Laus Deo

      Они сидели в больничном коридоре в гнетущей тишине. Квадратные белые часы на стене вели неумолимый отсчёт времени, показывая, тем не менее, без пятнадцати два пополуночи. Монике начинало казаться, что их бесконечное путешествие по больницам из города в город никогда не окончится. Причины были разные, разные и люди, но итог всегда один – они оказываются перед палатой, в которой лежит тот, кто отчаянно нуждается в помощи, однако, они ничем не могут ему помочь. Эти мысли угнетали женщину в этот момент даже более того факта, что на их глазах всего несколько часов назад чуть не распрощался с жизнью заместитель директора ФБР. - Вот так ловишь шальные пули от вьетконговцев, борешься с инопланетянами, демонами, серийными убийцами, монстрами, да ещё чёрт знает с кем, а потом тебя в твоём же кабинете настигает банальный сердечный приступ. Какой-то бред, - медленно и раздражённо проговорил Джон. Он сидел в кресле, широко расставив ноги и опершись локтями на колени. Его пальцы были сцеплены в замок, а глаза смотрели устало из-под нависших бровей. Мужчина в памяти перебирал те мгновения, которые теперь превратились словно бы в отрывистые кадры старой киноплёнки, на которых оказался запечатлён кабинет Скиннера. Вот они спорят, вот врывается Болтон, вот он хватает его за шею, тянет к окну, вот Скиннер пошатывается, делает шаг вперёд и валится как мешок… Его колени неестественно подгибаются и вся фигура будто складывается, приземляясь на ковёр у письменного стола. Вот они бросаются к нему – Джон первый – тащат в центр кабинета, поднимают ноги, ослабляют петлю галстука, слушают дыхание. Тридцать нажатий на грудь, три вдоха, тридцать нажатий, три вдоха, тридцать, три… Он помнил всё посекундно, но теперь это казалось давним прошлым. - Это может случиться с любым, ты же знаешь, - Моника стояла у противоположной стены, заложив руки за спину и прислонившись к тёплой, облицованной деревом поверхности. В отличие от Джона она не помнила ничего. Как так получилось, женщина и сама не знала. Она просто была в кабинете, а потом осознала себя стоящей в больнице у отделения неотложной помощи. Вокруг быстро и деловито перемещались медсёстры и врачи, её напарник о чём-то спорил с Болтоном, который вскоре после этого стремительно уехал из больницы. А потом долгие часы у реанимации и теперь – бесконечное ожидание. - Да брось! Одно дело, когда ты страдаешь в борьбе, а это, - он откинулся на спинку кресла и неопределённо махнул рукой, - это просто какое-то предательство. Когда отказывает собственное тело… Что может быть ужаснее? - Мне кажется, или ты переживаешь не только за Скиннера? – внезапно спросила Рейс, вперив проницательный взгляд в мужчину. Доггетт вздохнул. Он знал, о чём она говорит, но также знал и то, что никогда не признается никому, даже Монике Рейс, в том, что на самом деле так пугало его. Глядя на беспомощно распластанного на больничной кровати начальника, Джон думал о том, что однажды с ним тоже может случиться подобное. Что тогда он оставит после себя? Доггетт остро ощутил собственную несостоятельность. И отчаяние, нахлынувшее на него от осознания данного факта, вдруг совершенно бесцеремонно ворвалось в привычный ход мыслей агента. «Мы провели общий анализ крови… кардиограмма показала обширное поражение…ангиография сосудов сердца выявила серьёзные проблемы…Вы же понимаете, что в таком возрасте риски приобретают очень высокие границы… У него есть семья? Вам следует сообщить…Нет, к нему нельзя…» - Ты же понимаешь, что от нас ничего не зависело ни тогда, ни сейчас? Ты сделал всё, что мог, мы успели до часа, Джон. Он выкарабкается, верь в это, - Моника подошла к напарнику и положила руку ему на плечо. Доггетт посмотрел на неё снизу вверх. Он думал о том, что они потеряли последнего союзника, в той войне, которую всё ещё пытались вести с переменным успехом. - Мы остались одни, - констатировал он. Джон встал и прошёлся по коридору. Нахождение в этом пространстве угнетало его. Моника проследила взглядом за напарником и ничего не ответила. - Тебе не кажется странным, что человек, который занимается спортом, боксирует, бегает по утрам, практически не пьёт и едва перешёл порог пятидесятилетия, вдруг сваливается с обширным инфарктом? – неожиданно спросил Доггетт, подходя к женщине. - Ты хочешь найти и здесь следы заговора? – интонация вышла против её воли насмешливой. Это, казалось, оскорбило Джона. Он хмыкнул и развёл руками. - А я уже не знаю, что и где искать. Нас обложили со всех сторон. Как при таких условиях вообще можно заниматься