***
Акаши выдохнул, открывая глаза; каждый раз он не знал точно, что увидит там. Изредка хотелось никогда не поднимать веки, так и оставшись навсегда в самом себе, не видя ни своей копии, ни давних знакомых. Пронизанная полосой света тьма исчезла, не видно было гордо выпрямленной спины и алых, более коротких, чем у него самого, волос. В ушах гулко стучало, и явно не собственное сердце, которое Акаши не слышал давным давно: это был шум метро, непривычный ездящему чаще на машине Сейджуро. Удивления не было, не было вообще ничего. Невольные попутчики, толкаясь локтями, пробирались к дверям, хотя голос диспетчера так и не объявил остановку. Акаши отбросило назад, на сиденье, и сжало, словно в тисках, между другими людьми. Он невольно помотал головой, отгоняя наваждение, снова попытался безуспешно встать, но лишь сильнее вжался спиной в ледяную поверхность. Соседи одновременно повернулись к нему, словно он громко закричал, и, скользнув без всякого интереса взглядом по его форме и сумке в руках, уставились в окно одинаковыми, ничего не выражающими глазами. Сидящий перед ним человек вскинул голову, привлекая внимание Сейджуро, и указал тонким пальцем в сторону дверей, раздвигающихся с жутким скрежетом. Хотелось бы зажать уши, но руки он тоже высвободить не мог. Поезд не остановился ни на секунду, но толпа уже тронулась, рядами вылетая из вагона, чтобы кровью забрызгать стены туннеля. Акаши, сидящий лицом в другую сторону, не видел этого, но знал, что стекло за его спиной покрылось алыми разводами и ошмётками плоти. Двери всё ещё не закрылись, но ветер до него не добирался, беснуясь снаружи. Пассажиры застыли каменными изваяниями, даже недавно двигающийся парень его возраста напротив. Состав начинал замедляться, соседи Акаши встали с мест; он тоже вскочил, отчётливо видя, что после этой станции не будет ничего, кроме вечно несущегося по абсолютной пустоте состава. В тёмном стекле его отражение оказалось бледным, с ярко-серыми волосами и чёрными губами. Вместо глаз зияли тёмные провалы с редкими искрами в глубине. Акаши скривился; отражение улыбнулось, обнажая заострённые зубы, каких у него не было никогда. Он мог бы испугаться, отпрянуть, чтобы не видеть больше самого себя; мог бы просто не выйти из вагона, так и оставшись тут навсегда, зато не встречаясь с самим собой. Он должен был это сделать, как делал после смерти матери, когда снились кошмары: если их принять, с ними можно жить. Но страха, как и принятия, не было. Отражение склонило голову набок, прищурило тёмные провалы, нахмурило брови, словно рассматривая его самого. Акаши шагнул вперёд: раньше мешавшие пассажиры расступились в стороны, словно вода, прорезанная ножом, и тут же сомкнулись за его спиной. Чёрные губы шевелились, не издавая ни звука, а потом отражение, понятливо улыбаясь в ответ на его удивление, размахнулось и швырнуло что-то в стекло. Акаши кинул сумку на пол, протягивая руки вперёд, пытаясь схватить невидимое. Осколки брызнули во все стороны: вокруг падали иссечённые тела, а кровь, разлитая по полу, оказалась фосфорицирующий и синей. Акаши швырнуло назад, а в руках его не было ничего, хотя ещё миг назад он готов был поклясться, что поймал подачку своего двойника и ощутил ожёгший ладони стальной холод и оттягивающий руки вес. Выброшенный из окна, он лежал на станции, вглядываясь в высокий потолок. Он не проснулся от фантомной боли, как это происходило обычно: не проснулся и от отсутствующего испуга. Изрезанными дрожащими пальцами он машинально поправил галстук и осторожно встал, покачиваясь на дрожащих ногах. Названия у станции не