Сделай мне монтаж

Богдан уже минут 10 рассматривал потолок. Сейчас, при свете дня, он был голубым, светло-графитовым, нежно-розовым и бледно-желтым, как предрассветное небо. А ночью картина была совершенно другой. Потрясающей, затягивающей. Черное небо с россыпью звезд, с закручивающимся посередине смерчем млечного пути. ЗD эффект, все дела. Неизбалованный стажёр никогда раньше не видел такой красоты. Большие часы на стене показывали 11.15 утра, но спать не хотелось. Ничего не хотелось. Было лениво и пусто. Интересно, какой сегодня день недели? Богдан боялся прислушиваться к себе, даже с целью провести ревизию целостности организма. Девиз трех ебаных суток - "не думать, терпеть" остался для него неизменен. Поэтому он бездумно лежал, пялясь в потолок, и воспроизводя в мозгу только одну картинку – то приближающееся, то отдаляющееся сумасшедше красивое звездное ночное небо. Парень так увлекся, что начисто не услышал шагов. Наверное, ему не удалось сохранить лицо, что-то крамольное промелькнуло на нем, потому что Мучитель, внезапно выросший рядом с изголовьем с подносом в руках, скривился и поджал губы. Он серьезно полагал, что жертва будет скакать от радости? Томно потягиваться? Заигрывающе улыбаться? Придурок, чего не так-то опять? Впрочем, Вышецев тут же справился с собой и вновь стал привычно-холодным. Кусок айсберга, а не человек, ей Богу. - Что ты пьешь с утра? Чай, кофе, молоко? И ешь? Тут есть круассаны, тосты, сыр, ветчина, творог с ягодами, мед. Устроит? Богдан распахнул глаза на всю ширь. Это что же, забота о питомце? Да, скорее всего. Пытаться разобрать поведение начальника – совсем уж непосильный труд для его бедной головы. Как-нибудь потом, а лучше никогда. - Годится, - ответ получился каркающим, а с горлом-то что, вроде не пользовался им? - Ясно. Садись. Точно, как собачке. Богдан решил, что надо быстрее начинать применять отработанный за ночь механизмом общения с Вышецевым – выполнять с точностью до миллиметра и звука команды, молчать, не анализировать - и честно попытался сесть, как было велено, но не смог. Совсем. Тело отказывалось работать. Странно, резкой боли не было, разве что тянуло там, где у человека не должно болеть по определению. Но мышцы не слушались, не желая поддерживать хозяина в нелегком труде вертикального нахождения в пространстве. Понаблюдав пару минут безуспешную борьбу стажёра с бренным телом, Вышецев не придумал ничего лучше, чем поставить поднос на прикроватную тумбочку и подхватить того подмышками. И случился пиздец. Для Богдана. Телесный контакт не был омерзительным, нет, и стыдным не был. Все было гораздо хуже. Он, как стоп-кран, спровоцировал в памяти воспоминания о том, что было несколько часов назад на этой постели. Его ноги, задранные за уши, вздернутая на полметра над кроватью раскрытая, хлюпающая задница, стискивающие черный шелк белые пальцы и лицо Мучителя – страшное, почерневшее, со вздувшимися венами и полыхающими нечеловеческим, сатанинским огнем глазами – все это калейдоскопом завертелось перед бедным стажёром, вводя чуть ли не в бессознательное состояние. - Эй, ты чего? – голос Вышецева дрогнул на децибел, но тут же выправился. – У тебя что-то болит, говори сразу? Я осмотрел тебя, смазал – ничего не должно беспокоить. А сам не отодвинулся нисколько, все также прижимая заиндевевшее тельце почти вплотную и смотря прямо внутрь чертовыми глазюками. - Ээээ, - попытался выиграть время Богдан, ибо ни сил, ни места для маневра не было, еще это «осмотрел и смазал» остатки самообладания вышибли. – Все нормально. Сижу. Отпустите. Мучитель тут же разжал руки, убрав с лица тень раздражения. Правильно, сейчас