G.O.G.R.

1. Хата плотника Гаврилы Семёновича Потапова ничуть не изменилась с тех пор, как Пётр Иванович и Сидоров впервые приезжали в Верхние Лягуши. Низенькая, покосившаяся лачужка, которая вросла в огород по самые свои подслеповатые окошки. Вокруг этой небогатой избухи висел такой запах, что к ней не подойдёшь, не поморщившись и не зажав нос. Нет, пахло не гнилью, не мусором, а ладанным дымом и чесноком. По общепринятому мнению плотник, таким образом, сохранял свою персону от верхнелягушинского чёрта. - Стойте! – выдохнул Синицын, едва завидев издалека жилище Потапова. – Когда Смит привозил меня сюда в девяносто девятом – я жил именно в этом доме… Как сейчас помню! - И что – один жил? – удивился Пётр Иванович. – А как же плотник? - Не было никакого плотника, Петька! – настаивал Синицын. – Хата была, мебель кое-какая – тоже была… А вот, плотника не было. И ещё, вы знаете? Тут, в хате есть подвал – так он прямо туда, в эти катакомбы чёртовы ведёт! - Исследуем! – храбро решил милицейский начальник, выпрыгнул из кабины «Ниссана» и направился прямо к этой хате. Пётр Иванович тоже считал, что подвал надо исследовать – тем более, что этот Гопников погиб. А вот Ежонков почему-то застрял за рулём и прохныкал вслед удаляющимся товарищам: - Эй, а там фашистские агенты! - Ползи сюда, Ежонков! – приказал ему Недобежкин. – Хватит тут лепить горбатого! - Блин! – обиделся Ежонков и нехотя покинул тёплое местечко за рулём. – Я его предупреждаю, а он? Хата стояла тихой и тёмной, словно в ней не водилось ни души. На огороде торчали какие-то побеги, но Недобежкин не был садоводом-огородником, и поэтому не различил, что это растёт такими ровными рядами – сорняки, или овощи. Милицейский начальник проследовал по пыльной тропинке к деревянной двери и поднял руку, собираясь в неё постучать. И тут Пётр Иванович, который двигался следом за Недобежкиным, заметил, что эта самая дверь приоткрыта. - Василий Николаевич, - прошептал он, показав подозрительную щель между дверью и луткой. – Смотрите! - А? – Недобежкин опустил руку и отступил назад. – Так… - он тоже заметил щель. – Тихо, тут кто-то может быть… Серёгин и Синицын притаились у побеленной извёсткою стены, Недобежкин приблизился к двери и навострил уши, пытаясь услышать внутри хаты какой-нибудь шум, а Ежонков тот просто попятился назад. - Синицын, обойди-ка эту избёху сзади! – прошептал Недобежкин. – Позаглядывай в окошки! Серёгин, со мной заходишь. Синицын тихонько, на цыпочках отправился в «путешествие» вокруг хаты плотника. Огород был аккуратным только впереди, возле двери. А дальше, обходя хату, Синицын углубился в настоящие дебри из зарослей сурепки и какого-то ещё колючего бурьяна. Бурьян цеплял одежду, из-за него Синицын не видел, куда ставит ногу, и уже пару раз споткнулся, едва не упав. Заглянув в одно из окон, Синицын понял, что ничего там не увидит из-за колоссального обилия паутины, что скопилась на стекле. Отойдя от этого непрозрачного окна, Синицын продолжил «круиз», раздвигая в стороны колючие ветки одичавших малиновых и ежевичных кустов. Отодвинув очередную разлапистую ветвь, Синицын обнаружил, что хата плотника имеет ещё один вход – среди травы виднелось серое, крошащееся каменное крыльцо. Заинтересовавшись этим крыльцом, Синицын продрался сквозь пущу и осторожно поднялся по выбитым каменным ступеням к добротной металлической двери, которая среди всего здесь выделялась своей новизной. Вообще, всё это крыльцо, весь этот вход как-то не вязался с бедным образом хаты плотника. Да и вообще, вся эта задняя часть маленького домика, скрытая от людских глаз высоким забором и вот этими вот, дебрями, казалась какой-то не такой, словно бы эту хату построили на месте чего-то другого. Осмотрев эту дверь, Синицын понял, что не откроет её: тут нужен ключ, или автоген. Поэтому он спустился с крыльца и начал выдираться из дебрей, чтобы рассказать обо всём Недобежкину и Серёгину. А Недобежкин тем временем тихонечко приоткрыл незапертую и дырявую дверь и аккуратненько проник в тёмные сени, держа наготове пистолет. Пётр Иванович следовал за ним, он оглядывался, чтобы вовремя заметить нападение сзади, и тоже держал наготове пистолет. В сенях висела пустота и звенела тишина. А вот дверь в комнаты оказалась снова-таки приоткрыта. Недобежкин молча, указал дулом пистолета на эту приоткрытую дверь, имея в виду то, что надо идти туда. Только Серёгин собрался