расследованием? А я тебе напомню, что у нас дело, в котором мы погрязли по уши! – он положил правую ладонь на пояс, смяв борт пиджака, левой же потёр переносицу. Моника растерянно смотрела на него. - Я так понимаю, ты думаешь, что это связано с тем, что Скиннер взял тот предмет, позвонок? Но как это вообще возможно? Это же не какой-то деревенский амулет с проклятьем! Это… - она запнулась, не сумев подобрать слов. -…нечто безумно сильное, - закончил за неё Джон. – И мы понятия не имеем, как оно может воздействовать на человека. Вдруг они разработали новую технологию, которая может заразить от одного прикосновения? - Тогда врачи бы нашли что-то не то! Почему ты не можешь принять тот факт, что это самый обычный приступ? - Не могу! – он вдруг сорвал с себя бейдж ФБР и с силой кинул его в стену. Рейс вздрогнула. - Потому что тогда придётся признать, что все эти суперсолдаты правы в своём притязании на господство здесь. Потому что мы лишь хилые биологические машины, годные на несколько десятилетий службы, после которых от нас остаётся только прах! – выкрикнул он. Моника подошла к нему на расстояние вытянутой руки. Он приблизился к ней, тяжело дыша, и уткнулся в плечо женщины. Рейс на секунду задержала дыхание от этого неожиданного прикосновения. Она чувствовала сквозь тонкий свитер его горячий лоб. - У тебя жар, Джон, - с удивлением пробормотала она. Он не ответил, лишь сильнее вжался в её плечо, словно искал защиты от собственных гнетущих мыслей. Моника отняла его от себя и взяла в ладони лицо мужчины. Он стоял с закрытыми глазами, безвольно, словно марионетка, его пробирала дрожь. Рейс приложила руку ко лбу напарника и неодобрительно покачала головой. - Ты болен, - она отпустила его лицо и тихо вздохнула. Джон открыл глаза и сделал несколько шагов назад. Он не чувствовал в себе каких-либо изменений. Его состояние казалось ему самым обычным, но мужчина решил довериться напарнице. Доггетт взглянул на валяющийся на полу у стены бейдж, медленно подошёл к нему и наклонился, чтобы поднять. В этот момент из глубин коридора раздался женский голос: - Прошу прощения, вы агенты ФБР? Джон поднял бейдж, прикрепил его к карману пиджака и обернулся. Спрашивающей оказалась женщина на вид лет сорока пяти в тёмно-коричневом плаще, с которого стекали дождевые капли. Джон почему-то с пристальным вниманием отмечал каждую деталь внешности незнакомки. Её узкие тёмные брови чуть приподнялись при взгляде на него, а губы, обведённые морковно-красной помадой, растянулись в приветственной улыбке, словно она знала его. Прозрачные светло-голубые глаза, большие и глубоко посаженные, обеспокоенно смотрели на обоих агентов. - Да. У вас что-то случилось? – отозвалась Моника. Женщина подошла ближе. В её руках отекал от дождя зонт-трость чёрного цвета. На полу под ним уже скопилась небольшая прозрачная лужица, в которой отражался матовый отблеск больничных ламп. - Я Шэрон Скиннер, жена Уолтера, - уголки её губ нервно дёрнулись. – Бывшая жена, - утонила она затем. - О! – воскликнул Джон. – Однако! - Вы работали с ним вместе, не так ли? Я знала раньше других напарников… - Шэрон нахмурилась. На её ушах блестели жемчужные серьги с сероватым отливом. - Да, вы, вероятно, имеете в виду Малдера и Скалли, - кивнула Моника. - Точно, вы правы, - подтвердила Шэрон. - Я агент Джон Доггетт, - мужчина протянул бывшей жене Скиннера руку. Та пожала её по-мужски крепко, переложив зонт подмышку. - Агент Моника Рейс, - представилась Моника, тоже пожимая руку. Шэрон кратко кивнула. - Мы не знали, что мистер Скиннер женат, - рассеянно проговорил Джон. - Мы практически оформили развод в девяносто шестом. Но всё случилось так, как случилось, - туманно пояснила женщина. - У вас есть дети? – зачем-то поинтересовался Доггетт. Шэрон отрицательно покачала головой. - Вы видели, что с ним произошло? – спросила она, пока они втроём двигались к его палате. - Агент Доггетт спас ему жизнь, - негромко заметила Моника. Шэрон посмотрела на неё. - Я… Спасибо вам! Джон кивнул и молча перевёл взгляд на стекло, за которым весь опутанный трубками лежал Скиннер. Его тело казалось невесомым благодаря бесконечно белому цвету, окружавшему его. Белым здесь было практически всё, даже мониторы. Эта маниакальность раздражала Доггетта. - Мне сказали, что он здесь, что у него был инфаркт… - Шэрон с болью смотрела на бывшего мужа. Из-за толстого стекла не было слышно монотонно пикающих приборов, но она почти физически ощущала этот звук, сама не зная почему. Ей хотелось зайти к нему, почувствовать теплоту его кожи, знать, что