Время расплаты

Алевтина Георгиевна, классный руководитель 10 «Б», сидела за столом в пустом классе и заполняла классный журнал. Это была немолодая уже женщина, умеющая, однако, хорошо и со вкусом одеваться и держащаяся с манерами, которым позавидовала бы сама английская королева. Оля вошла в класс и робко присела на край стула. Она волновалась, словно снова была школьницей и шла сдавать свой первый экзамен у строгой учительницы. Алевтина Георгиевна сняла очки и недоуменно посмотрела на неё. — Что привело вас сюда? — строго спросила она, всем своим видом давая понять, что занималась важным делом. — Я пытаюсь составить психологические портреты учеников — в случае чего мне было бы проще с ними разговаривать, уже зная, что они из себя представляют, — Оля произнесла заготовленную ложь неловко, словно читала со шпаргалки, то и дело сбиваясь и путая слова. Учительница же, к удивлению, поверила — она водрузила очки обратно на нос и сухо заявила: — Что ж, весьма похвально. Если вы подождёте, пока я заполню журнал, мы с вами поговорим. «Старая грымза!» — подумала Оля, но вслух сказала: — Конечно, я подожду. Она закончила довольно быстро и принялась за дело: рассказывала чётко, кратко и — Оля не могла этого не признать — очень интересно. Она знала своих учеников от и до, будто сама наблюдала за каждой чёрточкой, проявляющейся в их характере. Об Ане Мальцевой Оля не услышала ничего для себя нового — это была тихая девочка, сирота, воспитываемая добродушной тёткой. Аня до смерти боялась насмешек однокурсников, поэтому сидела за задней партой, стараясь стать как можно незаметнее. Она не искала конфликтов и совершенно не умела их решать, предпочитая отмалчиваться. Дойдя до Вадима Ищенко, женщина вздохнула. — Этот мальчик — настоящее чудовище, — призналась она. — Драки, насмешки, издевательства над сверстниками — вот вся его жизнь. Ему нравится внимание, нравится быть лидером — а как ещё можно стать лидером среди подростков, как не унижая слабых? — Неужели никто не может на него повлиять? — спросила Оля. Старая учительница пожала плечами, и вдруг лицо её стало каким-то по-человечески жалостливым и грустным. — Однажды я, не выдержав, позвонила его отцу. Попросила принять меры, — призналась она. — Вадик после этого пришёл бледный, озлобленный, но какой-то странно притихший. Несколько дней его было просто не узнать, а затем… затем всё вернулось на круги своя. Нет, даже не так — всё стало гораздо хуже — он ожесточился, он стал каким-то невероятно жестоким. Отец бьёт его — бьёт за малейшую провинность. Я однажды зашла в раздевалку к мальчикам — а у него синяки на всю спину, огромные рубцы… Вы поймите меня правильно, Оля — я педагог, я хороший педагог… Но я ещё и человек. Мне жаль мальчика. — Поэтому вы бездействуете, — покачала головой Оля. — А что мы можем сделать? — резко спросила её женщина. — Сдать парня в детскую комнату милиции? Или лишить отца родительских прав, а его отправить в детдом, где он окончательно потеряет человеческий облик? Мы хотим дать ему шанс… И Оля понимала, как ни мерзко ей было от этой мысли, что учительница права. Но также она понимала, что парня можно и нужно поставить на место — и она уже знала, как сделает это.