***
Чуть ранее.
Миша вскоре оказался в более густом лесу.Все деревья здесь были покрыты слоями густого зелёного мха и поэтому казались обёрнутыми в пушистые одеяла.В воздухе пахло сырой землёй, а среди деревьев порхали разноцветные бабочки.Над головой парня светились неяркие мерцающие фонарики, висевшие на обвитых лозами и покрытых мхом ветках — эти ветки напоминали ему длинные, тесно сплетённые друг с другом и обтянутые зелёными перчатками пальцы. — Знаешь, а со мной раньше не разговаривали странные голоса.Может я просто с ума сошёл?Ты считаешь меня странным? — голос заговорил громче, в нём прозвучала обида. — Когда в последний раз ты изволил заговорить с голосом, пусть и бестелесным, вместо того чтобы тыкать в него своим ужасным ножом?
(До этого парень поводил ножом в воздухе, чтобы понять, где этот голос) Голос всхлипнул. — Эй! — окликнул его юноша.Теперь уже он чувствовал себя обиженным. — Это же не моя вина.До сегодняшнего дня голоса ещё ни разу не разговаривали со мной.А почему они должны были с тобой разговаривать? — сварливо спросил голос. — И вообще, зачем им приближаться к тебе, если ты только и знаешь, что тыкать в них своими проклятыми ножами?
— Это просто смешно, — огрызнулся Совергон, полностью потеряв терпение. — Лично я никогда не тыкал ни в кого ножом, ни разу в жизни.Так ведь только убийцы делают!Но подумывал о том, чтобы ткнуть?
— Никогда.Ни разу?
— Ни разу.Ни секундочку об этом не думал?
— Ни пол-секундочки! — крикнул Миха, крепче сжимая в своей руке рукоятку ножа.Ага! — торжествующе воскликнул голос. — А вот сейчас подумал о том, чтобы ткнуть в меня ножом!
— Хорошо! — выпалил Миша. — Хорошо.Да, если бы я тебя видел, то мог бы ударить тебя рукояткой по голове, мог бы ткнуть в глаз, но только потому, что ты — самый дрянной, самый несносный бестелесный голос, который я когда-либо встречал за всю свою жизнь! В этот миг все фонарики разом погасли, и юноша с голосом оказались в полной темноте. Раздражение парня моментально сменилось страхом. — Что случилось? — крикнул он. — Что происходит?А то происходит, что ты расстроил фонарщиков.
— Кого? — переспросил Михаил.Он не то чтобы сильно боялся темноты, просто в такой непроглядной тьме оказался впервые в жизни.Он не видел ничего — даже своей, поднесённой к лицу, руки.Фонарщиков.Тех, кто зажигает фонарики.Они очень чувствительные и не любят, когда рядом с ними кричат и ссорятся, — вздохнул голос. — Полагаю, нам нужно попросить у них прощения.Без света нам никуда, особенно с твоими, ни на что не годными глазами.
— Почему это ни на что не годными? — возмутился юноша.Сколько пальцев я сейчас разогнул?
— А у тебя они вообще есть? — огрызнулся Совергон.Ну вот, я же говорил, — хихикнул голос. — У всех людей глаза никуда не годятся.Вы видите только то, что хотите увидеть, и ничего больше.А разве зрение служит для этого?
Тут парень подумал о том, что сегодня ночью он почему-то не засветился.Однако здесь действительно темновато, пожалуй, — весёлым тоном воскликнул голос и продолжил, обращаясь к невидимым в темноте фонарщикам: — Будьте добры, нельзя ли немного света? Обещаю, мы будем вести себя тихо-тихо!
Какое-то время Миха стоял молча, а затем спросил: — Ну, и что дальше?Я же тебе говорил — ужасно чувствительные существа эти фонарщики.Сейчас попробую обратится к ним по всем правилам.
Голос прокашлялся и торжественно заголосил:О, Светоносные, укажите путникам дорогу, озарите весь Чудный Лес! — и добавил, тише: — Всегда плюнуть хочется, когда повторяю эту чушь.
Неожиданно фонарики вновь замерцали, и парень облегчённо выдохнул.Оказывается, всё это время он стоял, затаив дыхание.Так лучше?
— Намного лучше, — согласился Совергон.Глупое, конечно, заклинание, но весьма полезное.
— А кто они? — спросил юноша.Он был уверен, что голос до сих пор пребывает в расстроенных чувствах, хотя и старается держаться дружелюбно.Кто, кто.Фонарщики, разумеется.Те, кто зажигает фонарики.
