Поцелуй в затылок

— Мне плохо, — безотчетно выдохнул Серый с последним толчком и осознал, что произнес, только тогда, когда в слепом взгляде Сцинка вдруг вспыхнула какая-то докторская тревога, как если бы Серый посреди толпы крикнул: есть здесь врач? Рука Сцинка на члене на секунду замерла, он моргнул белесыми ресницами и задергал кулаком более торопливо. — Я сейчас, — прошептал он, — сейчас. Серый хотел сказать что-нибудь вроде: тебе-то что или забей, но язык не шевельнулся во рту. Серый отупленно ждал, когда Сцинк кончит на него — может быть, прилетит даже в лицо — и умозрительное отвращение никак не мешало животной, выворачивающе приторной сытости тела. На удивление, Сцинк слил очень аккуратно, не капнув на него, — в салфетку или гостиничное полотенце, было не видно — вытерся чистым краем, скомкал, отшвырнул на пол подальше и поднял на Серого тревожный взгляд. Потом наклонился, обхватил за плечи, потянул к себе, неловко устраиваясь сзади. Серый вяло хотел его послать — и опять промолчал; непонятная возня раздражала, но по-прежнему очень отдаленно, как во сне. Он чувствовал себя тяжелым, неповоротливым борцовским манекеном в неумелых руках. — Иди сюда. Иди ко мне. Прикосновения Сцинка были до тошноты приятны, и Серый безвольно позволял ему себя лапать, приподнимать в кровати, гладить по голове. — Так лучше? От странных, слишком сильных для такого дрища объятий Серый легко не избавился бы даже при желании. Но ему и не хотелось. — Нет, — соврал он. — Хуже. — Сейчас пройдет. Его хватило только на каркающий, дерущий горло смех. Сцинк произнес что-то еще, невнятное — Серому послышалось: вот видишь, уже не больно — и покачал его, как спеленутого ребенка. Тронул губами макушку, теплом выдохнул в волосы. В голове мелькнуло, что пеленки и погребальные пелены — даже словесно одна хрень, но пугающая мысль о смирительной рубахе кольнула и тут же отпустила. В руках Сцинка его наконец перестало колотить, смерч внутри стих — ровно в тот момент, когда Сцинк поцеловал его в затылок. Это было несправедливо. — Скажешь хоть слово... — бессильно предупредил он. — Что будет? — отозвался Сцинк. — Убьешь меня? Он нагнулся к уху Серого, шепот его был горячим, и сухие губы касались кожи. Серый закрыл глаза. — Где мы? — выдавил он из себя, только чтобы заглушить стук бьющегося сердца. Полчаса назад Сцинк спал, и Серый, отстранившись, молча его рассматривал. Если бы он мог взглянуть отрешенно, холодно, то, наверно, оценил бы и правильность черт, и чистую гладкость кожи, и припухший широкий рот, и асимметричную горбинку носа, и жесткое, пацанское тело — но отрешиться никак не получалось. От взгляда на Сцинка воронкой раскручивалась внутри тянущая, высасывающая душу пустота. Сцинк пошевелился, засопел, сонно закинул на него руку и притерся щекой к мятой подушке. Мокрое пятно от слюны на наволочке оказалось где-то под его виском. Губы сомкнулись и снова раскрылись с влажным звуком, белесые ресницы дрогнули и замерли. Если бы это всё принадлежало кому-то другому, скакало бы на незнакомых Серому хуях, отсыпалось бы в далеких, неизвестных ему постелях, не подступала бы к горлу мучительная тошнота, не возникало бы ощущения несмываемой грязи изнутри и снаружи. Но оно лежало рядом, небрежно забросив Серому руку на грудь — чужое, но слишком близкое и осязаемое, чтобы можно было отмежеваться, отморозиться, перестать злиться вхолостую. Чтобы можно было хотя бы уйти, закрыв за собой дверь, если невозможно сделать худшее. Уйти и потом не пожалеть. Кисловатый перегар. Пятно слюны на гостиничной подушке. Расцарапанный его щетиной до красноты подбородок. Отсутствие трусов. Костлявое, неудобное колено — между его