Поцелуй в затылок

Ключ повернулся в замке. Или в тишине у Артема начались слуховые галлюцинации. Он приподнял голову с подушки и замер. Тонко скрипнула открывающаяся дверь, и звук неуверенных шагов сразу смолк, как будто с той стороны так же чутко насторожились. Артем лихорадочно откинул покрывало и метнулся в коридор, словно только от его скорости все зависело. Серый стоял в прихожей, привалившись к стене. В темноте, неподвижный, он был похож на сумеречную тень из ужастика, которая исчезает при включенной лампе, поэтому Артем сначала крепко вцепился в его локоть и только потом нашарил выключатель. — Ящерка... — механически, тускло произнес Серый, глядя мимо него. Он никогда Артема так не звал. — Где ты был? Я тебя столько времени ждал. — Сколько? — Почти два месяца. — А, ну да, — Серый вяло высвободил локоть; порывшись в кармане куртки, вытащил телефон и швырнул на столик у вешалки. — Отличные фото в календаре. И видео тоже. Рад, что ты не скучал в ожидании. Нет, правда. Мы же сторонники открытых отношений, хули. Он начал стаскивать с себя куртку. К рукаву ее прилипли засохшие травинки. Артем развернул Серого к свету, нагнул к себе и проверил зрачки, пальцами оттянув веки. Он не сопротивлялся. — Что видно? — Где ты был? — переспросил Артем. — Я тебя искал. — Какая разница?.. У Раисы. Терпела меня, сколько могла, — Серый криво усмехнулся: — Надолго не хватило. — Ты ушел от нее больше недели назад. А потом? Куда пошел? Что делал? — Не помню... Спал. Тебе-то что? Пусти, мне надо в душ. Артема словно заклинило, он не мог сконцентрироваться и бессмысленно повторялся. Мутным осадком со дна души поднималось предчувствие сбывшихся опасений. Он просчитал десятки вариантов, пока ждал, а теперь вдруг поплыл и потерял контроль. Ему надо было успокоиться, чтобы вернуть все в правильное русло. — Раиса там плачет, кстати. Может, позвонишь ей? Серый безучастно отмахнулся. — Зачем? Она плачет не по мне. Он отодвинул Артема, как мебель, чтобы пройти в ванную, остановился у раковины, оперся на нее ладонями и устало склонил голову. Артем придержал за ним дверь и, помедлив, хотел шагнуть следом. — Я даже не буду спрашивать, какого хуя ты здесь делаешь, — остановил его голос Серого. — Я позвал тебя сюда сам, если скажешь. Выдал тебе ключ. Разрешил перевезти ко мне вещи. Возможно, даже предложил тебе руку и сердце. Все, что ты решишь мне скормить, я сожру. Я заранее верю любому твоему слову. Только сейчас съеби. Пожалуйста. Я хочу остаться один. Артем убрал ногу с порожка и позволил двери захлопнуться. Несколько секунд спустя в дно душевой кабины гулко ударили струи воды. Он поставил чайник, дождался свистка, выключил. Вытащил на стол и, подумав, спрятал обратно в бар бутылку. Перестелил постель. Нашел в шкафу большое махровое полотенце, чистое белье — и вернулся к ванной. Постучал, но не услышал ответа. Дверца душевой была открыта, горячая вода хлестала из рассеивателя в полную силу, оседающий на кафеле пар собирался в капли и извилистыми дорожками стекал по стене. Серый сидел на полу, откинув голову к стеклу кабины, и не моргая, безжизненно пялился в потолок. Артем бросил вещи на стиралку и опустился на колени рядом, повернул к себе за подбородок. Серый сфокусировал на нем выцветший взгляд. — Я просил тебя уйти. Артем собирался сохранять трезвую голову, но против воли пьянел, когда целовал его: в скулы, переносицу, щеки, губы, веки — кожа у Серого была холодной и влажной, отросшая щетина царапала губы. — Я искал тебя, — шептал Артем ему в висок, в ухо, в шею. — Везде, где только мог: у Хорена, на базе, в "Соколе", у обрыва, ездил по чертовой старой дороге в горы... — Ненавижу горы, — отозвался Серый. — Всегда больше любил море. — Я