Сделай мне монтаж

Дорогие, простите, что пропала. Это было реально непросто для меня. Глава выходила по капле из головы, в виде образов. Мне полегчало. А вот вам – читателям может стать тяжко. Но это все именно так жило во мне. Прошу прощения за натуральность. Впечатлительным предлагаю не читать эту главу, а дождаться окончания. Всегда проще, когда знаешь конец. Люблю вас! *********************************************************** Страх пришел сразу. Его было так много: в каждой мышце, в каждой клетке мозга, что в первые, слепые минуты Леон Вышецев, всегда четко понимающий, что он делает и куда идет, не знал, как их пережить. Тупо передышать, чтоб сердце не остановилось. Хватая воздух почерневшими губами, Леон вновь набрал номер Славки. - Подробно рассказывай. - Я не знаю, как это вышло, - затрясся парень, и вибрация ощутимо отдалась в голос. – Я не хотел, правда. - Ты причем? - Богдан, он… ну, вообщем…. - Слава, не трать мое время! Живо всю информацию! - Я сказал ему, что стучал про него для Вас! - Когда, где и что именно ты ему сказал? - Вчера. Мы закончили съемки, сели в машину, я не знаю, как так получилось, я пересрал, там страшно, там до усрачки страшно, я не хотел, честно, не хотел, но все вывалил ему. А он… он как выскочит, как побежит, парни за ним, кричат, орут. Он куда-то делся прямо на наших глазах! - Какого дьявола вы забыли в зоне военного конфликта? С хуя вас вообще пустили туда? Это невозможно просто по желанию, разрешения месяцами ждут, охрана до зубов должна быть! Славка заметно растерялся. В трубке раздавалось напряженное сопение и ритмичные всхлипы. Благодаря этому ритму, Леон начал думать. - С ним что-то происходило в последнее время. Как вернулся из Москвы, совсем другой стал. Тихий какой-то. Не болтал со мной, не рассказывал ничего про себя. И по скайпу не болтал. А вот на работе, как спятил. В самую жопу лез. То уличные разборки, то перестрелки мафиози, то наркопритоны. Про Сирию давно стал говорить, пару месяцев уже. Я всерьез не воспринимал. Не думал, что у него получится. А он как-то устроил эти съемки. Но там все гладко было! В смысле, ужас, конечно. Война, как в кино. Но с нами спецназовцы были, все по плану шло. Я не собирался ему ничего говорить, да и мы уже с Вами не работали. Просто… я таким виноватым перед ним себя чувствовал. И…. Я… я такой мудак, Леон Арнольдович. Нет, парень, это я мудак. Ты молодец, открылся перед ним, снял камень с души, хоть и со страху это сделал. А я столько раз получал возможность, мог изменить вообще все, и только еще дальше разводил нас в стороны. Какой на хер топ, мне кошку доверить нельзя! - Слав, ты не виноват. Успокойся. Я все решу. - Да как?! Это же Сирия! От одного названия в туалет хочется. Там же эти, головы отрезают, звери, нет людей. А Богдан, он же, как солнце, и правильный такой, на своем стоит, неперекочкать его. Он не сможет молчать, смирным быть. Они его…. - Слава! Заткнись. Выпей и спать ложись. Завтра поговорим. Истерящего, трясущегося Славку заткнуть получилось секундным рявком, да и телефон бросил тупо. Сил его успокаивать не было. Бред этот слушать. А себя как заткнуть? Как уговорить зверя внутри голову поднять и включить инстинкт? Жив ли? Господи, жив ли его малыш? Тишина была ответом. И ступор. Прострация. Навалились, как стадо иссушающих душу демонов. Леон будто враз забыл все, что отличает человека разумного. Даже навыки прямохождения пропали. Руки стали ватными, ноги тяжелыми, виски заломило, а в груди стремительно разрослась воронка, в которую, как в унитаз, принялся смывать любой намек, любой отголосок мысли, что Мальчишка может больше не дышать одним с ним воздухом. Нет! Нетнетнет! Не допущу этого! Как только в руки снова возьму, никогда больше не отпущу от себя, ни на шаг, ни на полшага! А он захочет ли? Наконец-то, Леон задумался о Богдане. Не о прекрасном теле Богдана, не о жарком сексе с ним, не о его подчинении и переделке. О человеке по имени Богдан Золотарёв. О маленьком, гордом, смелом человеке. Которого не смог уничтожить даже такой монстр, как Леон. Хотя, почему не смог, это же он виноват, что Богдан в конечном итоге оказался далеко от дома и на войне. Встать на место другого, проникнуться тем, чем живет человек, что ему важно. Что он выберет, если встанет перед выбором. Леону это было не интересно никогда. Он не считал себя знатоком, но и тратить время на то, чтобы понять поступки людей – как бы это могло ему пригодиться? Хотел ли он сломать Богдана? Да в мыслях