бедрами. Воронка внутри то сжималась и вытягивалась в узкий жгут, то расширялась толстой спиралью, распирая грудь, черная дыра втягивала в себя внутренности, выворачивая наизнанку, и лучше бы она втянула Серого целиком и больше не выплюнула обратно. Сцинк моргнул и тут же зажмурился от солнца, поднял руку ко лбу, прикрывая глаза. — Привет, — прохрипел он, привыкнув к свету. Серый не отводил взгляда: так в детстве сложно не смотреть на распотрошенного кошаком голубя или размазанную по асфальту крысу. — Давно не виделись. — С прошлой ночи... Что?.. Нет? — спросил он, когда губы Сцинка искривились в усмешке. — Так уверен, что знаешь, с кем из нас кувыркался? Считаешь, я не умею в нежность? — Умеешь, — сказал Сцинк. — Но я же говорил, что никогда вас не путаю. Это еще его или уже твоё? Он провел ладонью по бедру, зажимающему его колено. Серый освободил его ногу и перекатился на спину. Потолочный вентилятор мерно отмахивал обороты, разрезая воздух со звуком гильотины. Тонкая желтоватая занавеска у приоткрытой створки окна надувалась и опадала от ветра. Под ребрами гудел с волчьим подвыванием, наматывая на оборотах кишки, его личный торнадо. — Тебя долго не было. Почти три недели, — Сцинк потянулся к нему, ткнулся лбом в плечо, навалился грудью. Серый спихнул его с себя локтем. — А то ты скучал. — Ждал. От вытянутого в нить смерча вибрировало в горле. — Зачем? — Надо. Сцинк перевернулся и навис над ним, переступив ногой через его тело. Нагнулся низко, прижался лбом ко лбу, так что спинки их носов соприкоснулись. Широко распахнутые глаза слились для Серого в мутное, грязно-серое пятно. — Хотел увидеть. Серый оттолкнул его лицо пятерней. — То, что случилось в прошлый раз, ничего между нами не изменило, — он сжал зубы. Стоило повторять это себе часто и громко. — Ты дно. Ниже некуда. Вместо бабочек в его животе жил ураган, от круговерти которого он готов был выблевать внутренности. Сцинк скинул на пол одеяло. — Когда ниже некуда, это хорошо, — кивнул он, стягивая с него трусы. — Только от дна можно оттолкнуться. Если оно не илистое и в нем не вязнешь, не стал говорить вслух Серый. — Где мы? — повторил он. — В "Ишхане". Ему позвонили с просьбой подтвердить бронь и перевести остаток денег, но заказывал ты. Мы приехали вместе. Ты этого и хотел или был другой план? Серый огляделся вокруг. — Я бронировал другой коттедж. — Там что-то случилось: с трубами или сантехникой, я не понял, они извинились и заселили в этот. — И что? — Серый усмехнулся и повернул к нему голову. — Ему здесь понравилось? — Ну, судя по тому, что он ушел, не очень, — сказал Сцинк. — Он допытывался у меня, чего именно ты хотел, в чем смысл этой поездки и вообще, но мне нечего было ему ответить. Ты ничего мне не говорил. — И он тебе поверил? — заинтересовался Серый. — А ты бы на его месте поверил?.. Может, ты собирался ехать не со мной? — Ты же знаешь, что нет. — Потому что он был уверен, что нет. Зачем мы здесь? Сцинк расцепил руки, и Серому на секунду стало холодно и слишком свободно. Порывшись, он нашел в складках сбившейся простыни не только трусы, но и майку и с сомнением посмотрел на несвежие тряпки: натягивать их ужасно не хотелось. — Брезгуешь его бельем? — ухмыльнулся сзади Сцинк. — А спермой? У тебя, наверно, была отдельная от него зубная щетка? — И полотенце тоже, — холодно подтвердил Серый. Было отлично, что Сцинк сам не давал ему забыть, кто он. — Я в душ. После ванной — выхода не было — пришлось надевать то, что было. — Вы ехали через тоннель? — Серый приподнял единственную в комнате пару джинсов, которая была брошена на спинку кресла: — Это мои или твои? — Да, — голос Сцинка напрягся. — "Да, мои" или "да, твои"? — Да, через