испугался, — Артема вело, он плюнул и перестал себя сдерживать. Переступил через ногу Серого, оказавшись между его коленями, зарылся пальцами ему в волосы. — Я думал, что не успел, что поздно, что теперь все напрасно. Серый закрыл глаза и безвольно поддавался его напору. — Ненавижу, как ты это делаешь со мной, — слабо скривился он. — Не надо так. Артем раздевал его, как ребенка: стянул отсыревшую толстовку, футболку, выпростал ремень из петель; заставив подняться, спустил джинсы. Серый выступил из штанин, едва не поскользнувшись на мокрой плитке, Артем слепо поцеловал его во впалый живот, в руку, задел плечом полувзведенный член. — Я просил тебя уйти, — с непонятной интонацией напомнил Серый. — Я уйду, — бодро соврал Артем. — Сейчас... скоро. Серый по-детски жалко дернул плечом, но ничего не сказал. — Подожди, — Артем сунулся внутрь кабины и отрегулировал ему воду. — Вот так. Нормально. Он послушно ступил внутрь, под воду. Облокотился на стену перед собой, ненадолго задрал подбородок, позволив каплям ударить в лицо, подставил поочередно одну щеку, вторую, а потом низко, тяжело пригнул голову. Вода падала и рассыпалась мелкими брызгами о его широкие ссутуленные плечи, стекала с темных волос по шее на спину и грудь, струилась по бедрам и икрам, огибала косточки на щиколотках. — Тебе приглашение? — глухо спросил он, его голос сливался с шумом воды. Артем как был, в одежде, тупо перешагнул бортик кабины и задвинул за собой перегородку, как будто Серый мог передумать. Вода мгновенно пропитала майку и шорты, мокрая ткань облепила тело, сковала бедра. Внутри кабины было тесно, душевая явно не предназначалась для двоих. Артем прижал к себе обесточенное, похудевшее, но по-прежнему сильное и жилистое тело, крепко стиснул в руках, и под ложечкой нестерпимо свело от жалости и предвкушения. Он нашел губами выступающий крупный позвонок, сполз поцелуями-укусами к плечу, оставил яркую метку у мышцы над ключицей. Жмурясь от водяной пыли, отстранился и окинул Серого голодным взглядом. Янтарный загар все еще покрывал его спину и руки, но от линии вечно приспущенных пляжных шорт кожа осталась бледной до самых икр. У ребер линял в желтизну неизвестного происхождения кровоподтек, лопатки короткими штрихами изукрасили царапины — следы Раисиных ногтей. От острого приступа собственнической жадности, жажды единоличного обладания потемнело в глазах. Артем прихватил Серого за горло ладонью и притянул к себе, ткнулся носом в глянцевые от воды мокрые волосы, в ямку у затылка. — Давай уже, — Серый длинно судорожно вздохнул, в обреченной позе досмотра развел руки по сторонам от смесителя и шире расставил ноги. — Не тяни, не с девкой. — С чего вообще вдруг-то? — все-таки спросил Артем. — Чтоб потом не жалеть. Обескураженную паузу Артема Серый понял по-своему, потому что обернулся через плечо: изогнутый выступ скулы с запавшей щекой, заросший щетиной подбородок, прилипшие к виску пряди, капли на кончике носа. — Хотелось, — добавил он. Артем попытался избавиться от намертво прилипших к телу шорт одной рукой, потому что другой суеверно не отпускал Серого от себя. Справившись наконец, он бросил мокрые тряпки на пол подальше от водостока и сделал воду погорячее — его трясло. Опустошенная анемичность Серого очень быстро сменилась судорожным зажимом, все тело было схоже со стояком деревянной неподатливостью, и, наспех лаская его, Артем ощущал ладонью забитые горячие мышцы. — Хотелось, так впусти меня, что ли, — от бессилия грубо бросил он, захлебываясь тягостной, затапливающей нежностью. Он ждал, что Серый сорвется, срыв был бы лучше молчаливой заторможенности, но Серый все терпел и очевидно старался выполнить то, что Артем от него