не было! Леон был убежден, что Мальчишка не понимает, что хочет на самом деле – и себя в этой ситуации он считал проводником желаний парня. А что сам стал геем с ним, то есть, стопроцентно определился с ориентацией – только сейчас осознал. Ту первую ночь, самую жуткую, казалось тогда, Леон до последней секунды убил на то, чтобы привести себя в норму. Ответы на все вопросы, беспокоившие раньше и бездарно отданные на откуп судьбы, нашлись молниеносно. Что значит для него Богдан? Все. Весь мир. Что он значит для Богдана? Неважно. Он станет таким, каким будет нужен своему малышу. Равнодушен ли парень к нему? Нет! Пусть только тело его откликалось, но откликалось же, значит, и сердце, возможно, задето. Что, в таком случае, их связывает? Любовь. Двусторонняя, обоюдоострая, взаимная, потому что любовь может быть только такой, иначе это не она вовсе. Почему не замечал ее раньше? Потому что долбоеб! Какое будущее их ждет? Прекрасное. Совместное. Живое. Вот только разделить радость прозрения было не с кем. А после полученных ответов, сразу сменились все вопросы. Значит, работы предстоит много. Ты только дождись меня! Как хорошо, что ты такой упрямый! Не смей умирать! Я иду за тобой! ********************************************************* - Алё, Леон, ты че сидишь, как пень!? Надо же что-то делать, звонить куда-то, подключать всех…, - Макс Головин вопил уже четверть часа, пытаясь расшевелить черную гору с кодовым названием Вышецев. - Для начала сбавь ор. Я выслушал о себе достаточно в увертюре твоего выступления. - Я просто не понимаю, никогда не понимал тебя. Богдан же работал у нас когда-то, пусть и стажером, но ты его знал! Нельзя же быть такой скотиной бездушной. Спаси его, ты же все можешь! Это правда, Леон мог все. Утром, после той ночи, когда зареванный Славка сыграл роль детонатора, взорвавшего его никчемную жизнь, Леон был готов ехать в Алеппо. Хоть к дьяволу в котел прыгнуть был готов. Во всех смыслах готов, не только морально. Поднял своего личного финансиста на уши и велел снять охрененную сумму с трех своих счетов, в долларах. Оставалось заехать за сумкой и вперед. Параллельно, как только очнулись нейроны, запустил процессы сбора информации и обзвонил нескольких приличных людей. Очень приличных. Тут и ждал мощный удар в переносицу. Выяснилось, что прямо сейчас поехать за Богданом он не сможет. Только навредит парню. Надо подождать, пока его не выставят на торги. Деньги за жизнь. Кто первый? Леон трижды перепроверил эту невыносимую историю и убедился в ее реальности. Война в Сирии полыхала хрен знает сколько уже, люди пропадали там в массовом порядке. Не всех казнили, не сразу, вернее. Брали тайм-аут, чтобы сорвать куш. Так прошло шесть дней. 140 часов. 8400 минут. Каждая с зарубкой на сердце. Каждая еще больше утрамбовывала страх внутри. За него. Леон реально ощущал абсолютно все, что могло сейчас происходить с Богданом. После перезагрузки, он будто соединился с парнем на ментальном уровне в один комок чувств и нервов. И просто знал, что малыш держится, не смотря на неизвестность, физические страдания и неспособность вырваться. Пока держится! Хуже всего было то, что Леон остался совсем один. Зверь по-прежнему мертвой кучей лежал где-то на дне души. Без него существование превратилось из терпимого в невыносимое. Никто больше не скулил под ребрами, не повизгивал, не порыкивал. Оказалось, второе я – это то, что делает тебя наполненным. А Леон сейчас ощущал себя пустым домом, с распахнутыми настежь окнами, продуваемым всеми ветрами. Мерз все время, впадал в анабиоз и курил. До хуевой тучи стал курить. Все шесть проклятых дней ничего не происходило. Информаторы Леона в один голос твердили: слишком мало времени прошло, паниковать рано. Парень точно еще жив, глупо убивать его ради убийства. Леон и не паниковал. Он тупо умирал по капле, по зернышку. Отмирало что-то ценное внутри, что-то страшное и черное шло ему на замену. Если хоть волос упадет с головки его пацана, он все свои миллионы потратит на то, чтобы уебошить как можно больше игиловцев. Своими, сука, руками. И думал он об этом спокойно, хладнокровно. Да, так и будет. Ему казалось по жизни, что он умеет ждать. Много ситуаций было, которые научили: и терпеть, и отвлекаться, и занимать себя параллельными делами. Боевые искусства и тонкости ведения бизнеса еще сильнее подковали его в этом вопросе. Но сейчас стройная, привычная система координат рухнула. Перемешались приоритеты. На первое место вдруг вышли