G.O.G.R.

Гопников был озадачен и даже немного испуган. Он давно уже покинул ненадёжное убежище бывшего агента Смирнянского и ехал теперь в неновом минивене «Фольксваген» по проспекту Ильича, направляясь в центр. Ежонков, который, со слов Артеррана, работал по нему, не давал Гопникову ни минуты покоя. По заданию ГОГРа Гопников должен был инкогнито и тайно разыскать всё, что осталось от нацистских экспериментов со сверхсолдатом, а тут вклинился какой-то Ежонков… Да и ментята эти достали. Едва ушёл от них. Надо будет раскрутить этого Ежонкова да «нейтрализовать», чтобы не вертелся под ногами… Раньше Гопников был далёк от разведок, секретных проектов и шпионских баз. Большую часть своей жизни он посвятил наукам. Получил два высших образования, имел степень доктора наук по биохимии и микробиологии и даже считался ведущим учёным. После Второй Мировой он работал в Генеральном управлении генетических исследований, занимался изучением генома человека. У него была своя лаборатория, кафедра, штат помощников, проекты, научные работы… Однако вскоре у профессора Гопникова появилась ещё и тёмная тайна: от нехватки денег на свои передовые проекты он грешил тем, что прирабатывал на советскую разведку и потихоньку сливал им секреты Соединённых Штатов. Коммунисты в те времена бились над злополучными «Густыми облаками», однако результаты у них выходили только нулевые. Гопников ничего не знал тогда ни о прототипе, ни о сверхсолдате, ни о Генрихе Артерране. До тех пор, пока однажды вечером к нему в лабораторию не зашёл человек. Гость был высок, подтянут, и нёс в правой руке длинную крепкую трость. - Можете звать меня Адамс! – изрёк этот гость, придвинув к себе тростью свободный стул. Гопников испугался: незнакомец, одетый в слишком дорогой костюм и тёмные очки казался похожим на федерала. А вдруг они пронюхали о связи русского эмигранта Гопникова с советской разведкой??? - Го-гопников… - пролепетал Гопников, случайно выпустив на пол подопытную крысу. - Я знаю! – отрезал этот Адамс, поместив своё тело на выбранный стул. – ЦРУ. Вы нужны нам для дела, и мы пока что не устраним вас. Настоящее имя Адамса было – Росси, и с его приходом Гопников потерял покой и сон. Адамс – Росси поведал ему, что ЦРУ действительно пронюхало о его связи с Советами, и теперь даёт ему задание: пробраться на секретную военную базу и следить за ходом проекта «Густые облака». Коммунисты с «Густыми облаками» терпели неудачу за неудачей. У них там чего-то не хватало, из-за чего рушились все их исследования. Они решили высунуть нос из-за железного занавеса и связались с Америкой, а именно – с ГОГРом. Был у коммунистов такой Никанор Семёнов – он сам приезжал в Вашингтон, ночью разговаривал с шефом ГОГРа и просил его выделить толкового специалиста. Гопников знал, что в СССР поедет именно он – Адамс – Росси уже предупредил его об этом счастье, или горе? Гопников «сушил сухари» и прощался с карьерой, жизнью и самим собой – а что ещё могло его ждать ТАМ? Проживший всю жизнь в Америке Гопников был уверен в том, что железный занавес приподнимется перед ним и захлопнется раз и навсегда, как гильотина… Гопников понимал, что ГОГР ой, как завязан с федералами, что эта его поездка – всего лишь ловкий шпионский ход, организованный для того, чтобы стащить у коммунистов какой-то их секрет. Гопников никогда бы не поехал в Союз, но деться ему уже было некуда… Адамс – Росси убеждал Гопникова, что его назначат руководителем проекта, однако вдруг ни с того, ни с сего невесть откуда явился Генрих Артерран. И почти что сразу с Гопниковым связалась советская разведка и дала ему «общественную нагрузку»: следить за Генрихом Артерраном. Гопников следил, однако Артерран оказался пронырливым и ушлым типом: он пронюхал о слежке практически сразу и выбросил Гопникова из проекта вообще. Теперь он делал механическую работу: давал мышам некие препараты, которые ему приносили, и следил за тем, как мыши на них реагируют. Советская разведка озлобилась: Гопникову позвонил Никанор Семёнов, назвал его «никчемным простофилей» и даже пообещал уничтожить, если Гопников не добудет сведения о том, каких результатов добился Генрих Артерран, работая над «Густыми облаками». Гопников устрашился: Никанор Семёнов шутить не любил. Да и Генрих Артерран не шутил. Официально опыты проводились на лабораторных мышах, однако Артерран почему-то мышей игнорировал, и вместо них привозил откуда-то человекообразных обезьян. Гопников подкупил одну из его ассистенток – молоденькую, глупую девчушку, которая недавно закончила институт. Её звали Эмма, она пыталась добиться научных высот, и ей не повезло с распределением: попала сюда вот, в «подземелье ведьм». Эмма наивно согласилась провести Гопникова в лабораторию Артеррана через вентиляционную шахту. Гопников спрятался там, за частой железной решёткой и краем глаза видел, как Генрих Артерран, облачённый в халат безупречной белизны, стоит, склонившись над металлическим столом, и «колдует»… Однако не над мышью и не над обезьяной. На столе лежал человек. Гопников замер в своём убежище: ему показалось, что Генрих Артерран увидел его сквозь стену. Гопников хотел уползти прочь: слишком уж зловеще выглядел этот «доктор Франкенштейн», который вместо мышей экспериментировал на людях. Но он заставил себя смотреть дальше. Он уже видел этого человека, что попался под «горячую руку» Франкенштейна. Бедняга работал на местном заводе. А теперь… Генрих Артерран отвлёкся от своей жертвы и сделал большой шаг в ту сторону, где скрывался в вентиляции Гопников! Нет! Гопников отпрянул назад, в сырую тьму шахты: кажется да, он увидел его сквозь стену! Гопников не хотел, чтобы Генрих Артерран снял решётку и вытащил его из-за неё за черти, и поэтому стремительно пополз назад, откуда приполз. После того, что он увидел на этой «адской кухне» - Гопников предпочёл бы никогда больше не соваться туда: а вдруг следующим на столе окажется он сам? Но Никанор Семёнов снова возник в его жизни и теперь уже под страхом смерти потребовал, чтобы Гопников, ни много, ни мало – продемонстрировал ему действие тех препаратов, которые Генрих Артерран синтезировал, работая с прототипом! Они стояли друг напротив друга, посреди высоких колосьев, что мерно колыхались на ночном ветерке. Никанор Семёнов, освещённый луной – да, это был неприятный тип с гангстерским лицом – сдвинул брови и, не терпя возражений, объявил: - Либо результат будет у меня послезавтра, либо вы отправитесь под суд за шпионаж. Гопников содрогнулся. За два года работы на «Наташеньке» он успел услышать множество жутких рассказов про то, как пытают попавшихся шпионов. Возможно, некоторые из них попадают на стол к Генриху Артеррану. Нет, Гопников не хотел ни под пытки, ни на стол… Он не шпион, он биохимик… Чёрт, надо же было вляпаться в такую скверную историю… Даже подкупленная Гопниковым Эмма испугалась, когда Гопников подкараулил её в коридоре и попросил провести себя в секретную лабораторию в отсутствие Артеррана. - Что вы? – выдохнула она с неподдельным ужасом. – Он от вас мокрого места не оставит… Гопникову пришлось пойти на хитрость и пообещать Эмме то, чего он ну никак не смог бы ей дать, даже если бы и захотел. - Проведи меня туда, и взамен ты получишь свободу, - выскочило из Гопникова, и он сам ужаснулся своему решению. Он видел, как загорелись голубые