~•~
Упрямый луч солнца медленно скользит по оголённой коже и всё неотвратимее приближается к лицу, норовя угодить прямо в глаза и нетерпеливо сообщить о том, что пора бы уже просыпаться. Тэхён просыпаться не хочет и, как только жгучая полоска света упрямо бьёт по глазам сквозь совершенно не спасающие опущенные веки, переворачивается со спины на правый бок, что-то недовольно мыча. Он уверен, что для пробуждения ещё слишком рано. В правой ноге чувствуется дискомфорт, но не настолько сильный, чтобы помешать дальнейшему сну. Парень вновь почти проваливается в сон, как слышит недалеко от себя чей-то тихий смех. — Мини, если выспался — не мешай другим. Иди вон лучше маме помоги, — хрипит Тэ, еле ворочая языком — последнее слово он произносит по слогам с небольшими заминками. Просыпаться совершенно не хочется. Он чмокает губами и ёрзает, чтобы лечь ещё удобнее. Но провалиться в сон ему не дают: Тэхёна двигают подальше от края и укладываются рядом, заставляя возмущённо разлепить глаза. Силуэт расплывается и черты лица пока не разглядеть, но волосы у человека напротив точно не рыжие. Тэхён хмурится и пытается проморгаться как можно быстрее, но перед глазами всё равно словно мутная завеса. — Ну нет, я точно не Мини, — и вновь раздаётся тихий смех. — Как ты себя чувствуешь? — слышно, что от веселого настроя остаются лишь слабые отголоски. Чужая ладонь касается тэхёновых волос и убирает с лица довольно сильно отросшие пряди, которым не хватает буквально пары сантиметров, чтобы касаться кончика носа. — Так я меньше похож на Чимина? Чонгук. Воспоминания лавиной накрывают сознание, отражаясь на лице замешательством и некоторым испугом. Как он мог всё забыть? Что за игры устроила с ним его память? Или желание вернуться в родной дом и хотя бы ненадолго окунуться в ту атмосферу идиллии и уюта было так велико, что на время затмило все события, произошедшие с того момента, как всё начало рушиться? Всё же, хорошие воспоминания — это самый большой обман, за который может держаться сознание того, кого предали и растоптали. Но Чонгук... нет, Чонгука Тэхён забывать совершенно не хочет, даже в обмен на счастливое неведение и размеренную жизнь в стае. — Хэй, ты в порядке? — в чонгуковых глазах лишь беспокойство, и кажется, что он недалёк от того, чтобы поддаться панике — Тэхён провёл в забытье долгих двое суток, практически не выходя из бессознательного состояния, и первым, кого позвал и с кем спутал Чонгука, оказался Чимин, чья участь сейчас тоже неизвестна — попробуй не запаникуй. — Да, — одними губами отвечает Тэхён, опуская взгляд, и двигается ближе к Чонгуку. — Просто немного запутался. И рад, что всё так, как есть сейчас, — шепчет он, чуть спускаясь вниз и утыкаясь носом в чонгукову ключицу, где на коже цветут белые магнолии. Тэхён обвивает рукой чужую талию и расслабленно выдыхает, чувствуя ответные объятия. Чонгук одет в мягкие льняные штаны, но торс его обнажён, что даёт Тэхёну возможность успокаивающе водить пальцами по горячей коже. Хорошо-о. Сейчас бы снова провалиться в сон, зная, кто точно будет рядом при пробуждении. — Нет-нет-нет, даже не думай, — смеётся Чонгук и треплет истинного по волосам, не давая уснуть. Тот возмущённо стонет и придвигается ещё ближе, стараясь спрятать лицо на чужой груди. — Тебе нужно поесть, ты два дня почти не приходил в себя. Хорошо, что нам с мамой удалось тебя хотя бы бульоном пару раз напоить. Давай, пора подниматься. Как только съешь всё необходимое — спи хоть ещё сутки, — усмехается Чон и, не размыкая объятий, пытается подняться вместе с Тэхёном. Но терпит поражение, заваленный обратно вредничающим истинным. — Подожди, ты сказал... — Тэ вдруг резко открывает глаза и ловит заинтересованный (и возмущённый) чонгуков взгляд. — …мама? Мама — в смысле, твоя? — приглушённо выдыхает он, будто боясь, что кто-то кроме Чонгука может его услышать. — Да, конечно моя. А чья же? — недоумённо отвечает Чон, и его наконец озаряет — Тэхён вряд ли помнит (да и знает), где сейчас находится. — М-м-м, мы у меня дома, Тэтэ. — Что? Но... как? — оборотень хмурит брови и быстро моргает, пытаясь осознать озвученное. — Ты не помнишь, да? Мы нашли тебя. Ты был сильно ранен и потерял много крови, даже пытался защищаться, пока не узнал меня, — Чонгук улыбается появившейся гордости за храбрость своего истинного. Тэхён же не перебивает, слушает внимательно, кивая головой в немой просьбе продолжить. — И когда принесли тебя сюда, ты даже обратился в эту форму по просьбе моей матушки и был в сознании... видимо, просто не запомнил, — парень смотрит на озадаченное лицо и кладёт ладонь на тэхёновы волосы, слегка массируя кожу и пропуская сквозь пальцы мягкие пряди. И всё-таки как же они похожи на яркие искры костра — будто с огнём играешь. — На нас напали, — севшим голосом произносит Тэхён, намереваясь рассказать обо всём произошедшем. Чонгук после его слов напрягается и наклоняет голову к плечу, желая увидеть в чужих глазах подтверждение сказанному. И видит. Как и успокаивающую улыбку. А внутри всё обрывается, несмотря на это: выходит, их связь действительно сильнее многих, и почувствовал он на пути в подземелье всё верно. Рука в волосах замирает, а та, что покоится на спине — прижимает Тэхёна плотнее, словно Чонгук неосознанно хочет отгородить истинного даже от воспоминаний. — Чонгуки, эй, всё в порядке, — взгляд Тэхёна теплеет ещё больше, хотя казалось, что больше уже некуда. Он кладёт нагретую чужой кожей ладонь на чужую щёку и тянется за целомудренным поцелуем, быстро касаясь чужих губ. Но Чонгук не даёт отстраниться. Хватка в тэхёновых волосах становится сильнее, заставляя распахнуть глаза шире, а поцелуй более напористым, рваным, граничащим с агрессией. Чонгук похож на отчаявшегося, единственным спасением которого является оборотень, все страхи минувшей ночи наконец нашли себе выход, благо, не худшим способом. Чон прижимает к себе истинного ещё крепче, не контролируя силы объятий, и откидывает голову на подушку, позволяя Тэхёну нависнуть сверху. Тот судорожно переводит дыхание, до этого впав в ступор от подобного напора и явно не положительных дум и эмоций, овладевших Чоном, но, вопреки чужим ожиданиям, не отталкивает и не пытается всё остановить. Он лишь вновь улыбается, поддевает чонгуков нос своим, давая понять, что всё в порядке, и отвечает не менее чувственно, позволяя им обоим утонуть в этом моменте, что буквально заставляет вспыхивать искры под закрытыми веками. Тэхён так же зарывается пальцами в чонгуковы вихры и льнёт к истинному, совершенно не смущаясь своей наготы и желания — это естественный процесс, истинным нечего стесняться и показывать напускную робость. Они стали единым целым ещё до встречи, и физическая близость лишь вопрос времени. Тэхён не привык скрывать своих чувств и желаний, да и у них в клане любой контакт между истинными не считался чем-то аморальным и заслуживающим порицания. Оборотень чувствует, что человек в смятении, что он наконец расслабился после бессонных часов, проведённых в беспокойстве о нём, о Тэхёне, и готов дать это успокоение самым действенным из известных ему способов — физическим контактом. Просто дать почувствовать себя, свою близость и уверенность. Но нежности сейчас недостаточно для утоления волнения, поэтому Тэхён наваливается ещё сильнее, оттягивает смоляные пряди, наклоняя чужую голову, и, ничуть не поколебавшись, размашисто ведёт языком по метке — от ключицы до уха, до