тоннель, — Сцинк спустил ноги на пол и босиком прошлепал за дверь. — Все мое валяется у входа. Серый с трудом отогнал полоснувшую мозг картинку чужого вечера, застегнул ремень, оправил толстовку и вышел в коридор. Сцинк одевался, проигнорировав возможность принять душ. — Что? — поднял он голову в ответ на тяжелый взгляд Серого. — Ничего. Редко вижу тебя трезвым. Непривычно. Сцинк завязал шнурки. — Может, все-таки скажешь, зачем мы здесь? — Хотел показать тебе одно место. Сцинк с сомнением покусал губу, но решился открыть рот, только когда они вышли на улицу. — Если ты про обрыв, то я уже был там. Он меня возил. — Долго думал, — хмыкнул Серый. — Нет, мы не туда. Я собираюсь показать тебе кое-что другое. Они миновали коттеджи и волейбольную площадку. Выложенные плиткой дорожки складывались незнакомым рисунком, но старый кривой дуб нынешние хозяева, к счастью, не спилили — по нему Серый и сориентировался. На заново отстроенной базе вместо самого дальнего угла территории приметное дерево стало почти центром комплекса, из него сделали что-то вроде местной достопримечательности: обнесли каменным бордюром с фонарями, поставили вкруговую скамейки. Сразу за ним располагалась точка проката снаряжения. Поднимаясь еще дальше вверх, Серый обогнул корпус персонала, какой-то склад и вышел к ограде. От шоссе базу отделяла добротная и высокая железная решетка со шлагбаумом у центрального въезда, но с северной стороны, где не было выхода к реке или троп, выводящих на известные маршруты, тянулся беспонтовый забор из сетки-рабицы. Метрах в двадцати от последнего строения виднелась калитка. Серый шагнул за территорию комплекса — Сцинк без лишних вопросов последовал за ним. Утоптанная дорожка шла от калитки вдоль базы — к поселку и нижнему кемпингу, но им туда было не надо. Он не сразу нашел почти заросшую тропу, пристрастность и избирательность детской памяти исказили реальную картину: ему помнилось, что они спускались к реке левее, сам спуск был круче и по пути сквозь деревья можно было разглядеть старую дорогу, но он ошибся. Тропа располагалась ближе и была намного более пологой, чем ему казалось, а ущелье оттуда не просматривалось совсем. Они добрались до знакомой площадки минут через десять. За спиной, тяжело дыша с непривычки, поднимался Сцинк. Серый замер и медленно выступил вперед. Под ложечкой мгновенно заледенело. Река лежала прямо под их ногами. Ее излучина отсюда больше всего напоминала выгнутую кошачью спину. Солнце, отражаясь в воде, слепило глаза. Брошенная в горы скрученной лентой, Аилга причудливо извивалась сверху вниз: здесь, на высоте, шумная и бурная — сплав по ней мог обернуться нешуточными проблемами — у подножия она разливалась прохладным, равнодушным потоком. Дальняя гряда сегодня была окутана облаками: с середины подъема пегой полупрозрачной дымкой, к пикам снежно-белыми кучевыми клубами. Контур нижних отрогов еще проглядывал за пеленой, а хребты, круто уходя вверх, терялись в густом молочном мареве. — Охуенно, — присвистнул Сцинк, но его напряжение Серый почувствовал спиной. Уголок рта непроизвольно дернулся. Он ненавидел это место теперь даже острее, чем прежде. Ярче, чем от себя ожидал. — А тебя правда заводит ощущать себя Марлой Сингер? — спросил он. — Что? — оторопел Сцинк. — Это жучки?.. Что, серьезно? — И камеры тоже, — кивнул Серый. Там, где когда-то было место лагерного привала, теперь пестрел небольшой палаточный городок. Кислотно-веселенькие цвета, охраняемая автостоянка, мангалы напрокат. — Он всегда любил красивые вещи, — Серый повернулся. — Если в моей комнате появлялись стоящие штуки, они всегда принадлежали не мне. Это ему отец покупал все, отказы