детские глазки этой юной особы, и устыдился того, что так подло обманывает её. - Сегодня, - прошептала она. – Я буду кормить его животных… Он обычно уходит куда-то… Ждите меня в восемь часов у лифта на первом ярусе. И вот, тем же вечером Гопников впервые проник туда, в эту подземную лабораторию, где Генрих Артерран проводил свои исследования и держал их результаты. Эмма сказала, что сегодня Артерран был чем-то взвинчен, швырял протоколы исследований, забыл закрыть шкаф с пробирками, убежал куда-то, так и не закончив опыт. Гопников постоял немного в дверях лаборатории, вслушиваясь в бездумный визг мартышек, клетки с которыми занимали в этом обширном помещении целый простенок. В дальнем углу притаилась большая клетка, в которой сопела крупная серая горилла. От Эммы Гопников знал, что гориллу зовут Тарзан, и именно на ней Артерран проводит большинство своих опытов. По виду Тарзан ничем не отличался от своих сородичей диких горилл. Обычный примат, ни капельки не похожий на «сверхсолдата», даже человеческого в нём ничего нет… Тарзан сидел в углу клетки, освещённый молочно белым, неприятным для глаз светом ламп, и глупо взирал на Гопникова своими пустыми животными глазками. Гопников тоже поглазел немного на эту большую мартышку, а потом спросил у Эммы: - Скажите, Эммочка, а куда профессор Артерран кладёт протоколы исследований? Эмма сиротливо стояла в углу, прислонившись своей худой спинкой к покрытой кафелем стене. Кажется, в её взгляде скользит некий страх, она часто моргала и старалась не смотреть Гопникову в глаза. - Он обычно запирает всё в сейф, - неуверенно протянула она и повернула голову вправо, кивнув на пустую белую стенку. Гопников присмотрелся и заметил, что нет, стенка не пустая: среди по-больничному стерильного кафеля едва проступает хорошо подогнанная дверь встроенного сейфа. - Но сегодня он так злился, - продолжала Эмма. – Что смахнул всё в ящик стола и ушёл. Не знаю, какая муха его укусила… Гопников не слушал более, как эта наивная и глупая лаборантка жалуется на дьявола. Он приблизился к письменному столу, что торчал посреди залитого светом пространства лаборатории и первым делом выдвинул самый верхний ящик. Ящик был не заперт и заполнен доверху какими-то мятыми бумагами. Гопников схватил самую верхнюю, измятую в шар, и развернул её. Да, это был один из отчётов Артеррана, где он описывал… поведение лабораторных мышей, которых у него и в помине не было, наверное, с самого начала работы. Гопников впихнул эту бумагу обратно в стол и достал другую. Но и там Генрих Артерран писал только про своих несуществующих мышей. - Не читайте это, - возник за спиной Гопникова голосок Эммы. – Он только про мышей пишет и пообещал мне, что застрелит меня, если я кому-нибудь скажу, что у него нет мышей. - Понятно… - буркнул Гопников и с шумом задвинул ящик назад. На глаза ему попался шкаф с пробирками, который Артерран забыл запереть. Его непрозрачная дверца была заманчиво приоткрыта, словно бы говорила заискивающим и опасным голоском: «Давай, открой меня и возьми то, что за мной стоит!». Гопников ни за что не взял бы ничего из того, что стояло в этом шкафу, потому что Генрих Артерран мог обвинить в этом кого угодно, а скорее всего под раздачу попала бы Эмма. «Ты должен продемонстрировать мне действие препарата!» - громыхнули в голове слова Никанора Семёнова, а испуганный мозг добавил: «Или тебя ждёт… суд/пытки/расстрел!!!». Гопников тяжело, словно бы ноги налились неподъёмным свинцом, отвалился от стола и потащился к приоткрытой дверце шкафа. За ней в шеренги выстроились пробирки, наполненные какой-то жидкостью. В одних было нечто прозрачное, другие – наполнены чем-то бордовым, третьи – являли сквозь прозрачные стенки голубоватую густую субстанцию. Взять одну из них – всё равно, что подписать смертный приговор себе и ни в чём не повинной девушке Эмме. Каждая пробирка несла на себе номер – Генрих Артерран обязательно заметит, если какой-то из них не окажется на месте. Гопников воровато огляделся по сторонам. Эмма стояла спиной к нему, у клетки с мелкими шумными макаками и кормила их какими-то фруктами. Она не видит его. «Продемонстрировать действие препарата!» - требование Никанора Семёнова сверлило мозг Гопникова. Гопников огляделся ещё раз, а потом – быстро схватил первую попавшуюся пробирку и отпил из неё глоток. В пробирке была налита некая горькая гадость. Гопников почувствовал, как она обжигает ему всё: рот, пищевод, желудок… Нет, это не виски, не коньяк, и даже не русская водка. Это скипидар какой-то, ацетон, дихлофос… У Гопникова подкосились коленки и потемнело в глазах. Он издал непроизвольный звук: - Ой-ё! И, подавляя мучительную тошноту, на четвереньках пополз прочь, не видя даже, куда ползёт. Уши забила плотная вата, и сквозь неё он слышал, как тоненьким голоском вопила Эмма, стараясь поднять его под мышки. Гопников хотел сказать ей, что с ним всё в порядке, но из горла вылетело только: - Шшшш… - Что с вами?? – неслось откуда-то с луны, или из другого города, хотя Эмма была тут, и кричала, чуть ли не в ухо. На миг Гопникову показалось, что он умирает – ведь могло быть и так, что Генрих Артерран, опасаясь того, что кто-нибудь украдёт его разработку, подсунул между своими образцами какой-нибудь мышьяк… Гопников привалился спиной к холодной гладкой стене. Он не знал, сколько времени он так посидел, пугая Эмму, однако спустя энное количество секунд/минут/часов ему стало полегче. Он открыл глаза, вытер с лица реки слёз и соплей и огляделся. Он сидел около клетки гориллы Тарзана. Эмма стояла над ним и перепуганно хлопала большими глазами, не решаясь подойти. - Вам… лучше? – выдавила она, заметив, что Гопников вышел из ступора и зашевелился. - Ух? – сочувственно ухнул Тарзан и замигал своими звериными глазками точь-в-точь, как Эмма. - Ага, - прокряхтел Гопников и едва водворился на некрепкие ноги. Его качнуло вправо, Гопников опёрся боком о стенку, чтобы не упасть. И тут из коридора послышались чёткие, размеренные шаги. Ошибиться было невозможно: это шагал он, Генрих Артерран! - Быстрее! – взмолилась Эмма и пихнула Гопникова туда, где торчала в стене вентиляционная решётка. – Туда, лезьте! Гопников уже обрёл способность ориентироваться в пространстве. Он быстро снял решётку и нырнул в темноту шахты. Едва он задвинул решётку назад – в лабораторию вступил всклокоченный, растрёпанный Генрих Артерран. Он до сих пор был взвинчен и огромными глотками глотал кофе из фарфоровой чашечки. - Эмма, начинаем! – выплюнул он и ринулся к шкафу с пробирками. Оп-па! Он может заметить, что в одной пробирке стало меньше гадости… Гопников уже был сыт адреналином по самое горло. Он не смог больше оставаться в шахте и смотреть, как Генрих Артерран откроет шкаф. Он повернулся и пополз прочь. Гопников приплёлся в жилую часть, с трудом отыскал комнату, которую русские ему отвели, и свалился на не разобранную кровать, не разуваясь и не раздеваясь. Заснул Гопников сразу – такая ужасная усталость на него навалилась. Сон был тяжёлым – Гопников видел себя в немецком плену, в котором никогда не бывал. Видел, как сидит он в такой же лаборатории, какая была у Генриха Артеррана, в такой же клетке, где сидел подопытный Тарзан. Стены вокруг него были изукрашены уродливыми чёрными крестами и забрызганы кровавыми потёками. На полу клетки рядом с Гопниковым лежали