у них не сессия, нечего тут связку "господин - его сучка" отрабатывать. Богдан очень надеялся, что этот хрен уберется из комнаты, дав спокойно пожрать. Не тут-то было. Мучитель деловито подоткнул подушку, расправил простынь, поставил щедро напичканный едой поднос на ноги парню и, внимание, уселся рядом. И все это с видом заботливого доктора. Прямо веяло от него: чуть что не так пойдет, вкачу, мол, 10 кубиков успокоительного. Тяжело вздохнув, под немигающим взглядом, Богдан принялся за завтрак. Отпил кофе, густой и вкусный, зацепил ложку творога, уммм, сладкий какой, как он любит, надломил кусочек сыра. Потихоньку разъелся, стало отпускать, и он потерял бдительность. Собрав сиротский бутербродик – из сыра и ветчины и тут же затолкав половину в рот, Богдан вдруг услышал сдавленный, посторонний звук. Бляяя, он же ест под взглядом извращенца! Страшно представить, что тот успел навоображать себе на месте бутерброда. Стажёр предсказуемо зашелся в кашле. Его тут же дернули вперед, на спину легла большая, горячая ладонь. Несильно похлопала несколько раз, рассылая по телу неуместное тепло. Текли минуты. Уж и кашель прошел, и не было нужды приводить в чувство горе-едока, только никто из них не вернулся в исходное положение. Рука - почему, Господи, руки у него такие огромные и огненные - не хлопала больше, а гладила круговыми движениями. Ласкала. И Богдан замер под ней, против всех законов морали и физики, расслабляясь, получая запретное наслаждение. Последний шанс прекратить это, взять себя в руки – был безжалостно просран в ту секунду, когда парень вскинул затравленный взгляд вверх. Его целиком, без права отыграть и исправить, захватили глаза напротив. Полностью черные, жгучие, с крутой примесью жажды и подавляющего волю приказа. За доли секунды поднос между ними исчез, простынь полетела с бедер, а Богдан, оглушенный и загипнотизированный, оказался собственнически прижатым к большому, твердокаменному телу. Ладонь широко скользнула в растрепанную шевелюру, стискивая пряди, не давая двинуть головой. Другая рука уверенно обвила талию, закинув перед этим вдруг задрожавшую ногу на колени Мучителя. "Как в капкане": щелкнуло в голове Богдана. И это была крайняя связная мысль, потому что уже в следующую секунду его рта сильно и смело коснулся чужой язык. Богдан любил целоваться. Пожалуй, это была самая классная и заводящая часть секса для него. По нему, так целоваться можно было часами. Вторая его девчонка - Оксанка, с которой были самые долгие и самые крепкие отношения, тоже уважала это дело. Практиковались они много, и Богдан был уверен в собственном мастерстве. А еще Оксанка была восторженной любительницей женских романов. До сих пор в квартирке Золотарёва стояла коробка с тремя десятками потрепанных покет-буков, в которых описывались всевозможные, забавные до икоты, способы соблазнения мужчины, сцены любовного соития и прочие бабские сопли. Оксанка, мало того, что сама зачитывала до дыр этот бред, так еще и Богдану цитировала особенно горяченькие, на ее вкус, отрывки. Как правило, не вызывающие ничего, кроме дикого ржача. Лишь одно оставило след в его голове – почти в каждом романе огромное значение придавалось первому поцелую между героями. Это описывалось по-разному. Но каждый раз очень изобретательно. И тебе атомный взрыв, и расколотая вселенная, и жизнь, разделенная на до и после. Сопровождался поцелуй обязательно либо остановкой сердца, либо спертым кем-то дыханием, и да, в одном случае даже отказывающими конечностями. В реальной жизни это действительно казалось плодом увлекающегося воображения. Ничего подобного Богдан, даже будучи обладателем