было; старая табличка искорёжена так, что невозможно прочитать ни слова. Акаши ожидал от своего подсознания хоть какого-нибудь знака или издёвки, но, видимо, ошибался. Не оказалось и никаких отличительных черт: обычное подземелье, колеблющийся свет единственной лампочки и одна единственная пара рельс. Поезд грохотал где-то вдали, неся в себе трупы и ещё живых пассажиров, которым повезло даже меньше, чем мёртвым. Вскоре грохот затих, а лёгкие шаги гулко отдавались в пустом зале. Эскалатор не работал, поэтому идти пришлось пешком. Акаши опасался, что ступеньки обрушатся под его ногами или, того хуже, перед этим включится оборудование, но ничего подобного не произошло. Вместо привычных турникетов его встретила стальная, очень тяжёлая дверь. Сейджуро не хотел туда идти, ему и так щедро подарили слишком много впечатлений, но иного выхода из кошмара не было, а ступеньки за спиной рассыпались в пепел, как рушился и весь мир вокруг: стены, золотые иероглифы на стенах, будка контролёра вместе с сидящим внутри манекеном. Дверь не хотела открываться, и Сейджуро казалось, что он провозился с нею целую вечность. Пепел уже вился около его ног, образуя целые спирали: Акаши не хотелось знать, что будет, если он коснётся подобного. Он словно был внутри часов: дверь за спиной растворилась, отрезая пути к отступлению. Впереди вращались, раскидывая золотые солнечные зайчики, шестерёнки, и раскачивался огромный бронзовый маятник. Акаши поморщился от скрипа несмазанного механизма и бьющего в глаза света. Он вскинул руки к лицу: никаких шрамов на щеках и провалов глазниц, обычный человек, а не монстр из второсортного ужастика, которые так любили Аомине и Кисе. Помнится, на втором году средней школы они частенько затаскивали с собой в кино и остальное Поколение чудес с Ниджимурой в придачу, изредка даже вызванивая из Каракуры бывшего сенпая, а потом возвращались домой в темноте, прислушиваясь к окружающим их шорохам и кидаясь прихваченным на всякий случай мячом во все неопознанные объекты. Акаши и сам как-то раз дёрнулся, когда его схватили сзади за плечи, и потом ещё долго гонял Дайки на тренировках... Сейджуро прикусил язык, чтобы отвлечься от посторонних мыслей и сосредоточиться на сне: не получается очнуться, так хоть поймёт, что происходит. Рот наполнился кровью: клыки до сих пор оставались заострёнными. Кошмар - или не кошмар вовсе? - всё ещё и не думал заканчиваться. Давно испытанная стратегия "подчиниться и плыть по течению" не работала, хотя обычно его будило в первые минуты. Среди всего железного хлама, стали и дерева стен и блеска металлов в глаза бросалась только книга, лежащая прямо у него под ногами. Акаши присел, но взгляд не опустил, настороженно вглядываясь в железный лабиринт. Бумага, на ощупь старая и изветшавшая, слиплась, так что раскрыть он смог только один разворот. "...Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчинённости, идеальной несвободе..."* По венам словно разлился яд, руку пронзило болью: Акаши откинул книгу, тут же попавшую между шестерёнок, которые, вместо того, чтобы остановиться, разорвали бумагу и продолжили ход. На запястье отчётливо просматривалась потемневшая сетка сосудов, словно ему впрыснули вместо крови чернил. - Если я не проснулся сейчас, значит, от меня хотят не подчинения, - вслух размышлял Акаши, уже не пытаясь таиться или бояться: эхо гуляло по комнате, оглушая не хуже тиканья огромных, но невидимых часов. Шестерёнки лишь ехидно скрежетали в ответ. Навесной замок, висящий в воздухе, издевательски лязгнул. Сейджуро улыбнулся, оглядывая комнату. Среди всего этого