чьи-то кости и череп. Гопников сделал шаг в сторону, чтобы не наступить на этот череп, он слышал, как откуда-то, непонятно откуда, доносятся леденящие кровь вопли, искажённые жуткой болью и предельным ужасом. По спине Гопникова побежали липкие мурашки, он не понимал, что ему всё это снится – для него всё, что он слышал и видел, было реальностью. В глубине того помещения, где стояла его клетка, различалась тяжёлая металлическая дверь с громадной ржавой ручкой. Из-за этой двери раздался скрежет, какой-то топот, голоса. А потом – дверь тяжело и шумно отъехала в сторону, и из-за неё показались два тяжеловесных незнакомца. Оба были засунуты в мешковатые хламиды непонятного цвета и несли носилки, накрытые заляпанной простынёй. Под простынёй угадывались очертания исхудалого человеческого тела, а из-под её обтрёпанного краешка выглядывала тощая посиневшая рука со скрюченными пальцами. Гопников почувствовал, как за горло хватает тошнота и тело наполняется ледяным ужасом. Он отвернулся к стенке, а эти двое бессловесно прошли мимо него и унесли носилки куда-то в неизвестное пространство. Голоса не стихали. Сначала они бормотали что-то невнятное: «Вар-вар-вар…». Но потом – болтовня приобрела оттенок немецкой речи. Гопников слышал немецкую речь только в кино, и немецкий язык практически не знал. Он не понимал, что говорили голоса, а интуитивно чувствовал, что говорят о нём. Вскоре страшная дверь снова отворилась, выплюнув противный низкий скрип. Гопников увидел троих людей в белых халатах, и с каменными лицами античных статуй. Они надвинулись на него, и в руке одного из них сверкнул многоразовый шприц. Двоих Гопников не знал: два собирательных, безликих образа. Но третий – со шприцем – был конкретен и точен. Генрих Артерран – вот, кто вперился в съёжившегося Гопникова плотоядным взглядом каннибала. Гопников попытался отодвинуться вглубь клетки, но не успел: Генрих Артерран выбросил вперёд длинную руку и поймал его за локоть. Гопников рванулся, но рука Артеррана оказалась стальной. У Гопникова не было сил сопротивляться, Генрих Артерран легко подтащил его к себе и собрался вколоть ту зелёную густую массу, что плескалась в его шприце. Гопников проснулся в холодном поту, со страшной одышкой. Образ Генриха Артеррана почему-то не отполз в небытие вместе со сном, а маячил серым прозрачным призраком, занося страшный шприц. Гопников рывком вскочил и понял, что лежит на полу под кроватью. Призрак Генриха Артеррана постепенно тускнел, и наконец, растворился совсем. Тошнота уходила, голова переставала кружиться. Да, кажется, препарат Артеррана возымел какое-то действие: Гопников пошевелился, но тело, казалось, было уже не его, а чьё-то чужое. Гопников встал на ноги и прошёлся по комнате. Обогнул стул, стол, подошёл к окну и выглянул на улицу. Тихо, темно, безлюдно. Нигде никакого движения, лишь безмолвный прожектор механически освещает асфальтовую дорожку и то нелепое круглое здание, что на «Метеорологической станции № 279» называется «обсерваторией»… Вроде, всё нормально, можно лечь и спать дальше – он просто перенервничал с этим со всем, вот и приснился ему кошмар. Ведь Гопников, всё-таки, не агент никакой, а всего лишь учёный-биохимик… Гопников отошёл от окна и побрёл назад, в кровать. Спать надо и, как говорят здесь русские – «утро вечера мудренее». Стоп! Гопников вдруг застопорился на месте, так и не добравшись до кровати. Он внезапно понял, что изменилось в нём после того, как он отхлебнул из пробирки Артеррана его адской отравы. Стул, стол, кровать, обои на стене, ковёр, маленький телевизор на прикроватной тумбочке, дверь в коридор – теперь Гопников всё это видел так ясно, словно бы на улице был день и в окно светило яркое солнце. И это притом, что за окном висит ночная мгла, окно занавешено плотной шторой, а свет выключен! Да, будет что рассказать и показать этому прилипчивому Никанору Семёнову… Гопников не успел ничего показать Никанору Семёнову, потому что на следующий день внезапно объявили о гибели Генриха Артеррана от зубов и когтей подопытной гориллы и о ликвидации базы. Гопникова нагрузили работой: упаковывать и отправлять оборудование. Выполняя эту рутинную работу, Гопников чувствовал, как у него внутри собирается холодок: а что же будет с ним, человеком без советского гражданства, да ещё и по глупости своей замешанным в махинации с двумя разведками?? Гопников пытался связаться с Никанором Семёновым, но тот куда-то подевался и не отвечал. Вместо него приехал другой русский и сказал, что Гопников вскоре сможет вернуться на родину. Секретная база «Наташенька» исчезла с лица Земли буквально за два дня. Гопников последнюю ночь ночевал в жилой секции. Завтра, если верить этому русскому, он отправится назад в Америку в свою лабораторию. Но, несмотря на то, что русский так красочно расписал в радужные цвета его счастливое будущее, Гопников не мог заснуть. Игры с разведками и секретными заданиями ух, как опасны. И поэтому он сомневался в том, что ему вообще, позволят покинуть Советский Союз. Да, русский сказал, но Гопников был уверен: вместо того, чтобы вернуть на родину – его просто-напросто тихо уничтожат, как ненужного свидетеля. И тут внезапно ему на голову свалилась мысль: нельзя оставаться на «Наташеньке» ни минуты, надо бежать как можно скорее и как можно дальше. Зелье Артеррана дало ему возможность видеть в темноте, теперь он может прятаться под покровом ночи… Нет, что такое, Гопников же не шпион, не десантник и не бандит, и к тому же, в возрасте – он не может прятаться, не может воевать, не может никого победить, тем более – победить разведки… Он обречён, как несчастливый Моби Дик, и завтра его не станет. Вокруг висела ночная тьма, но новые глаза Гопникова видели сквозь неё, словно бы специально для него кто-то включил свет. Он ходил по комнате, что вот уже несколько лет служила ему спальней, подходил к окну, выглядывал на улицу. Прожектор поворачивался, вырывая из темноты просторный двор, «обсерваторию», часть забора… Нет, он не успеет пройти так, чтобы остаться в темноте и не быть пойманным в круг света. Да и забор высок, обнесён колючей проволокой… Он тут, словно зверь в вольере зоопарка: стоит ему сделать шаг, и он будет изловлен штатным охотником… И тут в дверь кто-то негромко постучал. Стук был неуверенным, робким, но внезапным, и напугал Гопникова так, что он сбился с пути и случайно въехал лбом в шкаф. Из глаз посыпались искры, Гопников отшатнулся от злополучного шкафа и на цыпочках ринулся к кровати, чтобы сделать вид, что давно спит. Стук повторился – такой же робкий, тихий, словно бы тот, кто стучал, не был послан убить Гопникова, а сам скрывался. Подавив страх и ужас, Гопников приблизился к двери и шёпотом осведомился: - Кто там? - Это я, Эмма! – прошептали в ответ. Эмма! Она никогда не заходила к Гопникову, боялась, что Генрих Артерран заподозрит их в сговоре. Но теперь почему-то стучится… Гопников рывком открыл дверь и впустил её. Эмма была чем-то напугана: способность видеть в темноте позволила Гопникову узреть её смертельную бледность и заплаканные, остекленевшие глаза. - Он здесь! – всхлипнула Эмма и споткнулась, переступая порог. Гопников похолодел: что это ещё за сюрпризы? Кто это – он? Где это – здесь?? Гопников смог выдавить из себя оба этих вопроса, и Эмма разрыдалась. - Артерран жив, - простонала