — Постой, не убегай! — Ифань нагнал её в два широких шага и поймал за руку. Он удивился тому, насколько тонкое у неё запястье, он мог дважды обернуть свою ладонь вокруг него. Глаза у наложницы расширились в испуге, а лёгкая вуаль едва заметно задрожала от её участившегося дыхания. Второй рукой Ифань стянул с себя тюрбан, позволяя ветру трепать себя по отросшим за время поездки волосам. Наложница, однако, дрожать не перестала, даже разглядев в нём принца. — Посиди со мной, — попросил Ифань, хотя ещё пару мгновений назад ему хотелось только покоя и одиночества. Но эта девушка, напуганная, словно птичка, зацепила его — то ли встревоженными глазами, поблескивающими из-под густо накрашенных ресниц, то ли едва заметными движениями пальцев, словно она поигрывала на каком-то невидимом инструменте. Наложница, за всё время назвавшая лишь своё имя — очень тихое и неуверенное Бэкхён — молча сидела рядом с принцем, изредка поглядывая на него. А Ифаню впервые хотел именно этого — чтобы кто-то рядом просто посидел. Молчание было неловким, но Ифаню это даже нравилось, хотя он и не понимал почему. Ему просто нравилось сидеть и слушать сбивчивое дыхание девушки, понимая, что не только ему иногда страшно наедине с собой. Да и устал он от всех этих наложниц, строящих ему глазки, пытающихся очаровать его силуэтом молочного бедра или мелькнувшим в беспрестанном колыхании ткани декольте. Они лишь хотели пробраться в его постель и зачать ребёнка, родить ему сына и заполучить себе место его избранницы. А он до смерти устал от них, ему хотелось иногда их всех распустить и закрыть Дворец Дев. Но если не будет Дворца, он не сможет хотя бы изредка отдыхать от работы императора. — Приходи сегодня вечером, — попросил Ифань, уходя из сада, когда его позвал Цзытао — его младший помощник и личный слуга. Он пришёл лишь ближе к закату, чтобы принц не пропустил ужина и вечерней службы в храме. Он как никто понимал, что принцу порой необходимо побыть одному, потому не беспокоил, пока того не потребовали обязанности принца. Цзытао смерил любопытным взглядом наложницу, пытаясь вспомнить её, но не смог даже прикинуть, кто это мог быть. — Сегодня после ужина приведи ко мне Бэкхён, — сказал Ифань помощнику, когда они вернулись в центральный дворец. — Я хочу, чтобы она сыграла мне на чём-нибудь. Цзытао пообещал исполнить приказ и принялся помогать принцу готовиться к службе.***
Вернувшись во Дворец Дев, Бэкхён первым делом нашёл Тэён и, схватив её за локоть, увёл в восточное крыло, в котором мало кто ходил. — Всё сорвалось, принц меня увидел, — быстро зашептал он, втолкнув Тэён в одну из неиспользуемых спален и заперев дверь. — Теперь он требует меня к себе, что мне делать? — Я не знаю? Принц вернулся раньше, чем я ожидала, — честно ответила Тэён. — Теперь тебе остаётся только пытаться не раскрыть свой секрет, иначе тебя убьют. — Зачем я только остался, — Бэкхён сполз по стене и обхватил голову руками. — Надо было передохнуть здесь и снова попытать счастья в городе. Зачем я только тебя послушал? — Если бы не послушал, то уже давно был бы мёртв, — отрезала Тэён. — Не распускайся. Где тот беглый раб, который обещал себе, что никогда не вернётся обратно к хозяину? Если бы в тот день ты ушёл в город, тебя бы поймали. Бэкхён уже не слушал её упреков — в его голове отчаянно носились мысли, и он не знал, за какую хвататься. Он ещё мог уехать с неугодными наложницами завтра с утра, пусть сегодня ему и придётся потерпеть принца. Также он мог остаться и попытаться втереться в доверие к принцу, стать ближе к нему и постараться им манипулировать так, чтобы выйти из этого дворца и беспрепятственно покинуть город. Но как это сделать? Бэкхён хотел потереть лицо ладонями, но Тэён поймала его руки. — С ума сошёл? На тебе же столько краски! Бэкхён выругался, вспомнив, что теперь ему нельзя просто так касаться лица, не боясь размазать уголь по щекам. И глядя на свои запястья в руках Тэён, Бэкхён вдруг понял, что ему нужно делать, словно кто-то ударил его по голове и всё встало на свои места. Пусть он ненавидел то внимание, которое оказывалось ему рукам, сейчас они могли спасти ему жизнь. Когда служанки пришли за ним в общую спальню, он уже