он жив. Здесь и сейчас это представлялось не очевидным, несмотря на явственность данного факта. - Всё верно. Его доставили сюда практически сразу, - подтвердила Моника. - К нему можно? – с надеждой спросила Шэрон. - Пока что нет. Его перевели из реанимации, но все посещения запретили. Почему вы приехали сюда ночью? Женщина взглянула на Монику. - Вы замужем? – внезапно вместо ответа спросила она. Рейс непроизвольно бросила краткий взгляд на Джона. Тот ничего не заметил, он лишь следил пристальным взором за тем, как вздымается и опускается широкая грудь Скиннера под белым одеялом. Зато всё поняла Шэрон. - Можете не отвечать. - Но всё же… - Мы уже много лет не живём вместе, но вряд ли когда-нибудь сможем стать безразличны к судьбам друг друга. - Это верно, - пробормотал Доггетт. Моника тяжело вздохнула. - Я бы хотела остаться с ним на эту ночь. Надеюсь, меня не выгонят, - Шэрон неловко улыбнулась и огляделась по сторонам. У противоположной стены стояла кушетка. Чуть дальше, в углу, располагалось несколько сдвинутых вместе кресел. Не говоря ни слова больше, она прошла к ним и прислонила зонт к спинке одного из кресел, в которое опустилась сама. - Пойдём, Джон. За ним есть кому присмотреть. По крайней мере, на сегодняшнюю ночь. Не мучай себя, - Моника направилась в сторону выхода. - Пожалуй, ты права, - согласился мужчина. Они уже вышли из коридора, когда до них донёсся оклик Шэрон: - Спасибо вам за то, что вы с ним! Он никогда не просит помощи, но и не осознаёт, как беззащитен! Спасибо! Джон удивлённо оглянулся. Её слова заставили его задуматься о том, что такое настоящее одиночество, возможно ли оно в той среде, где они оказались волей судьбы. Не случится ли, что однажды он тоже будет работать за своим столом, и вдруг что-то пойдёт не так? Что, если тогда рядом с ним не окажется никого, кто смог бы выполнять эти пресловутые тридцать нажатий на грудь через три вдоха? Что, если он всегда был один, с самого своего рождения, как и все вокруг, и это уже никак не изменить, потому что только при таком раскладе возможно существование человека? Его всегда раздражали россказни околофилософских умников, мнящих себя, по меньшей мере, софоклами и утверждающих о начальном и конечном одиночестве каждого из рода человеческого. Всё это казалось ему раньше невообразимой чушью, призванной морочить голову лишь болванам и желающим сделаться болванами. Но теперь вдруг с отчётливой ясностью в нём проступило это понимание. Что, если всё это не бред? - Это выход на задний двор, сэр! – прервал его размышления голос женщины в униформе медсестры. Она с укоризной смотрела на него, впрочем, как и стоящая рядом Моника. - Что? – он нахмурился, словно никак не мог понять, на каком языке к нему обратились. - Сэр, вам не хорошо? – медсестра повернулась к Монике. – Ему плохо? - Он, кажется, простудился, - неуверенно ответила та. - Вам нужна помощь? – спросила медсестра. Её большие тёмные глаза сменились гнев на милость. Теперь в них читалось беспокойство. - Нет, - коротко бросил Джон и толкнул стеклянную дверь выхода. Медсестра покачала головой и двинулась дальше вдоль холла, напоследок бросив: - Отделение общей практики в соседнем крыле. Прямо и направо. Рейс кивнула в знак понимания и поспешила за напарником. Когда она вышла на улицу, оказалось, что там её ждал не просто задний двор. Между корпусами уютно зеленел небольшой садик с тонкой сетью дорожек, мощённых кирпичом. Все они вели к фонтану из зелёного камня, изображающего мальчика с ракушкой. Джон стоял около него, запрокинув голову вверх. Только сейчас Моника поняла, что всё это время моросит мелкий дождь. Она подошла к напарнику. Тот опустил голову и взглянул на неё уже более осмысленно. - Мне нужен небольшой отдых, это правда. Возьму на завтра выходной, - смиренно произнёс он, но, взглянув на часы, добавил: - Точнее, уже сегодня. - Я рада, что ты это осознаёшь. - Что с результатами восстановления видео с камер? - Ланц звонил перед нашей встречей у Скиннера. - И что сказал? - Пока глухо. Он очистил всё, что мог, но кусок всё равно повреждён. Доггетт раздражённо поддел носком ботинка камешек, лежавший на дорожке у фонтана. Тот отлетел в кусты. Листья и земля поглотили звук, подобно тому, как журчание фонтана поглощало шум моросящего дождя. В этом было нечто внушающее надежду, нечто спокойное и умиротворяющее. - Поехали по домам, - предложил Джон, застёгивая пиджак. Он двинулся в сторону выхода из двора. Моника ещё раз взглянула на каменного мальчика в центре фонтана и не спеша отправилась вслед за напарником.