зайти в комнаты первым, как входная дверь приоткрылась снова – это пришёл Синицын. - Там есть ещё один вход, - прошептал он. – Дверь железная, как новая. - Хорошо, - кивнул Недобежкин. – Сейчас, дом обследуем и пойдём туда. Пётр Иванович зашёл из сеней в переднюю и сразу же столкнулся с чёрным дамским чулком, который доверху набили белыми головками чеснока. Серёгин не ожидал встречи и поэтому взмахнул кулаком и залепил чулку тумак, сорвав его с гвоздя. Чулок упал, чеснок рассыпался по полу. - Что там, Серёгин? – Недобежкин спихнул с дороги дверь и заскочил в переднюю, наставив свой пистолет на пустоту. - Чеснок, - пробормотал Серёгин. - Тьфу! – плюнул милицейский начальник, опустив грозное оружие. – Идём дальше! Кажется, в этой хате никого нет – слишком уж тут тихо. Если бы кто-нибудь здесь был – он бы обязательно показался, когда Пётр Иванович загремел этим чесноком. Пётр Иванович продвигался вперёд и видел перед собой только безликую неодушевлённую мебель. Бедную, подержанную старую мебель, которая годилась уже только на дрова, или на выброс. Стенки обшарпаны, увешаны разнообразными иконами, почерневшими от безжалостного времени. Только всё равно, что-то здесь не так. Когда Пётр Иванович был в гостях у Потапова в первый раз… пол был чисто выметен и вымыт, а теперь – на полу покоится слой пылюки! Да, точно: пыль, паутина, дохлая мышь в углу… От чистоты Гаврилы Семёновича не осталось ни следа. Странное дело… Как этот Мэлмэн ухитрился занять место трусливого плотника?? - Подвал был на кухне, - сказал Синицын и пошёл туда, где – он знал – располагалась кухня. – Идёмте, я вам покажу. Дверь кухни была снята с петель и прислонена к стенке. «Точно так же, как в особняке Гопникова!» - отметил про себя Пётр Иванович. - Стоп! – Недобежкин внезапно застопорился и поднял руку вверх. – Аккуратненько – там кто-то есть. Серёгин замер, а потом – крадучись, словно мангуст, вполз в просторную кухню Потапова и притаился там за буфетом. Высунув голову, он огляделся. Стол, два стула, окно, огромная русская печь (как только сохранилась??) а у печи спиной стоит человек. На нём натянуты какие-то джинсы – явно не первой свежести и клетчатая рубашка – тоже не первой свежести, кажется, даже, помойного типа. - Берём, - прошептал над ухом Серёгина Недобежкин. – На счёт «три». Раз… два… три! Как только прозвучало «Три!» - Пётр Иванович выскочил из-за буфета и навалился на этого незнакомого человека, собираясь скрутить ему руки. Обычно это делается быстро, особенно, когда нападаешь сзади… Но только не сейчас. Незнакомец рванулся, сбросив Петра Ивановича на пол, ринулся к окну, разбил стекло кулаком. Но тут же на него наскочили Недобежкин и Синицын, один схватил за одну руку, другой – за другую. Всё, сейчас этот «гаврик» будет скручен. Пётр Иванович поднялся с пола и поспешил помочь товарищам, однако прямо у него на глазах «гаврик» проявил себя могучим, словно супермен. Он без особого усилия свёл свои руки вместе и стукнул лбами Недобежкина и Синицына. Те упали на пыльный пол, а вот «гаврик» разозлился. Совершив молниеносный прыжок, он пихнул Серёгина, заставив его сесть и разрушить стул под собой, а потом – «гаврик» подхватил с пола пистолет Недобежкина, прицелился и собрался стрелять. Незнакомец повернул лицо, и Серёгин узнал его: это был бывший следователь прокуратуры, а ранее – верхнелягушинский участковый Зайцев! - Зайцев, стой! – крикнул Пётр Иванович и попытался встать. Но Зайцев ничего не слушал, он был невменяем, и он нажал на курок… КЛАЦ! – пистолет не выстрелил, Зайцев замешкался, и тогда Серёгин прыгнул. Вышибив у противника пистолет, Пётр Иванович хотел стукнуть его в солнечное сплетение и повалить. Но Зайцев перехватил руку Серёгина и отшвырнул его к дальней стенке. - Вы меня больше не поймаете! – прорычал он каким-то нечеловеческим голосом и собрался удрать в окошко. И тут откуда-то из-за печки явилась бесхозная тень. Сначала она была плоская, как обычная тень, но потом – как-то поднялась над полом и превратилась в полупрозрачный серенький человеческий силуэт. Пётр Иванович отпрянул за комод и там замер, а чудище совершило неуловимо быстрый бросок и оказалось около Зайцева. Легко скрутив его, словно ребёнка, небывалое существо потащило его туда, за печку. Зайцев дёргался, вырывался, но видно драка с этим монстром была не по силам человеку. На глазах Серёгина Зайцев постепенно сделался таким