созданных для поцелуев губ, не испытывал. Признать, что только сейчас, с мужиком и садистом, он понял, что слезливые авторы имеют в виду – было все равно, что принять решение немедля поменять пол. Никогда бы не признал ничего подобного! Это тело само, отключив голову, двигается. Оно настроено! Оно знает, что нужно делать: отвечать при любом раскладе, выполнять договоренности. Не сразу, не в первые секунды Богдан осознал, что ему нравится. Да и осознал ли? Верный себе, он ничего не анализировал и не сравнивал. Ему просто было хорошо. Просто очень приятно. Вкусно как-то что ли, не наелся, наверное. Удивительно, но даже отголосок мысли не маякнул: прекратить. Целовавшие его губы были удивительно разными. То упругими до жесткости, то непозволительно нежными, то остро кусачими, то тягуче-сладкими. Возможно, этот контраст и был причиной окончательного помешательства Богдана. Только сейчас в этой комнате, на этой кровати не осталось и следа от правильного, уверенного в себе и воспитанного молодого человека. Он постанывал и извивался, подставлялся и дразнил, мечтая Бог знает, о чем. Требуя, умоляя. Наверное, да что там, совершенно точно – он бы напросился, но тут вытягивающие душу губы освободили готовый на все рот стажёра. Богдан получил возможность перевести дух, как-то восстановить баланс сил в ситуации. Собственно, все, что удалось – это перевести дух. Сильные, жаркие ласки моментально возобновились, теперь им подверглись дрожащая шея, заалевшие мочки маленьких ушей, четко проступающие ключицы и впадинка между ними. Видимо, у стажёра была какая-то уникальная связь губ с мозгом, аномалия не иначе, потому что, как только их отпустили, припухшие и слегка саднящие, он резко включился в реальность и почувствовал еще массу всего, чего не стоило. Широкие ладони, оглаживающие бока, и, блин, ноги, удобно заброшенные за спину извращенца – это бы полбеды, а все тело Мучителя не хотите. Тяжелое, горячее, очень мужское, тут уж без вариантов, ибо то, что уверенно тыкалось в промежность Богдана – не оставляло сомнений насчет половой принадлежности партнера. Э, погодите-ка, а у него-то самого чего стоит! Капец!!! Как так случилось?! Вчера же все было в порядке. Никакой эрекции. Ну, почти. В конце сорвался только. Невозможно же было избежать этого, когда тебе так умело и уверенно дрочат. Чертовы поцелуи! Чертов чувствительный рот! Как сучку обработали. Тряпка! Богдан попытался реабилитироваться в собственных глазах и выползти из-под навалившегося на него Мучителя, но напоролся на немигающий иолитовый взгляд. Чего они такие яркие? Они же просто темные у него, холодные, Богдан прекрасно помнил. И чего он высматривает в ответном сером, как вечернее осеннее небо, взгляде? Нет там ничего и быть не может! - Куда-то собрался? – голос Вышецева заметно хрипел. - В ту комнату? Я мог бы еще поспать, но если Вы настаиваете, я готов продолжать. - Похвально. Поэтому получишь награду. С непривычки надо, чтобы мои отметины на тебе зажили получше. Сегодня мы как следует отработаем пункт девять. Девять… девять, совсем из головы вылетело, что там. Наверняка, судя по прошлой ночи, очередные извращения…. Мама! Вспомнил. Вот, говно! «Сабмиссив обязуется заниматься сексом с доминантом в любой форме и любой позе, которые предложит доминант»…. Кажется так, да? Прекрасно! И что-то еще из серии: без возражений и с энтузиазмом. Нет! Зачем ему просто секс, неинтересно же должно быть?! - Я хорошо себя чувствую – ничего не болит. Только душ приму и все, как новенький буду, - Богдан был готов умолять, только бы слезть с этой адски-черной кровати. Леон рассматривал стажёра абсолютно