чувства, и взад возвращаться не планировали. А раз чувства, значит, включилось в игру и сердце, неожиданно оказавшееся обычным и нормальным, с двумя желудочками. Орган, нагло расширивший свои полномочия, беспрестанно сжимался, грозя остановиться. Ждать спокойно в таких адовых условиях никак не выходило. Конечно, в расшатанном состоянии Вышецев стал удобной и не сопротивляющейся жертвой Головина. Макс узнал о пропаже Богдана уже на следующий день. Славка спалил. Парня можно понять, вина кого угодно способна растерзать на раз. И теперь, никак не помогая, Макс только плел из нервов Леона замысловатые кружева. Давил на мозоль, коей сейчас было все тело и душа мужчины. Максим действительно обладал буйным воображением, а также активно следил за мировыми новостями, поэтому в панику впасть не замедлил. Ежедневно совал под нос ссылки на видео казней пленников, советовал, куда бежать и кому звонить. Пользы никакой, только хуже становилось. Варясь в собственном соку, считая лишь свой мир достойным внимания, Леон забыл совсем, какое впечатление его мальчик производил на окружающих, как его все любили. Сейчас он не ревновал Богдана. А был так горд им! И просто раздавлен пониманием, что своими руками загнал потрясающего мальчишку в ловушку, лишив бесконечно многих людей тепла его солнечной улыбки. Ладно, поубиваемся позже. Нельзя размякать, вестись на вопли Макса и давать тем самым слабину. Морду стеновым блоком и ждем, ждем, ждем и снова ждем. На седьмой день Леон узнал то, что едва не подвело его к черте, что окончательно стирает грань между добропорядочным человеком и чудовищем. Богдана не выставили на торги и, слава всем богам, не растерзали публично. Его не было в Сирии вообще. Куда же ты делся, малыш? ************************************************ Он собирался методично и спокойно. Внешне, во всяком случае, никто бы не сказал, что этот мужчина внутри разодран на лоскуты. Одежда – серая, неприметная, но очень хорошего качества, плотные и прочные штаны, куртка водонепроницаемая, рюкзак с личными вещами. Там, куда он едет, он станет другим человеком. Он и есть сейчас – другой. Способный голыми руками разорвать любого, кто встанет на пути. Готовый поменять веру и породниться с головорезами. Приготовившийся заглянуть в каждую безымянную могилу и забрать домой своего мальчика. Три месяца он искал. Кажется, небо с землей перевернул и смешал. Ничего. Следов Богдана не было нигде. Распутывая бесконечный клубок возможных вариантов и все еще отчаянно веря в то, что парень жив, Леон не опускал руки. Много денег ушло на то, чтобы просто получить информацию. Еще больше, чтобы вызволить из плена двух молодых мужчин, похожих по описанию на Золотарёва. Бледных, тощих, замученных, совсем мальчиков. С темными, каштановыми волосами. Не Богдана. Один был поляком, другой итальянцем. Оба работали когда-то журналистами. Один провел в плену месяц, другой – полтора. Слушая бедолаг, Леон стремительно терял надежду. Выжить там - было на грани человеческих возможностей. Даже спасенные, они оба уже могли считаться инвалидами, не способными к нормальной жизни. Его мальчик, стойкий оловянный солдатик, упрямый и бойкий, чувственный и страстный, как ему остаться в разуме и силе?! Леон верил в него, безгранично верил. Вот только страх к этому моменту вытеснил все мягкое и доброе, что еще оставалось внутри. Два дня назад люди Руслана, наконец, добыли информацию, более-менее рабочую. Парень, русский, молодой, темноволосый, журналист три с лишним месяца назад был перевезен от границы с Сирией, через Турцию, Азербайджан и, ебаный в рот, часть территории России в Ингушетию. Следы там терялись. Жалкие крупицы сведений и такие же жалкие свидетели – вот и все, что было у Леона на данный момент. Но это было много, просто до фига, как много. Он знал спинным, сука, мозгом, что это Богдан. Его малыш любимый. Это его протащили прямо под носом, чтобы спрятать за каким-то хреном в кавказских лесах. Очевидно, что он нужен с какой-то целью. Если столько сил на него потратили. И жив! Только, если принял условия или тянет время - жив. А вот, если нет…. Собираясь, Леон готовился ко всему. Он по-любому привезет пацана домой. Живым или мертвым. Потом уже ляжет рядом. Тогда, когда оба будут дома. Он ни с кем не попрощался. Никому не сказал, куда едет. С Максом не общался совсем, укрепив бывшего друга в твердой вере, что он – тварь и гнида. Не тратились ни в какую внутренние батареи на то, чтобы еще и дружеские отношения