металлического хлама должно было найти хоть что-то, что могло сбить этот замок, верно? Его подгоняло тиканье часов и собственная интуиция, буквально кричащая, что вот-вот что-то пойдёт не так. Ему стоило больше к ней прислушиваться. Едва Акаши притронулся к ржавому, потемневшему от времени лому, мир дрогнул и начал рассыпаться на части. Мимо окна, отбросив тень, пролетели стрелки. Всё замолкло. Сейджуро одним прыжком преодолел расстояние до не обращённого в пепел цуруги**, старательно избегая соприкосновения с остальными предметами, и наугад рубанул в сторону замка, видя его лишь краем глаза. Нельзя умереть во сне и не проснуться. Даже если я сейчас проиграю - это не убьёт меня, верно? Так ведь, Император? - Ты сейчас ничего не понимаешь. И скажи мне: как думаешь, люди ломаются так же легко, как сейчас рассыпался металл под твоими пальцами? - Кого это ты там собрался ломать, если не меня? Взрыв ослепил Акаши даже сквозь закрытые веки. Он открыл глаза и глубоко вдохнул: воздух оказался удушливым и спёртым. Страх навалился на него весь сразу, словно компенсируя полную безэмоциональность, завладевшую им во сне. Или не во сне - можно ли спать, находясь в собственном подсознании? Император стоял лицом к нему, удивлённо распахнув глаза, но не пытаясь приблизиться. - Что на тебя нашло? - отстранёно бросил он через плечо, уже оборачиваясь обратно, к свету. Акаши прищурился, откидывая со лба раздражающую чёлку: волнующийся Император, который до этого и запер его среди кошмаров и страхов, был нелеп. - Всё в порядке. - Ложь, разумеется, - рассмеялся Император, прежде чем снова стать лишь удаляющейся спиной в море света. Акаши улыбнулся, отворачиваясь. В углу, среди поломанных шкафчиков, тускло блеснул цуруги, отражая случайно попавший на него луч света. Император откинул одеяло, садясь в кровати. Его копия опять чудила, снаружи выли монстры, не оставляющие Киото уже много дней, отцу снова хотелось видеть сына на каком-то благотворительном приёме, Маюзуми после того злополучного вечера, когда ему пришлось поменяться местами с Акаши, протестовал теперь уже негласно, но больше прежнего. Планы рушились с треском и грохотом. За окном ехидно мигали звёзды и ревели Пустые.***
Ичиго прибежал в Каракуру в облике шинигами и используя шунпо, когда за окном уже давно подмигивала звёздами ночь. Куросаки ввалился прямиком в гостиную, но Карин, обычно обитающую тут по ночам, не застал: он совсем забыл, что у девушки снова была выездная тренировка по футболу. Он опустил взгляд и наткнулся на недоделанного журавлика из голубой бумаги. Крыло не собрано и почти оторвано, клюв погнут. От первого же прикосновения фигурка расползалась, стала совсем на журавля не похожа. Куросаки усмехнулся. Карин и заданное по творчеству оригами – вещи несовместимые. Казалось бы - куда проще, согнуть несколько раз по правильным линиям да получить результат. Он быстро порвал голубую бумагу, оказавшуюся неожиданно податливой, а потом вздохнув, попытался вспомнить, как же мастерится эта фигурка. У него было довольно много времени до того момента, как проснётся кто-нибудь из сестёр: думать не хотелось, зато такое вот нехитрое творчество могло отвлечь его на несколько десятков минут. Как будто и нет Момои, собирающейся рассказать всем о его появлении, нет Пустых, воющих над сонным городом, нет людей, которых, вроде как, нужно защищать... Спустя минут пятнадцать непрерывных мучений Ичиго уже лежал на кровати в своей комнате, опустив мечи рядом, на пол. Занпакто этому вандализму давно устали возмущаться, так что против особо не были. - Предположим, вы с