кромки волос за ним, прикусывая кожу. Которая, видимо, оказывается слишком чувствительной у непривычного к подобному Чонгука, потому что Тэхён точно чувствует ответную дрожь и судорожный выдох. Он усмехается и заглядывает в широко распахнутые глаза, почти чёрные от расширившегося зрачка. Человек смотрит сперва растерянно, но быстро берёт себя в руки: взгляд становится твёрже, решительнее, но не теряет своей мягкости. Поэтому следующий поцелуй выходит пусть напористым и нетерпеливым, но пропитанным нежностью. Руки скользят по оголённой пояснице, спускаясь ниже, задевают чувствительное основание хвоста, теперь уже пуская нервную дрожь по телу оборотня. В поцелуе глушится тихое поскуливание, а распушившийся пуще прежнего хвост мечется из стороны в сторону, выдавая нервозность. — Ой, — со стороны двери слышится удивлённый выдох и неловкое покашливание. — Поня-атно... Чонгук нехотя отрывается от сжавшегося вдруг в его руках Тэхёна и приподнимает голову: ну конечно, кто ещё мог проявить столь спокойную реакцию с нотками издёвки? Уж точно не мама или отец. — Хё-он, — низко тянет Чонгук и откидывает голову обратно на подушку и вздыхает, даже не пытаясь скрыть недовольство. Правда, тут же подрывается прикрывать Тэхёна откинутым одеялом. Что, собственно, не особо выходит: оборотень садится, подобрав под себя ноги, и отводит от себя чонгуковы руки, улыбаясь на недоумевающий взгляд. Он спокойно разворачивается к стоящему в проёме человеку, оплетая хвостом свои бёдра. Смотрит без стеснения или удивления — скорее, с любопытством и неким волнением, прекрасно понимая, кто перед ним. Тэхён уже успел понять, что для Чонгука вся его семья значит действительно многое, а не как у них с Чимином. Хотя, разве можно пожелать брата лучше? Оборотень, насколько может себе позволить, кланяется и произносит приветствие, чувствуя, как Чонгук приподнимается за его спиной и всё же накидывает ему на плечи свою рубаху, до которой сумел-таки дотянуться. — Здравствуй, — отвечает старший, так же не пренебрегая поклоном. — Рад, наконец, познакомиться с истинным нашего Чонгуки, — Хосок подмигивает и смеётся: лицо Тэхёна вытягивается от удивления, он даже рот приоткрывает, а брови складываются в болезненный излом — оборотню разве что ушей на макушке не хватает, так он похож на свою звериную форму, недоверчиво навострившую уши. Оно и понятно — реакция слишком отличается от той, что была в клане, в семье. Тэхёну непривычно видеть такое спокойствие и непонимание, а ещё... отсутствие удивления. Будто нет ничего удивительного в оборотнях для обычного человека. — Как ты себя чувствуешь? — Хосок расслабленно облокачивается плечом на косяк, обращаясь к гостю и намеренно игнорируя испепеляющий взгляд младшего. Вот же ревнивец. Но раз оборотень чувствует себя вполне комфортно, то и Хосоку нечего переживать — вот ещё, будто не видел обнажённого мужского тела. — Спасибо, хорошо, — Тэхён вновь делает поклон, на этот раз лишь головой, и благодарно улыбается, отводя взгляд — слёзы всё же выступили в уголках глаз, потому что забота от постороннего, от человека, превышающая ту, что совершенно отсутствовала в важный момент со стороны семьи... — Эм-м, ну ладно, вы тут собирайтесь. Матушка просила проверить, не очнулся ли наш гость. И, как я могу видеть, Тэхён-щи готов к новым свершениям, — Хосок не удерживается от ещё одного лукавого подмигивания, чем всё же вгоняет в краску застигнутую врасплох парочку. — Я скажу, что можно собирать на стол. Как знали и ждали вас, чтобы позавтракать вместе. Ну, Чонгуки бы точно вытащили, уж не обессудьте, — старший разводит руки в стороны, пожимая плечами, и уходит, прикрывая дверь. — Хё-он, — страдальчески тянет Чонгук, снова откидываясь на подушку. Зашёл так не вовремя, так ещё и догадался отвлечь. Нет бы прикрыл тихонько дверь и ушёл восвояси. — У тебя замечательный старший брат, — оборачивается Тэхён и, не особо раздумывая, усаживается на чонгуковы бёдра, перекинув через них ногу. На его плечах так и покоится рубаха — и это единственный предмет одежды на обнажённом теле, если не считать так и обвивающего его хвоста. Красивый. Чонгук заворожённо наблюдает, как Тэхён подаётся вперёд и вновь нависает сверху, не сводя пристального серьёзного взгляда. Щёки отчего-то греет румянец. — Поднимайся, лежебока, — шепчет оборотень в самые губы и, оставив на них поцелуй, резво соскакивает на пол, тут же поморщившись от боли. Чонгук поспешно поднимается следом с волнением на лице, но тут же оказывается остановлен вытянутой в предупреждении ладонью. Тэхён не маленький мальчик и имеет достоинство. — Ах, кажется, я переоценил себя, — усмехается он, просовывая руки в рукава рубахи и запахивая её. Пальцы быстро справляются с завязками, и парень окидывает взглядом комнату в поисках нижней части гардероба. Чонгук протягивает аккуратно сложенную вещь, что до этого покоилась на соседней кровати, и одевается сам.~•~
— Можешь полностью выпустить хвост, не волнуйся, — Чонгук и оборотень стоят в сенях у ведущей в избу двери — семья у Чонгука довольно зажиточная, поэтому жилище их не ограничивается одним срубом с кухней и горницей. Тэхёна немного потряхивает — и не разобрать, до сих пор ли его лихорадит, или встреча с чонгуковой семьёй видится ему настолько волнительной. — Они уже приняли тебя, Тэ, — парень берёт тэхёново лицо в ладони и прислоняется лбом к чужому. Помогает. Мысли приходят в порядок, волнение отступает. Действительно, неужели встреча с родителями истинного может быть страшнее, чем остаться один на один с Диким? Лис отстраняется с улыбкой на губах и облегчённо выдыхает, давая хвосту беспрепятственно вырасти и распушиться во всей красе. — Так-то лучше, — кивает Чонгук и протягивает руку, кивком головы указывая на дверь. Ладонь тёплая и сухая, помогает чувствовать себя увереннее. Да, он готов. Внутри тепло, и можно увидеть, как дрожит и искажается воздух в непосредственной близости от пышущей жаром раскалённой печи — на дворе лето, но в их низине порой ночами становится довольно прохладно, особенно учитывая неотъемлемо сопутствующий волкам туман, поэтому иногда не бывает лишним и печь протопить на скорую руку. Особенно учитывая раненого гостя, которого лихорадило. Ставни плотно закрыты, дабы обезопаситься от ненужных случайных слушателей, коих в поселении на отшибе немало — народ цепляется за любую новость и размусоливает её как можно тщательнее. А уж если просочится и малая доля того, что будет сказано сегодня в доме кузнеца… о последствиях лучше не думать. Особенно если верить недавно прошедшему слуху о новой вере, набирающей популярность и всё больше приверженцев где-то на Западе — и, если слухи эти верны, адепты веры имеют довольно радикальные взгляды касательно всего, что не могут понять и объяснить. Поэтому свет даёт лишь добротная восковая свеча на обеденном столе, мягко рассеивая темноту, что так и клубится по углам. Но атмосферу никак нельзя назвать гнетущей. Слегка напряжённой — да, возможно, ведь нечасто такие знакомства происходят: люди и оборотни весьма упрямы, чтобы былое, пусть и забытое, разрешилось так легко, и буквально на подсознательном уровне сторонятся друг друга. Запах... уже с порога Тэхён жадно втягивает носом воздух, наполняя им лёгкие до слабого головокружения и неохотно выпуская, чтобы снова сделать вдох. А пахнет... пахнет домом. Тем самым, где покой и уют, где семья и поддержка, где всегда ждут, любят и