же полупрозрачным, как и эта невиданная сущность, а потом – вместе с нею мгновенно превратился в тень и был быстренько утащен за печку. Пётр Иванович неподвижно сидел за комодом и ошалело хлопал глазами, не в силах поверить в то, что сам увидел то чудовище, которое все Верхние Лягуши называют «чёртом». Нет, это явно не голограмма, не оптический обман, и тем более – не костюм. Оно живое и реальное – такое же, как и сам Пётр Иванович! Неужели это есть результат дьявольских экспериментов в рамках проекта «Густые облака»?? Синицын и Недобежкин пришли в себя, заворочались на занозистых досках пола. Они перевернулись с боку на бок, застонали, а потом – сели. Синицын огляделся – Петра Ивановича нигде не видно, так же, как и незнакомца, который их побил. - Украл! – рявкнул Недобежкин, решив, что могучий незнакомец куда-то утащил Серёгина. – Чёрт, теперь – Серёгина!.. Блин! Синицын встал на ноги, обошёл кухню и быстро обнаружил Петра Ивановича за комодом. - Он здесь, - сказал Синицын Недобежкину. - Серёгин! – Недобежкин подлетел к Петру Ивановичу, как большая ракета и начал требовать, чтобы тот рассказал ему всё, что видел и слышал. Серёгин собрался выложить им всё про странное и страшное существо и про Зайцева, но внезапно к горлу подкатила тошнота, сознание помутилось, перед глазами поплыли радужные круги. Пётр Иванович вдруг забыл всё и забыл все слова, он раскрыл рот, чтобы говорить, но против собственной воли испустил тупое козлиное: - Ме-е-е-е! Тошнота улеглась, исчезли все радужные круги, и Серёгин увидел, как на лицах его товарищей появляется сильнейший испуг, как открываются их рты и выпучиваются изумлённые глаза. - Серёгин! – Недобежкин начал трясти Петра Ивановича за плечи. – Неужели… и у тебя «звериная порча»?? Нет, у Серёгина не должно быть «звериной порчи», он же не поддаётся гипнозу! Но всё-таки, он не может никому рассказать про эту таинственную сущность – Пётр Иванович начинает безвольно блеять! И это безволие так сильно, что он никаким усилием не может сквозь него прорваться! Значит, это «зверина порча» - иначе не скажешь – Серёгин уже в третий раз пытается «перезагрузить» своё сознание начать рассказывать про «верхнелягушинского чёрта», но всё блеет и блеет! Но как же быстро эта сущность вторгается в сознание человека! Серёгин видел её всего лишь несколько секунд – и на́ тебе! Точно, что чёрт! - Ме-е-е-е! – изрёк Пётр Иванович в четвёртый раз, и понял, что лучше ему не пытаться рассказывать про чёрта, а подумать о чём-нибудь другом. Как только в сознании всплыл голодный кот Барсик – наваждение прошло, и Пётр Иванович смог выпасть из лап монстра. - Ребята! – выдохнул он. - Прокамлался! – угрюмо буркнул Недобежкин. – Всё, пойдёмте отсюда. Не нравится мне всё это до ужаса! Потом ещё раз придём, завтра… Ежонков предусмотрительно остался под уютным летним солнышком, в уютном мире живых. Он опасливо топтался поодаль от этого «жуткого» по его мнению, домика, который, скорее всего, наполнен чертями и фашистскими агентами. Когда «Недобежкин и Ко» показались из-за двери этого дьявольского сооружения – Ежонков прямо вздохнул свободнее. А чтобы не выдать своего страха, он расхлябанною походочкой подошёл к Недобежкину и бросил небрежный вопрос: - Ну, что, поймал кого-нибудь? Недобежкин в ответ состроил страшную рожу и рыкнул сердитым барсуком: - Трусло ты, Ежонков! - Э-э! – обиделся «суперагент». – Я не амбал, я – психиатр! Моё дело – умственное, а бегать и стрелять должен ты, Васёк! - Пушить Серёгина не предлагаю! – прогудел Недобежкин и забился за руль «Ниссана». – Надо бы Самохвалова найти… Поехали! - Не надо меня пушить! – буркнул Пётр Иванович, который хотел ещё раз осмотреть дом. – Вы не видели, что там было, а я видел!.. - Ты уже заблеял, Петька! – заметил Синицын и залез на заднее сиденье джипа. – Хочешь, как я, в переходе петь? Полезай, давай! - Э-эй, это моя машина! – запричитал Ежонков и вознамерился выгнать Недобежкина из-за руля. – Ты уже её испачкал! - Да ну тебя! – огрызнулся Недобежкин. – С тебя, психиатр, пользы, как с козла – молока! 