***

Север-Калверт-стрит тонула в зелени, скрывая своих жителей за развесистыми кронами молодых дубов, высаженных вдоль стройного ряда почти игрушечных домиков. Такими они казались из-за небольших треугольных завершений, венчающих тёплые черепичные крыши. Сумрачный день с нависшим небом густого серовато-синего цвета лишь добавлял ощущение уюта и маленького района, где все друг друга знают. Вероятно, здесь именно так и обстояли дела. Ряды маленьких кованых заборчиков проплывали за окнами, в то время как Моника пыталась отыскать в этом утопическом мирке, тонущем в кустах шиповника, нужный дом среди десятка похожих на него. На пассажирском сидении была разложена подробная карта города, не отражавшая, впрочем, какая из этой мириады разноцветных входных дверей вела в нужный дом. - Так… Двадцать шесть-двадцать три… Двадцать четыре, ага… - бормотала Моника, наклоняясь и рассматривая в лобовое стекло машины таблички с номерами. Задачу усложняло не только их случайное месторасположение, но и бесконечное торжество флоры в этих местах. Наконец перед взором агента Рейс возник оазис в виде абсолютно чистой подъездной дорожки, которую окаймляли кусты розоватого шиповника. Дом отличался от соседних разве что цветом рам – они были белые в противопоставление кремовым рамам соседей. Шестиугольный эркер, нависающий над крышей веранды, был единственным местом, где шторы оказались плотно закрыты. Моника припарковалась у бордюра, заглушила двигатель и несколько минут молча смотрела на дом. В окне первого этажа промелькнула женская фигура с подносом в руках. Вздохнув, Рейс вышла из машины и направилась к входу в дом по мощёной большими серыми плитами дорожке. Проходя мимо шиповника, женщина поддалась внезапному желанию сорвать пурпурные плоды. Она остановилась, оглянулась по сторонам, аккуратно оторвала от ветки несколько крупных ягод и положила в карман ветровки. Моника подошла к двери из тёмного дерева, на которой красовался золотистыми цифрами номер дома. Она уже хотела было нажать на кнопку звонка, когда её внимание привлекло действо, разворачивавшееся внутри: сквозь неплотно задёрнутые шторы гостиной женщина увидела, как высокий мужчина в военной форме присаживается на колени перед мальчиком лет пяти и показывает ему фокус с исчезновением конфеты в рукаве. Ребёнок был впечатлён невообразимо. Получив долгожданные зрелища и сладости, он гордо убежал куда-то вглубь дома. Рейс этому мимолётно улыбнулась, однако подумав, что она совершенно не вовремя появилась здесь. Но всё же дело того требовало. Она нажала на кнопку звонка два раза, услышав короткие отрывистые трели внутри дома. Пару минут спустя дверь открылась и на пороге Монику встретила растерянно улыбающаяся женщина с коротко остриженными светлыми волосами. В её взгляде читалось удивление. Внезапно она отвернулась и прокричала в сторону гостиной: - Милый, это не курьер! После чего она вновь обратила взор голубых глаз на Монику. - Здравствуйте! Кого вы ищете? Рейс несколько раз сжала и разжала пальцы. - Добрый день. Меня зовут Моника Рейс. Я работала с Даной Скалли. На лице женщины возникла едва заметная грусть. - Вы к Маргарет? – догадалась она. Моника кивнула. - Мэгги! В прихожей появилась Маргарет Скалли. Когда она увидела гостью, улыбка на её лице приобрела вдруг какой-то горький оттенок, превратившись в конечном итоге в глухой смешок, видимо, вырвавшийся против воли женщины. - Тара, посмотри, как там Мэтти. Они остались на пороге вдвоём. - Добрый день, Моника. - Не впустите меня? – спросила Моника. - Проходите, - Маргарет отошла в сторону, пропуская в дом агента Рейс. Дверь захлопнулась с резким звуком. - Что вас привело сюда? – миссис Скалли сложила руки на груди и пристально вглядывалась в женщину. - Мама, я же говорил тебе, что лучше будет переехать из этого криминального… - с этими словами Билл младший вышел из гостиной, но тут же осёкся, увидев гостью. Он приветливо улыбнулся, но, заметив настроение матери, смутился. – Прошу прощения, у нас тут некоторые семейные прения. Здравствуйте! Билл Скалли, - он протянул руку Монике. Та её пожала. - Моника Рейс. Я из ФБР. После этих слов на лице у Билла отразилась целая гамма эмоций, которая завершилась судорогой, пробежавшей ото лба до подбородка. Он встряхнулся, одёрнул китель и глубоко вздохнул. - Только не говорите, что вы здесь из-за Даны. Если вы принесли плохие новости, то не нужно этого. В разговор вмешалась Маргарет. - Билл, Моника работала вместе с Даной, она ей помогала во многом. Мужчина посмотрел на агента Рейс и его взгляд смягчился. - Что ж, пусть так. И с какими же вы новостями к нам, Моника? - Давайте не будем стоять на пороге, проходите в гостиную, - миссис Скалли, не дожидаясь согласия собеседников, прошла в комнату и села на глубокий светлый диван. Моника и Билл последовали за ней. Мужчина сел рядом с матерью, агент Рейс расположилась в кресле напротив. Моника осмотрелась вокруг себя, отметив, что на