она. – Он меня убьёт… У немолодого профессора Гопникова подкосились колени, а сердце начало выбивать чечётку. Дело принимало обороты катастрофы. Эмма исходит слезами, видимо, желая, чтобы Гопников защитил её, но кого он может защитить, когда он ни разу в жизни ни с кем не дрался?? - Надо бежать… - пролепетала между тем Эмма и потащила растерявшегося Гопникова к окну. – Туда! – она показала на мрачное здание закрытой обсерватории. – Перелезть через забор… - Ой… - ойкнул Гопников, прекрасно понимая, что он плохо бегает, страдает одышкой, не сможет подтянуться на руках… А бойкая Эмма уже раскрыла оконные рамы и подталкивала его к подоконнику. - Я не смогу… - пискнул Гопников, упираясь. – Я же не… - Он здесь! – воскликнула Эмма и пихнула Гопникова к подоконнику. – Давайте, лезьте! Гопников ни за что бы не вылез, если бы не то, что произошло в следующую секунду. Посреди комнаты, прямо перед носом Гопникова вдруг возникла человеческая фигура – серая такая полупрозрачная, словно некий призрак. Чудовище было фантастически проворно: не прошло и секунды, как оно оказалось около Эммы и занесло над ней свою серую руку. А Эмма казалось, даже и не подозревала о его существовании: спокойно себе влезла на подоконник… Чёрт, нужно… Гопников неожиданно для самого себя совершил длиннейший прыжок, вклинился между Эммой и серым существом и на лету поймал его руку за секунду до того, как она опустилась на затылок девушки. Рука монстра оказалась холодна, как лёд, а удар – сродни удару паровоза. Он бы снёс Эмме голову зараз, но Гопников каким-то образом ухитрился задержать его – в нём внезапно ожила странная и страшная сила, которой хватало на борьбу с… нечеловеком??!! Эмма взвизгнула и собралась забиться в угол, но Гопников, одной рукой удерживая конечность чудовища, другой рукой вытолкнул её в раскрытое окно. Нечеловек рванулся назад, вырвался, а потом – снова разъярённо прыгнул. Гопников получил такой удар, что не устоял на ногах и был вышвырнут в окно вслед за Эммой. Эмма уже успела подняться на ноги и изо всех своих куриных силёнок тащила Гопникова вверх, чтобы тоже поднять. Гопников не чувствовал боли. Он вскочил, быстро глянул на окно и увидел, что неожиданный страшный противник тоже перемахнул через подоконник и выскочил на асфальтированную площадку под жилым зданием. - Бежим! – крикнул Гопников Эмме и помчался вперёд, к забору. Где только прыть у него взялась?? Он пролетел расстояние до забора быстрее любого из спринтеров. У его уха жутко свистнула пуля, и затем – ещё одна. Это охранный персонал базы заметил побег, и за беглецами устроили охоту. Оглянувшись назад, Гопников увидел, что их с Эммой преследуют человек шесть, и у каждого в руке в свете луны и прожекторов сверкает оружие. Гопников не умел убегать, охранники взяли их с Эммой в клещи и окружили. Пришлось остановиться. Эмма плакала, Гопников пятился, а охранники надвигались с неумолимостью железных машин и целились. Гопников не знал, как оправдать себя, он молчал, и молча трясся, а потом – некое чувство вроде интуиции заставило его вытянуть правую руку раскрытой ладонью вперёд. Он ощутил толчок, вроде отдачи, и в ту же секунду всех шестерых охранников словно бы смело силовой волной. Их отшвырнуло далеко в разные стороны, они тяжело обрушились на землю. Эмма быстренько подобрала пистолет, который выронил один из побежденных охранников, а на Гопникова напал ступор: он изумился и испугался того, каким образом сумел разделаться с преследователями. - Давайте, лезем! – отрезвила его Эмма и подпихнула к забору. Гопников встал у этого проклятого забора, словно бы его ноги вкопали: нет, он никогда не перелезет… Да ещё и эта проволока… Эмма уже цеплялась тонкими руками за кирпичи забора и пыталась влезть на него. И тут Гопников краем глаза различил, как к ним из-за угла обсерватории метнулась серая тень: нечеловек! Он не отстал, а продолжал преследовать! И Гопников опять совершил невозможное: по наитию он схватил Эмму поперёк туловища, взвалил на своё плечо и вместе с нею махнул через забор. Прыжок дался ему фантастически легко. Преодолев колючую проволоку и не зацепившись, Гопников ловко приземлился на ноги с другой стороны забора и, не выпуская Эмму, нырнул в густые кусты, которые там росли. Гопников уже думал, что скрылся, однако внезапно его настиг настолько сильный удар, что он не удержался на ногах, уронил Эмму, и они оба покатились кубарем в высокую траву. Гопников слышал, как падая, Эмма взвизгнула. Гопников стиснул зубы, распахнул глаза и увидел, что над ним нависло серое чудовище. Оно сверкнуло белыми глазищами и занесло свою призрачную руку… За миг Гопников увидел всю свою спокойную, размеренную жизнь учёного… И теперь ему конец… Внезапно пришло наитие, и Гопников, словно бы подчиняясь некой чужой воле, выбросил вперёд руку и снова почувствовал толчок, похожий на отдачу. А вслед за ним – новый удар монстра, но только уже в несколько раз слабее, чем предыдущий: наверное, Гопников погасил его своим. Их обоих отшвырнуло в разные стороны, Гопников покатился по твёрдым колючим камням. Серого незнакомца тоже швырнуло, он обрушился в неглубокий овражек а, шваркнувшись оземь, утратил свою прозрачность и сделался похожим на простого человека. Гопников приподнялся на локте и посмотрел в ту сторону, куда отлетел его противник. Тот уже успел вскочить на ноги, совершил нечеловечески длинный прыжок, выскочил из овражка и оказался рядом с Гопниковым. Рывком вытянув длинную руку, он схватил Гопникова за воротник куртки и легко приподнял над землёй. Теперь он во всём походил на человека, лишь глаза светились белым светом. Благодаря новой возможности ночного зрения Гопников узнал в лице противника, искажённом яростью и ещё чем-то уродливым, черты Генриха Артеррана. Генрих Артерран издал звериный рык, и Гопникову показалось, что он его сейчас вообще, просто-напросто загрызёт. И тут в ночи раздались два выстрела. Артерран отбросил Гопникова в сторону, мгновенно пригнулся, пропустив обе пули над собой, и снова прыгнул – теперь уже к Эмме, которая и стреляла в него. Она выстрелила ещё раз, но Артерран снова пригнулся, а потом – молниеносным движением выбил из её тонких рук пистолет. Гопников лежал на земле по соседству с лужей, а выбитый у Эммы пистолет по счастливой случайности плюхнулся прямо туда, в эту лужу, обрызгав Гопникова застоявшейся водой. Гопников не мешкая ни минуты, выхватил его и принялся с неким остервенением палить в Артеррана, пытаясь, если не застрелить его, то хотя бы дать Эмме уйти. Кажется, он всё же, пару раз попал в него – Артерран взвизгнул, выпустил чуть живую Эмму и исчез в темноте. Выронив опустевший пистолет, Гопников поспешил на помощь Эмме, которая бессильно лежала в траве и тихо кашляла в кулак. Он помог ей встать, она вся дрожала, никак не могла откашляться, шаталась на ногах. - Нужно… выйти… к дороге, - едва выдавила Эмма, подавляя этот мучительный кашель. – Там… машина… Наверное, она испытала сильный стресс – так она была слаба. Гопников перекинул её дрожащую руку через собственную шею и повёл в поросшую ковылём и редкими деревьями неизвестность. За те годы, пока он работал, а вернее, прозябал на базе «Наташенька» - Гопников ни разу не покидал её пределов и даже не представлял, где тут может быть дорога. Они брели наугад. Гопников уже чувствовал жажду и голод, а