2. Пока искупавшаяся «Газель» подсыхала на крутом берегу озера Лазурное – Самохвалов отправил свою группу прочесать окрестности. Места вокруг были дикие – «степь, да степь кругом». Если посмотреть направо – вдалеке, в низинке дремала деревушка, а если налево – там возвышался над ковылями высокий пологий холм. Самохвалов не знал, что именно должен тут найти: на первый взгляд тут нельзя было найти ничего. Но раз Недобежкин приказал «прогуляться к Чёртовому кургану» - Самохвалов взял с собою пять человек, оставив четверых охранять машину, и двинулся с ними туда, к холму. Погода была хорошая – жара сменилась долгожданной свежей прохладой. Из-под обутых в тяжёлые ботинки ног выскакивали какие-то полевые суслики, да перья ковылей реяли на несильном ветерке. Холм, который Недобежкин называл «Чёртовым курганом», ничем особым не отличался от обычного террикона. Впрочем, это и был террикон – старый, поросший высокими деревьями. Вот только шахты рядом никакой не было… Самохвалов собрался обойти «Курган» вокруг – авось, найдётся что-нибудь, или кто-нибудь? Вокруг было тихо – только шелестели листья деревьев на холме, да пели птицы, да хрустели под ногами тонкие ветки. Наверное, надо было идти в другую сторону, в деревню, там хотя бы, есть люди… А тут? Только трава, суслики, вон та огромная дыра в земле и… колоссальный, полугусеничный страшный трактор, который лежит на боку около этой дыры. - Ребята, - пробормотал удивлённый этой картиной Самохвалов. – Кажется, нашли… Самохвалов обошёл кругом эту непонятную машину. Нет, это не трактор, а скорее… какой-то бронетранспортёр, что ли? Окон у него нет – только две узкие щели в чёрной броне. Впереди и сзади – по два больших колеса с очень рельефными покрышками, между этими колёсами – широкие железные гусеницы. Да, странная штуковина, тем более, что она перевёрнута… Маленький отряд Самохвалова собрался около дыры. Дыра напоминала кратер, который пробили не снаружи, не бомбой, а словно бы из-под земли. Словно бы именно этот технический монстр зачем-то вырвался из недр, а потом – не устоял на колёсах и завалился на бок. Самохвалов увлекался техникой. Несколько раз он ездил в Подмосковье на выставку машин-монстров, которые своими гигантскими колёсами давят «Запорожцы» и старые иномарки. Но даже там он не видел ничего, и отдалённо похожего на эту штуковину… И поэтому Самохвалов решил, что непременно расскажет об этой невиданной находке Недобежкину. И тут из тёмной дыры, из которой веяло могильным холодом и сыростью, показалась человеческая голова. Некто растрёпанный, в чьих волосах застряли комочки земли, с перепачканным лицом, собрался для чего-то покинуть подземелье. Однако выбрал такой неудачный момент, что был тот час же схвачен крепкими руками и насильно вытащен на поверхность. - А? Что? Зачем?? – перепугался этот субъект, одеждой которому служили старая тельняшка и грязные брюки с вытянутыми коленками. – Отпустите меня! Отпускать его пока не собирались, потому что Недобежкин приказал ловить всех, кто каким-либо образом окажется под землёй. Субъект съёжился на траве, удерживаемый двумя парами рук, и пролепетал, не поднимая своей растрёпанной башки: - Я ничего не знаю! - Да, ну! – не поверил Самохвалов. – Сейчас, начальник приедет – ему будешь рассказывать. - Ыыыы, - заплакал выловленный «диггер», дёргаясь, словно бы пытался вырваться. - Э, чувак, а что там? – поинтересовался один из соратников Самохвалова по фамилии Коваленко, кивнув на яму. - Ки-кирпичи… - заикаясь, пролепетал субъект. - Кирпичи? – удивился Самохвалов. – В яме? Там что у тебя? Каменоломня? - Я… хожу… за кирпичами! – отрывисто выкрикнул незнакомец. – Я ничего не знаю! У меня курятник, а там – лиса… Прорыла лаз, зверюга, и петуха сожрала! - Свихнулся, что ли? – пожал плечами Самохвалов. – Точно, надо его Недобежкину показать. 3. Убитый Гопниковым Хомякович лежал на сером металлическом столе, что стоял посередине просторного помещения. Помещение не было похоже ни на морг, ни на операционную, а скорое всего, напоминало лабораторию. Стены и пол этой лаборатории выстилал однообразный белый кафель, к потолку прицепились шесть длинных ламп дневного света. Они светили ярко, освещая в этой лаборатории каждый уголок: две огромные колбы у дальней стены, стойку с пустыми пробирками, несколько неработающих компьютеров, что расположились на длинном столе рядом с этими пустыми колбами. А так же – двух человек, что неподвижно и молча, стояли около бледного Хомяковича. Один из этих двух человек был пониже ростом и немного сутулился, глядя сверху вниз на несчастного, пропавшего ни за что Хомяковича. Постояв немного, он поднял немного растрёпанную голову, вытер кулаком свой нос, сильно смахивающий на простую картошку, посмотрел