беспокоятся. Чувства, приправленные ароматом высушенных пряных и целебных трав, тыквенного супа и варёной курочки, насыщающих в особо сильные холода, сладковатый запах свежеиспечённых лепёшек. На языке так и вертится "я дома", а на глазах появляется мутная плёнка непрошенных слёз. Совсем Тэхён раскис после ранения. Да, всё именно из-за него. — Отец, матушка, знакомьтесь — это Тэхён, мой истинный, — Чонгук подаёт голос первым, не собираясь принуждать явно стушевавшегося оборотня. Он лишь кладёт ладонь ему на поясницу, невесомо поглаживает и чуть давит в просьбе отдать поклон родственникам вместе с самим Чоном. Улыбается, не в силах держать на лице маску серьёзности, и опускается на колени, Тэхён следует за ним, и вместе они кланяются, касаясь лбами сложенных на полу рук, — отдают положенных три поклона. — Ох, ну что вы, детки, поднимайтесь скорее, — матушка протягивает руки, призывает подняться, совершенно не обращая внимания на супруга, проникшегося моментом со всей серьёзностью. — Всё ждала, когда вы проснётесь, не стала заранее накрывать, а то дело молодое — оно такое... — она нервно смеётся, прикрывая лицо ладонями, а отец лишь прокашливается, поражаясь смелости высказываний супруги. Чонгук встаёт, помогая и Тэхёну — тот всё-таки не сдерживает болезненной гримасы, потому что даже у оборотней раны затягиваются не словно по мановению магов-целителей (оборотней, определённо не человеческих недоучек). Хосок тоже оказывается рядом, предлагая помощь, но Чонгук лишь качает головой и еле слышно произносит "вот помело", бросая на брата укоризненный взгляд. Тот лишь пожимает плечами, мол, я тут ни при чём, и глаза строит до того невинные, что впору поверить. Тэхён переминается на месте, всё-таки опираясь на чонгукову руку. И сам не поймёт, что его удерживает: столь близкий контакт с людьми, с которыми, как он слышал, нужно держать ухо востро (но ведь Чонгук тоже человек), или он настолько отвык от подобных посиделок в кругу семьи... пусть и не своей. Да и то, как с ним поступили его родные, уверенности тоже не прибавляет. Почему-то мысли о том, что его могут не принять в качестве истинного Чонгука испарились, стоило перешагнуть порог. — Ну не стойте, не стойте, — наконец подаёт голос и отец, сидящий во главе стола. — Проходите, присаживайтесь, в ногах правды нет, — сам же он поднимается и принимается помогать жене, чтобы не смущать гостя, который наконец сел по левую руку от него, рядом с младшим сыном. Хосок сидит напротив Тэхёна. — Ха, Чонгуки, и ладно наш гость, но ты-то куда? — усмехается мужчина. — Когда это ты в собственном доме скромником да тихоней заделался? Хосок тут же прыскает, не в силах сдержать смех, и, кивая головой, полностью соглашаясь с отцом. Тихий и примерный Чонгук — та ещё диковинка. Тэхён тоже подхватывает, вспоминая, насколько уверенным всегда хочет держаться его истинный. — Я знаю, где ещё он не блещет смелостью, — говорит Тэхён и ловит предупреждающий и слегка испуганный взгляд. — Скалистые тро...пф-ф, мф, — Чонгук всё же не выдерживает и затыкает ему рот очень кстати подвернувшимся под руку пирожком. С пылу, с жару. — А-ай! — Тэхёну наконец удаётся избавиться от настойчивого предложения отведать свежей выпечки и вытащить пирог изо рта, жадно втягивая воздух. Ну и самолюбие у Чонгука. — Всю пасть обжёг! Как мне теперь есть, ты не... — оборотень замолкает, замечая на себе пристальные взгляды всех присутствующих. — Тэ, твои... — Чонгук не находит, как продолжить, и смотрит сперва Тэхёну куда-то на макушку, а затем показательно наклоняется, бросая взгляд и за спину. А посмотреть есть на что: ещё не восстановившийся до конца Тэхён пока не в состоянии контролировать свои силы, поэтому то, что он старался скрыть при людях, даёт о себе знать в момент всплеска эмоций. Хвост, который Тэ пытался особо не выставлять напоказ — хоть и хотелось, ведь это лисья гордость, — сейчас рассекал воздух у него за спиной, показывая недовольство своего владельца, глаза приобрели более насыщенный цвет, становясь особенно выразительными в полумраке, клыки заострились и, что более всего привлекло внимание — человеческие уши стали лисьими, поднявшись на макушку. Чонгук уже видел Тэхёна таким, а вот родные, пусть и знали о сущности истинного их младшенького, да и хвост заметили безусловно, даже были свидетелями превращения, но всё равно подобный вид был диковинкой — и интересно, и жутковато одновременно, будто ожили все те сказки да сказания, которые рассказывали детям как чистейшие выдумки. Да во всяких леших и водяных верилось как-то больше, чем в существование вот таких оборотней: абсолютно разумных, дружелюбных, так похожих на людей, что любой из них с лёгкостью затеряется в толпе. Хотя Тэхён бы, конечно, поспорил — если не брать в учёт довольно специфические для каждого клана черты внешности, как рыжие волосы для них с Чимином, например, то те же медведи точно бросались бы в глаза своими габаритами. — А... я... простите, сейчас, — Тэхён отводит взгляд и старательно пытается если не спрятать уши и клыки, то хотя бы навести морок: хвост его уже успевает дёрнуться, показавшись из-за плеча, как сидящий рядом Чонгук поспешно опускает руку ему на поясницу и ведёт ниже, к основанию хвоста, мягко, но настойчиво надавливая вниз. Тэхён вскидывает голову, выглядя довольно загнанно, но Чонгук улыбается и качает головой, безмолвно прося перестать. — Й-а-а, вот это да-а! — тишину нарушает Хосок, удивившийся не только увиденному, но и смятению оборотня, совершенно его не понимая. Да и жест Чонгука не ускользнул от его взора. После его слов все на кухне вновь пришли в движение: Чонгук переместил ладонь на тэхёново плечо, а родители продолжили, заканчивая с приготовлениями к трапезе. — К чему извинения, Тэхён-а? Я ведь могу тебя так называть? Отлично! Дом Чонгука — это и твой дом, так что можешь называть меня хёном, а родителей матушкой и отцом. Наш Чонгуки, конечно, порой может показаться тем ещё ребёнком и оболтусом... — Йа, хён! — тут же возмущается младший. — ... но если он так безоговорочно принял тебя, то и нам не остаётся ничего, как положиться на его решение, потому что развит мелкий не по годам, — Хосок подмигивает стушевавшейся парочке. — И даже не думай стесняться своего облика перед нами. Понимаю, что вне стен этого дома подобное может быть опасно, но здесь можешь расслабиться. Тэхён благодарно кивает и улыбается, заметно расслабляясь. Родители же наконец усаживаются за стол и, с позволительного кивка главы семейства, все наконец приступают к трапезе. В какой-то момент неловкость, повисшую после первых опробованных и оцененных по достоинству блюд, разбивает неспешно начавшийся разговор. Снова инициативу проявляет Хосок, не в силах сдержать своего любопытства — уж больно интересно узнать о быте и жизненном укладе оборотней; о том, как им удаётся оставаться для людей лишь сказкой, страшилками для детей, да и для взрослых тоже. Тэхён сперва отвечает неохотно, с заминками, но постепенно та обида и разочарование, что наложились на восприятие когда-то его мира, отступили, давая удариться в те ещё приятные воспоминания, когда не было меток и предательства, а лишь любящая семья и надёжный клан... Он сам не замечает, как подходит и к самому болезненному для себя воспоминанию, потому что это та тема, которая затронулась бы в любом случае. И нет, конечно, никто из присутствующих не стал бы насильно пытаться вытянуть из него эту информацию, но