G.O.G.R.

Пётр Иванович и Сидоров ездили в Медицинский университет – добывать там новый адрес Анны Лютченко. С этим делом у них не выгорело: в деканате её факультета до сих пор пылился старый, бабушкин адрес – Лютченко не поставила никого в известность о своём переезде. Тогда Серёгин решил изменить тактику – пообщаться с подружками и одногруппниками Анны. Пётр Иванович тщательно изучил расписание занятий группы Лютченко и вместе с Сидоровым подкараулил всех нужных студиозусов, когда те возвращались в главный корпус университета с хирургической практики в больнице Калинина. Узнав, что в их ряды вклинился настоящий следователь из настоящей милиции, весёлые студенты оборвали все разговорчики и все разом состроили «рыбьи» глаза, мол, ничего не знаю, не спрашивайте. Лютченко среди них не было – Серёгин узнал бы её по фотографии. И тогда он стал спрашивать. Оказалось, что Анна не особо дружила с другими студентами. Личную жизнь она держала в тайне. О Светленко, вообще, не распространялась. И кроме всего прочего – уже неделю не приходила на занятия. Домашнего телефона у неё (вернее, у её бабушки) не было, а когда звонили на мобильник, то приятный голос автоответчика повторял: - Набранный вами номер не существует. Услышав это, Серёгин опешил. Сидоров над его ухом пробормотал: - Похитили… И тогда Серёгин похолодел. Неужели и Лютченко перешла дорогу ихним «Шубиным» и «Теням»?! Но куда они её-то заграбастали?! Штольня и страшная пещера засыпаны… У них, наверное, есть другие потайные места, о которых Серёгин, к сожалению, не знает. Пётр Иванович сам звонил на мобильный номер Анны Лютченко. Но в ответ услышал только: - Набранный вами номер не существует, - механическим и бесцветным голосом повторяла не Анна. «НЕ существует»! У старшего лейтенанта Муравьева сегодня был выходной. Жена ушла на работу, сын – поплёлся в школу за двойками. Поэтому Муравьев мог спокойненько лежать на диванчике, просматривать телик и заниматься ничегонеделаньем. По телевизору показывали передачу «Постфактум» - про жуткие убийства и необычные ограбления. Муравьёв смотрел её одним глазом – на убийства и ограбления он успел насмотреться на работе. Другим глазом он пытался читать «Братьев Карамазовых» - жена-филолог сказала ему, что у него недостаточный уровень образования, и ему необходимо читать больше классики. Она специально достала ему в библиотеке произведения классических авторов и каждый вечер заставляла пересказывать содержание прочитанного. «Братья Карамазовы» наскучили Муравьеву уже на пятой странице. Слишком уж там всё медленно – современный человек не приспособлен к мышлению в таком затянутом темпе. Отложив «Братьев» на журнальный столик, Муравьёв свесился с дивана и выволок из-под него «Сумеречный дозор». - Неделю назад на сто двадцатом километре Красноармейского шоссе водитель-дальнобойщик обнаружил неизвестного человека… - вещал телевизор голосом Михаила Пореченкова. А в интересной и динамичной книжке Муравьева Антон Городецкий в сумраке пытался победить злобного Завулона с помощью огненных шаров и «боевых» заклинаний. Старший лейтенант глянул на экран телевизора случайно, а когда глянул – не смог оторваться. Там показывали того «найдёныша» - его отправили в милицейский приёмник-распределитель. Найдёныш что-то невнятно гундосил про то, что ничего не помнит, и «родился» там, на шоссе, как только «взошло солнышко». Но это был не простой «найдёныш» - не бандит и не бомж – это был старший лейтенант милиции Борис Карпец. - Карпец! – выкрикнул Муравьёв, уронив книжку. Он забегал по квартире в поисках ручки, чтобы записать адрес приёмника распределителя и номер его телефона. Все целые ручки почему-то куда-то запрятались. На полу в комнате сына около рогатки лежала одна – разломанная и развинченная. Муравьёв кое-как сгрёб эти куски в руку, соединил, и огромными шаткими валкими буквищами и цифрищами нацарапал на форзаце «Сумеречного дозора» адрес и телефон приёмника-распределителя, в который упрятали беднягу-Карпеца. Пётр Иванович и Сидоров по сигналу Муравьёва примчались по указанному адресу быстрее ветра. Они опознали «найдёныша» Карпеца сразу же, как только увидели его, сидящего возле двух бомжей. Карпец же не узнал ни