требовал. — Серенький, — прошептал тот, — радость моя... вот так, да. — Какая я, нахуй, радость, — бесцветно отозвался Серый. — Специфическая, — признал Артем. Он толкнулся резче, Серый втянул со свистом воздух. — Не стискивай зубы. Артем вскинул локоть поверх его плеча, крепче прижал к себе его тяжелое, неподатливое тело — как при удушающем приеме. Серый инстинктивно ухватился за его предплечье и болезненно вздрагивал от рывков. Все шло неправильно. Струи горячей воды обрушивались на них разверзшимися небесными хлябями: капли хлестали по плечам и спине, заливали глаза, заставляли ступни скользить. От густого пара трудно дышалось, теснота мешала мало-мальски развернуться, Артем тщетно цеплялся за голос разума, как за обламывающуюся кромку льда в полынье, и тонул. Все складывалось чудовищно, катастрофически не так, но ему не хватало силы воли прерваться. — Хуево выходит, — нервно фыркнул он. — Пожалеешь потом, что дал. — Не успею, — помотал головой Серый. Он кончил со стоном в три движения кулаком и, ослабев, осел из рук Артема на пол. Артем дождался, когда сгустки его спермы стекут в отверстие слива, плотно закрутил краны и открыл дверь. За стеной кабины было посвежее, хоть и так же влажно, он глубоко вздохнул. Колени подгибались. Уголком полотенца он вытер Серому мокрое лицо с сосульками волос на лбу, потом, развернув полностью, накрыл его плечи. — Хватит корчить из себя сестру милосердия. Серый поморщился, когда Артем промокнул тело его футболкой — едва заметно, отголоском прежней брезгливости, но ничего не сказал. Поднялся, замотал полотенце вокруг бедер и шатаясь двинулся из ванной. — Подожди, — торопливо натянув на себя его джинсы и толстовку, Артем вылетел следом и ухватил его за плечо. — Поешь что-нибудь. Есть картошка, сосиски... — Я не голоден. — Я сделаю кофе. — Не сейчас. Потом, может быть. Пойду лягу. — Стой, — Артем заступил ему путь в спальню. Серый недоуменно поднял голову. — Я тебе не дам. Взгляд у Серого был потерянно-мутным, отсутствующим, и от узнаваемости этого выражения у Артема сдавило грудь. — Я не дам тебе уйти, — объяснил он. В темно-карих глазах мелькнуло понимание. Подобие усмешки изогнуло губы. — Как? Не пуская меня в кровать? — он шагнул в сторону, чтобы пройти, и остановил попытавшегося загородить ему дорогу Артема просительным жестом: — Не надо, Сцинк. Пожалуйста. Я очень устал. Дай отдохнуть. Артем остался на месте, придавленный провалом. — Почему ты сдаешься? — кинул он Серому в спину. Замерев на мгновение, Серый не ответил и двинулся дальше. У Артема заплясали пальцы — больше от злости, чем от бессилия. — Почему ты так просто позволяешь ему забрать у тебя все? Когда он, опомнившись, рванул в спальню, Серый уже успел залезть под одеяло и с видимым наслаждением вытянул ноги. — Потому что он победитель, — как ребенку, с равнодушным спокойствием ответил он. — Победитель получает все, это любому известно. Он блаженно прикрыл веки. Артем подошел к окну и с шумом отдернул шторы одну за другой, рванул на себя раму, впустив в комнату осенний холодный воздух и дневной свет. Солнце стояло высоко над крышей, до сумерек было еще далеко. Серый сел на постели, щитом выставил руку перед лицом. — Мы на улице Вязов или это пытка? Ты всерьез? — Почему ты позволяешь ему победить? — Закрой окно, мне холодно, — Серый посмотрел на него, воспаленно щурясь. Артем не пошевелился, и тогда он натянул край одеяла до шеи и понуро кивнул, мысленно соглашаясь на сделку. — Потому что он прав. Потому что я с ним согласен, — он невесело хмыкнул: — Никогда не думал, что это скажу. Он ненаигранно поежился, в мокрой толстовке у открытого окна Артему тоже было не по себе. Он хлопнул фрамугой и повернул ручку. — Это только в