прозвучавшие перед началом трапезы слова Хосока, ощутимое тепло и приятие со стороны родителей, да доверительный полумрак сделали своё дело. Когда под перестук металлических ложек о глиняные тарелки закончилась как наваристая мясная похлёбка, так и сытный, добротно приготовленный в печи гуляш со всевозможными закусками, смолкли и разговоры, но атмосферу напряжённой уже было не назвать. Правда, Тэхён казался явно чем-то обеспокоенным — всё ёрзал на своём месте и кусал губы, не находя покоя. Что никак не могло укрыться от Чонгука. — Тэхёна~, в чём дело? — спрашивает он шёпотом, пока родные принялись обсуждать недавно услышанное о сокрытом от них мире. — Нога беспокоит? — Нет... я... я думаю, мне пора, — пусть слова звучат довольно тихо, но слышит их не только Чонгук. — Ты устал, милый? Хочешь отдохнуть? — обеспокоенно спрашивает женщина, подхватывясь с места для того, чтобы развести и подогреть уже готовый отвар. — Нет-нет, я не об этом. Мой брат... я беспокоюсь о нём. Вы сказали, что прошло два дня, и я... я не чувствую его, — Тэхён более не может сдержать беспокойства. Сознание наконец прояснилось и первое, что пришло на ум после вернувшихся и сложившихся в упорядоченную картину воспоминаний, — Чимин. Чимин, который очнувшись не будет знать, где Тэхён. Который точно догадается, в каком направлении двигаться; который совершенно точно сумеет открыть проход в тот тоннель, по которому ранее прошёл Тэхён; и который может наткнуться на запертого в ловушке, но всё ещё опасного Дикого. И пусть истинный его не так прост, но в схроне он выглядел совершенно обессиленным. Нет, нет, он не может подобного допустить. И единственное, на что надеется: абсолютное отсутствие отклика связано не с тем, что брат успел кинуться за ним вослед и случилось непоправимое. Нет, Тэхён чувствует, что это не так, Чимин жив. Да и все эти трансы могут длиться довольно долго, нужно лишь успеть... — Ты сказал, что на вас напали... что произошло? — вспоминает Чонгук начало недавнего разговора. Тэхён не стал продолжать — он и не настаивал, полагая, что в скором времени всё прояснится. — Чимин... он ранен? — О боги! Нет!.. Нет... я надеюсь. Но тот путь, которым я попал к вам, опасен. В одном из переходов заперт Дикий, от которого мне удалось спастись лишь чудом. — Дикий? Ты пострадал в стычке с Диким, так ещё и сумел оторваться от него? — поражённо спрашивает отец, пока мать испуганно прижимает ладони ко рту. — Да, именно так, — кивает Тэхён. — Расскажи всё по порядку. Нам нужно понимать, что мы сможем сделать, — мужчина бросает взгляды на сыновей, тут же получая их молчаливое согласие. — Нет, вы не обязаны... — Тэ, — Чонгук не скрывает недовольства подобными словами. Тэхён лишь тяжело вздыхает, не желая втягивать как Чонгука, так и его семью в столь опасное мероприятие, но начинает свой рассказ, полный новых чудес и небылиц для людей. — Поэтому я хочу вернуться в пещеру и попробовать попасть в схрон тем же путём, — заканчивает оборотень, глядя на вновь обескураженные лица. Да, про Древних он рассказал не всё, лишь поверхностно упомянув обитающих в схроне могущественных сущностей — пусть информация поступает не таким скопом, на сегодня точно достаточно. Но чонгуковой семье, да и ему самому, вполне хватило и этого. — Но ты сказал, что в прошлый раз вам понадобилась помощь того белого волка, — недоумевает Чонгук, уже полагая, что затея весьма провальна. — А сейчас ты совершенно обессилен, да и твоя нога... мы можем не успеть вернуться до заката. — Верно говоришь, сынок, — поддерживает отец. — Тэхён, может, всё же дашь себе ещё хотя бы день? Ты быстро идёшь на поправку, так что даже сутки... — Нет, — оборотень решительно мотает головой. — Я всё понимаю, но не могу ждать. То место... оно особое, неподвластное любым привычным нам законам. И всё, что там происходит, предугадать невозможно. Как и воздействие его на нас. Ведь с того вечера, как мы разминулись с Чонгуком, в схоне прошла не пара-тройка часов, как у вас. Возможно, они ещё не пришли в себя, но могло случиться и такое, что мы потеряли ту связь, что была между нами с рождения. И произойти могло что угодно. Я просто не прощу себя, если не попробую сделать хоть что-то. И по поводу прохода, Чонгуки, — иногда повторно печать охотнее принимает того, кому удалось вскрыть её однажды. — Тогда нам нужно поторопиться, — Хосок хлопает себя ладонями по бёдрам, привлекая внимание, и поднимается. — Если хотим успеть вернуться до заката — выдвигаться нужно сейчас. Да и чем раньше — тем меньше любопытных глаз, — он улыбается и выходит, чтобы не тратить время на бесполезные сейчас споры: тэхёнова упрямость в какой-то мере бездумна и опрометчива, но представив на миг, что в подобной ситуации могли бы оказаться они с Чонгуком, как все сомнения отринулись. Когда со сборами было покончено и мать Чонгука напоила Тэхёна очередным отваром, пояснив, что он снимет боль и позволит на какое-то время о ней забыть, остро встал вопрос о составе их небольшой экспедиции. Конечно, разумнее всего было бы отправиться всем мужчинам, чтобы, в случае чего, иметь хоть какие-то шансы на спасение (хотя все прекрасно понимали, что, окажись они в окружении Диких, подобное решение можно смело приравнивать к самоубийству). Но отсутствие практически всей четы Чон может вызвать ненужные вопросы, учитывая, что в эту пору все на виду — и дома, да по мастерским никто не отсиживается. Отец, скрепя сердце, признал, что остаться всё же придётся, пусть Хосок и не желал оставлять брата до последнего, чувствуя, что ничем хорошим это не обернётся. Спор затягивался, и слово взял Тэхён, заявляя, что более ждать не намерен и готов отправиться один. Поэтому и решено было, что пойдут только Чонгук с Тэхёном, а старшие будут до последнего ждать их возвращения в поле и, в случае чего, используют небольшой потайной ход в стене. Ещё одной немаловажной дилеммой стал вопрос о том, как же вывести Тэхёна незамеченным. Ворота наверняка уже открыты, значит, и люд потихоньку стал заполонять улицы селения, спеша успеть с запланированными на день делами. — Я смогу перекинуться, — говорит оборотень и бросает быстрый взгляд на Чонгука. Они вернулись в спальню братьев, чтобы переодеться во что-то более подходящее для путешествия по лесу, — один раз смогу. — О чём ты... — хочет возмутиться Гук, но его тут же перебивают: — При лучшем раскладе мы можем сегодня не вернуться, ты же понимаешь, и в большем необходимости не будет, — пытается пресечь беспокойство на корню Тэхён, складывая одолженную ему одежду в свой дорожный мешок. Сейчас она ему точно не понадобится. — При лучшем?! Тэ, ты себя слышишь? Ещё раз повторю, что даже я, далёкий от всех этих ваших магических тонкостей, понимаю, что затея практически провальная. Тэ... — тон Чонгука сменяется на умоляющий. — Я не могу его бросить. А моё бездействие сейчас этому равносильно. Не заставляй меня выбирать, Чонгуки, — Тэхён взгляда на истинного не поднимает, избавляясь от одежды. — Лучше выйди, я не смогу скрыть всего. Чонгук остаётся. Молча ждёт, пока происходит обращение, не без мучения наблюдая за страданиями Тэхёна. Так же молча подхватывает их общий дорожный мешок и не без чужого сопротивления берёт лиса на руки, всё увещевая, что тому нужно силы беречь, да и свободно разгуливающий по селению лис вызовет больше вопросов, чем на руках у Чонгука — так хоть какую-то отговорку сочинить можно. Под недовольный взгляд