на второго человека и сказал: - Н-ну, что? – он сказал неуверенно, потому что опасался этого второго человека, и, можно сказать, боялся его. Второй человек – он и ростом был повыше, и в плечах пошире – не смотрел ни на Хомяковича, ни на первого. Его холодный, бесстрастный взгляд установился на какой-то точке пространства, что была известна лишь ему одному. Поверх дорогого костюма у этого человека был наброшен белый халат. Кажется, он проигнорировал лепет первого – он молчал, погружённый в свои мысли, но потом, после достаточно долгой паузы он заговорил: - Этот, - он кивнул на Хомяковича. – Ни в чём не виноват. Он случайно попал под горячую руку, и поэтому я обязан исправить ошибку. - Н-но, он мёртв, - пролепетал первый. – Как тут исправить? Одежда первого напоминала лохмотья бомжа – словно бы он нашёл её в мусорном баке. - Образец 307, - произнёс второй, чьё имя было – Генрих Артерран. - Образец 307?? – изумился первый – агент-неудачник Грегор Филлипс, который не попал в руки Гопникова, и поэтому остался цел и невредим. - Да, - бросил Генрих Артерран. – Идём. Генрих Артерран повернулся и широкими шагами двинулся вглубь лаборатории, где поблёскивала большая гладкая дверь из голубоватого металла. Филлипс поплёлся за ним чуть ли не цыпочках – так силён был его благоговейный страх перед тем, что называлось «Образец 307». Дверь не имела ни ручки, ни намёка на замочную скважину. Филлипс думал, что возможно здесь есть какой-то шифр, который надо куда-то ввести, чтобы открыть этот зловещий «сезам». - Можешь не надеяться на код, - внезапно отрубил робкую надежду Филлипса Генрих Артерран, словно бы прочитал его мысли. – Ты не сможешь открыть её без меня. Филлипс вздрогнул, потому что он думал именно об этом, как бы открыть эту дверь без Генриха Артеррана и заполучить триста седьмой образец. - Можешь смотреть, как она открывается, - разрешил Генрих Артерран и достал из кармана некий предмет – металлическую пластинку размером не больше спичечного коробка, с пятигранным отверстием посередине. Он поставил эту пластинку в чуть заметное углубление, что оказалось у двери в том месте, где у обычных дверей бывает замочная скважина. Как только ключ оказался на месте – в двери что-то щёлкнуло, и её створки бесшумно ушли в стену. «Проще пареной репы», - отметил про себя Филлипс, приметив, из какого именно кармана Артерран вытаскивал ключ. - Даже если ты и украдёшь у меня ключ, - заявил Генрих Артерран, снова угадав мысли Филлипса. – Ты её не откроешь. Тут всё дело в ДНК, замок реагирует только на мою. Развеяв, таким образом, все хрупкие и наивные надежды Филлипса, Генрих Артерран двинулся туда, в ту мглу, что висела за этой неоткрываемой дверью. - Идём! – прикрикнул он на Филлипса, который в страхе застопорился на пороге. - Я… ничего не вижу, - осторожно, чтобы не «разбудить зверя», заметил Филлипс, ничего не различая во мраке. - Прости, - Артерран извинился, но в его голосе, как всегда, не проскользнула ни одна эмоция. И тут же вспыхнул свет и разом озарил всё это помещение, весь интерьер которого составляла металлическая клетка с очень толстыми прутьями в одном углу и большая колба в другом. Стены, пол и потолок были обшиты чем-то абсолютно белым и немного скользким. В клетке, прямо на полу и без подстилки сидел унылый человек с пустыми глазами. А в колбе в какой-то мутноватой жидкости покоилось некое существо. Ростом оно было, наверное, чуть ниже среднего человека и, вероятно ходило на двух ногах. Но, в отличие от человека, существо имело тщедушное серое тело, огромную лысую голову с тремя большущими чёрными глазищами, с маленьким ротиком и без носа, тонкие длинные ноги коленками назад и такие же длинные и тонкие руки с тремя пальцами. Филлипс снова застопорился. Он почувствовал, что у него внутри собрался свинцовый страх, к горлу подкатывает тяжёлый комок, коленки пронимает дрожь. - Что это? – с усилием выдавил он, не в силах отвести испуганный взгляд от этих чёрных глазищ, которые, казалось, гипнотизировали его сквозь толстое стекло. - Прототип, - спокойно изрёк Генрих Артерран. – Не бойся его – не скушает. Он мёртв уже почти, что семьдесят лет. Фу! Филлипс поёжился и бочком отодвинулся от этого «прототипа». Как вообще, этот Генрих Артерран может обитать в таком жутком месте, в компании вот этого вот, «прототипа»?? В дальней стене угадывалось нечто, похожее на встроенный шкаф. Его дверь