кошкой возьмёте на себя Токио, а она заодно найдёт причину такой высокой активности Пустых. Киото и Акиту оставим на шинигами - не всё же им отдыхать за наш счёт, - рассуждал Зангецу, изредка срываясь на смакование описаний тех пыток, которые он мог придумать для не справляющихся со своей работой проводников душ. - Их слишком много и в Киото, и в Аките, - возразил Ичиго вслух; голос его растворился в тишине, никем в комнате не услышанный. - Это мы уже заметили, - язвительно сказали откуда-то сверху и сбоку; Куросаки вскочил, подхватывая клинки и вскидывая один на уровень глаз в оборонительной стойке. - Я знал, что ты придёшь, - Исида стоял напротив открытого окна, белёсым росчерком прочерчивая тьму. В линзах играли блики от настольной лампы, в полуопущенных руках развеивался голубой пылью лук. - Ты, как всегда, предсказуем. Если не можешь решить проблему - ищешь того, кто тебя утешит. Идиот, как и обычно. - Будь честным - тебе сообщила Йоруиччи. - Не только Исиде-куну, Куросаки-кун, - Орихиме застыла в дверях: школьная форма помята, волосы растрепались, дыхание сбилось от быстрого бега и глаза горели ярко-ярко. За ней скалою вырос Чад: тому хватило протянуть руку вперёд, напоминая о давнем-давнем обещании. "Ты сражаешься за то, что дорого мне, а я сражаюсь за то, что дорого тебе". Вот только Ичиго совсем не знал, настолько ли ему дороги бывшие друзья, чтобы жертвовать ради них нынешними. Садо, Иноуэ, Исида - все они вставали у него за спиной раз за разом, готовые отразить вражескую атаку, нацелена та была в тело или же в сердце. А чудеса... Потерять такую связь из-за гордыни и скуки - Куросаки не думал, что то равновесие теперь можно восстановить. Но если нарезать бумагу разных цветов, а потом обрезки чёрного цвета поместить к всевозможным обрывкам: синим, красным, зелёным, жёлтым - даже если они подойдут по форме. Мы никогда не получим правильного результата. - А что ты считаешь правильным, Ичиго? Но были ли они целым листом, или изначально являлись простыми лоскутами, сшитыми в одно одеяло лишь по чьей-то прихоти и воле госпожи Удачи, на которую так полагался Мидорима? - Она тебе ещё не рассказала план? - в лоб спросил Исида, не пытаясь даже намекнуть, что за "она" должна была что-то разъяснить Куросаки. - Или как обычно - ты бежишь вперёд, прошибая лбом стены, а мы тащимся следом? - Йоруиччи-сан этой ночью подежурит вместо меня, а заодно постарается разобраться, что там происходит. Будет возможно устранить причину это сдвига в активности - устраним её. Нет? Я не имею ни малейшего понятия. Иноуэ села рядом, старательно не смотря Ичиго в глаза. Посмотрит - спросит, почему он недоговаривает. Ведь сказали ему, наверняка уже давно сказали, почему Пустые теперь предпочитают Токио, но он молчит. Орихиме никогда не была знатоком человеческих душ, но людей, которые были ей дороги, она знала как свои пять пальцев, как свои магические заколки и их воплощения. Она утешала, когда им было плохо, лечила там, где другие просто бессильны. Чтобы доверить в руки лекарю, работающему с духовной энергией, шинигами, арранкар или человек должен был ему доверять или хотя бы осознавать, что ему не сделают ничего дурного. Вот почему она так легко исцеляла Куросаки. Вот почему на врагах её способности никогда не работали так, как могли бы. Ей верили. Она же в последнее время не доверяла другим ни на йену, потому что её отталкивали раз за разом, приговаривая: "Слишком опасно!", "Ты не справишься!", "Потом подлечишь!" - и не желая принимать помощь. А Иноуэ упорно билась, как головой о неприступные врата в белый город, об упрямство