Хосока, обеспокоенный — матери, и поддерживающий — отца младший покидает пределы их двора, наконец выходя за калитку. Но прежде останавливается и тщательно натирает землёй яркую шёрстку своего истинного. Тот недовольно фырчит и даже порыкивает, но действий никаких не предпринимает, понимая, что делает это Чонгук неспроста. И под чонгуковы извинения так же безропотно терпит, когда морду и лапы перетягивает кожаный шнурок. Было оговорено, что остальные Чоны выйдут чуть позже и будут в поле до второго звона колокола, но до последнего поджидая у тайного прохода в стене. Солнце уже успело показаться над верхушками деревьев, а значит нужно поспешить — сейчас время не на их стороне. В случае провала тэхёнова замысла (что видится Чону наиболее вероятным), им придётся и рассчитывать время на возвращение в Стан, потому что ночевать в пещере стало небезопасно — Дикие совершенно сорвались с цепи, упорно пытаясь добраться до учуянного ими человеческого запаха. Как и предполагал Чонгук, люд уже, расправившись со своими домашними каждодневными делами, тянулся в поля, пока это были единицы, но скоро подтянутся и остальные. — Эй, Чонгука~! Твоей матушке что, новый воротник пришёлся не по вкусу? — раздаётся с караульного поста на стене и тут же подкрепляется гоготом нескольких голосов. О да, он знал, что ноша его не останется без внимания. Тем более, что в их края лисы давненько не забредали. — Да где ты видывал такой плешивый воротник, Хесон? — в тон ему отвечает Чонгук, демонстрируя весьма потрёпанную шкуру животного, которого закинул на плечо для пущей небрежности. Тэхён возмущённо скулит, но терпит, более не подавая признаков жизни. — Тише, — еле слышно говорит ему Гук и уже громче добавляет: — Ну или если твоей маменьке он придётся по вкусу, могу отдать задаром, — поддразнивает Чонгук караульного. — Лучше б что дельное предложил, а не тухлятину эту из леса. Так на кой он тебе сдался-то? — не унимается проскучавший всю ночь мужчина. Видимо, смены караула ещё не было, а после бессонной ночи хотелось хоть как-то взбодриться, а тут и повод появился подразнить сына кузнеца. — В лесу нашёл раненым, жалко стало животину, старый уже, не выжил бы. А так, глядишь, доживёт до конца сезона. — Так тебя поэтому два дня ни видать, ни слыхать было? В лекари для животины заделался, — шутит караульный, вновь заливаясь смехом. — Скажешь тоже, — подхватывает веселье Чонгук, наконец преодолевая ограждение их поселения. — Ладно, бывай! Мне ещё на вырубке навёрстывать! — он машет рукой и уходит по тропе к окраине леса, не оборачиваясь. — Бывай, санитар леса! — видимо, шутка мужчине больно понравилась, потому что вновь раздаётся заливистый хохот. — Потерпи ещё немного, Тэтэ, — Чонгук вновь устраивает оборотня на своих руках, снимая все путы. — Прости, иначе вопросов было бы больше, — он гладит вздыбившуюся от недовольства шерсть, аккуратно стряхивая с неё забившуюся пыль — в озере точно придётся искупаться. Скрывшись под сенью деревьев, человек сворачивает в обратную от вырубки сторону, мысленно прося прощения у остальных лесорубов, и быстрым шагом углубляется всё дальше в чащу, чтобы наверняка не попасться никому на глаза. Пусть почти все в полях, но всякое может быть. Обессиленный Тэхён на его руках успел задремать в попытке восстановить хоть незначительную малость сил, а Чонгук уже в который раз пожалел о принятом решении — нужно было во что бы то ни стало отговорить Тэхёна. Чует сердце, что ничем хорошим эта затея не закончится. Дорогу до пещеры Чонгук помнит хорошо, поэтому решает не будить Тэхёна как можно дольше. Он не сбавляет шагу, задав ему быстрый размеренный темп в желании добраться до места как можно скорее, да и ноша не тянет — в лисьей форме Тэхён довольно лёгкий, учитывая ещё и истощение после ранения. На путь в одну сторону нужно часа два-три умеренным шагом, поэтому сейчас Чонгук планирует уложиться в минимальное время этого интервала и выйти к озеру за час до полудня. В таком случае у них будут все шансы успеть вернуться до заката. Тэхён просыпается незадолго до окончания их пути, не сразу понимая, что происходит, да и не особо желая этого уставшим и затуманенным дрёмой сознанием: он чувствует, что находится в чьих-то тёплых заботливых руках и его куда-то несут, открывает глаза и смотрит снизу на лицо Чонгука, на его прикрытую от посторонних глаз шею и острую линию челюсти. Нежится в пробивающихся сквозь густую листву солнечных лучах. Улавливает щебетание птиц и стрёкот кузнечиков, вдыхает воздух, наполненный хвойным и цветочным ароматами, в которые вплетаются все оттенки и акценты запаха леса, и от этого становится спокойнее — всё-таки людские поселения не для него. Лис приподнимает голову и тянется к чонгуковой шее, тыкаясь в неё холодным мокрым носом. Человек слегка дёргает головой от неожиданности и опускает взгляд на Тэхёна. — Отдыхай, скоро придём, там и обернёшься, — говорит с улыбкой Чонгук и снова устремляет взгляд вперёд, чтобы, не дайте боги, не споткнуться. Тэхён недовольно возится на чужих руках, но тут же успокаивается и молча соглашается с чонгуковым решением: силы нужно поберечь ещё для обратного обращения и для печати, которая, как правильно заметил Чонгук, и в прошлый раз не поддалась так просто. Древние боги, и о чём он думал, настаивая на этом походе?! О Чимине. И на этом все логические доводы становятся никчёмны. Если есть хоть малый шанс спасти или предупредить брата — он это сделает. Пусть Мини и не одобрил бы подобной жертвенности. Но сейчас решения принимает Тэхён. И он бы и Чонгука не стал подвергать опасности, но прекрасно понимал, что разубеждать того будет бесполезно, потому что Гук совершенно точно придерживается того же мнения, что и сам оборотень: он лучше отдаст свою жизнь за истинного или предпочтёт погибнуть плечом к плечу, чем останется в стороне в минуту опасности. Среди древесных крон наконец виднеется просвет, и спустя пару десятков шагов Чонгук выходит к поляне, что тянется вдоль озера, перемежаясь песчаными островками. День, как и прежние, солнечный, но на небе всё же виднеется несколько одиночных тучек. Вот и славно, ещё им не хватало, чтобы ливень разошёлся. Чонгук огибает озеро, проходя мимо помоста и останавливаясь лишь у начала тропы, что ведёт к пещере. Он снова оказался в этом месте, и вновь предстоит не без труда преодолевать себя. Парень тяжело вздыхает и опускает измаявшегося бездействием Тэхёна на землю. Тот довольно бодро подскакивает, вставая на лапы, переминается на них, прислушиваясь к ощущениям в раненой, и, довольный результатом, активно отряхивается от пыли и тут же бежит к тропе. Но, едва ступив, оборачивается к двинувшемуся следом Чонгуку и задумчиво склоняет голову, будто о чём-то размышляя. Человек останавливается, устремляет перед собой изумлённый бездумный взгляд, но через несколько мгновений встряхивает головой, прогоняя вдруг возникшие в голове образы, и недовольно смотрит на оборотня: — Ну конечно! Нет, даже не думай, я здесь не останусь, — перед взором встают картины его прошлого подъёма, но Чонгук вновь упрямо мотает головой. — Нет. Я справлюсь. После того, как я подумал, что мог потерять тебя, такое меня не особо страшит, — храбрится Чон и продолжает упрямо подниматься. Тэхён отрывисто кивает головой, мол, как знаешь, и убегает вперёд. Этот упрямец точно не остановится, и лису не остаётся ничего, кроме как смириться — ну не кусать же его! Чонгук не обманул, и