выпадали на мой счет. Девчоночьи фарфоровые куклы — без понятия, что он с ними собирался делать. Коллекционные модели машин со всеми деталями в пропорции один к десяти. Железная ретро-дорога с настоящим паровозом, у которого дым валит из трубы, и целый маленький мир вокруг: опускающиеся и поднимающиеся шлагбаумы, станционный смотритель с флажком, разномастные человечки, магазины с прилавками, дома с черепичными крышами и цветами на окнах... Не знаешь, зачем нужны игрушки, которые нельзя ломать? Которые нельзя портить под страхом наказания? — он усмехнулся. — Я их ненавидел. Мне они казались уродскими. Может быть, я сам виноват в нашей ссоре. Было несправедливо — он терял игрушку и ему же влетало за это, но кто разбирался? Пока он научился делать мне плохо, я многое успел натворить. — Он пытался... — начал Сцинк, но замолчал под его взглядом. Серый прищурился. — Нам надо просто поговорить друг с другом, правда? И тогда все станет хорошо, да? — улыбнулся он. Сцинк пристально посмотрел на него и неопределенно покачал головой. — Пойдем, — вернулся к тропинке Серый. — Я хотел показать тебе другое место. — Что это? — спросил Сцинк, когда они остановились. Третий корпус был разрушен целиком: сохранился только фасад с террасой, огороженной деревянной балюстрадой, остальные три полусгнивших стены завалились внутрь, сложившись, как картонка, под рухнувшей на крышу сосной. Зато центральный и медицинский корпуса все еще стояли, мертво пялясь на них слепыми глазницами. — Детский оздоровительный лагерь, — тихо, с расстановкой, вслушиваясь в каждое слово, ответил Серый. Сцинк явно не понял, чему он следом рассмеялся. — Я провел здесь несколько смен. Сцинк обошел его и двинулся по дороге, но не к центральному корпусу, не к медкабинету и не к кирпичной столовке с пролетами веранды, а к покосившемуся грибу, некогда ядовито-желтого цвета. — Что он сказал тебе? Ненавистная розовая краска виднеющегося за ним здания побурела и местами отслоилась с досок. Оголенное дерево покрылось мхом. Второе окно от входа, хорошо помнил Серый. Сейчас оно было проткнуто веткой стоящего рядом дерева, свисающая на одной петле форточка ощерилась осколками не выбитого до конца стекла. Серый обернулся на режущий уши железный скрип. Сцинк тронул с места вертушку заржавевшей качели с "рулевым" кругом посередине. — Там, у обрыва, — поторопил его Серый. — Я понял, — кивнул Сцинк и в раздумье пожал плечами. — В сущности, ничего. Кроме того, что Герман погиб именно там. Он тряхнул волосами, кивнул на карусель и ухмыльнулся Серому широким ртом. — Покатаемся? — предложил он тем же тоном, которым обычно предлагал отсосать. — Конечно, — согласился Серый, хотя предпочел бы расстегнуть ширинку и избавиться наконец от чужого белья. Он сел на единственную оставшуюся целой деревянную перекладину, а Сцинк примостился на каркасе сиденья. Они оба положили ладони на рулевое колесо и потянули в одну сторону, не сговариваясь. Скрежет наждаком проехал по ушам. Взвизгивающий стон карусели был похож на похоронный вой старух-плакальщиц. Сцинк улыбнулся — Серый так и не понял чему. На третьем круге Серый без предупреждения спрыгнул, карусель резко повело набок, и Сцинк еле удержался на своем железном насесте. — Герман был единственным, кто знал вас обоих по отдельности, — сказал он Серому, — и он разбился... — И? — не дождавшись продолжения, произнес Серый. — Но разбился на опасной горной дороге в грозу. — Это он тебе сказал, что была гроза? — фыркнул Серый. — Романтик. — Грозы не было? — Смотри. Вон там, — Серый со скрежетом развернул карусель со Сцинком в нужную сторону, — ворота. Рядом с ними можно было оставить машину в дни посещений. Сразу за