G.O.G.R.

КАП! КАП! КАП! – вода с отсыревшего потолка монотонно стучала по краю жестяного ведра и брызгала на вытертый линолеум, что покоился на этом полу, наверное, несколько десятилетий. Старинная деревянная дверь, потревоженная рукой Недобежкина, выплюнула мерзкий скрип и отвалилась в стороночку, пропуская «компанию» из пятерых милицейских гостей в просторный вестибюль здания Верхнелягушинского сельсовета. В вестибюле надолго прописался готический полумрак, и повисла прохладная сырость. Наверное, эта мутная вода с песком капает с потолка даже в засуху… Недобежкин направился в кабинет Семиручки – выбивать у него ключ от архива. По дороге ему «в зубы» попалась консервативная Клавдия Макаровна, одетая всегда в одно и то же платье, с неизменным подсвечником в правой руке. Милицейский начальник быстренько взял в оборот эту пожилую даму и силком заставил её выбить председателя из «берлоги» на серьёзный разговор. - Константин Никанорович не принимает! – Клавдия Макаровна попыталась уйти в глухую оборону, но Недобежкин быстренько разделал её «под орех» следующим убедительным аргументом: - Гражданка, давайте живее, или сушите сухари! За сопротивление аресту от одного года до пяти добавляют! - Ох-квох-квох-квох! – в ужасе заквохтала Клавдия Макаровна и проворно поскакала вперёд по коридору. – Сюда, сюда! - Вот так вот! – довольно заключил Недобежкин и последовал за ней широким шагом.

«3. Глава сельсовета Семиручко К. Н. Приёмные дни… ПЯТНО…»..