книжках и в кино злобные мистеры Хайды появляются из голов благородных докторов Джекиллов. В реальности добро не порождает зла. Добрые доктора лечат детей и зверушек, а дерьмо плодит другое дерьмо. Среди нас нет Джекилла, мы с ним оба Хайды, только я никчемный и слабый, а он удачливый и харизматичный. — Он это ты. У него твои мозги. — Какая разница, если он умеет найти им лучшее применение. — Я знаю, что с ним станет без тебя. И ты это знаешь. — Тем лучше, — Серый впервые по-настоящему, почти довольно улыбнулся. — Единственное светлое пятно во всей этой жалкой истории. Даже стимул. Обидно, что я не смогу этого увидеть. — Я тебя не отпущу, — убежденно повторил Артем. — А что ты сделаешь? — вскинулся Серый, на секунду превратившись в себя прежнего. — Всё, — пообещал Артем. Он потихоньку нащупывал почву под ногами, еще не поздно было все изменить. Той же ошибки он больше допускать не собирался. И если не выйдет повернуть время вспять, он хотя бы умрет, пытаясь. — Тебе-то это зачем? — Серый откинул в сторону одеяло и спустил ноги на пол. Губы у него задрожали. — Твоя в чем забота? Не хочешь увидеть его деградацию и пережить то же самое снова? Любишь его? Так сотвори с ним свое чудо воскресения, а меня оставь в покое, — он зачесал пятерней мокрые волосы к макушке и потер костяшками пальцев виски, сморщившись, как от приступа мигрени. — Я тебя не звал и не ждал, ты появился в моей жизни из ниоткуда и завел меня в этот тупик. Это ты стал тем, кто окончательно убедил меня в моей безнадежной ущербности. Это ты последовательно заставил меня вскрыть все заросшие раны, чтобы ныли, гноились и смердели. Это ты убедительно показал мне, что в моей собственной жизни я ничем и никем не владею. Это ты сделал так, чтобы я захотел раз и навсегда исчезнуть, будто меня не было. Так что теперь тебе еще нужно? Когда мне больно, страшно и плохо, ты не отпускаешь меня отсюда. Это такое изощренное издевательство? Меня больше ничего здесь не держит, я издыхаю живьем, разве ты не этого хотел? — он почти сорвался на сдавленный шепот-крик. — Этого, — серьезно подтвердил Артем. Серый осекся на полуслове и замер с открытым ртом, словно от пощечины, глаза его обескураженно распахнулись. Артем еще раз кивнул, чтобы у него не оставалось сомнений. — Этого и хотел. — Почему? — спросил Серый после долгой паузы. — Выпей кофе, — сказал Артем и, не оборачиваясь, пошел на кухню. Он снова включил остывший чайник, засыпал три ложки растворимого кофе в чашку и столько же сахара. — Я блевану этой бурдой, — предупредил появившийся в проеме двери Серый. Артем не ответил. Серый сел за стол перед чашкой и тупо постучал ложечкой в пустой чашке о стенки. — Я помню, когда я его придумал, — сказал он. — Был ноябрь или декабрь. Дом тогда еще не построили, мы с отцом жили в квартире. Шел дождь — такой нудный, затяжной. Капли стучали в подоконник, и стоны няни были слышны не так сильно, как обычно. Не знаю, почему он всегда выбирал крикливых, каждая следующая орала под ним громче предыдущей. Мне было тоскливо. Вообще я привык быть один, но тогда почему-то захотелось сыграть с кем-нибудь в настолку. А он был веселый и всякое умел придумывать, он выигрывал в любой игре — даже в той, где невозможно сжульничать, но мне было плевать. Он был клевый, всем нравился, даже отцу, и я хотел с ним дружить. Какое-то время мы действительно ладили, — он вопросительно посмотрел на Артема, но тот не отрываясь, следил за чайником, словно под присмотром тот мог закипеть быстрее. — Я человека убил, Артем. Поэтому, да? — Ты никого не убивал. А потом появился Герман? Серый покачал головой. — Герман появился намного позже, когда все стало совсем плохо. Он обещал мне... многое. Обещал, что