Куросаки, которому не нужна была ничья помощь не потому, что он сильный, а из-за неутихомириемового чувства вины. Ичиго слишком часто защищал её, и то, что она прикрыла ему спину в борьбе с Яхве, как оплата засчитаться явно не может. Так что сейчас помочь она просто обязана. Вот только как, как помочь, если её явно готовы схватить, связать и никуда не выпускать? Иноуэ не знала и не должна была знать. За окном занимался рассвет и стояла мёртвая тишина: лишь ветер выл там, где совсем недавно бежали домой старшеклассники, а чуть ранее - выли по ночам монстры в масках, сейчас выбравшие других жертв.***
Кисе проснулся от боли непривычно рано: на рассвете. Ногу свело судорогой, и он скривился, спешно пытаясь разогреть мышцы. Было уже терпимо, Рёта даже смог встать, опираясь на стоящий рядом с кроватью стул. За окном едва брезжил свет, горизонт окрасился в оранжево-красный цвет. Кисе высунулся из окна, жадно втягивая в лёгкие ещё прохладный воздух. В эти минуты он совсем не думал о том, что может и упасть. А ещё он уже научился игнорировать свербящее чувство беспокойства и Дамоклов меч, нависший над собственной макушкой: у него было достаточно опыта в подобных делах, поэтому безмятежность утренних улиц не была для него опасной. Из кухни начали доноситься голоса: Рёта как можно тише прикрыл окно и приник к двери, стараясь различить чужую речь. Тихий, невысокого, но и отнюдь не низкого тембра голос с некоторой хитринкой - голос старшей сестры. Её близняшка отличалась только более свободной манерой речи. А вот высокий, чуть визгливый, вечно недовольный и усталый голос... Мать вернулась домой. Не то чтобы он не был рад: он не видел её уже два месяца, с тех пор, как она поехала в Южную Корею. Мать до сих пор снималась в кино, но уже очень редко - время юности прошло, и она больше занималась бумажной волокитой в одном из крупных модельных агентств. Должность была высокой, она спокойно могла губить чужие карьеры, но для неё это было падением. Рёта не винил мать за изменение уровня жизни или что-либо ещё - не за что было винить. И всё же видеться с ней не хотел от слова "совсем". Натягивая привычную улыбку, Рёта сделал вид, что это не он тут пытался подслушивать, и зашагал по коридору на встречу с матерью. - А вот и наш виновник, - вместо приветствия заявила женщина, помешивая ложечкой чёрный кофе без сахара. Как всегда безукоризненно одетая, без следов недосыпа, хотя летела ночным рейсом; Рёте, который последние несколько дней провёл, играя в стритбол и тренируясь, из-за чего заработал круги под глазами и обветренную, чуть шелушащуюся кожу на лбу, захотелось добровольно признать себя чучелом, развернуться и уйти приводить себя в порядок. - Что с твоим лицом? - добавила мать после небольшой паузы, и этот вопрос, первый после месяцев без общения, ударил Рёту ниже пояса. Кисе отвёл взгляд: сестра виновато кивнула ему, словно могла как-то остановить мать или изменить что-либо. "Прости. Я бы хотела предупредить тебя заранее". "Всё нормально". - Сколько я тебе говорила - брось эти детские игры. На жизнь ты себе этим не заработаешь, - устало продолжала мать, не глядя на сына и слегка морщась, будто баскетбол - самая противная вещь, что она видела в жизни, но воспитание не позволяет ей выражать эмоции. "Впрочем, так оно, вероятно, и есть". Кисе, старательно не слушая чужих слов, налил себе воды - в горле пересохло. Мать неодобрительно смотрела на него, барабаня тонким наманикюренным пальцем по столу. Рин молчала, глядя в пол: судя по всему, с ней уже поговорили и заставили признать все ошибки. - Напился? Хватит уходить