Так было написано на двери того кабинета, куда Клавдия Макаровна ловко занырнула. - Я не принимаю! Не принимаю! – истерично завопил за дверью хилый голосок Семиручки, едва Клавдия Макаровна прокудахтала про визит милиции. Ключевой стала фраза о количестве визитёров: «Их пятеро!». Услыхав такое немыслимое для своей персоны число, бедный председатель свалился со стула и пополз под стол. А потом – Недобежкину надоело ждать того морковкиного дня, когда Клавдия Макаровна уговорит Семиручку выползти «из тени», и он собственной персоной вступил в кабинет председателя, отпихнув с дороги ненадёжную дверь. - За мной! – скомандовал он всем своим товарищам. В тесном кабинетике мелкого чиновника пятеро показались толпой. Пухленький Семиручко вжался в спинку стула и обречённо взирал на Недобежкина, который надвигался на него с неумолимостью айсберга, с неотвратимостью кризиса. - Что вы от меня хотите?? – прорвало, наконец, Семиручку, и он зашёлся в рыданиях. - Материалы по Потапову! – Недобежкин рубанул словом, а Семиручко увидел, как у его носа просвистел «меч судьбы». - Хо-хо-хорошо… - пролепетал Семиручко, испытывая мистический страх перед этими милиционерами из областного центра. – И-идёмте за мной… Семиручко выпростался из-за стола, но потом вспомнил, что забыл в ящике ключ. Водворившись обратно, он погрузился в выдвижные ящики и долго шарил в них до тех пор, пока его дрожащая рука не натолкнулась на этот кусочек металла, что отопрёт подгоревшую дверь архива. - Нашёл! – пискнул он, выбираясь из-за стола во второй раз. - Отлично, - кивнул милицейский начальник. – Давайте, шевелитесь! У меня время не резиновое! Семиручко потащился к двери, три раза споткнувшись на ровном месте. Выбравшись в коридор, он едва не повалился в обморок, потому что увидел там ещё троих, да ещё и в камуфляже. В замке архива Семиручко возился не меньше двадцати минут. Ключ танцевал в трясущихся пальцах и пару разочков падал на пол. - Шевелись! – то и дело бурчал Недобежкин, перебирая ногами от нетерпения. – Сколько можно?? Три часа копаешься! Семиручко справился с замком так тяжело, словно бы побеждал тигра один и без оружия. - Заходите! – любезно пригласил он за подгоревшую «волшебную дверцу», а сам собрался было, ретироваться восвояси подобру-поздорову. - Нет, вы пойдёте с нами! – запретил Недобежкин, а Сидоров поймал председателя под ручку. - Что вы себе позволяете?? – обиделся Семиручко и дёрнул рукой, чтобы вырваться. - Считайте, что вы задержаны, гражданин Семиручко! – сообщил ему Недобежкин и переступил порог архива. – Пройдёмте, сейчас найдёте нам всё необходимое. - Я ничего не сделал! – взвизгнул председатель сельсовета, топая туда, куда тащил его Сидоров. – За что меня-то задерживать?? Я понимаю, Гойденко, или там… ещё кого… Но меня-то за что?? Да, у Недобежкина не было ни единого нормального повода для того, чтобы задержать этого «чертёнка» хоть бы на час. Однако милицейский начальник решил казаться умным. - А за подпил моста! – выпалил он, чтобы хоть что-то сказать, а по реакции Семиручки догадался, что попал пальцем в небо. Семиручко весь скукожился, сморщился, как засохший помидор и посерел, как плесень. Ноги председателя вмиг ослабели и подкосились, глазки выкруглились, челюсть отпала. Он даже на ногах больше не мог стоять, и, для удержания его в вертикальном положении к Сидорову присоединился Самохвалов. - Ага, значит, ты подпилил, хорошо! – одобрил «чистосердечное» милицейский начальник. - Я! Я! Я! – запищал Семиручко, сделавшись похожим на перекормленную мышь. – Я! Не сам! Не сам! Я! Не хотел! Они! Заставили-и-и-и меня-я-я-я! – заревел председатель белугой. – Пилу! Пилу я спрятал в кабинете под столо-о-о-ом! Клавдия Макаровна! Это она! - Клавдия Макаровна тебя заставила подпилить мост? – не поверил Недобежкин. – Усадите-ка его туда! – милицейский начальник заметил среди заполненных бумагами полок один стул и решил занять его телесами Семиручки. Сидоров и Самохвалов оттащили тяжёлого толстячка в тот угол, к стулу, и освободились, наконец, от ноши. Пётр Иванович поставил на единственный здесь столик подсвечник Клавдии Макаровны, а Синицын зажёг единственный фонарик. - Так значит, Клавдия Макаровна? – продолжил нелёгкий для председателя разговор милицейский начальник, морщась от запахов мышей и плесени, что вились здесь в сыром, спёртом воздухе. - Да! – подтвердил Семиручко, дёрнувшись на стуле. – Она! Она пришла, и начала пистолетом у меня перед носом размахивать и выть, как зомби: «Пилииииии! Пилииииии!». Ну, мне больше ничего не оставалось, я подумал, что она меня застрелит и закопает! Вы же знаете, - председатель посмотрел на Серёгина. – Как у нас пропадают председатели? Один за другим, один за другим! Мрут, как мухи! А Клавдия Макаровна при всех председателях тут хвостом вертела! Тут одно слово «НЕТ» - и уже нет тебя, вы понимаете? - Врёт! – заметил Ежонков, подавив смешок. Да, действительно, что-то тут не вяжется. Что значит «хвостом вертела»? Кто? Клавдия Макаровна? Эта дородная, дотошная и пожилая консерваторша – и вдруг – «хвостом вертела»?? Нет, Семиручко нашёл явно неудачный объект для спихивания «собак». - Хватит! – разъярился Недобежкин и хватил кулаком по первой попавшейся полке, сбросив целую кипу сырых листов. – Или правда, или срок на полную катушку за двойное покушение на сотрудников милиции! - Аааа… - затрясся Семиручко, медленно сползая со стула. – Не губите! Я выдам вам всё про Потапова… И скажу по секрету: он тоже с ними завязан! И вообще, я думаю, что это Потапов там гвоздь программы! Когда дом у Потапова сгорел – он переселился в новый дом. А оттуда, из нового дома он вышел уже одним из них! - Из «НИХ» - это из кого? – уточнил милицейский начальник. - Из чертей! – загадочным шёпотом ответил Семиручко. – У Потапова дом сгорел в том же году, когда умер Гопников. А когда умер Гопников, так и чёрт распоясался! - Ага, - кивнул Недобежкин. – Ну что ж, идите, ищите документы на Потапова. Только смотрите! Семиручко был доволен тем, что его никто не держит и над ним никто не нависает. Он вспорхнул со стула с проворностью пингвина и потащился к подгнившей полке с табличкой «П». Документов на Потапова отыскалось не так уж много – каких-то три пожелтевших бумажки с нелёгкой судьбою, что отразилась в их подтёкших записях, загнутых, размочаленных уголках и серых точечках плесени. В одной бумажке говорилось, что Потапов Гаврила Семёнович построил двухэтажный дом в восемьдесят девятом году, и этому дому был присвоен номер пять. Вторая бумажка повествовала о пожаре в пятом доме, из-за чего тот полностью сгорел. Седьмого апреля две тысячи пятого года «терем» Потапова загорелся при «невыясненных обстоятельствах», а когда, наконец, нарисовалась пожарная бригада – от него остались лишь чёрные головешки и зола. Третья бумажка отражала переселение Потапова из пятого дома в шестой, «доныне пустующий». Шестой номер носила эта «чёртова» изба со странным вторым входом, где Пётр Иванович ухитрился увидеть результат «Густых облаков». Да, в девяносто девятом Потапов жил в доме по соседству, а в заброшенном шестом… проказил чёрт. - Вот – ещё! – это Семиручко выкопал где-то и шваркнул на стол около подсвечника пухлый и пыльный фолиант – старый журнал регистраций, куда когда-то заносились все свадьбы, разводы, приезды, уезды, смерти и рождения. Председатель проворно раскрыл этот пропахший клопами увесистый «талмуд» и среди сотен тысяч других фамилий отыскал Потапова. Потапов родился тут же, в Лягушах, и за свою жизнь ни разу не покидал родную деревню. Жены у него тоже не водилось… В общем, Гаврила Семёнович Потапов был тем одиноким, малозаметным человеком, которого можно просто так стереть, «списать» и заменить кем-то другим. Вот они и заменили – Мэлмэном. А ведь Серёгин с Недобежкиным так и не узнали до конца, кем был этот загадочный лысый бандит, который без проблем перемахнул двухметровый забор… - Пора нам, ребята, в Донецк, - уныло вздохнул Недобежкин, понимая, что верхнелягушинское следствие зашло в глухой тупик. – Всё, пошли, пора «нах хаус». - А? – пискнул из дальнего угла Семиручко, удивившись тому, что на него не надвинули наручники и не попёрли с места председателя в тюрьму. - Пили мосты, партизан! – буркнул ему на прощанье Недобежкин и скрылся в коридоре.