Серёгина, ни Сидорова. Он взирал на них тупо, как кальмар, и гугнявил, гугнявил себе под нос непонятные слова: - Му-му-му, бу-бу-бу… - Карпец? – Сидоров приблизился к Карпецу, игнорируя запах двух бомжей, и тронул его за плечо. – Борик? - Агу-у, - провыл Карпец, как большой, но годовалый ребёнок. – Бы-ыы… Пётр Иванович и Сидоров забрали «забацанного» Карпеца и отвезли к себе в райотдел. Но и там ему лучше не стало: он продолжал неподвижно сидеть, пялиться в одну точку и бубнить то «бу», то «му». Не добившись от несчастного Карпеца ни одного человечьего слова, Серёгин принял решение водворить его обратно в психбольницу, из которой его украли. - А если его опять стащат? – спросил Сидоров – Что мы будем делать? Но Пётр Иванович добился для Карпеца палаты с видеокамерой. И, прежде чем поместить его туда – сам ходил и смотрел на всех соседей, которые находились рядом с палатой Карпеца. Не заметив среди них симулянтов и преступников, Серёгин разрешил привести больного Карпеца и оставить его в палате под наблюдением пяти милиционеров-охранников и врача Ивана Давыдовича. Врач Иван Давыдович, осмотрев Карпеца, вынес достаточно оптимистичный диагноз: - Вылечим. - Гы-гы! – сказал Карпец. Утром Чеснок поехал к себе в офис – на встречу с Альфредом Мэлмэном, и повёз с собой Кашалота. Кашалот сменил внешность: сбрил усы. Ещё он яростно решил худеть, чтобы его не смогли опознать по лишнему весу. Он за ночь каким-то образом ухитрился отыскать принадлежащий Чесноку пояс для похудения «Ап жимник». И даже как-то изловчился надеть на себя. Чеснок, конечно, возмутился, попытался вернуть назад украденный «мини-спортзал», но Кашалот заныл, что пояс не снимается, и Чеснок махнул рукой: - Ладно, таскай, всё равно уже растянул мне его на три кило́метра! Альфред Мэлмэн ещё не приезжал. Перед своим кабинетом Чеснок обнаружил лишь свою немолодую секретаршу – она всегда является на работу ни свет, ни заря и начинает работать. Сначала она красится. Потом она завтракает принесёнными из дома печёночными котлетами и овсяной кашей. А потом – берёт вязание и вяжет, вяжет, вяжет… что-то длинное и полосатое. Сейчас Чеснок застал секретаршу на стадии макияжа: она выщипала под ноль собственные брови, а потом – схватила чёрный-чёрный карандаш и принялась рисовать на перепудренном лице другие – на сантиметр выше настоящих и тонюсенькие, словно две ниточки. Чеснок держал её только потому, что она была его двоюродная тётка. Секретарша выкруглила свои густо подведенные глазки: Родион Робертович никогда не являлся в офис в такую рань. Закованный в пояс для похудения Кашалот только хмыкнул при виде того, что сия немолодая особа сотворила со своими бровями, и посеменил в кабинет Чеснока. Едва они с Чесноком зашли в кабинет, как внезапно раздался взрыв – несильный – хлопок, да и всё. Стол Чеснока подбросило вверх, треснуло об пол и развалило на части. На полу осталось чёрное пятно. Перепуганный Чеснок упал на пол, закрывая руками все части тела, какие мог закрыть. Кашалот – тоже упал, и забился за шкаф. Тут же раздался писклявый вопль секретарши и звон разбитого стекла: она уже принялась завтракать и от неожиданности уронила тарелку, размазав кашу по ламинату. На том месте, куда попала горячая и редкая овсянка, моментально вздулся солидных размеров бесформенный пузырь. Чеснок открыл один глаз и медленно поднял голову, стараясь оценить размеры бедствия. Пострадал один только стол – он лежал посреди роскошного кабинета кучкой чёрных обломков. И компьютер – он стоял на столе, а теперь – тоже лежал кучкой таких же чёрных обломков. Кабинет заволокла мутная пелена беловатого, едкого и противного дымка. - Тю, блин! – рассвирепел Чеснок, вскочив на ноги и сжав кулаки. Он понял, что это – «подарок» «Росси – Ойл» в отместку за бомбу Мэлмэна. Они, наверное, как-то заметили её и специально вынесли на свалку вместе со строительным мусором. В дверях топталась перепуганная секретарша. Её редкие и жёсткие волосы поднялись на голове дыбарком, словно у мавра. Она ничего не могла выговорить, а только пискляво охала, хватаясь рукой то за рот, то за сердце, размазывая по лицу и по блузке овсяную кашу. На левом плече секретарши, как погон, пристроилась печёночная котлета.