'The Portal of Life'

Юнги и думать не мог, что в его дерьмовой жизни всевышний вновь подарит ему комочек надежды и счастья. Парень, вроде как, не заслужил, да и вообще его жизнь настолько прогнила и изувечилась по всемирной дорожке, что впускать в этот запыленный мир посторонних совсем не хотелось: не столько неловко, сколько боязно. Здесь самому порой бывает дотошно и день изо дня навещает мысль, что смысла-то нет, впереди все будет то же самое, такое же гнилое и бесцветное. Но силы держать себя в колее есть, а значит, и дни в будущем должны быть попроще, и может быть Юнги заслужил себе немного счастья, немного яркого лучика в своей жизни, но за какие такие заслуги? Мин, признаться честно, не из мирных людей, у него за плечами собственный ад из мертвых, таким как Юнги приготовлено место «получше», где нет ни света, ни воздуха, ни любви. И парень это прекрасно понимает и все больше отстраняет от себя Чимина, переступает через свое «Я», которое кричит о том, что безумно устало быть одиноким, о том, что Пак Чимин ему подходит больше всех на этом белом свете; так почему Мин плюет самому себе в душу, прикрываясь таким немаловажным «я не заслужил». А кто, если не ты? А Мину тошно… … от самого себя. Все, на что он осмелился — остаться с парнем на один единственный день, утешить и приласкать на своей груди. Для Юнги это было сверх силы, для Пака же — приемлемо. Чимин прекрасно знает о Юнги столько, что бежать хотелось сразу, как только глазам открылась истина. Младший не сидел на месте и копал под Мина яму, не для того, чтобы его туда столкнуть, но сделать хотя бы пропасть, куда в случае чего они полетят вместе. В перерывах между работой Чимин успевал отслеживать информацию о Мине от самого его рождения вплоть до сегодняшнего дня. Глазам Пака открылась криминальная картина прошлого блондина: все его вылазки, махинации и прочая грязища. О ней рыжеволосый смолчал и не стал докучать Тэхену о Юнги, прикрываясь выдуманной отмазкой «для Кима это неважно», в которую вскоре поверил сам. На деле же Чимин — дурак, и чувства его не объяснимы даже для него самого. Вся та информация, что покоится у него в руках, уже давно бы смогла свести счета с Мином, закопать его в саму могилу и избавить мир от тварей вроде него. Но Пак не делал ничего подобного, что вот так непристойно может испепелить Юна. Рыжеволосый решил для себя, что в скором же времени, как оправится, сожжет всю ту информацию и забудет, если это хоть как-то оставит Юнги рядом. Прошла самая мучительная неделя в жизни Пака. За этот короткий срок ему пришлось похоронить своих родителей, смириться со своей утратой и переехать жить в Сеул окончательно. Вот только из этих трех вещей справился Чимин только с двумя — со смертью своей семьи он так и не смог смириться, всему виной большое сердце и крепкая детская любовь, которая с годами становилась только сильнее. Чимин сказал Тэхену, что ему нужно время, солгав, что до сих пор чувствует себя плохо, хотя та истинная причина была далека от того, что он сказал. Пак ни разу не алчный человек, не скверный и вообще, нельзя винить Тэхена за произошедшее, ведь опасности подвергался именно он. Но что делать, когда даже столь чистый человек, как Чимин, не может смотреть в глаза виновнику, просто потому, что зверски рождается внутри жестокость и тваризм, которые, по сути, не свойственны были Паку? Юнги пару раз заехал в новую квартиру к Чимину, проведал самого парня и привез немного фруктов, оправдываясь тем, что «было по пути», а по сути «я волновался, Чимин, и потратил целый час на дорогу за свежими фруктами и еще один час, чтобы наконец добраться до тебя». Но последнее никогда не будет озвучено вслух, оно навеки останется под запретом, а Мин так и будет избегать разговоров на такую тему, как «ты живешь пиздецки далеко, Мин Юнги, прекращай транжирить бензин на дорогу». Третий визит на этой неделе ударил Чимина не в пах, а в саму грудину, где так трепетно порхало сердечко, догадываясь, что Юнги уже не тот ледяной парень и он тоже имеет чувства. — Удивлен ли я? — с улыбкой на лице протянул рыжеволосый, открывая дверь в квартиру для Юнги. — Никак нет, — усмехнулся парень и протянул руку