был готов — Тэён помогла ему надеть её лучшее платье кремового цвета, накрасила его, ведь при принце вуаль не нужна, и подобрала украшения — множество тонких колец на одной руке и сложное украшение, состоящее из толстого браслета и соединенных с ним тонкими цепями колец на другой. Осматривая себя, Бэкхён решил, что выглядит очень даже недурно, хотя принц — он не хотел себе в этом признаваться — внушал ему страх. Его встретили у ворот Дворца Дев несколько стражников принца — их от остальных отличал золотой дракон на правом плече. Но сопровождал Бэкхёна тот самый помощник принца — его раскосые глаза делали его похожим на пустынного кота, которому не стоило доверять, и Бэкхён постарался стушеваться и занять как можно меньше места в мире, чтобы случайно не коснуться широким рукавом платья помощника принца. Покои принца в центральном дворце были обставлены очень скромно и просто — буквально напротив дверей находилась ярко-красная ширма, скрывавшая ложе принца, застеленное таким же ярко-красным покрывалом, а перед ширмой стоял длинный сундук, выполнявший так же роль сиденья для принца или его гостей. Слева от дверей находился столик, на котором лежали неиспользованные свитки и чернила. Справа стоял низенький чайный столик, за которым сейчас вместе с принцем сидел ещё один человек в пурпурной накидке и потягивал чай из миниатюрной пиалы. Бэкхёна подвели к этому столику и усадили у крохотного керамического чайничка. — Что же, принц, был рад увидеть тебя в добром здравии, — человек в пурпуре поднялся и, коротко поклонившись, удалился из комнаты. — Это мой советник, — сказал Ифань, укладываясь на подушки. — Лу Хань. Он хороший, но иногда слишком занудный. Бэкхён кивнул, не смея говорить — он не был уверён, что его голос сможет сойти за женский. Да и его снова бросило в дрожь, стоило ему увидеть принца. — Сыграй мне, Бэкхён, — попросил Ифань и жестом указал на незаметную дверь в стене. — Выбери, что нравится, и сыграй. За дверью оказалось маленькое помещение с множеством музыкальных инструментов и реквизитом для танцев. Бэкхён вздрогнул, увидев гучжэн, и поспешил выбрать каягым, близкий ему. — Сыграй мне что-нибудь из музыки своего народа, — попросил Ифань. — Сыграй свою любимую мелодию. Бэкхён послушался. Мелодия несколько раз обрывалась, он путался в струнах, но продолжал играть. Он никогда не заучивал народные песни на инструментах, только запоминал слова и пел громче всех, но сейчас ему хотелось только наигрывать близкую к песне мелодию. Родные мотивы успокоили его, и он даже прикрыл глаза, продолжая перебирать струны, и перед его мысленным взором вдруг предстал Минсок, танцующий под его музыку. «Играй, Бэкхён», просил он, «играй». Бэкхён не заметил, когда принц оказался рядом с ним и обхватил его лицо руками. Ладони у Ифаня были большие, шероховатые, размером с голову самого Бэкхёна. Бэкхён почувствовал себя бесконечно маленьким, когда руки Ифаня оказались на его лице. — Бэкхён, не плачь, что случилось? — донеслось до него словно сквозь вату. Пару раз моргнув, Бэкхён осознал, что и правда плачет, хотя он этого не заметил. Ифань большими пальцами вытер его мокрые щеки и вытащил откуда-то платок, чтобы стереть размазавшуюся краску. Извинившись и забрав платок, Бэкхён скрылся в уборной, чтобы привести себя в порядок. Из зеркала на него смотрела несчастная девушка, пытающаяся стереть черные разводы под глазами. — Да какого чёрта, — выругался Бэкхён и неожиданно для себя громко всхлипнул. Он не плакал в плену, не плакал в рабстве, но расплакался, едва оказавшись рядом с принцем, который внушал ему страх. «Слишком много эмоций для тебя одного», отчетливо услышал он голос Минсока в своей голове. «Тебе их нужно отпустить». И Бэкхён сел на пол, подобрал ближе колени и уронил на них голову, уже не пытаясь сдерживать себя. Ему хотелось рыдать в голос, но до такого он уже не мог опуститься. Он не услышал, как Ифань открыл дверь и сел рядом, обняв своей длинной рукой за плечи. Бэкхён только почувствовал какое-то тепло рядом и поспешил раствориться в нём, чтобы не утонуть в холоде собственных слёз. А принц гладил его по голове, скрытой платком, гладил по плечам и что-то бормотал себе под нос, вроде «ну-ну, будет тебе» и «да что ты плачешь». Успокоившись и так и не приведя себя в порядок, Бэкхён откланялся. Он ушёл, скрыв лицо за вуалью, чувствуя себя более чем глупо. Он хотел соблазнить принца, подчинить его своей воле разговорами и касаниями, а получилось только позорно расплакаться и, возможно, навсегда отвратить его от себя. Может, оно и к лучшему. Тэён, увидев его, подскочила и, крепко обняв, увела в купальню. Отослав всех служанок, она сама помогла ему раздеться и войти в воду. Она с сожалением осмотрела платье, на котором остались разводы от краски, и выбросила его в корзину, понимая, что его уже не спасти. А после и сама вошла в воду, оставшись лишь в тонком платье, которое всегда надевала под одежду. Подплыв к Бэкхёну, она обняла его и положила голову на плечо. — Что случилось, Бэкхён? — Я никогда не чувствовал себя настолько униженным, — произнес Бэкхён. — Я много раз играл для бывшего хозяина, но он никогда не просил меня исполнить мои родные песни. Он всё повторял, что они грубые. А стоило принцу проявить каплю доброты, как я расплакался, будто последняя собака. Меня приласкали, а я уже готов раскрыть всю душу. — Ты столько вытерпел, Бэкхён, — прошептала Тэён. — За последний год ты не видел от людей ничего хорошего. Конечно, ты будешь тянуться к добру, к ласке. И она завела его руку себе за спину. Он скользнул по её талии, но отдернул ладонь, когда почувствовал не гладкую кожу, а шрамы. — Я понимаю тебя, — с этими словами Тэён стянула платье и развернулась. — Понимаю, как никто другой. На спине, слева, белело клеймо в виде двух звеньев. А выше бугрились шрамы от ударов тяжелой плетью. — Я плакала, когда принц выкупил меня. Мы все плакали. — Мы? — Половина его наложниц — выкупленные рабыни, которых принц спас от жестокого обращения, — Тэён повернулась к Бэкхёну, прикрываясь руками. — Вторая половина — будущие матери его наследников. Дочери министров, богатых горожан, бывшие принцессы колоний. Мы — мы с тобой — лишь для услады глаз. Наслаждайся этим, пока можешь. Бэкхён не сводил с неё глаз, отмечая, как луна отражается в капельках воды, стекающих по её телу. Он двинулся ближе, но Тэён едва заметно покачала головой и вышла, оставив его одного. — Не надо, — произнесла она, накинув на себя шелковый халат. — Оно того не стоит. Когда она ушла, Бэкхён решил, что завтра же уедет из дворца. Потому что он не хочет привыкать к той ласке, которой его окружает Тэён. Он не хочет привыкать, чтобы потом с трудом этого лишиться. Он хочет быть свободным от всех оков, а оковы привязанностей крепче самых толстых цепей. Но на утро, когда Бэкхён был уже готов собраться и уйти с неугодными наложницами, его нагнал Цзытао и сказал, что принц желает видеть его сегодня вечером в своих покоях. — Я тебя не знаю, но ты его зацепила, — и Цзытао ушёл, подмигнув на прощание. И после ещё часто приходил и подмигивал, но в первый раз это выглядело опасно. Бэкхёну пришлось расстаться с желанием бежать и начать привыкать к ещё одной жизни в заточении. От одного хозяина к другому, от одного позора к иному — судьба словно испытывала Бэкхёна на прочность и ждала, когда он сдастся, когда он примёт всё, как данность. Но Бэкхён был сильнее, чем все думали. И поэтому он пошёл к принцу в покои с твердым намерением очаровать его. Принц поддался на удивление просто.***
Ифаню нравилась Бэкхён — она прелестно пела, пусть её голос и был слишком грубым для девушки. Она замечательно танцевала, хотя и двигалась несколько неуклюже. Она изумительно рассказывала различные истории, пусть и подолгу подбирала слова, когда не знала, как выразить на чужом для себя языке. После тяжелых часов приёмов время, проведенное с ней, было Ифаню в радость. Он, бывало, забывал, что она лишь наложница, и жаловался ей на то, что происходит в империи. — Ксандр совсем не поставляет зерно, — как-то раз сказал он, когда Бэкхён подавала ему пиалу с чаем. — В прошлом месяце они сослались на отсутствие кораблей, но в этот раз что им мешает? Наложница не отвечала, только улыбалась тонкими губами, едва тронутыми краской. — Отец предлагает наказать их, — продолжил принц, выпив очередную пиалу. — Бросить в темницу правителя Ксандра или казнить. — А вы