Время расплаты

Оля провела дома неделю: смерть отца сблизила их с матерью, дала понять, как они важны друг для друга… Впервые за много лет Оля могла просто посидеть вечером с мамой за чашкой чая, говоря о какой-то очень важной ерунде, впервые ощущала себя в этом доме действительно ДОМА… На могилу отца Оля зашла только за день перед отъездом — постояла, мысленно произнеся пару слов человеку, которого не переставала любить ни на секунду, несмотря ни на что… Она ощущала себя здесь, рядом с этим простым деревянным крестом, какой-то неполной — словно очень важную её часть отрезали, навсегда забрали. И жить с этим можно — только привыкнуть очень сложно… У ворот кладбища стояла, нервно теребя в руках край чёрного платка, Элла, жена отца. Это была выхоленная, невероятно шикарная женщина — её прекрасное лицо не портило даже выражение боли, намертво, казалось, въевшееся в кожу, она словно на минутку сошла в этот мир со страниц глянцевого журнала. И Оля смотрела на неё, совершенно некстати вспоминая грубые, потрескавшиеся мамины руки и глубокие морщины, испрещающие её лицо, на котором каждый прожитый год оставил свой отпечаток. — А я знала, что найду тебя здесь, — мягким, каким-то виноватым голосом сказала Элла. — Откуда вы могли знать — вы видите-то меня второй раз, — раздражённо бросила Оля. Эта была обида маленькой девочки — она, прекрасно понимая, как это глупо, всё же не могла не злиться на эту женщину, пусть не нарочно, но отобравшую отца у неё и мужа у её матери. — Я хорошо знаю твоего отца — этого достаточно, — грустно улыбнулась Элла. — Знаешь, я ведь давно хотела позвать тебя в гости — да всё не решалась. Мне есть что сказать… Оля, недолго поколебавшись, согласилась — ей неинтересно было слушать чьи-то рассказы, но очень хотелось узнать, как и где жил отец с этой женщиной. В квартире сильно пахло лекарствами — это был старый, въевшийся уже, похоже, намертво запах. — Он умирал здесь, — сказала Элла, вешая шубку на крючок. — Последние дни были адом — он не узнавал никого, и только в конце… Впрочем, я пойду поставлю чайник, — осеклась она и быстро засеменила куда-то вглубь квартиры. Квартира была большой и роскошной. Оля одну за другой проходила богато обставленные комнаты, равнодушно оглядывая осколки чужой жизни… Это было ещё одно кладбище — кладбище несбывшихся надежд, не прожитых моментов, не состоявшихся улыбок… В просторном зале на полу сидели, расчёсывая большую куклу, две девочки-близняшки — Оля невольно застыла на месте, глядя на них. Это была часть её отца, маленькая часть её самой — две маленькие принцессы, такие одинокие среди окружающего их великолепия… — Оля, идите пить чай! — крикнула Элла откуда-то издалека. Девочки резко подняли головы, с интересом посмотрели на Олю — в их маленьких глазках было удивление, смешанное со страхом — и у Оли вдруг болезненно сжалось сердце от мысли, что довелось пережить этим детям за последнее время… — Он очень мучился? — спросила Оля, отхлёбывая слишком горький и невкусный чай. Элла лишь сильнее охватила свою чашку. — В последние недели он практически ничего уже не видел и не слышал — находил меня наощупь, брал за руку и держал так долго-долго, словно вся его жизнь была в одной моей руке, — она улыбнулась краешком губ, глядя куда-то вдаль. — Вы были с ним счастливы, — и только сейчас, сказав эту фразу, Оля поняла, что это действительно так — отец был счастлив здесь, в этом дворце, с красавицей-женой и маленькими дочурками. Был счастлив до последней своей минуты. — У нас была любовь, работа, жильё и двое детей, — пожала плечами Элла. — У нас было всё, чтобы быть счастливыми — но жизнь решила иначе… Мы два года боролись, и улучшения стали заметными, а потом… потом он отказался бороться, Оля, — она оставила чашку и заглянула девушке прямо в глаза. Где-то за стеной девочки ругались, отбирая друг у друга пластмассовую розовую расчёску, шумел и гудел за окном город, кто-то рождался и кто-то умирал… Для Оли мир сжался до маленькой кухни и убитой горем женщины, которая рассказывала о последних минутах её отца. — Девочки были в садике, а я относила грязные тарелки в посудомойку. Такая, знаете, удобная вещь, когда нужно ухаживать за двумя детьми и умирающим мужем… — она подробно описывала каждую деталь, словно оттягивая переход к главному. — А когда я вернулась — он взял меня за руку и долго гладил мои пальцы — так нежно, будто мы вернулись на десять лет назад и только начали встречаться… Его последние слова были обращены к тебе, Оля — он смотрел на меня и гладил мои руки, но перед ним стояла ты. И я хотела… — женщина судорожно вдохнула и украдкой стёрла слезу. — Я хотела, чтоб ты знала, что он умер, прося у тебя прощения. Он любил тебя, девочка — до последней минуты любил… Оля сидела, тупо разглядывая собственные руки. В ней не было слёз — была лишь бесконечная жалость по словам, которые никогда уже не скажет отцу, по словам, которых никогда не услышит от него… Детские голоски внезапно оказались совсем рядом, она словно сквозь туман услышала слова Эллы: — Девочки, это ваша сестра. Это папина дочка. И тут же четыре детские ручонки охватили её за шею и крепко прижали к себе. В них было столько любви, столько детской непосредственности… — Папа улетел на небо? — просто спросила девочка, которую отличала родинка над верхней губой. — Улетел, — не задумываясь, ответила Оля. — Но он всегда будет смотреть сверху и охранять вас. Девочек вполне удовлетворило это объяснение, и в следующие несколько часов они, тут же потеряв к новой родственнице интерес, провели за привычными играми и спорами. — Спасибо вам, — уже на пороге искренне сказала девушка Элле. — За что? — удивилась та. — За папу… За девочек… За то, что вы смогли создать настоящую семью. И за то, что вы оказались мудрее его, — просто ответила Оля.