восхождение его действительно стало не таким безнадёжным: пусть он и жался к отвесной стене, но ступал заметно более уверенно, вниз, мимо тропы, стараясь без надобности не смотреть. Тэхён ожидаемо преодолел подъём намного раньше и, чтобы не терять времени зря, чуть углубился в тоннель, принюхиваясь и прислушиваясь, а то кто знает — вдруг и здесь остался тот Дикий, а то и не один. Но нет: тишина и привычный запах их пещеры с примесью давнишней крови. Странно, но трупного зловонья не было, неужели те волки выжили? Дожидаясь Чонгука, Тэхён не без труда обращается, делая это в несколько этапов, чтобы не вымотать себя окончательно. И слава всем богам за то, что этого Чонгук не застал, потому что помимо того, что было ужасно больно, — стоны Тэ старался сдерживать, не пропуская их сквозь стиснутые зубы, — так ещё и те промежуточные фазы, в которые Тэхён давал себе перевести дыхание, человека бы точно ужаснули. Вид неестественно выгнутых конечностей с уже сместившимися и вставшими иначе суставами и редкой, только начавшей исчезать шерстью, частично трансформировавшаяся голова, — всё это вряд ли могло оставить равнодушным. Тогда, в комнате Чонгука, он был ещё довольно быстр. Поэтому, когда Чонгук наконец преодолевает подъём и ступает на каменный пол, Тэхёна он видит обессиленно лежащим, со сбитым тяжёлым дыханием и прикрытыми глазами. И что они творят?.. Чонгук снимает заплечный мешок и достаёт одежду Тэхёна, подбегая к нему и помогая подняться, что удаётся не без труда. Он закидывает тэхёнову руку себе на шею, но это мало помогает, потому что мыщцы того слушаются с трудом. — Сейчас, сейчас... — оборотень всё никак не может отдышаться, и Чонгук чувствует выступившую на его теле испарину. — Подожди ещё немного, — ему наконец удаётся найти опору в то и дело подкашивающихся ногах и буквально повиснуть на Чонгуке, ухватившись за него и второй рукой. — Тэхён... — выходит почти жалостливо. Нет, Чонгук не будет отговаривать, хотя хочется прямо сейчас, без лишних разговоров, подхватить Тэ на руки и отправиться домой. Солнце уже прошло свой зенит. — Я знаю... знаю, что ты хочешь сказать, но я пойду до конца, — дыхание лиса, которое обдаёт теплом ключицы Чонгука, постепенно выравнивается. — Спасибо, что не заставляешь выбирать. Они стоят так ещё какое-то время, пока Тэхён приходит в себя, но тянуть слишком опасно. Поэтому Тэхён одевается в приготовленную Чонгуком одежду — конечно, не без его помощи, но затем вполне уверенно и твёрдо самостоятельно вышагивает в сторону пещеры, прихрамывая и стараясь не ступать а больную ногу. Человек же поджигает факел и движется следом. На месте боя Юнги с Дикими видны следы крови и клоки шерсти, но это осталось единственным напоминаем о той схватке. Под свод дома оборотней они заходят в полном молчании. Тэхён тоскливым взглядом обводит развернувшийся перед ними беспорядок: перевёрнутая утварь, разметавшиеся по полу еловые лапы, сломанная мебель, растерзанные мешки с сеном, что долгое время служили кроватями. Интересно, приведут ли они когда-нибудь это место в порядок? Вернутся ли, учитывая, что пещера стала не таким надёжным укрытием? Здесь тоже тел Диких не обнаруживается, что вызывает вопросы. Но сейчас об этом размышлять... такой роскоши Тэхён не может себе позволить. Да и меньше заботы — теперь не придётся думать, куда их девать. Пока Чонгук с удивлением осматривает беспорядок в пещере, улавливая в себе зачатки чувств, каких ранее не испытывал и совершенно путается в их определении, Тэхён без колебаний проходит вглубь пещеры к противоположной от входа части свода и без труда находит руны как внешнего, так и внутреннего контура. Так, теперь нужно лишь сосредоточиться и послать импульс силы. Да, он очень ослаб, но и та помощь белого волка не прошла бесследно, а, может, всему причиной существа в схроне и относительная близость к ним? Но Тэхён чувствует, что в этом месте его магические способности стали восстанавливаться быстрее — будто кто-то вновь подпитывает его. Оборотень собирается с мыслями, оборачивается посмотреть, чем занят Чонгук, и бросить на него успокаивающий взгляд, чтобы не волновался раньше времени, и так и замирает: человек сидит справа от него на том, что осталось от спальных принадлежностей, и пристально смотрит, ловит каждое движение, но не меняется в лице, когда сталкивается со взглядом Тэхёна. Будто впал в транс или глубоко о чём-то задумался. Мысль, пришедшая в голову оборотню, кажется безумной, но кто знает эту связь истинных? Тэхёну вдруг показалось, что то, что творилось сейчас с его силами, могло происходить именно благодаря Чонгуку. Но звучит подобное слишком нереально: люди мало обладают магической силой, даже те из них, что зовут себя магами, а с владением потоками им тем более не справиться, — поэтому предположению о том, что как-то помогать может Чонгук не верится совершенно. Но сил, чужеродных, но словно давно знакомых, становится больше — и это сейчас главное. Если присмотреться, чуть погрузившись в мир аэра, можно увидеть, что печать до сих пор пульсирует остаточными отголосками заклинания за счёт вложенных в него сил. И Тэхён видит это, и надеется, что это не только отголоски, но и часть направленной энергии тоже сохранилась, не рассеявшись до конца. Так и оказывается, когда лис предпринимает первую попытку: поток силы, наполнив центр печати, заполняет контур быстрее и охотнее, устремляется по лучам ко внешним вершинам, и всё это кажется на удивление простым, если вспомнить прошлый опыт. Но неприятности не заставляют себя ждать, и напитавшая оба контура энергия, наконец замкнувшись, вдруг начинает исчезать, будто впитываясь в руны, но не способствует открытию прохода. Это уже что-то новенькое. — Что за? — успевает пробормотать Тэхён перед тем, как вовремя вспомнить о прошлой крайне неудачной и болезненной попытке. Он чувствует, что печать продолжает тянуть из него силу помимо его воли, как она пресыщается этой силой, готовясь вновь ответить потревожившему. Оборотень пытается отнять руку, но её словно железо к магниту тянет к центральной руне, которая начинает пульсировать, стягивая к себе всю вложенную в печать силу. Тэхёна с головой накрывает паникой, он пытается сдвинуть ладонь с места, помогая другой рукой, дёргая её изо всех сил, но результата нет. Он в панике оглядывается на Чонгука, который так и сидит, уставившись на него пустым взглядом, и легче от этого не становится. — Чон... гук, — не останавливая попыток спастись, напряжённо произносит Тэхён. — Чонгук! — и наконец чужое оцепенение спадает, заставляя человека тряхнуть головой и в непонимании заозираться по сторонам. Чонгуков взгляд быстро цепляет Тэхёна и с трудом фокусируется, будто парень только очнулся ото сна. Но сознание срабатывает мгновенно, как только Чонгук понимает, что истинный находится в опасности. Он срывается с места, путается ногами в разодранном одеяле и, сумев устоять на ногах, в считанные секунды оказывается рядом с Тэхёном, который до сих пор безуспешно пытается освободиться от возникшей связи. В другой раз человека бы несомненно удивил вид сияющей, напитанной силой печати, которую он почему-то увидел только сейчас, до этого момента словно находясь в забытьи, но времени, судя по отчаянным попыткам лиса, не так много, поэтому Чонгук как можно сильнее сжимает пальцы вокруг тэхёновой руки и, посчитав до трёх, резко тянет от стены. В первые мгновения ничего не происходит. — Нет, ничего