что думаете, ваше высочество? — поинтересовалась Бэкхён, протянув руку с платком, чтобы утереть лицо принца. Ифань поймал её руку и прижался носом к запястью — Бэкхён всегда благоухала, и Ифань мог часами вдыхать её аромат. Он даже не расслышал её вопроса, только восхищенно наслаждался близостью девичьего тела. Но Бэкхён отняла руку и поправила рукав платья. — Принесу ещё чая, ваше высочество, — и забрав поднос с чайничком, она вышла. Но в раскрытую дверь проскользнул Лу Хань, всегда умевший появляться неожиданно в покоях правителя. — Не нравится она мне, — покачал он головой. — Слишком уж много вы при ней говорите. Её могут использовать наши враги. — Брось, Хань, да разве она может? Она всего лишь милая девушка, — Ифань отмахнулся от советника. — Лучше скажи мне, как проходит подготовка мятежа в Кераке. — Ждут лишь твоего приказа, — Лу Хань присел на сундук и внимательно посмотрел на принц. — Ты уверен, что это лучший вариант? — Пока мой братец будет заботиться о том, чтобы сохранить свой престол властителя Керака, ему будет не до интриг. Трудно планировать убийство наследника, когда тебя самого хотят убить. Лу Хань не успел ответить — дверь отворилась и новая любимая наложница Ифаня вплыла в покои с подносом в руках. Увидев советника, она поклонилась, но не остановилась. Жестом пригласив его к столу, она поставила перед ним пиалу, изнутри расписанную цветами. — Что за кошмар, принц? — скривился Лу Хань и отодвинул от себя пиалку. — Как ты из этого пьешь? Принц не ответил, но наложница зарделась и с неясными извинениями ушла менять сервиз. Пока она несла корзинку с новой посудой, советник, покачав головой, обратился к Ифаню. — Убожество. — Надеюсь, что ты говоришь о пиалах, — предупредительно взглянул на него принц. Лу Хань не нашел, что ответить. Наложница снова налила чай и, подавая пиалу принцу, едва заметно улыбнулась. Ифань в ответ расцвел. Не услышанный и не замеченный, Лу Хань покинул принца, так и не притронувшись к своей пиале. Он перестал появляться в комнате принца, а наложница стала занимать всё больше места во дворце. Однажды Ифань пришёл во Дворец Дев и увидел, что Бэкхён спит на одной кровати с Тэён. Последняя пыталась объяснить всё тем, что они сдружились, но принцу казалось, что это унижает его самого. И приказал выделить любимой наложнице отдельную спальню, чтобы она могла отдыхать в те дни, когда принц не зовёт её к себе. Бэкхён хотела его отговорить, но он стальным голосом сообщил, что это его воля и она обязана подчиниться, и Бэкхён прекратила. Он слышал, что после его решения остальные наложницы разозлились, но оставил это мастеру Чжаню, главному евнуху, отвечавшему за порядок в обители. После он стал звать Бэкхён и днём, чтобы она сопровождала его во время приёмов. Лу Хань показательно качал головой и старательно избегал общения с принцем в такие дни, но Ифаню было всё равно. Его успокаивала мысль, что рядом сидит Бэкхён, которая одним присутствием поднимала ему настроение. При ней он отдавал меньше жестоких приказов. Он отказался от затеи устроить мятеж в Кераке и послал своему брату письмо с благодарностью за хорошую службу. При ней он больше не встречал послов с равнодушным выражением лица. И даже когда его пытались отравить во время званого ужина, на котором присутствовали министры и советники, она остудила его пыл. Ифань уже собирался отдать приказ, чтобы виновных нашли и казнили на месте, как она обхватила его руку своими тонкими пальчиками и попросила не быть столь поспешным в своих решениях. — Прикажите схватить и привести их, мой принц, — прошептала она ему на ухо. — Накажите их по строгости закона, но на глазах у остальных, чтобы более не смели покушаться на вашу жизнь. И Ифань послушался. Он не замечал сочувственных взглядов своих приближенных советников, не слышал, как за спиной министры шепчутся, что безродная наложница приручила их Дракона. Ему было всё равно, ведь рядом была его Бэкхён, его и только его. И большего ему не нужно было.***