к пакету, полного сладкими мандаринами и прочего цитруса, который так любит Пак. Блондин лишь сценически закатил глаза и вошел в квартиру как к себе домой. Время было позднее, а учитывая, что Пак Чимин — гребанный ценитель уюта и эстетичности, то вся квартира была обвешана гирляндой, чьи огоньки застыли в разных цветах: зеленых, красных, синих, желтых. Благодаря им не пришлось включать свет и внутри ощущалось новогоднее настроение, которое, признаться честно, передалось Юнги тоже. Блондин скинул с себя то самое черное пальто, которое однажды ютилось на плечах Пака, повесив его в коридоре. Мин последовал за Чимином в его комнату и проследил за тем, как парень уселся за мягкий стул у стола. — Когда на работу? — сев рядом с Паком на кровать, спросил Юнги и, не дождавшись ответа, продолжил: — Хёна мне кое-что рассказала, хотел узнать: правда это или нет. Чимин изогнул вопросительно бровь и сделал задумчивый вид, пытаясь откопать в памяти, кто такая Хёна. — И что же она сказала? — вспомнив, кто такая есть эта девушка, Чимин достал себе мандарин и принялся чистить его жесткую кожуру. По идее, имя Хёна Паку не должно давать ровно ничего просто потому, что он ее знать не должен. В ходе изучения Мина он не раз натыкался на это имя и узнал оттуда же, что это его секретарша. Вот только метаться уже поздно, поведение младшего только констатировало кое-что важное для Мина, чего он так хотел оставить в тайне от него. — На меня кто-то нарыл информацию. Она не сказала точного имени, потому, как сама не знает, а вот я почему-то сразу… — Это был я, — без капли сомнения крикнул Чимин, не давая возможность Мину договорить начатое. Юнги тяжело поднял глаза на Пака, не зная, как реагировать на такую откровенность младшего: считать это знаком хорошего или чего-то пугающего? По виду рыжеволосого можно считать, что он совсем и не против подобных знаний, напротив — готов разделить эту тягость вместе с Мином. — Я обещаю, не буду раскрывать твое прошлое, Юнги. Это не мое дело, поэтому не беспокойся по этому поводу, — закончил Чимин начатое, так и не дождавшись, пока старший откроет рот с претензиями и, может даже, угрозами. — Я пришел не потому, что боялся за утечку информации, Чимин. Я хотел и до сих пор хочу узнать, что ты чувствуешь, зная о моей жизни все и, наверное, даже больше, чем я сам? — Юнги не переставал прожигать в глазах младшего дыру, так и норовил прочитать в них правду и дорогую откровенность. Чимин же чувствовал себя в этой ситуации последним дураком, не знающим, как отреагировать и как лучше подойти к Мину. Его уже давно не мучают те знания, они уже давным-давно забыты. И Пак открыл глаза на Мина целиком, оглаживая все его изъяны и целуя гладкую сладость жизни. Очистив свой мандарин от кожуры, Чимин разделил фрукт на все возможные дольки и одну успел положить себе в рот, довольствуясь свежестью мандарина и его сочностью. — Что ты хочешь услышать? Просто закрой глаза, как это сделал я. — А что, если не могу? — А если так? Чимин, дожевав сладкую дольку мандарина, неожиданно для Юнги подскочил с места и сел на колени парня, так же быстро и незаметно касаясь сухих губ Мина своими — мягкими и сладкими от сока цитруса. Один Чимин в этой комнате понимал, что творится здесь и сейчас, к чему вся эта нежность и какая плата должна прийти на чек рыжеволосого. Пак целовал не потому, что чертовски хотелось, младший считает это знаком мира с «я никому не расскажу о твоей тайне, Юнги» и «я все по-прежнему с тобой». Пак целовался, как неопытный школьник, дарую свою первую любовь и поцелуй Мин Юнги. Наверное, это объяснимо из-за того, что так оно и есть, и этот поцелуй у Пака, можно сказать, первый в его жизни, и кроме как неловко касаться губ Мина своими, у парня ничего не получалось, но, казалось, что и этого вполне достаточно как для Юнги, так и для Чимина. Блондин на секунду отпустил свою душу в соседний мир проветриться. В квартире резко стало душно и от спертого воздуха крышу сводило с ума. Тело Мина больше не принадлежало ему и откровенно перестало слушаться своего хозяина. Под весом Чимина Юнги успел расслабиться, так и не рискнув столкнуть парня с себя с воплями «ты чего