была такой же белой и блестящей, как и всё здесь, и Филлипс заметил её только тогда, когда Генрих Артерран нажал на что-то, и эта дверь открылась, поднявшись вверх. Да, это действительно был шкаф, или своеобразный сейф, освещённый изнутри пятью точечными лампами. Он был небольшой, а внутри в специальной подставке стояли пробирки с какой-то жидкостью – прозрачной и жёлтой, внешне похожей на лимонад. Их было много, этих пробирок, штук двадцать, а то и больше. Генрих Артерран протянул свою длинную руку, взял одну пробирку и сейчас же закрыл сейф назад. - Идём! – приказал он Филлипсу, который разглядывал теперь человека в клетке. Человек выглядел невменяемым: сидит без движения, взгляд отсутствующий, как у шизофреника. Филлипс повернул к Артеррану ошарашенное лицо, задавая немой вопрос: «А что будет с ним?». - Выживет! – бросил Генрих Артерран ответ на этот немой вопрос. – Идем, не задерживай! Филлипс на цыпочках выполз из этой «комнаты страха», а Генрих Артерран просто задвинул металлическую дверь назад и забрал ключ. Неся пробирку в правой руке, он приблизился к Хомяковичу. - Филлипс, иди сюда и подними ему голову! – приказал Генрих Артерран, и в его тоне слышалось не сказанное: «Или пристрелю!». Филлипс не очень любил подходить к покойникам, а тем более дотрагиваться до них. Поэтому он робко предложил другой вариант: - А не проще ли вколоть ему это… вот это, - он имел в виду вещество в пробирке. - Не выйдет, - отрезал Генрих Артерран, вперив в Филлипса свой недобрый взгляд. – Кровь уже свернулась, вещество не сможет распространиться по телу. А если оно попадёт в желудок, то у этого бедняги ещё останется шанс на выживание. Быстрее, Филлипс, дорога каждая секунда! - Л-ладно, - стукнул зубами Филлипс и нехотя поплёлся к мёртвому Хомяковичу. Филлипс дотронулся пальцем до его окоченевшего лица и сразу же отдёрнул руку – таким оно было холодным и неприятным для живого человека. - Ну же! – поторопил Генрих Артерран. Филлипс сжал в кулак остатки подорванной стрессами воли, взялся обеими руками за эту холодную голову, пробитую пулями в нескольких местах, и рывком приподнял её над столом. - Это всё равно, что держать простую курицу из гипермаркета, - твердил он себе под нос, подавляя приступ тошноты. – Обычную курицу… Разве ты боишься куриц? Генрих Артерран пропустил весь этот трусливый лепет мимо ушей. Он только наклонился над Хомяковичем, разжал ему зубы и вылил в рот всё содержимое пробирки. Увидав, что Артерран закрыл посиневшие губы этого бедняги, Филлипс собрался, было, бросить его голову. - Держи! – предостерёг его Генрих Артерран. – А когда я скажу – ты не бросишь, а аккуратненько положишь. Усёк? «Усёк?» - он спросил, как какой-то бандюган с большой дороги!.. Тоже мне ещё… - Ага, - кивнул Филлипс, превозмогая брезгливое отвращение перед окоченевшей мёртвой головой и не выдав свои мысли вслух. - По долгу службы мне иногда приходится принимать сходство с криминальными элементами, - заметил Генрих Артерран, пройдясь по лаборатории взад-вперёд. – Можешь опустить, - это он уже сказал про Хомяковича. Уфф! Филлипс только этого и ждал! Наконец-то он избавит свои руки от этой жуткой головы! Чтобы не злить Артеррана, Филлипс аккуратно опустил голову Хомяковича на стол и посмел поинтересоваться своей судьбиной: - А что будет со мной? – простонал он, вспомнив того несчастного, что томился в железной клетке за толстыми прутьями. - Я уже подумал об этом, - произнёс Артерран со своим привычным спокойствием, повернувшись к Филлипсу лицом. – Я предлагаю тебе сделку. Ты передаёшь мне всё, что ты нашёл про Росси и про «ГОГР», а я взамен сохраняю тебе жизнь и рассудок. Я отпущу тебя сразу после того, как все твои материалы попадут ко мне. Вопросы есть? Да, да, конечно, сейчас Филипс был согласен на всё, лишь бы вырваться из лап этого кровожадного чудища, что стоит сейчас перед ним. Жизнь и рассудок – это очень ценный подарок из рук Генриха Артеррана, тем более, что взамен он просит такую мелочь, как материалы про Росси и «ГОГР», которые Филлипс копил годами. Да, теперь и настал тот момент, когда Филлипс без сожаления расстанется со всем своим секретным архивом! - Я согласен! – выпалил Филлипс. – Я всё отдам! - Прекрасно! Вопросов нет! – похвалил Генрих Артерран. – А теперь смотри! – и кивнул на стол, где лежал Хомякович. Филлипс совсем не хотел снова поворачиваться и смотреть на посиневший труп, но