непроницаемыми глазами. Но рук не убирал, лишь едва отстранился – между их носами было от силы сантиметров 10. И у Богдана возникло четкое ощущение, что он видит перед собой быстро перевоплощающегося из человека монстра. - Душ не нужен. Меня устраивает твой естественный запах. - А комната, которую Вы мне выделили? Может быть, я пойду туда, посплю немного, и Вы передумаете? - Должен ли я это воспринимать, как твое уклонение от исполнения договора? - Нет же, я просто …. - Богдан, ты боишься? - Еще чего! Не люблю нежности телячьи, я – парень, давайте по-жесткому, выдержу. - Уверен, что выдержишь. Вот только здесь все решаю я. А ты даже трети того, что я наметил по девятому пункту – не выполнил пока. У тебя отпуск, не забыл? Успеешь отоспаться. Будто у него был выбор. Будто он смог бы убедить эту ледяную черную глыбу отыграть назад. И чего ему приспичило карамель разводить? Так. Собрался! Отключил голову! Не забыл вовремя расслабляться! Погнали. Богдан зажмурил глаза и сам сократил ничтожный дециметр между ними. Лизнул шершавый, как наждачка-нулевка, подбородок. Ему не дали ни отпрянуть, ни сделать еще что-нибудь. Видимо, щенячий порыв сошел за согласие. Больше намеков на нежность не было. Вообще! Его мяли, кусали и украшали будущими синяками от засосов, как если бы парень решил сделать сине-черную татуировку по всему телу. Гнули и скручивали, переворачивали и подкидывали, будто готовили в воздушные гимнасты. Богдан привычно не думал о том, что испытывает. Правда, именно это и сосредотачивало на происходящем, помогало чувствовать себя нереально хорошо. Никогда ему не доводилось быть объектом такой животной страсти, никогда он не ощущал себя пушинкой, которую кидает туда-сюда шквальный ветер. Горячий, черный смерч. Внутри растекшихся мозгов стажёра проскакивала лишь одна связная мысль – не забыть расслабиться, когда в него засунут член. Он так сосредоточился на этой важной части своей работы, что не удержал тонкого, сорванного вскрика, когда вдруг, каким-то непостижимым образом его собственный член, обычный, привычный, не особенно тонкой душевной организации, обернул мокрый язык. И сразу в дело вступил умелый рот. А потом горло. А потом Богдан начал кричать. Минет ему делали, да. Несколько раз было. Но здесь и сейчас это был не минет. Это был пиздец. Разве может от ласки языком и посасываний так выкручивать тело?! Так корежить, ломать, без права восстановления. И долго, ужасно долго. Обычный оргазм для Богдана длился секунды, но не часы же, не годы. Что ж, то и требовалось доказать. Теперь он на все готов. Расслаблен от и до. Трахай не хочу. Он лежал бесформенной, мокрой субстанцией на постели. Один почему-то. Куда делся это … как его? Этот пришел издалека с белой махровой хренью в руках, влажной и теплой. Мммм, как приятно. Парня обтерли удивительно заботливые руки. А вот это зря, тут же в сон потянуло. - Не отрубайся, даже не рассчитывай. Ты усвоил урок? - В смысле? – сонливость, как рукой сняло. - Я жду того же. Ебать. Вот он попал! И как себя заставить? Взять в рот … брррр. Нет, он не справится. - Я не уверен, что смогу…. - Уверен, что сможешь, и выбора нет у тебя. Вперед. Мучитель неотвратимо развалился на черном шелке, раскинув длинные мощные ноги в стороны - освободил место для жертвы - и застыл в ожидании исполнения приговора. "Эх, почему я такой невезучий!", - горько вздохнул про себя Богдан, жалея свою несчастную долю изо всех сил. Спасения не было, но кто же радостно бежит под эшафот?! Тянул время, как мог, ага. Вот, все-таки странно и несправедливо для женской половины человечества, что такой выдающийся мужик – гей. Богдан разглядывал