полках нет ни одной фотографии Даны. Интуитивно она понимала, почему всё именно так. Но принять это было сложно. Джон был прав, задавая вопрос, теряла ли она кого-нибудь из тех, кого любила. Потеря могла быть временной, но воспринималась она не менее болезненно. Вот и сейчас в доме Маргарет Скалли возникало физически ощутимое напряжение от звуков имени Даны. - Речь пойдёт о Уильяме, сыне Малдера и Даны, - начала Моника. Но её грубо прервал Билл, который вдруг впал в ярость. - Не нужно здесь произносить его имени! – громко отчеканил он. - Что вы имеете в виду? – не поняла Моника. - Из-за вашего Малдера, с которым все вы носитесь с первого дня как с писаной торбой, наша семья потеряла сестру и дочь! – он встал, нависая над Рейс. Лицо мужчины исказила болезненная злоба. - Билл, сядь! – скомандовала Маргарет. – Немедленно! Он послушался и уже более сдержанно продолжил: - По крайней мере, я точно не хочу ничего о нём слышать. Куда он завёл мою сестру? Куда он завёл вас? Что вы отдали, чем пожертвовали, чтобы удовлетворить эго этого человека? - Я понимаю, что вы хотите этим сказать и почему вы это говорите. Но я не понимаю, почему вы не хотите выслушать меня, - холодно парировала Моника. Мужчина покачал головой. - Пожалуйста, - он развёл руками. - Моника, что вы хотели сказать нам о Уильяме? Вы же знаете, что мы его потеряли… Потеряли точно так же, как и саму Дану… - слова давались миссис Скалли с трудом. – Но это было её решение. - Мама, мы же с тобой это уже обсуждали тысячу раз! Я уверен, что это всё идея вашего Малдера, - Билл снова раздражённо фыркнул. - Какая именно идея? – Моника начинала чувствовать некоторую неприязнь к этому человеку, который стремился бездоказательно всех судить. - Отдать собственного сына! Дана никогда бы так не поступила, она ждала этого ребёнка и безумно его любила! Если бы он не бросил их, если бы хоть раз взял его на руки… - Я принимала роды у Даны, я знаю, кто такой этот ребёнок и что он для неё значил, - произнесла размеренно Моника, стараясь интонацией противостоять напору мужчины. – Но вы ошибаетесь, если думаете, что Малдер заставил её это сделать. - Он не заставлял её, он подтолкнул к этому! Она во всём слепо полагалась на него и доверяла ему как последней инстанции, как будто он божество какое-то, ей-богу! - Это было её решение, Билл. Мы должны уважать его, мы уже с тобой говорили об этом, - укоризненно заметила Маргарет. - Мама! – воскликнул он. – Как ты можешь так говорить! Это же твой внук! - Я никогда об этом не забываю. Как не забываю и о том, что моя дочь сейчас где-то в неизвестности и, возможно, опасности. Но её сможет защитить только один человек на всём свете. И это тот, за кем она пошла. Если таков её путь к поиску себя и Бога в себе, то мы не вправе это осуждать, - сдержанно проговорила женщина. Билл хотел ответить что-то ещё, но не успел, поскольку в этот момент в комнату вбежал его сын. Мэттью с наскока врезался в спинку дивана, едва не перевернувшись через неё. Маргарет испуганно охнула, но её обеспокоенность была напрасной. Маленький сорванец совершенно не придал значения случившемуся, лишь подтянул немного сползшие шорты и, обогнув диван, уселся рядом с отцом. В комнату вошла Тара. Она улыбнулась и прислонилась плечом к стене, глядя на всех присутствующих. - Мэтти, познакомься это Моника. Она наша подруга, - нежным голосом произнесла Маргарет. Рейс кратко улыбнулась. Её вдруг стало совершенно ясно, что этот маленький мальчик остался единственной отдушиной женщины после вынужденного побега Даны и усыновления Уильяма чужими людьми. Именно о последнем обстоятельстве она и приехала поговорить. Если тот мальчик, Роберт Смит, был действительно тем, за кого она его принимала, если экспертиза это подтвердит и если они с Джоном успеют его найти, то… То, быть может, она сумеет в следующий раз видеть в этом доме уже двух счастливо играющих мальчиков. Мэттью поднял на Монику задумчивый взгляд. Она улыбнулась ещё раз. Мальчик медленно сполз с дивана и молча подошёл к ней. Осмотрев внимательно её лицо, он опёрся маленькой ладошкой на её колено и, прищурившись, спросил: - Как думаешь, кто сильнее: динозавр или носорог? Моника удивлённо вскинула брови. - Мэттью, разве так нужно знакомиться? – недовольно проговорил Билл. Мальчик вздохнул и убрал руку с колена женщины. - А как ты сам думаешь? – внезапно спросила она. Он грустно вздохнул: - Не могу решить. Многие динозавры весят на несколько тонн больше. Но это трицератопсы, например. А африканские белые носороги выносливее, чем стегозавры, а весят почти одинаково… - задумчиво рассуждал он. - Откуда ты столько знаешь? – искренне удивилась Рейс. Мэттью улыбнулся. - Мы с папой смотрим передачи! – гордо заявил он. – Хочешь с нами? Тара подошла к сыну и мягко взяла его за руку. - Пойдём к тебе в комнату, а папа пока расскажет Монике о том, сколько ты знаешь, - предложила она. - Но я сам хочу! – возразил мальчик. - Идите, - кивнул