поддерживать. Удержать бы себя на этом свете. У них и состоялся-то еще всего один разговор, после которого Леон ушел в глухое подполье. Он все сказал! Пусть Макс думает, что ему удобно. - Ты так и не будешь его искать? - Макс, отъебись, у меня много дел. - Знаешь, я тогда на премии, подумал было, что ты любишь его. Простил тебя даже. Отдал его! Вот дурак. Своими руками тебе привел! Ты же трахнул его тогда? Банально трахнул. Это все, что тебе надо было от него. А я бы ветром задеть его не дал. - Это только слова. Ты – такой же, как я, Макс. Не приукрашивай, тебе не идет. - Мне плевать на то, что ты говоришь! Парень самого лучшего достоин. Я бы не обидел его никогда, он бы со мной довольным и счастливым был. Это из-за тебя он из страны сбежал! А я бы не прятал его, не стеснялся наших отношений. Герой! С ничего не меняющей сослагательной манерой речи. Да, всего этого Леон не дал своему малышу, даже не собирался. И за чудовищные ошибки эти уже жестоко расплачивается. Только не Макс, а он, вытянув все жилы, найдет Богдана и привезет домой. ********************************************************* Вчерашнюю ночь Леон потратил на то, чтобы убедить местных в своей лояльности. Вышел по интернету сначала на «зазывалу». История, рассказанная богачом, разочаровавшимся в собственном государстве и жизни вообще, видимо изрядно заинтересовала ту сторону, потому что ответ Леону пришел буквально через пару часов. На связь вышел кое-кто покрупнее маленькой пичужки на первом этапе вербовки. Еще три часа переговоров, надо отдать должное, парни работали с энтузиазмом и искренней верой в свое дело правое, и Леона «позвали домой». Вступительный взнос, место встречи, условия быта и обязанности – все было понятным и каким-то обыденным что ли. Неудивительно, что ряды бандформирований не оскудевают. Сборы почти закончились. Машина, больше похожая на катафалк, стояла под окнами. Черный джип, бронированный, напичканный техникой, просторный. А главное, имеющий секретное второе дно в багажнике – там ровными пачками лежали доллары, и покоилось до поры до времени оружие. Что его ждет там – он не думал. Старался отодвинуть поглубже в сознание и мысли о том, что надо спешить. Если Богдан жив – он уже точно на пределе сил, поэтому каждый день на счету. Но если поддаться слабости и запаниковать, вообще может все рухнуть. Ему должны поверить, принять за своего. Никто не должен догадаться об истинной цели Леона. И только тогда можно будет действовать. Все прошло гладко. До границы Леон добрался без проблем. Его встретил обычный уазик, разукрашенный защитными песочно-зелеными пятнами. После обмена позывными и пары звонков, тронулись в путь. Вслед за провожатыми Леон ехал долго, до тех пор, пока картинка за окном не сменилась с унылой серо-пыльной равнины на пожухлую зелень гористого леса. Они забрались высоко в горы, эти волшебные люди. Правда, Леон не рассчитывал встретить там людей, да и сам все человеческое дома оставил. Так и вышло. Жили бандиты не в палатках, конечно, но то, что предстало перед глазами – эдакий походный городок, построенный на века, заставлял думать, что сейчас не 21 век, а примерно середина 19. Грубо сколоченные из досок хибарки, кое-где холмики землянок, кострища. Мелькали и военизированные обыватели. Обросшие, в камуфляже, с винтовками – все как положено. Леон воспринимал то, что видел – спокойно. От робота трудно требовать эмоциональности. Наверное, то, как он выглядел и держал себя, и привело к тому, что с первых минут на него никто не косился, не смотрел настороженно и враждебно. На шею никто не бросался, конечно. Однако, как по команде, перед ним тут же вырос высоченного роста мужик, басом оповестивший, что проводит новобранца к бригадирам. Начальство заседало в лучшей деревянной избушке, само собой. Такое же волосатое и бородатое, как и все остальные. Леон, как чувствовал, не брился, уже Бог знает, сколько времени, поэтому был вполне в тренде. Собеседование пошло по третьему кругу и длилось часа три. Парни резво принялись выпытывать, что лежало в основе решения Леона увеличить их ряды. Тот был сух, краток и предельно холоден. Никакой лирики, философских отступлений, метаний в поисках бога и смысла жизни. Решил, мол, и все, близких нет, родных нет, денег много, готов к любым трудностям и к смерти. Последнее выделил особенно четко. У бородачей тут же зажглись глаза, но Вышецев обрубил энтузиазм, бросив, что не боится смерти, но особо на тот свет не рвется. На первых порах задачей