от разговора, Рёта. Ты знаешь, сколько съёмок пропустил из-за своего глупого увлечения? Разумеется, это Кисе знал. Его менеджер уже не первый день вгрызалась ему в мозг, утверждая, что занятиями спортом он только губит свою карьеру: мог бы получить намного больше заказов, если бы не имел столь забитое расписание. Кисе пожимал плечами - он и так в школу ходил, как на праздник, отдавая всё время тренировкам и съёмкам. Съёмки позволяли ему не видеться с матерью каждый вечер, не просить у неё денег и не считать, что стать пятым из пяти - самое большое его достижение. Они отнимали силы, да - и Рёта был готов это терпеть. Но не тогда, когда его фактически заставляли этим заниматься. Рёта засунул стакан в посудомойку, кивнул сестре и уже успел подхватить сумку, когда мать опомнилась от шока, вызванного вновь приобретённой наглостью её сына. Обычно он не уходил посреди разговора: с другой стороны, в прошлом году он посещал намного меньше показов, а два года назад вообще чуть не исчез из мира шоубизнеса... - Мама, я за последние несколько месяцев сделал больше, чем до этого за два года. Я не чувствую своей вины, - на одном дыхании выпалил Кисе и хлопнул дверью; только по ступенькам прошумели шаги. Женщина поперхнулась заготовленным для очередной отповеди воздухом, чуть покраснев от гнева. Рин рассмеялась и зааплодировала вслед братцу, не обращая внимания на чужой гнев. Разумеется, Рёту ждали неприятности, и она была уверенна, что прикрыть его сейчас будет не в состоянии. Но, возможно, хоть кто-то в её сумасшедшей семейке не будет зависеть от желаний их матери. - Да как он смеет! - выдохнула женщина, заставляя Рин замолкнуть. - Ты ведь его надоумила, да? - Может быть, - хихикнула девушка. "А может, и прикрою".***
Карин и Юзу ещё даже не проснулись, когда небольшая компания из защитников Каракуры вылезла из окна второго этажа и направилась к небольшому парку. Ичиго довольно искренне пытался отправить друзей спать, но те почти синхронно покрутили пальцем у виска: пытаться заснуть в шесть утра равносильно самоубийству - потом не проснёшься и станешь только более мёртвым, чем прежде. Пустых нигде видно не было, и даже ни одного самого завалящего шинигами вокруг. Орихиме, уже одетая в школьную форму, сидела прямо на траве, хмуря тонкие брови - она пыталась решить дополнительную задачу повышенной сложности***. Исида несколько раз порывался ей помочь, но девушка упорно отказывалась списывать. Садо, захвативший с собой гитару, подбирал на слух мотив известной и очень прилипчивой песни. Куросаки, который всех этих мало похожих людей и свёл, с удивлением обнаружил, что чувствует себя немного лишним. Раньше он был центром, и этого никто и никогда не пытался оспорить, но прошло лишь две недели с тех пор, как он уехал из Каракуры, и он понимал, что без него всё работает прекрасно. Так ли общались без него, когда он не мог использовать реацу? Как часто виделись с шинигами? Ичиго подавил неожиданную вспышку, с удивлением обнаружив, что ментальные подзатыльники Зангецу всё равно что материальные в реальном мире. Иноуэ улыбнулась, обернувшись к нему, Чад заиграл подобранные аккорды, Исида отложил книгу, Ичиго откинулся на спинку скамейки... Воздух потемнел, становясь более плотным. Гриммджо буквально вылетел из гарганты: маньячно сверкающие глаза, растрёпанные волосы, вспыхивающая реацу и длинный хвост, суматошно метающийся из стороны в сторону. Приземлился на все четыре конечности, оскалился и прыгнул вперёд, на высонувшего морду из гарганты адъюкаса. Тот успел жалобно заскулить, обращаясь в ничто - а потом Гриммджо чуть