G.O.G.R.

Киев расщедрился спустя недели две. Третий гипнотизёр приехал в среду, и ему сразу же выдали электронный «ключ» от бдительного роботурникета. - Виктор Павлович Вавёркин, - представился новый гипнотизёр. В отличие от Лисичкина и Маргариты Садальской, внешность Вавёркина не содержала никаких черт колдуна, или дьявола. Он больше походил на румяный добродушный колобок, нежели на представителя «колдовской» профессии. И, если бы Серёгин просто встретил его на улице – ни за что бы не подумал, что Вавёркин является гипнотизёром. - Меня прислали вместо Лисичкина, - заявил вдруг пухленький Вавёркин, и Пётр Иванович едва не лишился дара речи. - Ка-как это – вместо Лисичкина? – едва выдавил он деревянным от изумления языком. – А Маргарита Садальская?? - Кто? – улыбнулся Вавёркин дежурной улыбкой психиатра. - Маргарита Садальская, - повторил Серёгин, машинально вырывая листы из тетрадки в клеточку, что лежала перед ним на столе. - Хм, не знаю такой… - хмыкнул Вавёркин, не снимая с лица свою дежурную улыбку. – Так, кто там у вас нуждается в помощи гипнотизёра? - Пя-пятнадцатая ка-камера, Николай Светленко, - Пётр Иванович титаническим усилием заставил себя говорить, Сидоров переминался с ноги на ногу у двери кабинета и хлопал глазами, не понимая, как это Вавёркин, и вдруг не знает «киевскую колдунью»! - Отлично! – улыбнулся «колобок» Вавёркин и «подкатился» к Сидорову. - Проводите? – осведомился он, установив на сержанта свои пронзительные голубые глазки. - Саня, проводи… - икнул Серёгин. - Ид-дёмте, - пробормотал Сидоров и вышел в коридор. Сидоров проводил Вавёркина в камеру к «парнокопытному» Светленко, а «поднятый на уши» Серёгин послал в Киев срочный факс, в котором спрашивал о Маргарите Садальской. «Такого сотрудника у нас никогда не было», - вот что пришло через несколько минут из Киева в ответ на срочный факс. Прочитав этот ответ, Пётр Иванович аж подпрыгнул. - Чё-ёрт! – чертыхнулся Серёгин и ещё раз прочитал пришедший из Киева факс. «Такого сотрудника у нас никогда не было», - да, да, Киев написал именно так! Пётр Иванович не ошибся – в Киеве не знали ничего о Маргарите Садальской! Кто же тогда попал к ним в отделение вместо гипнотизёра?! Уж не Маргарита ли Садальская влезла в сейф? А вдруг она – сообщница Тени? Уж не она ли наводит «звериную порчу»?! Где-то в архиве должно храниться её личное дело – если оно у неё ещё было… Серёгин, перескакивая через две ступеньки, примчался в архив. На его коричневой деревянной двери висела аккуратная табличка «Соблюдайте тишину» - как в библиотеке. Пётр Иванович с бега перешёл на шаг и подкрался к молчаливому архиву, почти что, на цыпочках. Архивариус Зинаида Ермолаевна обедала: пила чай с ватрушками. Пётр Иванович подобрался к ней едва ли не на цыпочках, чтобы не нарушать тишину: Зинаида Ермолаевна очень не любила, когда у неё в архиве шумели. Когда она заметила Серёгина – то сразу же отложила свою ватрушку на тарелку и отставила в сторонку чашку. Зинаида Ермолаевна порылась на полках, в картотеке, в ящике стола… - Ничего не понимаю… - пробормотала она, подняв голову из-за стопки пыльных папок, что покоились тут, на полке, наверное, со времён царя Гороха. - А? – не понял Серёгин, едва удерживаясь, чтобы не чихнуть от архивной пыли. - Я не могу понять, куда я его засунула… - изрекла Зинаида Ермолаевна и снова нырнула куда-то в пыльное море «древних» дел. - В смысле?! – перепугался Пётр Иванович и спрятал за спину руки – чтобы Зинаида Ермолаевна не заметила, как он, нервничая, крутит пальцами. - Нету! – поставила точку Зинаида Ермолаевна, снова показавшись над «волнами» «уснувших» папок. – Я не понимаю, что могло произойти… Личные дела сотрудников хранятся пять лет… А тут – нету… - Скажите, пожалуйста, - заволновался Серёгин, проглотив в желудок испуг, скомкавшийся в горле. – Его никто не брал на руки? - Ой, я и не знаю теперь… - Зинаида Ермолаевна надвинула на пуговичный вздёрнутый носик