не… — начинает Тэхён и осекается, когда видит, что до сих пор прилагаемые Чонгуком усилия дают свои плоды: ладонь медленно, но верно начинает отдаляться от стены, и лис тут же продолжает помогать истинному, упираясь здоровой ногой в каменный пол. Они оба покрываются испариной, напрягая мышцы на пределе их возможностей, и кажется, что и кости вот-вот не выдержат, выворачиваясь из суставов. Сила всё стекается к центру, линии становятся ярче, насыщеннее, давая понять, что напряжение и концентрация энергии в печати растёт. Голубой поток отпускает своего пленника с трудом, неохотно, до последнего удерживая с ним связь, оплетая руку голубыми нитями, словно пытаясь затянуть в крепкие объятия. Но человек и оборотень не сдаются и, находясь уже не менее, чем в метре от стены, Чонгук предпринимает совершенно безумную, но отчего-то подсознательно кажущуюся правильной попытку наконец освободить Тэхёна: не отпуская чужой руки и продолжая тянуть её подальше от стены, Чонгук становится лицом к лицу с Тэхёном так, что печать оказывается у него за спиной и, успев заметить в чужих глазах удивление и испуг, тянет истинного на себя, крепко обнимает, защищая голову, и со всей силы делает рывок вперёд, падая на пол и несколько раз перекатываясь. Нити силы сперва тянутся за ними, целиком оплетая тела, но по мере удаления всё истончаются и наконец отпускают своих пленников, упругими потоками возвращаясь к печати, пульсации которой становятся всё чаще, и спустя пару мгновений тугой луч бьёт в свод над входом в пещеру. Наступает тишина, нарушаемая лишь звуком осыпающейся на пол каменной крошки. Оказавшийся после падения сверху Тэхён поднимает голову, всё ещё придерживаемую чужой рукой, и тут же оглядывается на печать: оба её контура будто углём вычерчены, виднеются чётко и, если приглядеться, то можно увидеть, что очертания её в камне выплавились. Плохо дело — печать мертва. А значит, с помощью магии более проход не открыть. По крайней мере окончательно вымотанному Тэхёну и в одиночку. Чонгук тоже открывает глаза, что были зажмурены всё время после его отчаянного прыжка, и осматривается, но его внимание, в отличие от Тэхёна, привлекает то место, куда пришёлся удар накопленной энергии, и то, что он видит, ему совершенно не нравится. А затем и слышит. — Тэхён… Тэхён, поднимайся, нам нужно убираться отсюда, и как можно скорее, — он встряхивает истинного за плечи. — Свод, — указывает человек на пошедшее трещинами место и садится, не дожидаясь чужой реакции и придерживая нависшего над собой истинного, которому подъём явно дался нелегко. — Идти сможешь? — Вот гадство, — тихо откликается лис, поднимаясь на ноги вслед за Чонгуком. И почему он постоянно настолько беспомощен в последние дни? Но на заданный вопрос уверенно отвечает: — Да, смогу. Слышится треск каменной породы, разломы и трещины в которой сеткой расползаются по поверхности свода, грозя вот-вот обрушиться валунами и перерезать единственный оставшийся путь к отступлению. — Бежим, — негромко подгоняет Чонгук, за руку таща Тэхёна к проёму. И вовремя, потому что, как только они оказываются в тоннеле, массив позади них рушится, крупными обломками перекрывая путь в пещеру. Но отдышаться не удаётся, потому что трещины пошли и по сводам тоннеля, чего Чонгук видеть не может, но слышит отлично, поэтому приходится вновь бежать со всех ног, ощущая осыпающуюся на голову каменную крошку, вдыхая поднявшуюся пыль и слыша позади грохот опадающих сводов. Тэхён молится всем богам лишь о том, чтобы ноги не подвели и он не запнулся на ровном месте, потому что иначе погибнет сам и точно утянет за собой Чонгука. Он только успевает крикнуть "Левее!", когда понимает, что человек собирается сделать, и, чуть завернув на тропу, прыгает вслед за истинным, отталкиваясь от уступа как можно сильнее, чтобы посыпавшиеся в озёрную воду валуны не зацепили в полёте или, что хуже, не оглушили, попав по голове. Они стараются вынырнуть как можно скорее, чтобы отплыть подальше, так и не отпуская ладоней друг друга. Поверхность так и бурлит он струй водопада и настоящего камнепада, что вспенивают воду, заставляя чувствовать себя вдруг оказавшимися в кипящем котле. Времени на то, чтобы отдышаться, нет совершенно, пусть кислород и обжигает лёгкие, которые страдают от его недостатка, но нужно плыть, как можно дальше оказаться от места, где каждый прилетевший сверху камень может стать последним. Они чувствуют, как мелкие (слава богам, которые помянулись уже не раз) осколки опадают на их спины и плечи, иногда задевая и руки, но минуя головы. Водная поверхность становится более-менее спокойной лишь ближе к середине озера, где Тэхён и Чонгук наконец могут перевести дыхание и расслабиться, что для оборотня оказывается не лучшим решением: усталость наваливается тут же, будто стальными грузами утягивая вниз руки и ноги, сил в которых не осталось совершенно. Ещё и боль в раненой ноге начала возвращаться — видимо, действие отвара подходит к концу, а новая порция осталась в мешке в пещере, доступ к которой перекрыт окончательно. — Гуки, — тихо зовёт Тэхён, понимая, что сил не остаётся даже на то, чтобы оставаться на плаву. Чонгук тут же подплывает ближе и перехватывает Тэхёна поперёк груди одной рукой, ложится на спину и, помогая себе свободной рукой и ногами, гребёт к ближайшему солнечному участку у озера — им ещё нужно успеть хоть немного высушить вещи, чтобы не добавлять себе дополнительно веса по дороге домой. Оборотень помогает, как может, вяло перебирая конечностями, и, как только сознание готово фокусироваться на чём-то, наконец может увидеть последствия произошедшего: входа в пещеру больше не существует — всё погребено под завалом не выдержавшего массива в несколько метров высотой, видимо, воздействие луча силы проникло куда глубже в каменную твердь, поколебав покой скалистых монолитов; часть тропы тоже обрушилась, исчез и выступ за водопадом. Теперь у братьев нет места, куда они могут вернуться, но Тэхён жалеет лишь о том, что теперь нет возможности вызволить брата безопасным путём. — Не думал, что магия может быть так сильна, — произносит удивлённо Чонгук, тоже всматриваясь в последствия произошедшего. Только сейчас он осознаёт, насколько сильно его напугало случившееся, и как велик был риск для их жизней. Он понимает, что почти подплыл к берегу, когда задевает носками сапог землянистое в этом месте дно — наконец почувствовав опору, он ставит на ноги и Тэхёна, помогая ему выйти из воды и вместе с ним падая на залитую солнцем поляну. — Это ты ещё про боевую не слышал, — усмехается Тэхён, жмурясь от согревающих, но бьющих прямо в глаза солнечных лучей. Почему-то именно сейчас вспоминаются подобные моменты с Чимином. Нет, не время раскисать, вот сейчас он отдохнёт и обязательно что-нибудь придумает. В голову уже приходит занятная мысль. — Хотя, я бы сказал, что этот удар и был её проявлением. Видимо, те, кто нанёс печать, не поскупились и на защиту, понимая, что немногие знают, как именно работать с таким расположением рун. Обязательно нужен поглотитель, а я был слишком самонадеян... — проговаривает он уже заплетающимся языком и вновь погружается в сон. Он слишком устал, когда уже закончится эта бесконечная усталость?.. Обдумывая тэхёновы слова, Чонгук не сразу замечает, что лис уснул, но затем лишь понимающе кивает и встаёт, стягивая с себя неприятно липнущую к телу одежду. Неподалёку лежат несколько плоских и довольно крупных