мускулистое, голое тело, покрытое черными волосками на груди и ногах, плечи аршинные, торс атлета, каменные бедра. Воистину атлант, решивший прикорнуть после обеда. Ага, белкового, блин. Картинка могла бы быть вполне миролюбивой и эстетически прекрасной, даже для напуганного стажёра, если бы не то, что торчало из черного гнездышка волос между бедер. Это и членом не назовешь, это, бля, фаллос, как минимум. Тяжелый, с крупной багровой головкой, увитый венами, подрагивающий. Огромный! Чего с ним делать-то?! Разве что на ручках покачать! Вышецев не двигался, не подгонял, не проявлял нетерпения, не смотря на очевидное и убивающее все надежды Богдана, возбуждение. Он, казалось, задремал. Может, и обойдется? Стажёр и вправду на автомате двинулся совсем в противоположную от Мучителя сторону. Тот тут же очнулся и не замедлил упереть в бедолагу непроницаемый взгляд. И вновь промолчал. Тяжко вздохнув теперь в реале, понимая, что чем дольше оттягивает, тем меньше сил для неизбежного остается, Богдан пополз в раскинутый специально для него силок между ног Мучителя. Устроился, поерзал, еще повздыхал, прикидывая как половчее справиться с монстром маленьким, в смысле, немаленьким. - Это не казнь, - голос был, как сталь, довел, видать, своей нерешительностью. Вот ведь экстрасенс херов, мысли читает прямо. - Я никогда ничего такого не делал. Простите. - Еще бы ты делал. Открой рот пошире, высунь язык, лижи, втягивай в себя, соси, помни про зубы. Твоя задача – чтобы я кончил. Усек? - Усек, - в тысячный раз вздохнул Богдан. – А…? - Проглотишь. Богдан на несколько мгновений в очередной раз завис, ничего не мог с этим поделать. Богатейшее воображение тут же развернулось во всю свою ширь, выдав парню собственное лицо, улитое белыми потеками. Глотать?! Да он издевается! Да, он издевается. - Ладно, сделаем это. Он слишком резко подался вперед, зажмурив глаза при этом, и потерял равновесие. Удачно так потерял, приземлившись покрасневшим вмиг лицом точно в мошонку Мучителя. Под стать фаллосу, крупную и налитую. Богдана тут же со всех сторон окутал мужской терпкий запах. Блин, даже запах у него - подавляющий волю. Надо признать, противного ничего не было, аромат был густым, но приемлемым, кожа под губами – тонкой, горячей и очень необычной на ощупь. Что ж с нее и начнем, чтоб не струсить окончательно. Языком тут надо, говорил Мучитель. Ок, языком, так языком. Смешно, но Богдан увлекся с первых же секунд. Оказалось, если воспринимать мужские причиндалы отдельно от мужчины и особенно представлять на их месте… кстати, а что тут можно представить, пусть будет абрикос… дело вполне себе спорится. И даже приносит удовольствие. Да, именно его стал ощущать стажёр буквально сразу после того, как прошелся языком несколько кругов по нежной кожице, туго натянутой на крупные яички. Мммм. А если попробовать всосать одно в рот? По большому телу прошла ощутимая дрожь. Ага. Так мы, может, и до главного не дойдем! Ура! Богдан полностью отключил голову. Он делал все, что перечислил Мучитель и даже больше. Беда в том, что ему понравилось. Все, что делал – понравилось. Только не сознавал он на этот момент, что это беда. Да и что нравится – тоже. Подгоняя себя, стажёр стремительно осваивал языком, губами, ртом и руками интимные территории своего начальника. Очередь члена, конечно, пришла. Выдержка у Мучителя была что надо, а может, что скорей всего, неумелость Богдана так действовала – но к концу процесс и не думал двигаться. В смысле, никто кончать не собирался. И даже не в этом дело. Богдан сам, лично, даже на пару секунд не притормозил! Он больше не сомневался и не думал, просто делал, что