Билл. Тара увела сына по лестнице на второй этаж. - Мама, она красивая, да? – напоследок услышала Моника. Её это позабавило. Маргарет грустно улыбнулась: - Моника, у вас, кажется, не было своих детей? Женщина отрицательно покачала головой. - Надеюсь, однажды вы поймёте и меня, и Дану… Билл недовольно откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу. - Давайте вернёмся к делу. О чём вы хотели поговорить, Моника? - Признаться, я рассчитывала на разговор исключительно с миссис Скалли, - вежливо, но настойчиво сказала Рейс. Мужчина фыркнул. - Мы все одна семья и обсуждаем дела вместе. Особенно, если это касается кого-то из членов семьи, а вы, как я понял, хотели поговорить о Дане. - Не совсем. Я хотела спросить, нет ли у вас данных о том, кто занимался усыновлением Уильяма, или о тех, кто может это знать? Маргарет прикрыла глаза рукой, словно взгляд на мир доставлял ей страдание. Билл сардонически рассмеялся. - Вы в своём уме?! – воскликнул он. – Да если бы мы знали это, мы бы сделали всё, чтобы вернуть его! Или вы думаете, мы бы оставили мальчика у чужих людей? Уму непостижимо! - Замолчи, Билл. Ты не знаешь, о чём говоришь. Всё не так просто, как тебе кажется, - неожиданно резко перебила его мать. Она встала и подошла к Монике. – Вы что-то знаете, о чём не хотите нам сообщать, так? Агент Рейс замялась. - Я не хотела бы раньше времени о чём-то говорить. Мы с Джоном сейчас занимаемся одним делом, которое может быть связано с Уильямом… - А где Джон? Почему вы приехали одна? – Маргарет нахмурилась. - Он не смог приехать в Балтимор из-за болезни, - расплывчато пояснила Моника. - Он болен? – миссис Скалли обеспокоенно смотрела на женщину. - Ничего серьёзного, обычная простуда, - поспешила успокоить её Рейс. - Послушайте! – Билл встал. – Или говорите, что происходит, или… Моника вздёрнула правую бровь. - Или что? – с вызовом спросила она. Мужчина промолчал. - Мне нужны вещи Даны. Вы ведь забирали вещи из её квартиры, не так ли? – с надеждой спросила Моника. Маргарет кивнула. - Да, они все в кладовке на втором этаже. - Я могу их просмотреть? - Об этом не может быть и речи! – вновь вступил в диалог Билл. – Прекратите нас мучить. При всём уважении, вам лучше уйти. - Это мой дом. И здесь я буду решать, кому остаться, а кому следует уйти, - строго заметила Маргарет, укоризненно взглянув на сына. – А теперь иди и принеси коробки с вещами Даны на кухню. Мужчина обречённо махнул рукой и пошёл на второй этаж. - Не слушайте его, Моника. Он сам от себя скрывает, как ему не хватает сестры. После потери Мелиссы Билл считал Дану практически своей дочерью. Он взял на себя роль главы семьи и никак не хочет понять, что признать свою боль – это не слабость. - Я всё понимаю. Коробок оказалось всего три. Глядя на них, расставленных на кухонном столе, ей вдруг стало так горько и страшно. Мысль о том, что остаётся после человеческой жизни вновь захватила её со всей своей неистовой мощью. Три коробки. Всего три коробки. Она поймала себя на мысли, что думает о Скалли как о мёртвой. Тряхнув головой и сказав себе мысленно, что это просто глупо и бесперспективно, женщина приступила к разбору вещей. Она чувствовала, что вторгается в чью-то личную жизнь. Было стыдно и тяжело. Но если в этих вещах было хоть что-то, что могло навести их на ниточку, ведущую к Уильяму, оно того стоило. Она знала это. И Скалли бы её поддержала. Моника не помнила точно, сколько стояла над коробками, но когда она заканчивала просматривать записную книжку Даны, за окном начало смеркаться. Если она хотела возвращаться в Вашингтон не ночью, то следовало заканчивать этот бессмысленный и грубый обыск. Среди вещей ей попалась случайно сохранившаяся погремушка Уильяма. Когда Маргарет увидела, как Моника рассматривает игрушку, она заметила, что это попало сюда случайно. Все вещи мальчика они отдали. Так было легче. Моника ей не верила относительно последнего обстоятельства. Легче здесь не будет никогда и никому. Это было так же верно, как и то, что ответы она вряд ли найдёт подобным образом. Одно имя заставило женщину немного задержаться взглядом на странице. - Джеффри Спендер, - зачем-то вслух прочитала она. Первый и последний раз, когда она видела этого человека, он выдавал себя за Малдера, знал намного больше, чем они все вместе взятые, и исчез так же внезапно, как и появился. Именно после его появления Скалли решилась отдать ребёнка. Моника интуитивно почувствовала, что здесь есть что-то ещё. Но прежде, чем эта мысль оформилась в её мозгу, женщина ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев. Кухня с разложенными на столе вещами начала исчезать, преобразуясь в нечто новое. Мутным взглядом Моника посмотрела на записную книжку, лежащую перед ней на столе. На её страницах появилось три красных пятна. Женщина провела рукой под носом, ощутив на пальцах тёплые капли. Поднеся руку к лицу, она краем незамутнённого сознания отметила, что это кровь, и прикрыла глаза.