территорией лагеря — полоска леса метров на двести-триста, а за ней — старая дорога. Ею до сих пор пользуются, потому что там, — он махнул рукой выше и еще раз крутанул карусель, и Сцинк поморщился, — помимо альпинистских точек, есть несколько полумертвых селений, где все еще живут люди — в основном, старики, конечно. В одном таком месте у Германа был дом. — Ты был там? — Дом ему достался в наследство от какой-то дальней родни еще лет в семнадцать, когда Герман жил здесь. Не знаю, почему не оказалось прямых наследников, может быть, они отказались от чести получить старую рухлядь у черта на рогах. Но Герман этот дом любил.. Работал там — говорил: никто не мешает — читал, статьи писал, даже книгу собирался издавать, только не успел. Он часто здесь ездил. Один. По этой дороге. Туда и обратно. — Он знал эту дорогу как свои пять пальцев, — сказал Сцинк. Он положил свою ладонь Серому на руку, которой тот придерживал карусель. — В тот день он навещал... кого-то из вас? — Давай, уточни, кого именно, если это я помню про погоду. Никакой грозы в тот день не было. Но ты же знаешь, что я мало на что способен и, конечно же, не мог причинить ему вреда. — Так это не было аварией? — спросил Сцинк. — Тогда расскажи, как все произошло. — Боишься отправиться следом? — Когда я надоем: тебе или ему, не знаю, — так и будет. Теперь я, как когда-то Герман, единственный, кто знает вас обоих. Ни одному из вас огласка не нужна. — В психушку я не пойду, это точно, — помрачнел Серый. — Только что бы ты понимал. — А что надо? Серый не ответил. Он высвободил руку и пошел по усыпанной ржавой хвоей тропе к ветхому корпусу. И лестница, и половицы выглядели так, что казалось, осыпятся в труху под легким нажимом, но Серый в два шага одолел крыльцо, ступил на террасу — и она выдержала его вес. Он толкнул ручку-скобку и вошел. Внутри пахло сыростью и гнилью. В проеме коридора была видна дверь вожатской напротив палат и игровая. "Вторая палата! Сережа, к тебе приехали". — Герман ебал его, — громко и внятно произнес он. — Что? — откликнулся с улицы Сцинк. Он поспешно спрыгнул с карусели и подошел к крыльцу. — Что ты сказал? — Лет с тринадцати, — добавил Серый. — А может, и раньше. Он тебе не рассказывал? Ржавая панцирная сетка под ним скрипуче застонала, но осталась натянутой достаточно туго, и лежать оказалось удобно. На его прежнем месте койки уже не было, на всю палату в два ряда по пять их осталось только две — с погнутыми ножками, остальные, видимо, вывезли прежние хозяева. Каким чудом местные не утащили и эти на металлолом, было неясно. Серый просунул ноги под верхнюю скругленную на углах перекладину спинки, уперся пятками и закинул руки за голову. Штакетник когда-то побеленного потолка растрескался, разбухшие от влаги участки с отслоившейся по краям краской были похожи на трофические язвы. На электрошнуре по центру свисал одинокий черный патрон. — Никогда не думал, что всего за десять лет все приходит в такой упадок. Сцинк показался на пороге, настороженно озираясь, шагнул вперед, какой-то притихший и почти подавленный. — Этот лагерь уже тогда переживал не лучшие времена. Отправка сюда должна была служить для нас наказанием. — Давай уйдем отсюда. Серый покачал головой и подзывающим жестом похлопал по сетке. — Если я лягу рядом, мы провалимся, — без тени улыбки сказал Сцинк. — И по моим ощущениям — прямо в преисподнюю. — Так и есть, — не менее серьезно согласился Серый. Сцинк постоял на месте и все же двинулся к нему. Осторожно опустился на сетку в изножии. — Тогда расскажи. — О чем? О том, чего я не могу помнить? — Если ты не можешь этого помнить, почему тогда точно знаешь, что Герман... — он осекся, осознав