минимум было создать такое представление о себе, чтобы его приняли и оставили на время привыкать и осваиваться. Получилось. Хотя, Леон был уверен, причиной успеха стала не его бронебойная особа, а солидный пакет с хрустящими бумажками, который он вынул из-за пазухи и спокойно выложил на середину низкого неаккуратно сколоченного стола. Его милостиво отпустили, и аборигены статусом помельче тут же отвели в землянку на самом краю поселения. Леону было абсолютно фиолетово, где жить, но, на самом деле, это была первая удача. Жилище располагалось на отшибе. Было теплым и довольно просторным. И жил там всего один человек, то есть, формат барака и казармы в одном флаконе судьба разрешила не испытывать на его шкуре. Второй удачей стал сосед. Осознал это Леон много позже, когда познакомился с бытом и немного пообвык. Когда стало казаться, что он всегда находился здесь. Его звали Бахо. Он был стар, сед, но еще крепок и умен. Очень умен. Его почитали, как старейшину и знатока Корана. Малышня его побаивалась, старшие часто звали в главную избу. Большую часть времени Бахо не участвовал в тренировках, а сидел на полу, на коврике перед низким окном и читал, надев две пары очков, что-то отмечал в потрепанном блокноте. Бахо казался мирным и незатейливым. Впрочем, Вышецеву было наплевать. Не лез в душу, и на том спасибо. Ему важнее было получить вотум доверия от руководства, чтобы иметь возможность в их составе свободно передвигаться по республике. Поэтому он делал все, что говорили. Четко, быстро, без сомнений. Тренировался, дежурил, изучал Коран. Минуло три недели, может шесть, Леон потерял счет времени в однообразии дней и бессонниц ночей. С Бахо они почти не разговаривали, здоровались временами – не больше. Каждый существовал в своем пространстве, ограниченном противоположными углами землянки. Ничего не менялось, бригадиры не выделяли его никак, и если присматривались, то издалека. Мужчина понял, что нужно искать союзников. Тех, кто может помочь с информацией. Среди окружения таковых не было. Во всяком случае, недалекие, не обезображенные интеллектом обросшие полубродяги желания пооткровенничать не вызывали. Вообще, пожив всего ничего в импровизированном военном лагере, Леон констатировал абсурдность всей этой игры. Там, наверху, среди руководителей, быть может, и был смысл, причем, совсем наверху, даже не здесь. Здешние главные бандюки только делали видимость, что от них что-то зависит. Заседали безвылазно в избушке, курили вонючую смесь табака и травы, и стратегили, судя по воплям, раздающимся оттуда, и по летающим туда сюда мелким подчиненным. Леон понял, что они сами ждут команд. И не могут с места двинуться без согласования. Потихоньку Вышецев стал сходить с ума. Отчаяние, напиравшее волной на грудную клетку, начало просачиваться в мозг и сигнализировать всему телу: бери калаш в багажнике и вали этот сброд без разбору к чертям собачьим. Что-то, как видно, начало отражаться на его внешнем облике, потому что, в одну темную и вновь бессонную ночь, его сосед внезапно решил пообщаться. - Ты не спишь, - прозвучал во тьме скрипящий голос, как констатация. – Встань, поговорим. Леон поднялся без слов, сел. Лежал он в одежде, для тепла, да и желания валяться голым, как привык, на жесткой подстилке не наблюдалось с самого начала. - Скажи, что ты ищешь? - Ничего не ищу. - Хорошо. Кого ищешь? - Никого. - Врешь. Убедительно врешь. Поедешь завтра со мной. Покажу тебе кое-что и кое-кого. Спи, брат, силы у тебя на исходе. Леон замер на лежанке. Странный разговор его напряг. Он совершенно точно не выдал себя. И это, наверняка, тупая проверка аборигенов. Ладно, не страшно, переживет. Хотя и легкий росток радости толкнулся в черноту внутри: вдруг, это будет другой лагерь, вдруг удастся разузнать что-то о Богдане. Ведь здесь не было и намеков на пленников. ******************************************************** Но это был не просто другой лагерь. Это был лагерь смертников. Леон смотрел на этих загадочных людей, в большинстве своем женщин, и снова ничего не чувствовал. Вернее, силился и не мог нащупать в себе человечность. Вроде и жалко их, слегка заторможенных, глядящих внутрь себя, но жалко как-то мозгом что ли. Сердца, покрытого панцирем, жалость не пробивала. Были тут и совсем молоденькие пацаны. Одного из них, черненького, мелкого заморыша, с глазами-сливами Бахо взял за руку и отвел к стоящим поодаль двум женщинам. Оказалось, сосед приехал сюда за смертниками, у которых закончилось