хочется. А хотелось почему-то всего. И в какой-то момент, наверняка потом этот момент будет признан самым стремным в жизни, парень с удовольствием принялся сосать огромный, толстый мужской член. Предварительно, с не меньшим ажиотажем облизанный, изученный до каждой венки и неоднократно взвешенный в руке. Насосавшись вволю, втянул глубоко внутрь лишь из упрямства и спортивного интереса: сколько же в него влезет этой пышущей здоровьем и силой плоти. И тут бы пожалеть, потому что Вышецев будто только и ждал этого движения. Завибрировал весь, подорвался из лежачего положения, за волосы схватил пребольно и как давай загонять свой поршень в глотку. Да и пожалеть, и испугаться было вполне уместно. Правда, ничего такого Богдан не чувствовал. Ему и это понравилось. Даже больше, чем сосать. Он расслабил максимально горло, весь обмяк и впал в легкий транс, видимо, кислорода совсем мало в легких осталось, но возражать и не думал. Вот и еще одну аномалию в себе нашел походу. Какой нормальный мужик будет тащиться от заполняющего полностью рот и гортань члена? Правильно, мало таких. А ему вроде бы и недостаточно даже было. Можно было бы и посильнее, пожестче. Еще… еще… еще…. Это в голове так стучит? Может, у него кровоизлияние в мозг? Шум в ушах полностью заполнил эфир, перекликаясь с хриплыми, нечеловеческими стонами начальника, горячая плоть во рту запульсировала и выдала целенаправленно в горло жидкую лаву. Даже усилий не пришлось прилагать, чтобы сглотнуть, само проскочило. Богдана освободили сразу от всего. И от рук, и от разве что не дымящегося члена, который и не опал почти. И парень упал на кровать в полубессознательном состоянии. Он что, не дышал что ли почти? Молодец! Умница просто! Интересно, голубой орден за такое положен? - С дебютом. На троечку потянет. Богдан прикинулся столбиком кровати. В данной ситуации нужно ведь радоваться невысокой оценке труда? Чего же так обидно, что не получил пятерку? Если это всего лишь комплекс отличника – это ладно, но Богдана очень смущало неуместное желание угодить Вышецеву. Откуда оно-то взялось? Удовлетворил, заставил кончить и все. Больше ничего не должно тревожить! Так, стоп-кран. Мозги включать еще рано, а с тела спроса нет. Ну, понравилось делать минет, бывает. Он, вообще, в жестком стрессе, спасается, как может. В удовольствии. - Что ж. Будем осваивать другие формы. Может, там результат будет лучше. Ебать! Отдохнуть-то ему дадут сегодня? Нет, не дали. А ебать взялись безостановочно, ага. Богдан не успел придумать ничего спасительного для себя, отсрочить, даже в туалет сгонять – его подхватили крепкие руки, не вырваться, перевернули, распяли и вздернули вверх задницу, ставя в коленно-локтевую. Ужас состоял в том, что это был белый день. Мозг, хоть и в спящем режиме, но фиксировал, сука, все. И сбитый шелк простыней, и унизительнейшую позу из всех возможных, и холодную вязкость какой-то пакости, размазываемой Мучителем по сжимающейся от перспектив дырке. Богдан так стиснул зубы, так напряг все внутренние резервы, что пропустил краткий миг нежности от своего Мучителя. Тот отчего-то затормозил, наглаживая испуганное колечко дрожащими пальцами. Секундная заминка, и парень вскрикнул от того, что в анус толкнулись, резко, на всю длину. Правда, лишь пальцем. Захватчик и не думал дать привыкнуть жертве. Сразу начал осваиваться, тыкать везде, искать что-то. Позвал на помощь друга, вдвоем пошарили. И третьего. Богдан уже не кричал, стонал высоко. Это было больно. Очень. Невыносимо. Почему вчера боли не было?! И минуты не прошло, как внутри все занялось огнем, и он прилагал просто неимоверные усилия, чтобы не