делаешь, малой?». Кажется, Юнги просто нравится. Кажется, ему хочется большего, чем просто касания губ. Чимин оторвался от лица Мина и медленно раскрыл свои очи, встречаясь с затуманенным взглядом парня напротив. Этот поцелуй должен был ответить на все вопросы, застывшие в этой комнате, а на самом деле, к тем, что были, добавились еще и больше, с нотками сладострастия и драмы. — Ты мне нравишься, Юнги… всегда нравился, — прошептал Чимин и попытался покинуть парня, парящего в прострации, и вернуться за поедание мандарина, но, не успев встать с колен парня, Пак был повален на собственную кровать. У Юнги в голове все плашмя. Он не может отличить вкусное от ядовитого, хорошее от плохого. Для него всегда существовало одно настоящее, из которого он выжимал все соки и питался их ядовитым нектаром. Сейчас же ничего не меняется. Юнги все тот же деспот, желающий получить недосягаемое. Он залезает сверху на парня и начинает поедать его страх глазами, питаться его исходящей сладостью и не бояться получить за это пощечину. Все же начал это дело сам Пак, а Мин, всего навсего, хочет продолжить, открывая двери во взрослую реальность — Юн догадался, что Чимин еще совсем не тронут, он как настоящий распустившийся цветок, никем не сорванный и манящий. Чимин сглотнул обильную слюну и ужаснулся от мысли, что Юнги вновь сошел с ума, как в тот роковой день с Тэхеном. Пак, конечно же, не против Юна и их совместной ночи, но только, когда сам Чимин будет к этому готов, а Мин немного сбавит обороты. Рыжеволосый, прикусив губу, вытянул руки перед собой, тем самым не подпуская старшего к себе еще ближе, как того хотелось бы Юнги. И в этот самый момент сознание Мина проснулось и взглянуло в испуганные глаза напротив. «Что ты делаешь, Юнги? — критиковало внутреннее „я“ у Мина. — Не делай больше ничего, просто уйди». Так и сделано. Блондин нагнулся к губам младшего, насильно сгибая его руки. Оставив один единственный нежный поцелуй, Мин нехотя оторвался от все еще сладких губ и взглянул в бездонные глаза Чимина. — Прости, — прошептал старший, — я не хотел. — Ложь. Он все еще по-прежнему хочет этого малыша. Юн жаждет сорвать этот цветок, облюбить и поставить в свою вазу с вечно исцеляющей водой. Главное, чтобы никто больше не смог дотронуться до рыжих лепестков, также любить и лелеять, как того хочет Мин. Юнги собственник и всегда таковым являлся. Он не намерен делить свое, а, потеряв что-то поистине стоящее, будет винить в утрате себя, в итоге убиваясь без права на перерождение. Старший освободил Чимина из своего плена и сел на край кровати, свесив голову вниз, понимая, что лучше всего было бы уйти, но зачем, когда совсем не хочется и плевать, что как-то неловко сидеть перед младшим вот так. Все бывает впервые, и Пак это понимал. Для него впервые испытывать что-то парящее в животе, наверное, по мнению большинства, это бабочки, а раз так, то бояться нечего. Нужно понять одну важную вещь: Юнги для мира — злой и опасный, для него он самый настоящий хищник с внутренним искусителем, для Чимина же он никогда не будет являться таковым. Рядом с ним он слабеет, становится обворожительным магом, в чьих руках для Пака приготовлена ласка из природных зелий, сладкие поцелуи и нежные объятия. Паку нечего бояться хотя бы потому, что Юнги не такой как все — он единственный, незаменимый. Чимин сел на колени позади Мина и положил свой подбородок тому на плечо, как самый настоящий провинившийся щенок, заглаживая свою вину у хозяина приятным скулежом и мокрым носом. — А я тебе нравлюсь, хён? Ответ очевиден, но казалось бы для одного Чимина. Юнги же иного мнения, точнее сказать — он не уверен ни в себе, ни в своих чувствах, ни в Паке. Для него настал момент истины, когда внутри горит безумное желание накинуться на этого мальчика, излюбить, а потом… потом Мин не знает. Он не уверен, а значит, и начинать не следует. Если блондин не осилит совместного будущего с Паком, тогда зачем кормить его ложными надеждами, рвать и не брать себе навсегда. — Я должен ехать домой. «Конечно, нравишься, Чимин». — Я не могу разумно мыслить, да и ты — тоже. «Просто подожди». — Ешь мандарины и поправляйся. «Я заеду к тебе еще, обещаю».