обучение – теперь они будут жить в обычном лагере и ждать особого поручения. Последнего в их жизни. Они уже собирались уезжать, как Леона вдруг прострелило. Он же среди смертников! Кусок идиота! Богдан, малыш, он же может быть здесь!!! - Бахо, что ты хотел мне показать? – за каким-то хреном старый черт его сюда притащил же. - Их хотел показать. - Если так, то я не всех видел. - Думаю, этот тебе подойдет, - кивнул безумец, теперь Леон был точно в этом уверен, на тощего пацаненка. - Для чего? – включил непонятки Вышецев, его начала раздражать эта игра в гуру и ученика. - А знаешь, ты прав, осмотрись, я не против. Кави покажет тебе холм. На этих словах дрищенок вздрогнул всем телом, и стеклянный взгляд его сливовых глазенок подернулся пеплом. Худые плечики поникли, но ноги уже несли куда-то. Не выполнить не мог приказа, все понятно. Леон шел по утоптанной земле и тщательно всматривался в тупые, как маски, лица, молясь увидеть родные черты. Занятый, он даже не удивлялся, что не ужасается. А ведь должно было быть жутко! По большому счету, он шел по кладбищу. Только эти живые до поры до времени мертвецы помимо своей жизни заберут еще чьи-то. Страха не было, но ярость потихоньку начала пробивать скорлупу на душе. И Леон реально вновь подумал: если не найдет здесь следов своего мальчика, не перебить ли к чертям зомбаков? Находя эту мысль все привлекательнее, он и не заметил, как Кави вывел его в лес и буквально через пару метров столбиком застыл перед земляным холмом. - За него зайди, - голос и тот у парнишки был каким-то механическим. Леон что-то почуял уже. Волосы зашевелились на голове. Не комментируя, он обошел довольно высокую насыпь. Ноги подкосились, глаза заволокла чернота. Рядом никого не было, и он упал на колени, как подкошенный. Прямо на краю общей могилы упал. Скрюченными пальцами вцепился в жесткий грунт, лицо, почерневшее, в мгновение вымерзшее вмял в землю. Ему надо удержаться в этом мире! Он должен посмотреть! Ему придется. Леон Вышецев ничего не боялся. Не было такого страха, с которым он бы не справился. Даже ребенком всегда шел навстречу заявляющим было права фобиям и побеждал. Сейчас шансов не было. Тихонько подвывая от страха, на рвущихся жилах подполз к краю и заглянул внутрь, ничего не видя из-за мутной пелены. Ему показалось на миг, что он ослеп. И он проклял свои глаза. Проклял всего себя за то, что дышит и чувствует, тогда, как его мальчик может быть там…. Наверное, он уже умер. Еще тогда в Москве, когда узнал, что Богдан в Сирии. Как живой человек может перенести такое? Нормальный человек? Так, что нормальным все еще чудом живой Леон точно не был. И грозился стать буйно помешанным, когда разбирал завалы чужих, беспорядочно сваленных тел. Эти звери даже не хоронили трупы по-человечески. Их было много. Холодных и мертвых. Голых, потерянных, проклятых, разложившихся, со следами насилия. Леон методично, с пустой головой, сортировал их. Еще один, еще одна, еще, еще…. Как он выбрался из ямы, он не помнил. Куда идет, не знал. Его схватили за предплечье жесткие пальцы, а в ухо ударил скрипучий голос: - Поехали. Все. ********************************************* В ту ночь он накурился. В лагере не пили. Леон не знал об этом, просто нужды не было поинтересоваться, но когда, уже сидя на своем лежаке, спросил Бахо, где можно достать спиртного, тот молча вышел, вернулся через десять минут и протянул самокрутку. Листья дурмана подействовали как надо, отключая мозги окончательно и выкидывая за грань осознания реальности. Очнулся Леон, когда сквозь крохотное круглое отверстие стал слабо сочиться блеклый утренний свет, от того, что кто-то возился под боком. Последствия наркотического дурмана дали свой эффект, и он в ужасе сорвался с лежанки. - Куда, - остановил спокойный, знакомый голос. – Это Кави. - Что он здесь делает? – удалось быстро прийти в норму, только потому, что Бахо был рядом – старик как-то отрезвлял его все время. - Пришел выполнить свой долг. - И в чем же он заключается, не понял? - Расслабить тебя. Леон вытаращил глаза. Ополоумел он все-таки от вчерашнего, не в состоянии врубиться в слова Бахо. - Как расслабить? – продолжал тупить. - Обычно. Секс, кажется, так это называется, я еще помню. - Я, по твоему, пидорас? - С чего мне так думать? - А с чего ты решил, что я сплю с мужиками? - Во-первых, никто тебе не предлагает спать с ним. Трахни и все. Во-вторых, Кави – не мужчина. Он – избранный. «Избранный» на их птичьем языке означал смертник. - Не