***

Джон не помнил, в какой момент всё произошло. Весь день он провалялся в постели с высокой температурой. Иногда ему казалось, что он погружался в сон, но потом так же резко он возвращался в реальность тёмной душной спальни, где сквозь опущенные жалюзи узкими полосами пробивался свет. Постепенно свет стал появляться под другим углом, из чего мужчина делал вывод об изменении времени суток. Теперь же вокруг была кромешная тьма. Пытаясь понять, не ослеп ли он ненароком, Доггетт нащупал выключатель на настольной лампе у кровати. Не с первого раза, но она поддалась и зажглась, освещая вокруг себя маленький клочок комнаты желтоватым светом. Что ж, он не ослеп. Но облегчения это понимание не принесло. Он не помнил, куда пропало три часа. Из его жизни исчез отрезок дня, и Доггетт не мог дать никакого отчёта, как это произошло. Мужчина подтянулся на локтях и прислонился к спинке кровати. Тело уже не знобило, но появилась неприятная ломота. Правая ключица болела. Всё ещё было невообразимо жарко. Джон мечтал о ледяном горном озере, в которое можно было бы нырнуть с головой и никогда не всплывать на поверхность. Остаться там жить. Жутко хотелось пить. Доггетт откинул одеяло и, с трудом поднявшись с кровати, подошёл к зеркалу. В неверном свете тусклой лампы он смотрел на себя в отражении так, словно видел впервые. Он наклонился над умывальником и включил воду. Поднёс лицо под ледяную прозрачную струю. Приходило облегчение. Его тело будто не принадлежало ему несколько потерянных часов, жило своей жизнью, а после позволило сознанию вновь взять верх. И теперь он должен был восстановить в памяти цепочку событий, которые были вне его. Эта задача представлялась интересной. Он выключил воду и, не вытирая лица, вышел из ванной. Джон спустился на первый этаж и прошёл на кухню. Здесь было не так темно из-за света фонарей, проникающих в дом сквозь окна. Не включая света, мужчина налил в стакан воды из-под крана и принялся медленно пить, сосредоточившись только на этом действии. Весь мир вокруг будто бы исчез в этот момент, оставалась только жидкость, струящаяся по горлу в глубину его пылающего нутра. В такие моменты, когда жажда была особенно сильна, с самого детства Доггетт вспоминал слова одного французского лётчика, чьи рассказы случайно попали в их домашнюю библиотеку, когда он был маленьким. Ему в тот год исполнилось восемь, мать принесла подаренную кем-то книгу на День благодарения. Тонкую книжицу в белой обложке с жёлтыми и синими полосами по бокам. Признаться, ему совершенно не понравился внешний вид книги, но он знал, что обложка всегда обманывает. А внутри было два небольших романа и рассказы об Африке. Он прочёл её за вечер и ночь, пропустив даже традиционный кусок тыквенного пирога, всегда заботливо оставляемого для него бабушкой. Доггетт вынес из той книги много трогающих за душу слов, мыслей, образов, но один всегда был с ним. И он вновь пришёл к нему сейчас. - «Тобой наслаждаешься, не понимая, что ты такое!», - хрипло произнёс Джон, глядя на пустой стакан в своей руке. Раздался протяжный звонок. Этот звук был столь внезапен, что заставил мужчину вздрогнуть. Он подошёл к входной двери и включил свет, после чего чуть наклонился, глядя в глазок. На пороге стояла Моника. Джон открыл дверь. - Что ты здесь делаешь? – вместо приветствия пробормотал он, пропуская напарницу в дом. Мельком он отметил, что Моника вынула из носа окровавленную ватку, свёрнутую валиком. Это обстоятельство смутило мужчину. – С тобой всё в порядке? Рейс оглядела его с ног до головы и ответила: - У меня к тебе тот же вопрос. Ты видел себя в зеркало? И почему здесь так темно? – она оглядела гостиную. Он включил свет и подошёл к зеркалу у двери. Оказалось, ключица болела не просто так. На его плече красовался огромный лиловый синяк, постепенно приобретающий оттенки чёрного. Мужчина аккуратно надавил на него, зашипев от боли. - Ты мокрый? Откуда это? – Моника кивнула на синяк, выбрасывая в мусорное ведро вату. - Понятия не имею. Я умывался… Кажется, я упал… - он осматривал свой торс на предмет других повреждений, но больше ничего не нашёл. Куда делась его футболка, он тоже не помнил. Только сейчас он