вокруг лишь высились деревья. Степь сменилась лесом. Вообще, в лесу бывают ягоды, орехи… Но на улице стоял апрель – какие ягоды?? Голодная смерть… Эмма успокаивалась, она уже могла идти сама. Она шла и рассказывала Гопникову о том, как всё школьное детство мечтала о биологии, открытии новых форм жизни, исследованиях в диких джунглях. Как она с отличием окончила институт, одна из первых получила распределение… Крайне неудачное распределение: вместо исследований и перспектив – в категорию пушечного мяса для проклятых разведок и безумных учёных… В своё школьное детство Гопников мечтал примерно о том же: открытия, исследования, Нобелевская премия… Он почти что всё это получил: не доставало только Нобелевской премии, однако, попал «под раздачу» точно так же, как несчастная Эмма. И тоже стал таким же пушечным мясом. Они углубились в некий лес – тёмный в ночи, шелестящий древесными листьями, звенящий ночными насекомыми, преграждающий путь массами бурелома. Эмма спотыкалась, даже падала иногда, а Гопников видел всё, до былиночки – таким необычным талантом наградило его невкусное зелье Генриха Артеррана. Да, Генрих Артерран, видать, тоже попробовал что-либо из своих запасов, и кажется, не одно… - Смотрите! – Эмма дёрнула Гопникова за рукав и развеяла все его мысли. Гопников повернул голову в ту сторону, куда она показывала, и увидел, что лес поредел, и сквозь ветки деревьев виднеется автострада. Казалось бы, пора радоваться, кричать «Ура», выскакивать на проезжую часть становиться в «позу креста» и ловить первую попавшуюся машину… Но – нет, не выйдет. Автострада убегала в неизвестные дали тихой и тёмной лентой. Ни машинки не проехало за то долгое время, пока Гопников и Эмма брели по асфальту шоссе туда, куда посчитали «вперёд». Да, тут же глухая глушь, редко кто проезжает… Может быть, наверное и так, что за день никто не проедет… А тем более – ночью. Гопников редко ходил пешком: страдал одышкой, сердчишко пошаливало, ведь уже далеко не мальчик. Однако теперь, после Артеррановского зелья, он даже не заметил и не почувствовал того расстояния, которое они с Эммой прошли – так легко стало ему ходить. Да, кажется, Генрих Артерран добился успеха в исследованиях. А вот Гопников, которого специально отправили следить за ходом проекта, не узнал даже, что же такое «прототип». Он мог бы узнать – когда Эмма провела его в лабораторию Артеррана, он мог бы выпросить у неё, чтобы она показала ему прототип. Но он упёрся рогом в эти дурацкие пробирки с «гадостью». Хлебнул из одной – и всё, стало уже не до прототипа… Ночь была тихая, поэтому рокот мотора автомобиля, который внезапно возник на дороге, Эмма и Гопников услышали ещё до того, как из-за далёкого поворота показался свет фар. Эмма застопорилась на месте и дёрнула Гопникова за рукав. Он даже услышал, как она взвизгнула: - Мы спасены! Хотя Эмма молчала – она только так подумала: «Мы спасены». Машина приблизилась – «Запорожец» - определила Эмма. А Гопников со своим «новым зрением» увидел, что он оранжевого цвета. Снедаемые желанием жить и спастись, они оба выскочили на середину шоссе и перекрыли оранжевому «Запорожцу» путь. Водителю, завидевшему в свете фар двух человек с поднятыми руками, ничего больше не оставалось, кроме как нажать на тормоз и застопорить машину. - Чего? – водитель не стал покидать кабину, а только опустил стекло. Он был не очень молод, и на голове его красовалась лёгкая хлопчатая фуражка. - Не подвезёте до города? – взмолилась Эмма, подскочив к машине. Водитель смерил двоих «ночных путешественников» ну, о-о-очень недоверчивым взглядом, пару раз скептически хмыкнул и осведомился: - Чего бродим? Пришлось Эмме врать про то, что они приезжали сюда из Донецка на свадьбу, но у них на обратном пути сломалась машина, они решили поискать людей, но заблудились… - Пить надо меньше! – буркнул водитель и кивнул назад, мол, садитесь. Так Гопников покинул базу «Наташенька» и попал в город Донецк. Эмма была из Донецка. Он уехала жить к родителям. А эти родители и слышать ничего не хотели о престарелом Гопникове. Ведь сказать им правду Эмма не могла, врала что-то. И в конце концов родители взбунтовались и пообещали даже вызвать милицию, если Гопников не отстанет от Эммы. Гопников в милицию совсем не хотел: боялся, что его передадут на растерзание Никанору Семёнову, или того хуже – забьют в застенки КГБ и начнут допрашивать с пристрастием. Поэтому он тихонько устранился и перешёл в разряд бомжей. Много ужасных лет – он уже и не помнит, сколько именно – Гопников скитался от подвала к подвалу, дрожал зимой от холода, недоедал, носил лохмотья, лазал по мусорным бакам… Каждый милиционер пугал его едва ли не до полусмерти, он бежал от них в панике, словно от волков… Он был стар и думал, что ещё месяц, и старость тихонечко сведёт его в могилу. Однако с ним творилось нечто странное. Гопников не мог понять, что именно, но, если посчитать – ему уже исполнилось сто лет, а он чувствовал себя максимум на сорок. Гопников жил и жил, ничем не болел, не собирался умирать… Жил, правда, в подвале, с двумя другими бомжами. Одного звали Мишаня, когда-то он был инженером на государственном предприятии, но после перестройки перестроиться не смог. А у второго была кличка Кикс. Кикс грешил азартными играми, и, в конце концов, переселился из двухкомнатной квартиры в подвал. Они были отупевшие, инертные и даже немного дикие. Каждый вечер распивали бутылку. Гопникову тоже наливали: в России было принято «соображать на троих». Но Гопников не пил: он всё надеялся, что вернётся в Америку, продолжит свою работу… А однажды ночью произошло вот что. Гопников ложился спать, а два его товарища по несчастью, нализавшись горькой, уже храпели на грудах тряпья. В двухлитровой банке тихо дрожала свеча, а в узкое подвальное окошко, разбитое, затянутое плотной паутиной, заглядывал лунный луч. Постель Гопникова состояла из такого же тряпья, как и у его соседей, а укрывался он старым тулупом, который когда-то давно выудил из мусорного бака. Гопников стоял на коленях на сыроватом полу и молился Господу – всё просил, чтобы тот послал ему чудо и вернул домой. Внезапно раздался громкий треск – такой, словно бы что-то сломалось. Гопников вздрогнул, съёжился и застыл на месте. Вылетела хлипкая дырявая дверь. Она не открылась, а именно вылетела, выбитая тяжёлым ударом. К ним в подвал вломились какие-то «люди в чёрном» и навели пистолеты на Мишаню и Кикса, вспрыгнувших от испуга со своих жёстких постелей. Гопников остался в ступоре: так и стоял на коленях, прикованный ужасом: неужели его нашли спецслужбы и теперь… Вперёд прошёл высокий человек, и Гопников его узнал: Никанор Семёнов! Узнал и едва не свалился тут же в обморок, ведь происходила какая-то фантастика! Никанор Семёнов был ещё старше, чем Гопников, однако, с тех пор, как Гопников видел его в последний раз, он не изменился ни капельки! Ничуточки не изменился, ей-богу! - Борис Гопников? – осведомился Никанор Семёнов каким-то нечеловеческим каркающим голосом и поправил свой дорогой серый пиджак. - Ыыыы, - проблеял Гопников, всё больше съёживаясь под его взглядом, что резал всё вокруг отточенной сталью. - Вы необходимы нам, - заявил Никанор Семёнов и даже бровью не повёл, когда Кикс выплюнул в его адрес крепкое разбойничье словечко. - Ыыыы, - ответил Гопников, потому что больше ничего ему из себя выжать не удалось. Никанор Семёнов кивнул головой, и тут же двое его подручных молча выделились из тени, схватили Гопникова, заломили ему руки и выдворили из подвала на улицу. На улице, освещённые луной, поджидали четыре чёрных блестящих автомобиля: джип и три обыкновенных. Два здоровяка подтащили Гопникова к джипу и достаточно вежливо определили на заднее сиденье. Один здоровяк втиснулся справа от Гопникова, а второй – слева, отрезав тем самым ему любой из путей отхода. Гопников не знал, оставил ли Никанор Семёнов в живых Кикса и Мишаню, но, зная этого типа достаточно хорошо, давал девяносто пять процентов, что оба его товарища отлетели в мир иной. Гопникова привезли в какую-то деревню. «К..