начать просить вынуть и оставить его в покое. События развивались стремительно, это, видимо, была манера Вышецева. Пальцы исчезли, их место стало занимать кое-что побольше. Медленно, конечно, но ни фига это не спасало от все нарастающей боли. Бля, да когда кончится этот хер долбанный. Полчаса вставляет уже! Теперь, когда Богдан прекрасно изучил агрегат Мучителя, расслабиться совершенно не получалось. Такое невозможно принять в себя легко, это пару месяцев очко разрабатывать надо. Кому важно чужое горе? Правильно, никому. Член достиг-таки нужной глубины погружения и взялся активно таранить зад стажёра. Без устали, без передышки. Боль полностью поглотила Богдана. Ничего кроме боли…. Ничего…. А, погодите-ка, это что еще? Неожиданно, к боли, сотрясающей все внутри, примешалось еще что-то, едва уловимое, не способное еще переключить тумблер в сторону удовольствия. И все, же, это сосущее ощущение странно привлекло измученное сознание мальчишки. Будто что-то внутри защипывалось, ритмично так, аккуратно, и от этих защипов по нервам пробегали легкие искорки. С каждым мгновением искорки разгорались все ярче, их становилось все больше и больше. Боль не отступила, нет, и не притупилась, она стала затягивающе приятной, словно оттенив это другое, неуместное ощущение. Богдан решил, что будет радоваться. Потом, на досуге, после всего этого ужаса, можно попытаться найти себе оправдание или самоубиться, а сейчас, чтобы выдержать – нужно подстраиваться. Искать способы дотерпеть. В его ситуации получить кайф от анального секса – это выход. Да и не было в этом происшествии ничего сверхъестественного, Мучитель всего лишь нащупал пресловутую простату, а дальше уже тело стандартно реагировало на стимуляцию нервных окончаний. Никакого волшебства! Что ж, помирать, так с оркестром, поэтому Богдан на сей час простил и отпустил себя, прогнул поясницу, выставил задницу еще выше, покрутил ею по кругу, пытаясь направить долото аккурат в нужное место. Иииии… воооот, онооооо. Оёёёё-ёй! Стажёр завсхлипывал и заскулил, не контролируя себя. - Дрочи себе! Мама, это кто сказал?! Голос был ужасным, из преисподней, как пить дать. Повинуясь, Богдан вцепился в свой полузаинтересованный член. И стало совсем хорошо. Да, ладно, стало офигенно! Сзади прицельным попаданием долбился крейцмейсель, шею жестко припечатывала грубая ладонь, вторая грабля стальным захватом сдерживала разрывающуюся грудную клетку. Балансируя на одной руке и подвывая, Богдан кончил так, как никогда в жизни. Анализируй, не анализируй, факт, так сказать, на простыне. Вышецев не отстал ни на полкорпуса. Кончил, сволочь такая, внутрь. Там сразу все так волшебно захлюпало. Прелесть. Можно ли упасть еще ниже?! Оказалось, вполне можно. Дьявол и не думал растягивать пытки. Между позой наездника и позой сбоку, Богдан взмолился о перерыве. Ему, на удивление, тут же вняли, от пуза накормили вкуснейшим, ароматным жарким с бараниной, картошкой и перцем, правда, снова в кровати, потом на руках отнесли в туалет. Две минуты на уединение и вновь Богдан оказался в крепких объятиях. И это ладно, на фиг, когда еще на руках поносят. В ванной, огромной, в размер всей квартирки Богдана, душ парню не позволили принять, моментально затолкали в джакузи, в снежную хрустящую шапку вкусной пены. Вместе с чужим, громадным телом в качестве бонуса. Нигде, блин, покоя нет. Стажёр попробовал прикинуться придонной рыбкой, но его выловили, затащили на колени и снова натянули на стоящий колом член. Он опадет у него сегодня, в конце концов? К ночи на теле Богдана не осталось живого места. Кажется, все оно опухло от щипков и засосов, губы онемели и