Бэкхён не думал, что принц так скоро окажется у него в руках. Он боялся, что ничего не выйдёт, ведь у принца было столько женщин, согласных на всё, готовых отдаться по щелчку. Когда Ифань в первый раз скользнул рукой по спине вниз, Бэкхён выкрутился и сказал принцу, что боится. И после, когда Ифань пытался поцеловать или увлечь наложницу на своё ложе, Бэкхён выворачивался, отворачивался и просто ускользал. А принцу словно нравилась эта игра — он не злился и лишь больше привязывался, надеясь, что сможет сломить неприступную наложницу, если будет с ней предельно добр и заботлив. Он одаривал её украшениями и тканями, забирал с собой на прогулку по городу и оберегал от чужих нападок. В частности — от Лу Ханя, которому не нравилось то, с какой лёгкостью наложница крутит принцем. А Бэкхён и правда крутил, как хотел — он не позволял принцу продолжать войну в Акре, постоянно отвлекая на какие-то другие дела. Но Бэкхён не замечал, как сам пропадает в принце, как заходится его сердце, когда Ифань рядом, когда он так близко, что вдохнуть страшно. Бэкхён дрожал, когда принц ловил его за запястье, дрожал, когда тот над ним нависал, дрожал, когда губы его оказывались слишком близко. Но и подумать не мог, что это не страх разоблачения. Чем дольше Бэкхён жил во дворце, тем меньше хотел он уйти. Доброта принца окружала его незримой аурой, из-за которой никто не смел его обижать. Пусть другие наложницы старались ему навредить, Бэкхён не обращал на них внимания. Когда ради его безопасности Ифань приказал четырёх девушек, досаждавших Бэкхёну больше всего, изгнать из дворца, Бэкхён подумал, что он мог бы остаться. Но эта мысль покинула его, когда однажды вечером Ифань позвал его и подарил баночку с кремом. Принц сел напротив и, взяв его руку в свою, принялся осторожно втирать крем в его запястья. Бэкхён не хотел вспоминать, но перед глазами возник образ Ли Вэя, крепко прижимавшего его к груди и втирающего крем в его руки. Когда хозяин понял, что Бэкхён игнорирует его подарки, он разозлился и решил сам ухаживать за руками раба, если уж Бэкхён не хочет. Его движения были грубыми и слишком жестокими, и сейчас не шли ни в какое сравнение с аккуратными касаниями принца. Но Бэкхён вспомнил, что говорила Тэён — он лишь услада для глаз, когда он надоест, принц его выбросит в общую спальню Дворца Дев и позабудет. Бэкхён — не человек, Бэкхён лишь игрушка. «В этой стране к тебе никогда не будут должно относиться». Минсок снова явился в сознание Бэкхёна и напомнил о его месте в этом мире. Бэкхён не желал с этим мириться. Он больше не хотел терпеть эту искусственно спокойную жизнь. И это нежелание лишь усилилось, когда к Ифаню увели одну из знатных наложниц под предлогом быстрее зачать следующего наследника, если уж принц не хочет жениться, занятый лишь Империей. — Посмотри, Бэкхён, — сказал как-то Ифань, вызвав Бэкхёна к себе. Бэкхён сел на сундук и посмотрел на принца. Тот держал в руках какой-то сверток. — Посмотри, — и с этими словами он взмахом развернул сверток в платье светло-голубого цвета. Простое, свободное, но изящное, оно струилось до пола, словно вода. — Я решил, что оно похоже на тебя. Ты так же ускользаешь от меня всякий раз, стоит мне приблизиться, — Ифань протянул платье Бэкхёну. — И так же, как в воде, я тону в тебе, Бэкхён. Бэкхён неуверенно принял подарок и слабо улыбнулся. Он не ожидал подобных слов и подобных жестов. Принц сел на колено у его ног и, взяв за руку, заглянул в лицо наложницы. — Я уезжаю на несколько недель. Подумал, что нужно подарить что-то, что будет напоминать обо мне. Ведь мы в первый раз окажемся далеко друг от друга. Бэкхён заверил, что встретит принца в подаренном платье и поскорее вернулся во Дворец Дев, не заметив, что прошёл мимо Лу Ханя, который проводил его странным взглядом. В своей спальне Бэкхён позволил эмоциям захлестнуть себя с головой. Он закусывал угол одеяла, чтобы не издать ни звука, но ему было бесконечно тяжело от того, как смотрел на него Ифань. Какими сияющими глазами он его провожал. И как ярко он улыбался, когда видел Бэкхёна. Бэкхёну было невыразимо больно от того, что это сияние померкнет по его вине. Он решил рассказать Ифаню правду. Пусть он игрушка, пусть он не человек в этом мире, но Ифань не заслуживал того, чтобы его так долго обманывали. Жизнь была жестока к Бэкхёну, но Бэкхён не станет столь же безжалостным и беспощадным. Он не очерствеет душой.