ему пришлось, потому что Генрих Артерран совсем не любит шутить. Филлипс поборол отвращение и заставил себя снова глянуть на Хомяковича. На глазах Филлипса происходило невероятное: раны на голове и груди Хомяковича затягивались сами собой, потом исчезли тёмные пятна на щеках, уступив место живому румянцу. А потом – Хомякович дёрнул головой, судорожно вдохнул в себя воздух, рывком сел и закашлялся. У Филлипса сама собою отвалилась челюсть и подкосились ноги, глаза раскрылись в изумлении, перегревшиеся мозги забыли все слова. А вот Артеррана эта фантастическая сцена оживления абсолютно не смутила. Он спокойно стоял и спокойно смотрел на то, как оживший Хомякович, откашлявшись, озирается по сторонам. - Всё! – наконец сказал Генрих Артерран и как-то неуловимо быстро подошёл к Филлипсу и схватил его за локоть своей железной рукой. – Цирк окончен. Ты отправляешься «в номера». - Что? Куда? – Филлипс дёрнулся, но это была не его борьба. Артерран затащил его в ту камеру, где когда-то сидела Эммочка, и замкнул дверь на замок. - Ты пока что поживёшь здесь! – сказал Артерран через дверь. – Убежать не пытайся – я починил вентилятор! 4. Ежонков скукожился на заднем сидении и всё причитал, что Недобежкин угробит ему машину. А Недобежкин снова покинул прямую дорогу и врубился в буераки, надеясь таким образом сократить путь к Чёртовому кургану, где должен был ждать его Самохвалов. Синицын похлопал Ежонкова по плечу, жалея вместе с ним его дорогую машину, которая нещадно тряслась и подпрыгивала на жёстких кочках, хотя сам думал о своей семье и о том, что теперь, наверное, нескоро вернётся домой. Серёгин до сих пор пытался собрать воедино своё сознание и рассказать, наконец-то о полупрозрачной сущности, что обитает за печкой Потапова, но у него ничего не получалось, и при мысли об этом чуде природы просыпалось неумолимое желание заблеять. Пётр Иванович подавлял в себе эту «пагубную страсть» и вспоминал о Барсике, не желая, чтобы его считали «попорченным». Да, всё-таки, правдива байка о том, что чёрт портит людей – Серёгин убедился в этом на собственном опыте. Самохвалов поджидал их не с пустыми руками – у него имелся «улов». «Панцер-хетцер» Недобежкин уже видел, а так же – знал, откуда он здесь взялся. Поэтому он сразу же перешёл к «подземному жителю». - Из ямы выбрался, - объяснил Самохвалов Недобежкину, когда тот выпрыгнул из кабины. – Сказал, что там у него кирпичи! - Кирпичи? – удивился Недобежкин. – Странно, однако… - Это тракторист! – сообщил Пётр Иванович, который, увидев пойманного копателя, узнал в нём тракториста Гойденко, которого все подозревали в «якшаньях с нечистым». - Тракторист! – обрадовался Недобежкин. – А ну-ка, тракторист! – милицейский начальник двинулся на дрожащего тракториста, как крейсер-торпедоносец, желая узнать от него всё и сразу. - Кирпичи! – пискнул тракторист. – Лиса в курятнике лаз прорыла и петуха сожрала! - Завёл пластинку! – пробурчал крепкий Коваленко. – Он нам это уже раз пять повторил! - А, это – один из видов «звериной порчи»! – заметил Ежонков, выпрыгнув из сухого и чистого салона «Ниссана» прямо в глубокую прохладную лужу. – Чёрт! Васёк, ты её специально сюда поставил! – напустился он на Недобежкина и даже замахал пухлыми кулачками. – Чтобы я в лужу вышел! Следующий раз я тебе тоже так же остановлю! Мало того, что ты испортил мне машину… - Короче, Склифосовский! – остановил логорею Ежонкова милицейский начальник. – Ты давай, по делу. Что ты там про «порчу» говорил? - А, про порчу? – опомнился Ежонков, забыв про машину. – Ну, то, что он постоянно повторяет про свои кирпичи – это один из видов «порчи» – стандартный ответ на все вопросы. И вообще, я считаю, что не Гопников их попортил, а Артерран. Потому что вся эта порча, или выборочный гипноз достигается тем, что сознание порченных находится под контролем гипнотизёра. Гопников погиб, порча должна была исчезнуть, но она никуда не делась! Значит, это – Артерран! - Не Артерран, а Зайцев! – возразил Недобежкин. – После драки с Зайцевым Серёгин начал блеять, а Артеррана твоего мы и в глаза не видели! - Нет, - не уступал Ежонков. – Про Зайцева наша Эмма ни полусловом не заикнулась! Значит, он не участвовал в проекте! - Можно подумать, что эта аферистка участвовала! – огрызнулся Недобежкин, который не поверил ни одному слову этой Эммы Садальской. – Ей бы только языком плескать, лишь бы в каземат не закрыли! - А