валунов, уже успевших раскалиться на солнце, что только на руку — на них Чонгук и раскладывает сперва свою одежду и, обувь, а затем и тэхёнову, не без труда сумев истинного от неё избавить. И вновь ложится рядом с Тэхёном, решая, что пару часиков отдыха они ещё могут себе позволить. Да и нет сейчас другого выхода. Главное, не уснуть и Чонгуку — солнце уже как часа три-четыре назад перевалило полуденный рубеж, и на отдых у них есть не более двух часов, а то и меньше. В пещере время пролетело незаметно. По прошествии полутора часов, как только солнце стало спускаться за верхушки самых высоких деревьев, Чонгук будит Тэхёна, тут же спросив о самочувствии и говоря, что нужно как можно быстрее отправляться в путь. А состояние Тэхёна оставляет желать лучшего, и если непроходящую усталость он ещё мог перебороть, то боль в ноге давала знать о себе всё сильнее. И уже переодеваясь, оборотень прекрасно осознаёт, что без поддержки он далеко уйти не сможет. Чонгук сперва предлагает истинному, как и в случае с дорогой к озеру, и на обратном пути понести его на себе, но оборотень отказывается, объясняя это тем, что и ему это не особо поможет, и Чонгук устанет быстрее, из-за чего они могут вообще не дойти до селения. Поэтому лучше Тэхён будет опираться на Чона, и желательно бы найти что-то наподобие посоха или трости, на которую можно будет перенести часть нагрузки. На том и порешили: Чонгук находит недалеко валежник молодой поросли, что активно завоёвывает недальнюю от озера поляну, на которой совсем недавно так любили нежиться Тэхён и Чимин, и выбирает наиболее подходящее опавшее деревце. Идти выходит довольно слаженно, но и Тэхёну, и Чонгуку время от времени необходимы передышки, которые становятся всё чаще, но короче, потому что в лесу становится всё темнее, что предвещает скорое наступление сумерек, которое путникам нужно застать уже в селении. А осталась ещё без малого четверть пути, где Тэхёна так некстати посещает озарение: — Вот нечистые силы! Я вспомнил! И как я мог забыть, — Тэхён звонко бьёт себя ладонью по лбу и хмурится. Они совершили очередной привал, решив буквально на минуту присесть у ствола массивного дуба. — Ты о чём? — не понимает озадаченный словами оборотня Чонгук. — Чимин, я знаю, где мы можем его перехватить, — Тэхён улыбается как безумный и сне нездоровым блеском в глазах смотрит на Гука. — Когда я шёл по тоннелю, помнишь? То место, где Дикий попал в в него? — он ищет понимания в чужом взгляде, но человек явно не хочет слышать продолжения этой мысли. — Мы можем найти то место, нужно лишь закрыть хорошенько решётку и скрыться поглубже в пещере. И как я раньше не подумал об этом? — Вот именно, Тэхён. Сейчас… — он берёт в руки тэхёнову ладонь, чтобы звучать убедительнее, и поражается, насколько она горячее его собственных рук. — Да тебя лихорадит! Тэхён... — Нам нужно... — Тэхён, послушай меня: я согласен с тобой, полностью согласен, мы должны использовать каждую возможность, и обязательно найдём то место, — Чонгук тяжело вздыхает, видя восторг и надежду в глазах напротив. — Но не сегодня. — Но... — огонёк надежды тухнет. — У нас очень мало времени, чтобы до селения добраться, а на поиски и вовсе нет, понимаешь? Завтра, мы пойдём завтра, хорошо? — Я... да, хорошо... Разговор занял пусть и немного времени, но сейчас, когда каждая минута на счету, и этот небольшой спор был большой роскошью, да ещё и Тэхёну стало хуже. И Чонгук начинает заметно паниковать, потому что, несмотря на их усердие, быстрее идти не получается, и он прекрасно понимает, что если понесёт Тэхёна, который весит сейчас не как лёгкий лис, через пару сотен шагов они замедлятся ещё сильнее. Надо было позволить пойти с ними Хосоку... Наконец показавшаяся знакомая местность, а за ней и виднеющаяся окраина леса будто вселяют в человека больше сил, заставляя и Тэхёна двигаться быстрее, но тот с трудом опирается на посох и делает прыжки на здоровой ноге. Они должны приложить все усилия, потому что последние отголоски солнечных лучей перестают золотить поле, отделяющее истинных от поселения, и тут же раздаётся знакомый вой. — Тэхён, давай, — с паникой в глазах оборачивается Чонгук, собираясь предложить всё же понести оборотня, а там, глядишь, и отец с братом их заметят и помогут преодолеть последние метры. — Всё в порядке, я смогу, — Тэхён поспешно отстраняется от истинного, откидывает свой импровизированный посох и, превозмогая боль, наступает на повреждённую ногу. — Видишь? Смог в пещере — смогу и здесь, — проговаривает он скороговоркой сквозь стиснутые зубы, вглядываясь в глаза с проблеском недоверия, и оборачивается на новую череду воя. И кажется, что звучит он так близко, будто Дикие притаились за ближайшими деревьями. — Ну же, давай, чего ты ждёшь? — почти умоляет Тэхён, видя уже застилающий всё вокруг белёсый туман. — Побежали! — он сам вырывается вперёд, крепко держа чонгукову руку. Бег оборотня на удивление лёког и быстр, будто и не было тех часов тяжёлого перехода и невыносимой боли в ноге. — Давай же, скорее, скорее! — поторапливает он, а Чонгук старается не отставать и с облегчением замечает фигуры отца и Хосока в проёме левее от главных ворот. Человек и оборотень буквально влетают в дожидающихся их людей и загнанно дышат, ещё не сумев осознать, что успели. Чонгук поворачивается к Тэхёну, руку которого всё ещё сжимает в своей ладони, готовый поймать наверняка обессиленного лиса, и понимает, что что-то не так: чувство тревоги всё не отпускает, пока Тэхён продолжает облегчённо улыбаться и тяжело дышать. Оборотень делает шаг к Чонгуку, оставляет на губах невесомый поцелуй, и наклоняется, по лисьей привычке проводя языком по всей длине шеи. Он отходит, не позволяя себе долго оставаться так близко, и смотрит хитро, с улыбкой, как в тот день в лесу, когда провожал человека и по его совету чуть задержался, давая возможность Чимину встретиться с истинным. Не отрывая взгляда от подозрительно прищурившихся чонгуковых глаз, Тэхён сильно толкает его в руки стоящих позади отца и брата, которые явно нервничают от этой заминки. — Я люблю тебя, Гуки, — тихо произносит он и с криком: — Держите его! — исчезает со взмахом хвоста. — Что... что... как... — только и может произнести Чонгук, всё ещё видя перед собой силуэт исчезнувшего Тэхёна. Он слышит утробное рычание где-то с окраины леса, с того самого места, откуда они прибежали, и сознание его буквально рассыпается на части, крошится и дробится в пыль, когда Чонгук поворачивает голову и видит скрывающуюся за деревьями прихрамывающую фигуру с копной ярких, словно пылающий костёр, волос. Она по пояс утопает в тумане, и рядом с ней уже проносятся тени кружащих вокруг Диких, которые наконец получили в свои лапы первую за много лун добычу. "Прости, ты должен жить," — проносится в голове, прежде, чем раздаётся победное рычание и ликующий вой вслед за ним. А потом ещё, и ещё, и ещё... — Не-е-е-ет! Не-ет! Ты обещал! Обещал! — кричит Чонгук, отчаянно пытаясь вырваться из хватки родных. — Отпустите, пустите меня! Пустите к нему! Ему больно! — он не прекращает попыток освободиться, не чувствует горячих слёз, пропуская через себя ту боль, что испытывает сейчас его истинный, желая забрать себе её всю. И, возможно, это ему удаётся, потому что перед глазами темнеет, а тело повисает на держащих его руках. — Ему так больно… — последнее, что произносит Чонгук, погружаясь в темноту. И он искренне надеется, что навсегда.