ли не снесло лучом серо. Куросаки выпрыгнул из тела, махнул мечом в сторону незнакомого ему существа, не собирая силу, как делал это при Гецуге, и тут же отпрянул назад, за щит Орихиме. Садо остановил падение бывшего Сексты, Исида натянул лук - глаза его, обычно синие, в тусклом свете казались ярко-голубыми. Пустой застыл, вытянув вперёд руку, на запястье которой формировалось серо. Выглядел он как человек, насколько это было возможно для не высшего: мощное тело, чуть удлинённые руки и ноги с алыми когтями на пальцах, белый плащ, невесть у какого нумероса или квинси отнятый. Длинные чёрные волосы больше похожи были на шерсть: жёсткие, торчащие во все стороны, словно растущие из тела, а не из вполне человеческой головы, увенчанной оленьими рогами. В огненных глазах плескалось безумие. Васто Лорде. Недавно эволюционировавший, обозлённый на весь мир Васто Лорде - Ичиго о них только слышал, но никогда до этого с подобным не сражался. - ... уже второй за день, что за дерьмо... - услышал он среди потока ругательств, исторгнутого Гриммджо. Под ногами взорвалось чужое серо, воздух под ними провалился, и Куросаки полетел вниз, тщетно пытаясь затормозить. Спина встретилась с землёй, вокруг посыпались листья и ветки деревьев. Исиду откинуло за пределы зоны видимости Ичиго, Иноуэ встала рядом, раскрывая над ним исцеляющий щит; Куросаки отмахнулся, вставая. Если он сейчас не сможет победить одного Пустого, все его предыдущие геройства будут попросту смешны. Садо оказался рядом с врагом быстрее, чем Ичиго вообще смог об этом подумать; удар сшиб один из разветвлённых рогов. И без того оскалившаяся маска как будто обнажила зубы ещё сильнее. Пустой вытянул вперёд руку, стремясь отбросить слишком наглого человека, решившего, что его сила сравниться с мощью его отчаяния, но ему пришлось закрыться от дождя стрел, которым его поливал не активирующий шрифт Исида. В последнем Ичиго не мог его винить - слишком странная и опасная сила. Васто Лорде дёрнулся в их сторону, но Гриммджо, до этого перекинутый через половину парка к мосту, отшвырнул Ичиго с воплем: "Это моя добыча, Куросаки!" Сгруппировавшись и прокатившись по земле, шинигами метнул клинок квинси прямо в спину Пустого. Тот взвыл - чужая реацу действовала не слабее яда. Джагерджак одним точным ударом расколол маску. - Вы зачем влезли, идиоты? Жить надоело, да? - с угрозой прорычал он. Садо нахмурился, сжимая правую руку в кулак, Ичиго обречённо вздохнул - ещё одной драки ему сейчас только и не хватало. К удивлению всего квартета, Секста больше скандалить не стал, лишь угрожающе поскрипел зубами и деактивировал Ресурексион. Ичиго с удивлением понял, что Гриммджо сейчас даже более вымотанным выглядит, чем он сам, а ведь он не спал последние трое или четверо суток. - Живи пока, - оскалился Гриммджо, обращаясь к Куросаки. - Тебя Тия хотела видеть. Одного. Ичиго нахмурился, переглядываясь с Исидой. Судя по невольному гонцу, этот разговор не мог принести ничего, кроме проблем. - Где встречаемся?***
Утром Момои осознала, что ей необыкновенно везёт: Дай-чан без напоминаний пришёл в академию к первому уроку, хоть и заснул на уроке, в результате попав к директору на серьёзную беседу. Это уже было прогрессом. А ещё у неё на крючке была жирненькая рыбка, за которой, правда, придётся сходить в Сейрин. Она чуть потянулась, размяла уставшие после письма пальцы и машинально посмотрела в окно, отыскивая взглядом единственную открытую баскетбольную площадку. Привычка осталась у неё из Тейко - тогда Поколение чудес из-за соревнований часто снимали с уроков и, возвращаясь на школьном