запеклись, горло охрипло, дырочка саднила невероятно и совсем не закрывалась, как ни старался. Одно можно было констатировать: курс подготовки юного голубка завершен блестяще. Дух теперь располагал ценными сведениями о тонкостях минета, был проинструктирован об особенностях отклячивания собственной задницы для наиболее удобной обработки, подробно изучил набор часто встречающихся поз. Когда небо над головой зажглось млечным путем, Богдан, наконец, подумал, что, наверное, он выдержал. Самое страшное позади. После такого, хоть кнут - влегкую. Конечно, сраный экстрасенс, имеющий на данный момент статус его ебаря, тут же считал мысли парня и не замедлил швырнуть бедолагу на новый круг ада. Очередной, миллионный по счету акт был разрушающе, непотребно чувственным. Они оба устали, немудрено 12 часов кряду трахаться, поэтому сил провернуть что-то экстравагантное не было. Богдана просто банально придавили всем весом к потрепанной кровати, ноги убрали на талию, слабые руки закинули на шею, губы захватили в плен. Мучитель двигался мучительно медленно, но так же беспощадно, как до этого. Натертая простата теперь абсолютно точно идентифицировалась и отдавалась мягкими импульсами прямо в член и голову Богдана. А тут губы еще проклятые. Короче, непреодолимый клубок, не вырваться. Хотя кому он врет, вырваться…. Пусть не кончается это, пусть не кончает…. Увлеченный выполнением обязанностей, Богдан слушал весь этот сумасшедший день только себя. Точно знал, что стонал, скулил и просил еще, слава Богу, хватило выдержки не назвать Мучителя по имени. Получал ли Вышецев удовольствие с ним? Ну, мегачлен его стоял, как литой, кончал он исправно, что еще…. А, стонал, подлюка, время от времени и отдавал хриплым голосом команды. Свое изврат точно получил, тут без вопросов. Сейчас, когда измотанный организм уже не мог полноценно напрягаться и пытаться выжить в невыносимых условиях, Богдан внезапно услышал Мучителя. И возрадовался, что раньше такую реакцию на себя не отфиксировал. С Вышецевым происходило что-то дикое. Может, тоже вымотался и отпустил себя, может, поза была из его любимых, только Мучитель не просто стонал, он утробно, жутковато рычал прямо в терзаемые им губы, подминая все сильнее и сильнее безвольное тело. Прошло сто тысяч лет, и Богдан стал засыпать, едва только кончил жалкими капельками. Даже туша сверху не мешала. Но и не дремала, а вновь не давала поспать по-людски. Причина для несостоявшегося сна была постыдной до безумия. Его сведенные, не способные больше никогда к движению ноги вдруг резко задрали высоко вверх, а истерзанного, растраханного отверстия коснулся теплый язык. Если бы Богдан был способен еще краснеть, смущаться и вырываться – о, он бы не упустил своего шанса. И так бы никогда и не узнал, как это классно, когда тебе лижут натруженную задницу. Вышецев был мастером и в этом. Стажёра больше не истязали, не брали жестоко, с напором и свирепостью. Все, что оставалось Богдану, это млеть под глубоко интимной лаской, потому что это была именно ласка. Благодарная и извиняющаяся. Его дырочку нежили и деликатно посасывали, легко обводили языком и едва-едва робким пальцем. Бесконечно. Долго парень не смог продержаться. В самом центре бывшего натурала Золотарёва созрел жутко некомфортный узел: вдруг именно сейчас, в эту минуту захотелось, и зареветь белугой, и заорать, и сдохнуть. Он вывернулся из-под наглого языка, оборвав испепеляющий контакт, и свернулся эмбрионом на самом краю загаженного траходрома. Тело сотрясали рыдания, а сердце, о наличии которого благополучно забыл, разрывалось. Не будет ему прощения, никогда ни от кого не будет. </center>