глупость вопроса. — Черт. Серый хмыкнул. — Он никогда не оставляет на тебе следов, верно? Ни засосов, ни синяков, ни царапин. Он не оставляет их ни на ком, разве что нарочно — для меня, — сказал он. — Угадай, кто научил его быть таким предельно аккуратным? Иметь одно тело на двоих не очень-то сподручно. Даже одного неаккуратного раза мне хватило, чтобы понять. — Он трахал его в том доме в горах? Серый не ответил. — Или в машине, когда приезжал навестить, — утвердительно сказал Сцинк. Слепящая солнцем излучина Аилги под ногами и кристальная чистота неба над головой. — Он мог повредить в машине Германа тормоза, да? Серый подтянул к себе ноги и сел по-турецки. Неустойчивая на кривых ногах кровать зашаталась, и Сцинк схватился за раму. — Почему ты так уверен, что это он его убил, а не я? — Потому что я знаю вас обоих. Во рту у Серого горчило. Он неприятно рассмеялся — такой его смех особенно отталкивал отца: губы его кривились презрением, а глаза холодели особым отчуждением. Хотя чтобы вызвать отторжение у отца, Серому слишком стараться никогда и не приходилось. Сцинк протянул руку, чтобы дотронуться до его лица, и Серый отшатнулся. Пальцы Сцинка замерли в воздухе, в нескольких сантиметрах от щеки. На секунду Серому до омерзения остро захотелось, чтобы Сцинк дотянулся и все-таки коснулся его, он скрипнул зубами от ненависти: больше к себе или к Сцинку, сложно было понять. Сцинк не подался вперед и просто опустил руку. — Я знаю, что с ним станет, если ты однажды не вернешься, — сказал он. — Откуда ты можешь это знать? — Мой отец. Не помню, я рассказывал о том, как он умер? — Серый, подумав, кивнул. — Я пытался его вернуть, но процесс был необратимым. Никто не смог нам помочь. — Я должен сказать: мне жаль? — А тебе на самом деле жаль? Тогда скажи, — неожиданно резко отозвался Сцинк. — Если нет, то не надо. Ты мне ничего не должен. И это было давно. — Сколько тебе было тогда? — Шестнадцать. Серый прислушался к себе. — Мне жаль тебя в твои шестнадцать, когда это случилось. Но мне плевать на то, что станет с моим телом, когда в нем уже не будет меня. Он постепенно превратится в овощ, так? — уточнил он. Сцинка заметно передернуло. В его глазах промелькнуло до боли знакомое отцовское выражение отвращения. — Я подожду тебя снаружи, — сказал он, поднимаясь с кровати. Серый улыбнулся в пустоту. Они вышли через центральные ворота, повернув вертушку у увитой плющом будки, площадка-стоянка за территорией заросла высокой травой, кое-где торчали кусты боярышника и вездесущей лещины. Асфальт на старой дороге еще больше растрескался, по бокам валялись осыпавшиеся с гор камни разной величины. Сцинк шагал молча на полметра впереди, словно это он всегда знал путь и вел за собой Серого, а не наоборот. За выступом в ущелье шумела река, солнце быстро согрело их после прелой промозглости лагерного корпуса, но запах гнили, казалось, впитался в одежду и волосы. Серый мечтал о душе в коттедже нового комплекса. Неожиданно Сцинк остановился как вкопанный и пристально посмотрел куда-то вниз по склону горы. Было слишком далеко. В зарослях травы отсюда сложно было бы разглядеть стелу — цинизм ее установки Серого почти восхищал — но само место Сцинк по каким-то ему одному ведомым признакам явно узнал. — Мы говорили о Марле Сингер у памятного знака, — обернулся он к Серому. — Там не могло быть никаких жучков. И никого не было рядом. Серый подошел ближе и убрал воображаемую пылинку с рукава его вылинявшей кенгурухи. — Так, может быть, мы с ним не так сильно воюем, как ты полагал? — Серый обошел стоящего у него на пути Сцинка и не оглядываясь продолжил движение. — Ты не знаешь ни одного из нас, — бросил он через плечо.