автобусе к концу учебного дня, они не расходились, довольные, по домам, вновь играли на полузаброшенной, старой площадке за территорией Тейко. В этот раз второклассники Тоо перебрасывали друг другу мяч, явно о чём-то переговариваясь. Физкультура была тут отнюдь не обязательным предметом, на ней обычно чем-то подобным и занимались: отдыхали от слишком большой загруженности. - Следующей к доске пойдёт Момои Сацуки! - объявила учительница. Девушка поморщилась: домашнюю работу она готовила всегда, но вот отвечать не любила, да и настроение сейчас было совсем не то. Но выбора особого не было и, нашаривая тетрадь, она встала с места. С математикой у неё всегда было хорошо. Уже сидя на своём месте, Момои ловила на себе чужие восхищённые идеальным ответом взгляды, и думала о том, что день слишком длинный и что к Куросаки надо было сходить как можно быстрее - а то ещё поразмыслит и решит, что не так уж и важен его небольшой секрет. Телефон жалобно пиликнул в сумке; Сацуки дёрнулась. На уроке мобильные были запрещены, но, как хороший менеджер, без своего гаджета она не ходила никуда. Её смерили уничтожающим взглядом и вернулись к объяснению темы. Момои облегчённо выдохнула. После звонка она первой вылетела из класса, сжимая в левой руке предательский аппарат и одёргивая правой коротковатую юбку. Сзади кто-то одобрительно присвистнул, вызвав у неё приступ желания убивать. За почти полгода не привыкнуть к внешности своей одноклассницы было верхом глупости. От кого: Куросаки-сенпай Встретимся через полчаса на заднем дворе. Двадцать пять минут из положенного получаса уже истекли, и девушка побежала к двери, едва успевая извиняться перед задетыми одноклассниками. Аомине, на которого она наткнулась на лестнице, был мрачнее тучи и, погружённый в свои мысли, её, кажется, даже не заметил. Это было к лучшему. Куросаки на заднем дворе не было - это Сацуки поняла с первого взгляда. Ичиго просто не умел быть незаметным, он бы привлёк внимание отдыхающих учеников Тоо, но шепотков не было, и, следовательно, Куросаки тоже. "Что за шутки глупые такие?" Её перебросили через плечо и, прежде чем она успела ахнуть, тут же опустили. Момои занесла оставшуюся в руке папку: если бы это был кто-то из знакомых, кроме, разумеется, Тецу, она бы его поколотила, не задумываясь. Но она остановилась. Во-первых, женщину, схватившую её, она видела впервые. Слишком пронзительные жёлтые глаза, слишком смуглая кожа, слишком тёмные волосы - человека с подобной внешностью она бы точно не забыла. Во-вторых, Сацуки была совсем не во дворе школы. За доли секунды её перетащили в небольшой парк, через который она обычно добиралась до Тоо. - Что за..? - только и смогла выдавить из себя она. Губы и ноги предательски дрожали. - Ты просила ответы и считай, что тебе повезло, - с усмешкой сказала женщина и жестом фокусника вытащила тонкую папку, оплетённую тонкой чёрной цепочкой. - Я просила ответы, но явно не у вас, - выдохнула Момои, потирая синяк на запястье. Страха больше не было - была злость. С чего это кто-то решил, что её можно просто так таскать туда-сюда, словно она мешок с рисом? - Ни я, ни Ичиго не имеем права рассказать тебе всё. Но ты же умная девочка, правда? Надеюсь, тебе хватит этого, - подмигнула ей женщина, помахала рукой и исчезла, оставив после себя лишь ветер. "Помахала рукой", - отстранёно подумала себе Момои. - Стой! Это ты была на крыше, да! - закричала она вслед, но разве могла сейчас та женщина услышать её слова? "Бесполезно". Часы показывали без пяти минут двенадцать. По крайней мере, у неё хватит времени, чтобы дойти до академии.