Михаил посмотрел в направлении загоревшихся над его головой огоньков. Теперь он впервые заметил на донышке каждого фонарика прилепившееся к нему маленькое, мерцающее бледным светом существо. Дальше ветки шли ниже, и парень сделал несколько шагов, пригибая голову, чтобы их не касаться и не задеть висящие на них фонарики. Теперь, увидев фонарики вблизи, Миша обнаружил, что внутри каждого сидит ещё один светлячок — маленький, не больше мизинца ногтя.Сидит и пульсирует, мерцая бледным светом.***
Теперь он слышал также звуки, не похожие на те, что обычно издает вода. Сквозь журчание, бульканье, всплески Михе слышались голоса, высокий смех, звон колоколов и пение женского голоса — или нескольких голосов? — теплое, нежное, манящее. Сам того не замечая, парень все ближе и ближе подходил к краю воды. Чем дальше он шёл, тем сильнее его охватывало непреодолимое желание заглянуть в реку, опустить в нее свою руку. Нет. Это не было желанием искупаться.Михаилу хотелось полностью, с головой погрузиться в воду. Неожиданно он почувствовал, как его схватили за талию и дернули назад — это тот самый бестелесный голос с помощью неведомо откуда взявшихся рук резко потянул его прочь от реки. Ноги Совергона заплелись, и он шлепнулся на землю, едва не выпустив из рук свой драгоценный нож. Все его тело пронзила боль. — Что ты делаешь? — крикнул он, а голос убрал свои руки с его талии. — Я мог сломать себе что-нибудь.Ты мог совершить кое-что похуже. Намного, намного хуже. Всеми силами старайся оставаться в стороне от реки.
— Я только хотел взглянуть, — произнёс юноша. Он сел, потирая ушибленные локти и другие места.Именно этого ты никогда, никогда не должен делать, — с серьёзно ответил призрак, протягивая парню свою руку.
Тот не протянул в ответ руку, сам медленно поднялся на ноги. — Почему? — спросил он. «А вообще, висящие в воздухе руки выглядят не очень-то подобающе и стрёмно» Похоже на то, что здесь, в Лесу, существует масса самых разных правил, не меньше, чем у них, людей. Когда он дойдёт — если вообще дойдёт — к Рэнделлу, последний непременно спросит, где он умудрился получить столько царапин и ссадин, и если Михаил начнет рассказывать правду, он назовёт его лгуном и выдумщиком.Или нет. Совергон почувствовал острую тоску по дому. Казалось, прошло уже несколько дней с того момента, когда он вошёл в Лес.Река Познания предназначена только для одних ночников, — пояснил призрак. — Они пьют из нее, и она кормит их. Для всех остальных река смертельно опасна.
Миша бросил последний, полный сожаления взгляд на реку и заковылял вслед за духом. Вскоре они дошли до густо заросшего листвой места. Стоявшие здесь искривленные деревья были сплошь обвиты лозами, а их переплетенные ветки нависали над головой, словно купол. Местами пышные заросли скрывали за собой даже реку, а самым поразительным был цвет листвы — черный, темно-красный и серебряный. Таких красок Миха никогда не видел ни в одном саду. Порой в листве встречались цветки — белые, крупные, напоминавшие ему Луну. В густой листве мерцали огоньки фонарщиков, а с листка на листок порхало несколько темных, словно вырезанных из черного бархата, бабочек. Время от времени до Михаила доносилось шуршание и звук маленьких, царапающих землю, лапок. Парень зажмурился, заставляя себя не думать о том, что за звери могут водиться в этом странном, огромном лесу, а когда открыл глаза, то заметил справа от себя большую покрытую шерстью фигуру. Мишино сердце подпрыгнуло в груди, ему было страшно посмотреть на этого зверя, но еще страшнее было не смотреть на него, и Миха повернул голову. На него взглянули два больших овальных глаза. Больше юноша почти ничего не увидел — глаза моргнули и вместе с животным растворились в густых зарослях, лишь мелькнул в воздухе длинный, розовый, похожий на громадного дождевого червя хвост. Такой хвост может быть только у крыс — значит, решил Совергон, это крыса. Интересно, заметил ли ее призрак? Поскольку бояться больше стало нечего, Миша принялся думать о своей младшей сестре, Лизе, которая наверняка, если он объявится в родном доме, обнимет его своими теплыми ручками и будет, раскрыв рот, слушать о том, как он путешествовал по Лесу, вставляя время от времени что-нибудь вроде: «Не может быть», «Уфф» и «Невероятно», а он будет обнимать её и отвечать: «Нет, так все и было». Путешествие продолжалось, но эти двое надеялись, что оно скоро подойдёт к концу.