тяжеленные толстые очки и полезла в журнал регистрации. – Записи нет. Смотрите, - она уже с явным испугом и дрожью в руках повернула журнал регистрации к Серёгину и показала пальцем на последние записи. Да, действительно, личное дело Маргариты Садальской никто не брал – да и кому оно могло понадобиться?! Записи нет… Но и о пропавшем деле Светленко тоже нигде не было никакой записи, а кто-то стибрил его прямо из-под носа Карпеца. А самого Карпеца – «заколдовал» до такой степени, что он едва не сбомжевался, бедняга… А что если с делом Садальской приключилась та же история?! - А вы поищите ещё, пожалуйста, - чуть ли не взмолился Пётр Иванович, всеми фибрами души отвергая возможность похищения дела Садальской. - Ладно, поищу, – пожала плечами Зинаида Ермолаевна. Избавившись от очков, она снова спряталась в «пучину» «спящих» дел. Но нужного Зинаида Ермолаевна таки не нашла. - Пропало! – всполошилась она, – окончательно вынырнув из-за своих полок. – Это надо акт составлять – о пропаже! «Надо бы напустить на Зинаиду Ермолаевну нашего Вавёркина. Заодно и проверим, какой он гипнотизёр», - решил про себя Серёгин. А Вавёркин тем временем познакомился со Светленко – Интермеццо. В сопровождении Сидорова и Муравьева он зашёл к нему в камеру и увидел «короля воров» лежащим на нарах лицом вниз. Его сосед по камере хлебал их пластиковой миски суп «Мивина» и то и дело бросал на Николая полные сочувствия короткие взгляды. - Депрессия, - лаконично сообщил сосед Светленко Вавёркину, ткнув в сторону Николая большим пальцем. - У него сегодня не приёмный день – ушёл в «собственный пупок». - Саня, отсади-ка Крекера, - проворчал Муравьёв, расписывая ручку на краешке протокола. – А то сейчас начнёт тут анекдоты свои травить! - Я с детства мечтал увидеть, как гипнотизируют! – пискнул из своего угла Крекер, вытирая губы своей шапкой с логотипом группы «Оникс». - Пойдём! – прикрикнул на Крекера Сидоров, скрутив ему руки за спиной. - Ай, больно! – обиделся Крекер и обмяк в руках сержанта, превратившись в некий студень. - Не развалишься! – отпарировал Сидоров, выталкивая бандита в коридор. – Давай, выпетривайся уже, мечтатель! Крекер был выведен, и дверь камеры закрылась. - Переверните его, - сказал Вавёркин Муравьеву, кивнув на не подающего признаков жизни Колю. - Давай, поворачивайся! – Муравьёв пихнул Светленко в бок. Коля сел на нарах, вытаращил на своих «гостей» покрасневшие глаза и произнёс хриплым голосом: - Опять гипнотизируете? У вас всё равно ничего не выйдет – вы же знаете, что я окозлеваю, когда вы колдуете. Я хочу во всём признаться, но не могу… - Отставить! – отрезал нытьё Николая Муравьёв, и достал бланк протокола. – Вавёркин, начинайте. Действия Вавёркина отличались от действий Лисичкина и Садальской. «Колобок» раскрыл свой чёрный кейс, вытащил из него ноутбук и установил его на столе, рядом с протоколом Муравьёва. Ноутбук был непростой – наряду с обычным шнуром питания к нему присоединялись некие змеящиеся тонкие проводки с какими-то присосками на концах. Муравьёв с удивлением наблюдал, как гипнотизёр Вавёркин пристраивает эти самые присоски на «зверообразной» голове понурого Светленко. - А для чего это? – решился спросить Муравьёв, имея в виду присоски. - Тут необходим научный подход, - пояснил Вавёркин, присоединяя последнюю присоску. – Я буду контролировать изменения биотоков его мозга и постараюсь выяснить, на каком этапе у него начинается эта «мегекость». А потом – постараюсь исключить из хода сеанса этот этап. Тогда, возможно, удастся разблокировать его память для считывания. «Ну, давай, давай, - съехидничал про себя Муравьёв. – И ты так же чертыхаться начнёшь, как Садальская!». Вавёркин включил свой ноутбук, подождал, пока загрузиться «Виндоус», а потом – нашёл в меню программу собственного составления. На экране появились извилистые линии – заработали присоски, и биотоки мозга Светленко отобразились на мониторе в виде этих вот