понял. - Ты давно здесь, но ни разу не пришел в последний дом. Что за на хрен, последний дом?! - Вот видишь, ты даже не знал о нем. Там живут избранные, после обучения. К ним приходят за сексом. Они никому не имеют права отказать. - Там и мужики есть? – реально ебнутый народец. - Сейчас нет. Но бывали. Ислам не одобряет это, но идущие на смерть не принадлежат себе, они принадлежат Аллаху. Заняться с ними сексом – подарить и взять последнюю радость, это хорошо, правильно. И они обязаны помогать живущим здесь мужчинам. Охуенная логика! Пять баллов. - Ты мне мальчика подсунул, потому что я к бабам не ходил? - Да. Специально для тебя взял. Леон обернулся на притихшего в уголке мальчонку. Комок. Даже глаз в полутемном помещении не видно. Спит, что ли? Шиза кругом. Он открыл было рот, собираясь послать Баху и пацана к ебаным чертям, но вдруг передумал. Все не накопленные еще силы ушли на очередной бессмысленный разговор. Хрен бы с ним. Сам уйдет, не будет он его трахать. Трахнул на пятую ночь. Само получилось. Глупое объяснение, но так все и было. Кави приходил за полночь, Вышецев еще не спал, конечно. Тихонько ложился в ногах. Замирал. На третью ночь, привыкнув что ли, Леон первый раз задремал. Ступни согрелись. Утром проснулся с остроконечным комком под боком. И с тех пор засыпал хотя бы в полглаза. Ему пригрезился Богдан. Вроде и спал, и одновременно все вокруг видел. Вот сухой грязный пол, вон куча тряпья и одеял – это Баха. Богдан был с ним. Теплый, родной, пахнущий молоком. Проглотив колючую слюну, Леон проснулся и во все глаза уставился на того, кто мирно посапывал слева. Не на Богдана. Как же возненавидел он в этот момент этого мальчишку, неповинного хотя бы в его тараканах. Ярость ослепила, она требовала выхода и могла убить парня. Спас того его собственный тоненький писк. Подмятый тушей Леона, распластанный, в разодранной одежде, он едва сумел выдавить этот чудом услышанный звук. Тут же вышибло пробки. Растерзать больше не хотелось. Захотелось согреться хотя бы одним органом. Укрыться хоть на миг в тепле чужого тела. Уцепиться за иллюзию, обмануть душу. Что угодно, лишь бы не сдохнуть тут на месте от тоски. Даже не надеялся, что кончит. Даже не думал об этом. Гнал как бешеный, порвал парня, потому что не готовил его, естественно. Ни удовлетворения, ни удовольствия не было. Однако, не было и пустоты. Ничего не было. Отвалился и побрел на выход, не сказав ни слова. Леон был уверен, что Кави больше не придет. Но он пришел. И приходил каждую ночь, снова и снова. И каждую ночь Леон его трахал. Горько, жестко, слепо. - Завтра я ухожу. Время пришло, - кажется, Кави первый раз заговорил с ним, впрочем, Леон не мог поручиться за это. Вполне возможно, что они уже разговаривали. Не сразу, минут через пять, после того, как эти слова прозвучали, Леон понял, что, на самом деле, сказал пацан. - Ты …. - Не надо. Скажи мне только, на прощание, - он замялся, было странно видеть эмоции на его запечатанной мордашке. – Ты часто называешь меня русским именем. Кто он для тебя – Богдан? Он называл пацана Богданом?! Когда? Не помнил вообще. - Это моя жизнь. - Ты здесь из-за того, что его не стало? Хочешь отомстить? Логичная логика для смертника в 16 лет. Хотя не факт, что Кави, например, мстит за кого-то. С таким же успехом он мог сделать свой выбор по глупости, и его просто зазомбировали удачно. Врать ему Леон не хотел. Не мог просто. Да и ад уже давно вышел за пределы его головы, сжигая пространство вокруг, по которому ходил. - Я здесь, потому что он здесь. Тело его, во всяком случае. - Ты поэтому с седым клоком в волосах из-за холма вышел? Его искал? Парень был смышленым. Надо попытаться его вернуть, ну же, надо сделать усилие. - Да из-за него. Послушай, Кави …. - Не надо! Расскажи лучше, какой он. - Богдан – солнечный, рыжий, любимый. Родной, горячий, умный …. - Рыжий? - Нет, волосы у него темные, с рыжинками просто, длинные. Глаза серебристые. Ямочка. - На щеке? - Да, почему спросил?! – сердце внезапно заколотилось, как чумное. Ожило или забилось в предсмертных судорогах? - До того, как меня увезли учиться, я жил в таком же лагере, как этот, на юге. Там брат мой. Тогда парня туда привезли, похожего на такого, как ты говоришь. Русского. Он злой был, кричал что-то, спорил, убегал даже. Поймали его, в яму посадили, брат говорил. Нас учиться вместе должны были отправить. Но отправили меня одного. Не знаю, почему. Он! Это он! Мальчик мой! Голос не желал слушаться, в горле пересохло до