Кукловод

Теперь всё — вместе, новая жизнь настала, Смеясь по-детски, даруя им счастья звон. Вокруг зеваки — их собралось немало, Увы не знали, что где-то в толпе есть Он.

Щетка. Бах! Большая пузатая щётка с грохотом врезалась в стенку стойки с куклами, отскочила, описав живописную спираль на мыльном полу, и шмякнулась в соседнюю стойку, скинув своего лихого наездника прямо в лужу грязной пены. Граф расхохотался, растягиваясь в этой луже. Белая рубашка мгновенно промокла, а мыльная пена полезла ему в нос. Мастер не мог поверить своим глазам, никак не мог привыкнуть к тому, что он теперь не один. Это было очень необычно — просыпаться рядом с куклой и засыпать тоже с ней. Жить с ней в одном доме. Есть с ней, сидя за одним столом. Всё делать вместе, поскольку маленький Граф оказался крайне трудолюбивым и не давал отцу ступить ни шагу без предложения своей помощи. Уборка. Мастер люто ненавидел её из-за воспоминаний, которые она приносила, но сейчас, глядя на детский восторг Графа, он то и дело ловил себя на мысли, что улыбается. Впервые за столь долгое время. А потом он и вовсе рассмеялся, когда Граф ловко оседлал щётку и поехал на ней. Графу очень понравились и эта колючая и жёсткая щётка, царапающая кожу, и мыльная вода, разлитая по полу лавки, и само мыло, плавающее в подтекающем ржавом ведре, и куски паутины, которые они счистили со стекла. Он вновь хорошенько разбежался, толкая щётку перед собой и нещадно топая босыми ножками, ловко вскочил на неё и покатился аж до самой стены, где щётка, глухо щёлкнув об извёстку, отскочила и понесла хохочущего Графа в другую сторону. Мастеру вспомнилось, как зимой они катались с горок у реки, и он поймал себя на мысли, что и сам не прочь прокатиться таким образом вновь. Рассматривая Графа, в простой белой рубашке с закатанными рукавами, он вдруг захотел подурачиться вместе с ним, словно и не было уже стольких лет, не прожил он столько несчастий. Перепачканное пылью и паутиной личико куклы озарила сияющая улыбка, и он сразу же перестал быть лощёным аристократом, которого так старательно создавал Мастер. Маленький разбойник закатал атласные брюки по колено и с хохотом пронёсся мимо отца, тщательно натирающего стекла витрины. Краска. Он сегодня выручил некоторую сумму за недавно созданную рыжую бестию, которой Граф сам шил платье, и тут же купил свежие краски и малярную кисть. Стены лавки давно нуждались в обновлении, облупившиеся и потрескавшиеся, пускай и уже подлатанные, а проданная кукла позволяла ему это осуществить. Как же долго Бернд этого ждал, как сильно он этого хотел! И теперь Мастер обмакнул кисть в резко пахнущую тягучую краску, перенес её на стену и, с удовольствием потягиваясь, размазал по старым доскам. Краска потекла вниз, оставляя за собой тонкие дорожки с каплей на конце. Мастер нанес ещё слой, размазав его широкой лентой, глубоко вдохнул пьянящий аромат и принялся старательно втирать её. Рядом, намотав на палку тряпку, красил Граф, уже заляпавший зелёной краской свою рубашку. «Хорошо, что пока только рубашку…» — вздохнул Мастер. Впрочем, через минуту с тряпки Графа сорвалась смачная капля и с крепким «плюх» оставила на атласных брюках жирную цветную кляксу. Вокруг них уже собрались зеваки, но Мастер совсем не обращал внимания на толпящихся вокруг людей и на то, что он красит в компании куклы и на них уже тыкают пальцем и перешёптываются, во все глаза разглядывая необычное зрелище. Ещё бы, не каждый день увидишь «живую куклу»! Хотя нищие ободранные калеки, каждый день просящие милостыню на ступенях городской церкви, и попрошайничающие детишки знали все городские новости, а в пабах за столиком с кружкой пива обсуждались недавно подслушанные достижения науки и техники. Но никто никогда не видел таких чудес. Граф тоже не обращал внимания на толпу людей, откровенно и пристально разглядывающих его и возбуждённо его обсуждающих. Ему нравилась работа, которой он занимался. Ему нравилось широким размахом руки наносить кривые и разномастные полосы отвратительно пахнущей краски на серые доски, превращая их в цветные, окрашенные с разной интенсивностью — от густого, насыщенного цвета до едва заметных штрихов, но ничуть не непрокрашенные. Ему нравился давящий запах, залезающий прямо в ноздри и вызывающий горячее желание чихнуть. И ему нравилось помогать отцу. Граф чувствовал в этом единство с Мастером. И никто из них не обратил внимания, что в толпе зевак стоял Генрих.