лхо.. Кр..сная Зве……» - заметил он покосившийся, заляпанный и выцветший въездной знак. Гопников содрогнулся, увидев этот въездной знак. «Колхоз Красная Звезда» - вот, что могла означать надпись на знаке. Колхоз Красная Звезда, и – база «Наташенька». Его везут назад, туда, откуда он много лет назад сбежал. Гопников думал, что его тут же убьют и закопают вон под тем раскидистым дубом, что торчит у обочины дороги над большим болотом. Но оказалось, что Никанор Семёнов задумал нечто другое. Гопникова не убили, а поселили в большом доме, что пристроился на окраине Красной Звезды. Колхоза уже не было, он превратился в малюсенькую деревушку и принял другое название – Верхние Лягуши. Гопников бродил по просторной веранде выделенного ему жилища, глупо оглядывался, смотрел вверх на горгулий, которые сели на высокий лепной карниз, что обрамлял черепичную крышу и никак не мог взять в толк, для чего Никанор Семёнов вдруг решил ему всё это подарить. Никанор Семёнов вступил на веранду уверенным шагом и сурово осведомился: - Осмотрелись? - А… да… - едва выдавил Гопников, предчувствуя, если не смерть, то жестокую западню. - Прекрасно, - бесстрастно кивнул Никанор Семёнов. – А теперь я объясню вам вашу задачу. Следуйте за мной. Никанор Семёнов углубился под сень высокого сводчатого потолка, и Гопников раболепно последовал за ним, ведь ему ничего больше не оставалось. Оказалось, что дом действительно огромен. Даже в чём-то и страшен. Да, тут тепло, светло и уютно: хорошая мебель, электричество, газ, вода… Но как-то всего этого много, слишком много, чтобы одному человеку было тут уютно. В Америке Гопников жил в квартире, которую выделил ему ГОГР, в России – в подвале, а теперь… Никанор Семёнов привёл Гопникова не куда-нибудь, а в самый простой, обычный погреб – сырой, прохладный, как погреба. Щёлкнул выключателем, и под потолком вспыхнула одинокая лампочка, озарив булыжные стены, пол и деревянную дверь, что пристроилась в дальнем углу. Никанор Семёнов направился прямо туда, к этой двери, взялся за ручку и оттолкнул дверь в сторону. За ней зияла чёрная пустота, Гопников попятился, а вот Никанор Семёнов шагнул прямиком в эту страшную тьму и исчез в ней на несколько минут. Гопников смотрел на Никанора Семёнова, не отрываясь, и видел, как тот разогнал тьму – наверное, карманным фонариком. - Гопников, - позвал Никанор Семёнов. – Идите же, чего застыли? Гопников словно выпал из ступора. Он потянулся следом за Никанором Семёновым и оказался в коридоре. Коридор был тёмен и длинён. Пару раз он делал повороты, и наконец, закончился ещё одной дверью, на этот раз – металлической. Фонарик Семёнова осветил эту металлическую дверь, заставив её отбросить яркий блик в лицо Гопникову. Гопников заслонил глаза ладонью, а Никанор Семёнов тем временем уже возился с ключами. Дверь открылась легко и быстро, подчиняясь ключу. Никанор Семёнов остановился на пороге, повернулся к Гопникову и протянул ему связку ключей. - Это ваше, - сказал он, не проявляя эмоций, и сунул ключи Гопникову в руки. Ключи были тяжёлые – два длинных, один короткий, и ещё один – некая металлическая пластинка, не понятно даже, что это – ключ, или просто брелок. Гопников взял связку в кулак и так и держал её до тех пор, пока Никанор Семёнов не прикрикнул на него: - Чего вы стоите? Прячьте в карман и идите за мной! Гопников машинально затолкал ключи в карман и пошёл туда, куда гнал его этот страшный человек. Воображение Гопникова, объятое мистическим ужасом, рисовало и подсовывало камеры пыток, «испанские сапоги», дыбы, «груши», плётки и другие подобные ужасы, а Никанора Семёнова делало инквизитором. Однако воображение ошиблось: пытать Гопникова не собирались. Вместо жути пыточной камеры взгляду Гопникова представилось уютное помещение, правда, без единого окошечка, но зато в углу висело чудо техники – неподъёмно дорогой по ценам «лихих девяностых» кондиционер «Самсунг». Кондиционер работал, наполняя воздух приятной прохладной свежестью. Гопников сиротливо пристроился на самом порожке, поджал руки, как какой-то зайчонок и благоговейно взирал на Никанора Семёнова, который, пройдясь по мягкому голубому ковролину, остановился у круглого фонтана. - Это – станция наблюдения, - произнёс Никанор Семёнов, отрешённо глядя на струи воды, которые взлетали вверх к высокому потолку, и падали в бассейн, искрясь в мягких лучах точечных ламп. - На-наблюдения за… чем? – проблеял Гопников, не решаясь своими неказистыми, покрытыми заскорузлой грязью ботинками наступить на этот ковролин, который мог бы позволить себе разве что, толстосум. - За базой «Наташенька»! – заявил Никанор Семёнов, и Гопников едва не опрокинулся на спину. - Но… - промямлил Гопников. - За базой «Наташенька», - повторил Никанор Семёнов и откочевал от фонтана за дубовый полированный стол, устроившись в белоснежном кожаном кресле. – Вы думали, Гопников, что с ликвидацией метеорологического центра «Наташенька» исчезла? Гопников молчал: за те годы, которые он провёл бомжём в подвале, он не думал о базе «Наташенька» - он предпочитал забыть о ней навсегда. Гопников даже не пользовался теми возможностями, которыми наградило его «зелье» Артеррана, он хотел думать, что всё это ему просто-напросто приснилось… И тут – опять двадцать пять – явился Никанор Семёнов и снова выплыла из серых вод реки забвения проклятая «Наташенька». - А… разве там что-нибудь осталось? – наконец-то выжал из себя Гопников, переминаясь на ватных ногах. - Сейчас там обычная воинская часть, - просто ответил Никанор Семёнов, поёрзав в кресле. – Наверху. А что внизу – никто не знает. Завода «Хозтехник», который вы представляли Америке, как ориентир, тоже нет – вместо него курган. Гопников почувствовал, как по всему его телу вмиг разлился могильный холод, как страшный ступор сковал его с головы до ног. - Не пугайтесь, - усмехнулся Никанор Семёнов, и Гопникову показалось, что у него изо рта сверкнули клыки вампира. – Это я так, к слову сказал. От Америки вы давно и необратимо оторваны. Сейчас не имеет значения, на чью разведку вы работали раньше. Имеет значение только то, что вы работали на «Наташеньке» и были знакомы с исследованиями Генриха Артеррана. Да, не простой это был прохвост, скажу я вам, - Никанор Семёнов слегка подался вперёд, водрузил руки на стол и сцепил в замок свои узловатые пальцы. – Его задрала горилла… Тьфу ты, чёрт! А вам придётся раскрыть все тайны, которые он после себя оставил… Садитесь, чего вы стоите! – он указал Гопникову на свободное кресло. Гопников подавил в себе комплекс плебея, прошёл по ковролину в грязных ботинках и пристроился на краешке