линий. Затем Вавёркин, так же как и Лисичкин, и Садальская, заставил Колю цитировать свои школьные учебники, и при этом – тщательно фиксировал то, что показывал его «волшебный» компьютер, и делал некие пометки у себя в блокноте. - Опыт проходит нормально, - заключил Вавёркин, нацарапав на белоснежной странице недешёвого блокнота заумное слово «Психодиализ». – А теперь – перейдём к делу. Задавайте вопросы. - Спасибо, - сказал Муравьёв и обратился к погружённому в сомнамбулическое состояние Николаю: - Назовите имя вашего шефа. Вавёркин, не отрываясь, смотрел на жидкокристаллический дисплей своего ноутбука и видел, как извилистые линии медленно превращаются в прямые, словно выведенные под линеечку. А Интермеццо дёрнулся на нарах, раскрыл рот и издал бараний звук: - Бе-е-е-е! - Что за чёрт? – изумился Вавёркин, не отрывая взгляда от диаграммы биотоков мозга Светленко. – Показатели абсолютно прямые, будто бы… Его показатели тождественны показателям животных! Будто бы его в одночасье лишили интеллекта! Ничего не понимаю. - А я понимаю, - буркнул Муравьёв, записав в протоколе слово: «Бе». – Дичает он, когда его про шефа спрашивают. И Зайцев тоже будет дичать – вы не пугайтесь, Серёгин говорит, что это – выборочный гипноз. Вавёркин оторвался от дисплея, где прямели «мозговые извилины» Николая Светленко и уставился на Муравьёва. - Да? – не поверил он. - Да, - кивнул Муравьёв. - Выборочный гипноз может наложить только специально обученный профессионал, имеющий удлинённое биополе, - серьёзно и обстоятельно заявил Вавёркин, в упор глядя на Муравьёва. – И, чтобы наложить такой вот, выборочный, гипноз – нужно несколько дней, вы об этом знаете? - Ну, я не знаю, что там знаете вы, - проворчал Муравьёв, машинально рисуя в протоколе крестики и нолики. – А мы знаем, что наш «галдовальник» накладывает выборочный гипноз минуты за две, а то и быстрее. Мы уже в этом убедились – у Борисюка и Соколова спросите. - Это не возможно, - отрубил Вавёркин. – Но что странно, - он бросил быстрый взгляд на «подопытного» Колю. – Изменения в его биотоках начинаются сразу же, при введении в транс, и таким образом, что не возможно скорректировать ход сеанса. - Я же говорю вам, что это неизлечимо, - обыденно протянул Муравьёв. – Вот, смотрите. Как зовут вашего шефа? – спросил он у Светленко. - Ме-е-е-е! – ответил тот. - Ну, вот, - безнадёжно вздохнул Муравьёв. – И чем больше мы будем его «пытать» – тем сильнее он одичает. И, в конце концов – поскачет, как бык на корриде, и попытается вас забодать. - Придётся лечить электрошоком, - заключил Вавёркин. – Кажется, тут тяжёлый случай. - Бе-е-е-е! – подтвердил Интермеццо тяжесть своей патологии. А Серёгин тем временем «перелопачивал» архив. Вместе с Зинаидой Ермолаевной они передвигались от полки к полке и просматривали одну пыльную папку за другой. Пётр Иванович беспрестанно чихал от клубящейся вокруг его носа «пыли веков». Потом к ним присоединился ещё и Сидоров. Перекапывание архива завершилось к вечеру, но личное дело «киевской колдуньи» словно бы испарилось – его нигде не было. И тогда исчихавшийся в облаках архивной пыли Серёгин постановил следующее: составить с помощью Карандаша фоторобот Садальской, и разослать ориентировки на эту «ведьмочку» по всем отделениям милиции. А если надо – объявить её в республиканский розыск. А Зинаиду Ермолаевну – показать Вавёркину. Закончив с рассылкой ориентировок, Серёгин вызвал гипнотизёра. Вавёркин зашёл к нему в кабинет, и Пётр Иванович по его виду догадался, что и его постигла неудача на «фронте» снятия «звериной порчи». Колобковые щёчки Вавёркина лоснились от пота, а взмокший воротник был неопрятно расстёгнут. Услышав о предстоящей работе с архивариусом, Вавёркин едва не чертыхнулся – Пётр Иванович понял это, заметив, как дёрнулась его нижняя челюсть. - Опросите с Муравьёвым Зинаиду Ермолаевну, а протокол потом мне принесёте, - распорядился Серёгин. – А потом – приступите к Зайцеву.