ощутил, что в доме не так уж и жарко. Его тело покрылось мурашками. Моника стояла в свете фонарей в центре его гостиной. Тени причудливо ложились на её ноги, руки, плечи. Лицо оставалось в тени. Джон почувствовал нечто среднее между влечением и усталостью. Это было удивительно и странно. Его мучила боль в плече, жар, ломота, но его сознание, совершенно спутанное каких-то десять минут назад, сейчас было кристально чисто. И он просто молча смотрел на женщину, покорно отдаваясь всем охватившим его реминисценциям чувств. - Кажется? – удивлённо спросила Моника. Она не понимала, что ещё творится с Доггеттом, кроме того, что он явно болен. Он прошёл мимо неё на кухню, налил в стакан воды и выпил его залпом. - Я ничего не сломал. Но на ощупь отвратительно, - констатировал он, глазами разыскивая какую-нибудь одежду. - Что произошло? – Моника всё ещё стояла на одном месте. Наконец на глаза Джону попалась одна из рубашек, висевших на стуле у телевизора, и, подойдя, он накинул её на плечи, медленно застегнул все пуговицы, кроме двух верхних. Проделав эти манипуляции, он сел на диван, глядя на напарницу снизу вверх. - Что у тебя случилось? Я видел кровь. - Я хотела тебе рассказать о своей поездке в Балтимор, но теперь меня больше беспокоит то, что случилось у тебя. Доггетт тяжело вздохнул. Его память постепенно восстанавливала куски событий, и то, что он начинал понимать, ему не нравилось. - Я упал. В ванной. У меня была температура днём. Я вышел из спальни и решил умыться, после чего, видимо, потерял сознание, ударился о край ванны и получил этот синяк. От температуры мне мерещился всякий бред. Вот и вся история. И если ты не проекция моего воображения, и я не нахожусь всё ещё на полу в ванной, то сдвинься, в конце концов, с места! – он завершил свою речь довольно эмоционально. Женщина нахмурилась. - Ты что-то видел? – вдруг спросила она. Он усмехнулся. - Я каждый день что-то вижу. Это называется зрение! - Прекрати глумиться. Я понимаю, что тебе плохо. Но… - она села рядом с ним на диван. - Что? - Ты видел мальчика, так? Ночной пирс в каком-то маленьком городке, свет луны, плеск волн о столбы и мальчика, который стоял на самом краю, - безо всякой причины Моника зашептала. Доггетт вновь почувствовал мурашки на всём своём теле. Но это был не холод. - С чего ты взяла? – глухо спросил он. - Я была у миссис Скалли, когда это случилось. Мальчик. Тот самый, из моего первого видения! Это было снова, Джон! И в этот раз ты тоже его видел! – глаза Моники расширились. - Не говори ерунды, я ничего не помню. Он лгал. - Мы видели это одновременно! – поразилась внезапной догадке Рейс. Он повернулся к ней. - Я не помню, у меня был жар. Если честно, я и сейчас не в себе. Всякое может привидеться в таком состоянии. Моника встала. - Почему ты отрицаешь то, что видел своими глазами? – она непонимающе развела руками. Джон ничего не ответил. Ему становилось дурно и хотелось вновь провалиться в сон или новую явь, которую несла с собой эта болезнь. Рейс достала из кармана ветровки толстый блокнот в чёрной обложке и положила его на журнальный столик. - Что это? – Джон с плохо скрываемой усталостью рассматривал предмет. Вместо ответа Моника сняла ветровку, бросила её на спинку стула, прошла на кухню и, поставив чайник на плиту, произнесла тоном наставника: - Я не уйду отсюда, пока не поставлю тебя на ноги. Джон вдруг рассмеялся и почувствовал необыкновенную благодарность. Он почему-то до ужаса не хотел оставаться один в этот миг, но даже самому себе не желал признаваться в этом. - Так что это? – крикнул он в сторону кухни, на которой хозяйничала его напарница, обыскивая шкафчики на предмет наличия жаропонижающего. - Одно имя, - кратко бросила она. - Какое? - Спендер. Джон выпрямился. - И что же оно нам даст? Моника выглянула из-за приоткрытой дверцы шкафа. - Надежду, - задумчиво ответила она и продолжила более энергичным тоном: - А теперь марш в постель! Доггетт поднялся и улыбнулся, направляясь к лестнице. - Мной командовали лишь бравые вояки до этого момента, - заметил он. – Хотя от них не поступало таких предложений! Моника цокнула языком. - Не обольщайся, агент Доггетт. Нам предстоит очень много дел.