***

Намджун один из тех людей, кто не терпит многой болтовни, никчемной и скучной. Обычно в такие моменты он, не дослушав собеседника до конца, встает и уходит, либо просит покинуть его место немедля. Он важная и часто занятая персона, так к чему тревожить это царство величия. Чонгуку давно известно, что его последний человек, с которым у него должна состояться встреча, не из легких и простых. Несомненно, у него отличные навыки, опыт и статус, если бы не это, то стал бы Чон искать его в глубине Японии и жопу рвать, но просить встретиться. И встреча, можно сказать, прошла успешно. Намджун мало того, выслушал от начала до самого конца, так еще и принял визитку, обещая не подвести малого и сделать все так, как (пытался) велел Чонгук. Для Чона это было проще, чем с Анико. И вот уже несколько часов брюнет летит навстречу прекрасному, на родину к своему любовнику. Тэхена уже можно звать и так, и любимым, и малышом. Чонгуку стыдно, что он оставил его совсем одного в трудный момент его жизни и боялся, что Тэ свихнется в край, не подпустив младшего к себе ни на шаг. Тогда Чон, клянется, украдет это вечное капризное дитя и сделает так, что Ким и думать ни о чем не сможет, кроме как о вечно трепещущем Чонгуке. В момент, когда Чон постучался в кабинет старшего, Тэхен изучал дела своей компании и умирал от недельного одиночества и тишины. Его кинул не один Чонгук, Чимин тоже решил взять тайм-аут, прикрываясь своим самочувствием, а Тэхен и рад стараться, отпустил рыжего. — Войдите, — выдохнул Ким, продолжая читать документ. В кабинет вошел не спавший всю ночь Чонгук, в чистом костюме и со свежей улыбкой на лице. Парень, пытаясь не делать много шума, подошел к креслу около стола Тэхена и завалился на него с громким выдохом. Именно в этот момент Тэ понял, что вошел не абы кто, а Чон. Тот самый Чон, которого так жаждало сердце и умирало все то время от разлуки с ним. Тэхен оторвался от кипы бумаг, потер костяшками глаза и еле заметно улыбнулся. Все же замену Ким всем своим людям нашел быстро — с головой погрузился в работу, изучил новое и переосмыслил старое. Он довольно устал за эти дни, измотал себя на ноль и подсел на энергетики утром и горький алкоголь ночью. Чонгуку об этом знать не обязательно, просто с ними Тэхену было легче и стыдиться этого он не собирается. — Я думал, ты вернешься следующим рейсом, — начал диалог Тэ, обходя стол и приближаясь к Чону. — А, оказывается, потребовалась целая неделя. Кем ты стал, Чонгук? Куда делся обычный телохранитель, который подчиняется всем и каждому? — Так тебе нравилось во мне мое подчинение? Ты бесишься, что теперь я вольный и подчиняются отныне мне? — усмехнулся Чонгук и похлопал по своему бедру, предлагая Тэхену место на себе. Отчего же Ким отказаться не смог, сев на колени Чона, он обвил его шею в легкой хватке и устало положил голову тому на плечо. Это было лучшее, что происходило с Кимом на этой неделе. Для него обычные объятия казались сказкой, а сам Чон — необъятным принцем, таким теплым и приторным, мягким и своим. Тэхен догадался, что младший даже не съездил домой, не принял душ и не отдохнул, как следует, он сразу приехал к нему, потому что тоже, наверное, соскучился. — Мне все равно, кто ты и кем работаешь, — тяжело вздохнул Тэхен, — просто… не уезжай больше. Я скучал. Чонгук обвил тэхенову талию и прижал парня ближе к себе, крепко, до хруста костей. Конечно же, он соскучился. Они перешли на тот этап отношений, когда друг без друга, в принципе, невыносимо, еще немного и ночи все до единой делить вместе будут. — У меня кое-что есть для тебя, — прошептал на ушко Чонгук, заодно лизнув мягкую мочку парня, заставляя того улыбнуться и с блеском в глазах уставиться на Чона. Брюнет полез во внутренний карман пиджака и вынул из него темно-зеленую бархатную коробочку, позволяя Тэхену открыть ее самостоятельно. Ким было испугался поначалу, увидав подозрительный предмет в руках Чона, но, открыв ее, расплылся в довольной улыбке и потянулся за долгожданным поцелуем. — Боже, Чонгук, она прелестна, — оторвавшись от парня, Тэхен попросил: — застегни. В коробочке покоилась золотая миниатюрная подвеска в виде бабочки, на крыльях которой красовались голубые камешки — сапфир. Чонгук взял украшение в свои руки и, примерив на шею старшего, застегнул цепочку сзади и поцеловал в молочную шею. Бабочка аппетитно легла в ямочке меж острых ключиц Тэхена, украшая его утонченную шею и радуя глаз Чона своим сиянием. — Прости, что оставил тебя тогда, — промурлыкал в шею Чонгук. — Я постараюсь так больше не делать. А Тэхену не нужны извинения. Он слишком влюблен для подобного, он бы и не обиделся, просто: — Останься этой ночью у меня. Скучала не только душа, но и мое тело — тоже. А Чонгук уже верит той легенде о бабочках, о том, что эти существа, влетев в дом, приносят за собой счастье и любовь. Сердце у Чона сжалось, а губы так и норовили коснуться сладкого Тэхена, облелеять его и приласкать.