состояния Сахары. Голову заломило. В глазах привычно потемнело. Не успел затормозить, как уже прижимал пацана за горло к полу. - Где его искать, говори! Тот лишь хватал воздух рваными всхлипами. Леон понял, что творит, пытаясь обуздать себя, оттолкнулся от почти безвольного тела. - Скажи, где это? Как его найти? - Юго-запад, - прохрипел Кави. - Поедем со мной. Я вывезу тебя отсюда. Поедешь со мной в Россию. - Нет! - Послушай, тебе 16, брось дурить. - Для меня это счастье. Я благодарю Аллаха, что он выбрал меня. Да что же это! Как же они их ломают. А если и Богдан так же …. За полгода с ним могло произойти все. Что он найдет там, на юго-западе? А он найдет! Обязательно. Только нужен Кави. Нужно спасти реального пацана, точно живого на данный момент. - Кави, помоги мне. Я не найду его без тебя. Прошу, просто поедем со мной. Потом я отвезу тебя, куда скажешь. Пацан долго смотрел в ответ. Что он разглядел в бездне Леона, Аллах его знает. Но, кажется, вечность прошла прежде, чем он кивнул. - Едем прямо сейчас. Один дежурный их точно видел, но почему-то не остановил. А может, пытался, и даже стрелял, кто его знает, Леон ничего не заметил. Кави, как живой компас, ориентировался на местности. Леон, не страдающий топографическим маразмом, не понимал, как они продвигались. Но внутри будто маячок зажегся. И что-то, наверное, сердце твердо знало – они едут правильно. Скоро! Скоро! Пацан велел остановить машину резко. Сказал, что дальше надо пешком, чтобы не засекли. Километров пять шли лесом. Молча. Леон уже ничего не соображал. Говорить, образумить парня не мог, слова в эфир не выталкивались, в голове было звонко от пустоты. Конец пути. Еще немного, еще чуть-чуть. Каждый шаг прочувствовал, каждый вздох. Легкие уже горели, видно, забывал порции кислорода принимать. Кави неожиданно дернул его за рукав, заставляя пригнуться к земле. В десяти шагах прошлепал дозорный. Усталый бородатый мужик в спецовке, с обрезом подмышкой. Их как по форме отливают. Сперва и показалось, что они круг дали и вернулись в «свой» лагерь, так были одинаковы картинки. И только проморгавшись, Леон увидел, что это чужая территория, незнакомая. Здесь все было по-настоящему. Никто не трепался группками, не слонялся, не чистил оружие расслабленно. Вообще не было никого в зоне видимости, только охранники стояли через равное расстояние друг от друга и довольно плотно. Леон насчитал семерых. - Где яма? – просил шепотом. - В ста метрах от нас, колья вон, ее ограждают. Только его там может уже не быть, - буднично прозвучал ответ. - Сначала надо ее проверить. - Давай темноты дождемся. Немного осталось. Пару часов Леон не шевелился. Изучая пути подхода к яме и отступления от нее, расстановку людей, разминая мышцы. Убивать придется руками. Он не настраивал себя на это. Он просто знал, что будет убивать. Кави лежал рядом, не мешал, не лез с расспросами. Жаль, что никто из них не решил провести это время чуть иначе. Чтобы очистить дорогу, Леон сломал шеи двоим. Все нутро орало блажью: нелюдям! Но он знал: людям. Потом помолюсь о них! Потом все! Заглядывая в черный провал, он искал хоть что-то на дне. Не было ничего, не было. Шли минуты, часы, годы, а он все смотрел, умирая в очередной миллионный раз. Вдруг темнота пошевелилась. И еще раз. Там кто-то был! - Кави! Прошу, милый, малыш, давай вниз. Я спущу тебя по веревке. Мальчик замер рядом, вздернув ручки вверх. Спасибо! Боже, спасибо тебе! Леон спустил его осторожно. Потекли минуты, с грохотом крови проскальзывая мимо сознания. Ну, что же, что же там?! Не дышал, пока стоял, застыв, над проклятой пропастью. А потом снизу подергали. Леон не помнил, как вынимал его. Его трясло, как в припадке. Руки ходили ходуном, он в кровь изодрал себе щеку, закусывая ее изнутри. Когда над краем ямы показалась округлая часть тела, он уже знал, чье оно. В темноте ничего не было видно толком, но Леон знал, что это Богдан. Безвольно свисающий с веревки, не подающий признаков жизни, но тело, моментально оказавшееся в руках, не было окоченевшим. Жив! Нашел! Он его нашел! С Леоном случился очередной провал в памяти. Монтаж, мать его. В себя вернулся вспышкой. Ноги несли его по лесным тропкам. Быстро несли. Голова была чистой и здоровой, в смысле не болела. А руки, о, какие же они счастливые – руки, сжимали средоточие жалкой леоновской жизни – легкое, живое, любимое тельце ЕГО БОГДАНА. Вышецев улыбнулся безумной улыбкой. На миг прижал своего мальчика еще теснее к груди. И помчался дальше.