кресла, боясь заляпать грязью со своей рванины его белоснежную чистоту. - Не скрою, - продолжал Никанор Семёнов, не обращая внимания на крайнее смущение и подавленность Гопникова. – Мы посылали сюда десант, разведчиков, бойцов… Семь раз посылали спецподразделения. Семь. И все семь бесследно исчезли. Я склонен полагать, что они заблудились в подземных лабиринтах. Там специально всё было построено так, чтобы чужаки попадали в ловушки и пропадали. Но вы сами работали там, и поэтому я потратил уйму денег на то, чтобы разыскать вас. Как, однако, вы опустились, профессор. Жить в подвале, с грязными пьяницами, ну что вы? Я знал, что вы попробовали один из его образцов. Между нами – я тоже попробовал. Эмма, вы её знали, продала мне пробирку. Там было на донышке, и я всё выпил. Гадость ещё та, скажу я вам, но некоторые положительные изменения она мне принесла. Но, не будем обо мне, давайте, лучше, поговорим о вас. Вы работали с Генрихом Артерраном и знаете, где находилась его лаборатория. Ваша задача – попасть туда снова и передать мне всё, что вы там найдёте. - Но… - Гопников сказал: «Но», потому что знал, что Генрих Артерран не погиб от зубов и когтей гориллы. Он хотел сказать об этом Никанору Семёнову, и вот тогда-то впервые почувствовал на себе проклятую «звериную порчу». Вместо того, чтобы произнести человечьи слова, Гопников внезапно испустил бараний рёв. Это произошло так неожиданно, что даже каменный Никанор Семёнов выкруглил глаза и крякнул. Сам же Гопников зажал обеими руками свой рот и молча, моргал, глазея на Никанора Семёнова. Никанор Семёнов очень быстро взял себя в руки. Он восстановил на лице маску статуи и сказал лишь вот, что: - Я надеюсь, что вам ясна задача. Я буду снабжать вас всем необходимым, а вы в свою очередь – передавать мне всё, что вам удастся разыскать. Тут есть телефон и рация – вы всегда сможете связаться со мной. До встречи, Гопников, мне пора. Никанор Семёнов вылез из кресла и направился к выходу, но Гопников успел остановить его. - Скажите мне, что со мной? – вопросил он, положив свою руку на плечо Никанора Семёнова. - Генрих Артерран и вас наградил, - буркнул в ответ Никанор Семёнов и удалился, сбросив с плеча дрожащие пальцы Гопникова. С тех пор Гопников стал жить в деревне Верхние Лягуши. С местными жителями он мало общался. А они боялись его, сочиняли про него некие страшные небылицы, называли не то «чёртом», не то «кэгэбэшником». Гопников не обращал внимания на небылицы – у него были другие проблемы. Гопников нашёл способ пробраться в подземные помещения «Наташеньки», и даже почти что попал в лабораторию Артеррана. Но Гопникова постигла досадная неудача: тот коридор, по которому его проводила Эмма, оказался завален монолитной массой земли и камней. В лабораторию, несомненно, был ещё и другой вход, однако Гопников не знал, где он находится. Он много раз лазил в катакомбы, ходил по ним, искал этот дурацкий второй вход, но так и не нашёл. Никанор Семёнов наседал на Гопникова со своими требованиями, однако Гопникову нечего было ему сказать… А однажды ночью Гопникова разбудил шорох. Да, в этом огромном доме, где до Октябрьской революции жили русские помещики, Гопников так чутко спал на широкой и мягкой кровати, что его будили даже шорохи. Тут были крысы, летучие мыши, а Гопников страдал суевериями и всегда выгонял этих животных из дома. Но этот шорох произвела не крыса, и тем более, не летучая мышь. Открыв глаза, Гопников увидал в спальне человека. - Проснулся… - пробурчал гость, повернувшись к Гопникову затылком. Спросонья Гопников не понял, кто это такой к нему пожаловал: подумал, что это – Никанор Семёнов, или кто-то от него. - Я не смог найти, - вздохнул Гопников, понимая, что этот ночной визит не сулит ему ничего хорошего. - Я знаю, - отрезал ночной визитёр, всё не желая повернуться к Гопникову лицом. – Вы и не найдёте. Вы только скажете Никанору Семёнову, что нашли. Только теперь Гопников понял, что этот человек, чью спину он сейчас лицезрел, явился сюда не от Никанора Семёнова, а откуда-то ещё, неизвестно, откуда. Гопников неподвижно сидел на кровати, машинально комкал в кулаке одеяло и чувствовал, как его ночной колпак постепенно спадает ему на лоб. - В-вы кто? – пролепетал Гопников, предполагая, что попал-таки в чью-то западню. Незнакомец промолчал. Он только повернулся лицом, и Гопников узнал его: Генрих Артерран – вот, кто явился к нему среди ночи, непостижимым образом преодолев несколько запертых металлических дверей и сигнализацию. - Вы скажете Никанору Семёнову, что нашли всё, что нужно, - повторил Генрих Артерран, состроив кривую усмешку. – И вызовете его сюда. Другого выбора у вас нет. Вы вернулись сюда опять, хотя могли бы выбрать смерть. - Что значит – смерть? – пискнул Гопников и отполз на кровати к стеночке. Уж не собирается ли этот сумасшедший прикончить его?? - Когда Никанор Семёнов нашёл вас в подвале, вы могли бы покончить с собой, - спокойно изрёк Генрих Артерран, не моргнув и глазом. – Но вы согласились на его условия. Теперь вам придётся согласиться на мои. Вопросы есть? Гопников давно уже забыл все вопросы: те, которые собирался задать, а так же те, которые не задал бы и под пистолетом. Он натянул ночной колпак на уши и тупо промычал: - Нееее… - Вопросов нет, - кивнул Генрих Артерран и протянул Гопникову мобильный телефон – в те времена предмет великой роскоши. – Звоните. Рука Гопникова сама собой схватила этот телефон. Он позвонил Никанору Семёнову. Гопников даже не помнил, что именно он ему сказал. Честное слово, вылетело из головы… или может быть, это говорил не он, а кто-то другой его устами? После этого Гопников никогда больше не видел Никанора Семёнова, и не знал, что Генрих Артерран с ним сделал, и сделал ли вообще… А спустя ещё некоторое время – внезапно явился Росси. Нет, сам он не приезжал в Верхние Лягуши – к Гопникову приехал человек по имени Мартин Мильтон – доверенное лицо этого самого Росси. Мильтон был настроен весьма и весьма серьёзно – почти так же, как и Генрих Артерран: либо сотрудничество, либо смерть. Гопников чуть ли не вжимался в стенку, когда Мильтон, чинно прохаживаясь перед его носом, требовал выдать тайны базы «Наташенька» своему боссу Росси и ГОГРу. Гопников устал от всех этих требований, запугиваний и угроз – он хотел одного: спокойной старости. И поэтому, желая сбросить со своих плеч непосильную ношу, взял и выдал Мильтону Генриха Артеррана. Мол, Генрих Артерран начал все эти эксперименты – пускай он и отдувается! Мильтон обрадовался, однако от Гопникова не отстал. Его обязали снова работать на ГОГР – не только в качестве учёного, но и самого настоящего шпиона, почти такого же, как Штирлиц. Задание его было таким: втереться к Генриху Артеррану в доверие, начать работать вместе с ним и добиться, чтобы Генрих Артерран ввёл его в курс своих исследований. Гопников, конечно отказывался: ведь от него требовали невозможного. Но Росси – через Мильтона – отрубил: «Или сотрудничество, или смерть». Да, да, это их любимая общая тема. Гопников уже устал от жизни – слишком уж длинной получилась его жизнь. Но и умирать тоже не хотел – не давал подспудный животный страх перед уходом из жизни, оставшийся в наследие современному человечеству от далёких диких предков. Гопников принял условия ГОГРа. Генрих Артерран, кажется, не заподозрил Гопникова в