кто тогда её застрелил? – выплюнул Ежонков вопрос в лоб. - Соболев! – отрезал милицейский начальник. – Или подослал кого-то, того же охранника! Они там все вместе в одну банду завязаны! Всё, берём этого тракториста и – к Соболеву! Была бы у меня санкция – я бы его не раздумывая, арестовал! Поехали! Недобежкин развернул корпус и шагнул к джипу. - Давайте, тракториста – в багажник! – распорядился он. – Самохвалов, возвращайтесь к машине – а потом – за нами, в Красное! Синицын вышел из машины, чтобы получше рассмотреть перевёрнутый «панцер-хетцер». Да, именно за этой машиной он пытался гнаться на «Волге» Ежонкова. Интересно, почему они его не забрали? Должно быть, он принадлежал погибшему Гопникову… И тут размышления Синицына прервал какой-то звук. Жалобный такой, будто бы вон там, в тех кустах, кто-то плачет, или хнычет… Зверь? Нет, голос человеческий… Синицын тихонько подобрался поближе к подозрительным кустам и отогнул разлапистую ветку. А за ней – прямо на влажной грязной земле – сидел и плакал горючими слезами ни кто иной, как… Хомякович??!!! - Хомякович! – крикнул Синицын и затормошил Хомяковича за плечо. Наверное, у Синицына получился очень мощный крик, потому что с ближайших кустов гурьбой вспорхнули воробьи, а сквозь упругие колючие ветви протиснулась голова Недобежкина и спросила: - Что? - Хомякович, - повторил в изумлении Синицын и показал рукой на живёхонького Хомяковича, который, ни на что не реагируя, продолжал пускать галлоны слёз. - Хм… - хмыкнул Недобежкин, усилием воли удержав свою челюсть от отвала. – А ну, давай выведем его отсюда… Синицын и Недобежкин схватили Хомяковича под руки и вывели из кустов к «Ниссану». Пётр Иванович едва из кабины не вывалился, когда увидел живым и здоровым того, кто у него на глазах погиб и был завален тоннами земли. Хомякович был невменяем – то ли от испуга, то ли отчего-то ещё он продолжал жалобно плакать, словно ему было три годика, и у него большой пацан отобрал конфетку. Гипнотизёр Ежонков внимательно осмотрел его со всех сторон и внёс рацпредложение: - Вспушить? - Ну, пуши… - разрешил Недобежкин, который уже и сам не знал, что делать с этим «воскресшим Лазарем». - Усадить! – приказал Ежонков профессорским тоном. – Сейчас будет работать… - Бабушка Лида! – насмешливо перебил Недобежкин и толкнул Хомяковича на траву. Хомякович безропотно сел, а Ежонков обиделся, нахмурился, как туча, и угрюмо прогудел: - Ты тоже не Мегрэ! - Давай, работай, Мессинг! – подогнал его Недобежкин. – Нам ещё в Красное! Ежонков начал работать. Он на глазах у всех достал свою гайку и принялся качать ею у носа Хомяковича. Глядя на эту гайку, «подопытный» прекратил реветь, подобрал все сопли и застыл с отрешённым видом. - Так, первый этап закончен, - довольно сообщил гипнотизёр и спрятал гайку. – На проверку времени нет – переходим к делу. Где ты был, Хомякович? – обратился он к Хомяковичу, заглянув в его опустевшие глазки. Хомякович помолчал, потом – подвигал челюстями, как грызущий хомяк, и выплюнул два слова (или это было одно?): - Бык-бык! - Опять «Бык»? – хохотнул «Мегрэ» над «Мессингом». – У кого там ещё был «Бык»? У Карпеца? Да, Ежонков, здорово ты их гипнотизируешь: либо «Ме», либо «Бык». Талант! – пафосно закончил милицейский начальник, вогнав Ежонкова в сатанинский гнев. - Ну, я тебе это ещё припомню! – побагровел Ежонков, замахнувшись слабосильным кулачком. – Как внушу тебе, что ты бык, как сниму на камеру – будешь знать! Я ещё это видео в Интернет выброшу, чтоб тебе неповадно было смеяться! Испортил мою лучшую машину… Ну что с тобой говорить?.. Солдафон! Тьфу! – «Мессинг» закончил тираду смачным плевком и снова повернулся к застывшему в трансе Хомяковичу. - Где ты был, Хомякович? – вкрадчиво спросил Ежонков, игнорируя смешки Недобежкина. Хомякович нахохлился, постучал ладонями по земле, раскрыл рот и, словно бы преодолевая непреодолимую преграду, с огромным трудом произнёс: - Бык-бык! - Память полностью стёрта, - начал оправдываться Ежонков, пожимая плечами. – Я ничего не могу сделать… Я не знаю… Я могу сделать вот что: я заставлю его привести нас туда, откуда он вылез! Мозг бессознательно запоминает дорогу, а я могу считать эту память, а? Недобежкин сидел на траве, где посуше, ухмылялся в усы и слушал речи Ежонкова с явным снисхождением. А потом – возвысился над травою во весь рост и огласил только что принятое решение: - План изменился!