связи с ГОГРом и даже приблизил его к своим делам. Часто Артерран поручал Гопникову некоторые опыты с теми веществами, которые он синтезировал из того, что называлось «прототипом». Гопников работал с крысами и обезьянами в одной из уцелевших подземных лабораторий. После каждого опыта он обязан был писать Артеррану подробный отчёт. А результаты, которые он получал, были не далеки от фантастики. Гопников сам снимал на видеокамеру крысу, которая встала на задние лапы, а передними взяла карандаш и написала на столе несколько корявых, кособоких букв. Сначала Гопников не понял, что нацарапало на белоснежной столешнице это животное, рождённое природой быть бессловесным. Но, присмотревшись, разобрал в каракулях свою фамилию, написанную по-русски, но наоборот и буквами в зеркальном отображении… А потом – что-то случилось – Генрих Артерран заставил его инсценировать свою собственную смерть. Гопников согласился и разыграл свои похороны, хотя для чего это понадобилось Артеррану – он так и не понял. Из большого и уютного особняка Гопников переселился под землю, в одно из покинутых жилых помещений «Наташеньки». Гопников ни на день не прекращал работу: Генрих Артерран так загружал его опытами, что Гопников даже недосыпал и недоедал. Артерран, кажется, был доволен тем, что получалось у Гопникова, вот только никак не объяснял ему, зачем всё это нужно. Гопников практически не знал, над чем он работает, он ни разу не видел прототип. Единственное, что он узнал – это тайна Генриха Артеррана. Гопников узнал, что Генрих Артерран сам себя превратил в чудовище – видимо он попробовал одно из своих зелий так же, как когда-то сделал это сам Гопников. Гопников уже много лет жил в СНГ, уже привык, освоился с бытом. Приспособился и к работе на «ГОГР», и к Генриху Артеррану – ко всему, что сулила нелёгкая жизнь шпиона, предателя, или кем он там сделался… Однако всё это нелёгкое время Гопников лелеял одну пламенную мечту: вернуться домой. И в один прекрасный (или не очень?) момент его посетило наитие. Идея, бредовая, опасная, как рывок в горящее здание, свалилась на его многострадальную голову во сне. Гопников вскочил с постели в холодном поту, душимый жестокой одышкой. Отдышавшись, он отыскал мобильный телефон и принялся лихорадочно настукивать длинный номер. Гопников звонил Росси. А когда Росси ответил – Гопников, неизвестно на что надеясь, вывалил ему всё, что знал про Генриха Артеррана. - Так, значит, вы нашли его, - пророкотала телефонная трубка в ухо Гопникову. – Прекрасно. Я дам вам помощника. И отныне вашей задачей будет неотрывно и тайно следить за Артерраном и передавать мне всё, что сможете узнать. Как только задание будет выполнено и этот преступник попадёт в руки ЦРУ – вы сможете вернуться обратно в Америку. Услыхав о возвращении в Америку, Гопников испытал то чувство, которое в народе называют так: «Душа поёт…». Перед глазами сразу встала уютная комната в общежитии ГОГРа, лаборатория, научная работа. Всё будет, как раньше: он вернётся обратно и обо всём позабудет так, словно бы этих ужасных лет и не было… После обнадёживающего разговора с Росси, или с Мильтоном – он не знал, с кем конкретно разговаривает – Гопников отправился досыпать в бодром настроении. Он верил, что скоро… нет, очень скоро вернётся домой, и освободится от наглого Генриха Артеррана. А ведь Генрих Артерран так и смотрит на него жадными глазками: точно, собирается превратить в подопытного кролика, гориллу или мышь… Засыпая, Гопников улыбался, наверное, впервые за всё то время, которое прожил на чужбине. Он даже и не представлял себе, что Росси не спешил открывать для него «зелёный коридор» в Америку – у этого ушлого бывшего агента были свои планы насчёт него. Но Гопникова не волновали более ничьи планы: он видел сон про дом. На следующий день Генрих Артерран ворвался к нему без стука, едва Гопников, проснувшись, открыл глаза. Генрих Артерран был зол, словно голодный крокодил. Он набросился на Гопникова внезапно, схватил его за воротник пижамы и припёр к стенке. После того, как Гопников попробовал «зелье» - он временами чувствовал в себе богатырскую силу. Однако Генрих Артерран оказался настоящим громилой: Гопникову на минуту показалось, что на него наехал тепловоз, или даже атомоход. - Выдал… - рыкнул Генрих Артерран в ухо Гопникову. – Я знал, что ты выдашь. Ха-ха… Генрих Артерран отпустил несчастный, прорвавшийся от напора воротник Гопникова, и стал в стороночку. Размазанный по стенке Гопников стёк на пол, как кисель и теперь снизу вверх взирал, как на лице Артеррана появилась недобрая кривая усмешка хищника, который подкрадывается к жертве. Даже мурашки закишели по похолодевшей спине Гопникова – до того недоброй была эта усмешка. - Прекрасно! – пропел Артерран и даже три раза хлопнул в ладоши, изобразив аплодисменты. – Именно этого я ждал от вас. Именно для этого оставил вам этот чёртов телефон. И вы, наконец-то догадались пустить его в ход. Браво! - А? – пискнул Гопников, сидя на полу, не в состоянии проследить ход мыслей своего страшного визави. - Бэ! – отрезал Артерран, скосив на побеждённого Гопникова недобрый глаз. – Вы будете передавать Росси то, что Я вам скажу и при этом не подавать вида. Вопросы есть? - А? – снова пискнул Гопников, от страха, или изумления, или чего-то ещё так и не поняв, что хочет от него Генрих Артерран. - Вопросов нет! – довольно кивнул Генрих Артерран и удалился. И с тех самых пор Гопникову пришлось безбожно обманывать того, кто пообещал ему возвращение домой. Артерран подсовывал ему какие-то фальшивые планы несуществующих коридоров, липовые отчёты со лживыми цифрами. А Гопников должен был выдавать всё это за правду. Росси, безусловно, верил: как он там, в Америке мог догадаться о бессовестном подлоге? И помощника Гопникову прислал: Альфреда Мэлмэна. Генрих Артерран лишь хохотнул, узнав про Мэлмэна. Да, конечно, этот простой смертный человек никакая не помеха для того, кто наводит «звериную порчу» и обладает таинственной силой «прототипа». - Работайте дальше, - снисходительно кивнул Генрих Артерран, хотя Гопников ни словом не заикнулся о приезде Альфреда Мэлмэна. – Встретьте этого субъекта в аэропорту, привезите сюда, объясните его задачу. Валяйте, вам всё можно. Только осторожно, - предупредил он и завершил аудиенцию так, как завершал всегда: - Вопросы есть? Гопников уже давно усвоил, что задавать Генриху Артеррану вопросы – неблагодарное и абсолютно бесполезное дело. Он счёл самым безопасным для себя просто промолчать, позволить Генриху Артеррану выплюнуть своё любимое: - Вопросов нет, - и раствориться в густой тёмной тени, которая царила тут, в катакомбах, в каждом коридоре и в каждом углу. Да, Генрих Артерран, безусловно, попробовал одно из своих зелий – скорее всего, образец номер триста семь. Именно об этом образце он предпочитал молчать, и Гопников узнал о нём случайно от Эммы. Теперь Генрих Артерран щеголяет устрашающей возможностью каким-то образом мгновенно изменять молекулы собственного тела и в прямом смысле «превращаться в ТЕНЬ». Да, на языке Генриха Артеррана «работать дальше» означало для Гопникова – безбожно обманывать того, кто пообещал ему возвращение домой. Вот Гопников и обманывал Росси, невольно выгораживая Артеррана в обмен на собственную жизнь. Обманывал до тех пор, пока не осознал до конца СОБСТВЕННЫЕ возможности…