поможет, что никогда не сделает мне больно. Что избавит от него навсегда, и я смогу дальше жить, как все нормальные люди. Обещал, что все наладится и будет хорошо. Он развел нас с ним. Сказал, что так будет лучше, что это только начало, а со временем он исчезнет совсем. Я поверил, ему сложно было не верить. Чайник засвистел, и Артем наполнил кипятком чашку, параллельно размешивая в ней сахарный песок. — Ты любил его? — Больше жизни, — не раздумывая ни секунды, ответил Серый. Его темно-карие глаза посветлели. — Фантазировал, как он заберет меня к себе, когда отца не станет. Он много рассказывал: про Москву, Петербург, Казань, про разные города в Европе и Америке, где он бывал на конференциях, а я слушал и обдумывал, как подстроить несчастный случай с отцом, чтобы мы могли уехать с Германом отсюда навсегда. Далеко-далеко. Всерьез просчитывал варианты: разобрался в автомобильном двигателе — знал, что и как повредить, чтоб со временем отказали тормоза, изучил отцовские лекарства на предмет совместимости, знал все противопоказания при его диагнозе, перебирал удобные яды. Я мечтал быть с Германом — во всех смыслах. Он делал меня счастливым. Пока не предал. Я думал, я сдохну. А потом решил, что сначала убью его, а потом себя. — Ты никого не убивал. Серый, подув, сделал глоток, потом другой, потом, поморщившись, залпом выпил полчашки. — Так за что, ящерка? — снова спросил он. Артем достал с полки еще одну чашку, налил себе чаю и сел на табурет рядом. — Я ведь рассказывал тебе про своего отца? — Да. Как он жил, где работал, когда началась болезнь, как развивалась, чем все закончилось. Мне уже кажется, я знаю про твоего отца все. — Про моего отца — да. Но не про меня. И не про Германа. — Я знаю, что ты писал Герману с просьбой помочь отцу, но он тебе не ответил. — Я так и говорил, да, — кивнул Артем. — Но на самом деле он мне ответил. Ответил, что мог бы взяться, если бы отца перевезли к нему в клинику, сюда, правда сам ходатайствовать о его переводе отказался, как и вообще говорить с кем-либо из своих коллег в Москве. Повлиять на решение московских врачей я не мог никак, поэтому собирался повлиять на решение Германа. В отличие от тебя, на тот момент я знал о нем намного больше. Молодой блестящий врач-новатор, красавец и эксцентрик, с отличными перспективами на взлете успеха внезапно уезжает из Москвы в какой-то глухой аул в горах и живет там едва ли не отшельником — такие романтические повороты часто дурно пахнут. Как о психиатре я слышал о нем только хорошее — как про покойника, но стоило завести речь о возможном с ним контакте, все начинали темнить и уходить от ответа. По недомолвкам и экивокам, по тому, как категорически запретил мне о нем думать мой опекун, я кое-что предположил, но мне надо было знать наверняка, и я в конце концов докопался. Нехорошая история, о которой я знал, возможно, и не вызвала бы в свое время шума, коснись пацана попроще, но был замешан сын достаточно влиятельного человека, и она получила огласку — в узких кругах, конечно. До уголовки дело не дошло, это Герману удалось замять, но пришлось все бросить и уехать, и в обе столицы с тех пор он ездить остерегался. Даже думал эмигрировать, но с этим тоже как-то не срослось. Серый смотрел на него, не отрываясь. Артем перехватил его взгляд и усмехнулся. — Ты бы знал, как мне понравилось все то, что я услышал. Впервые за много времени у меня появилась надежда — маячил шанс заполучить врача, который делал невозможное, вытаскивал людей со дна ада, добивался стойкой ремиссии в случаях, когда другие только разводили руками — и по такой смешной цене. Ради отца я пошел бы на все, мне оставалось только молиться, чтобы Герман на меня клюнул. — И как? Клюнул? — прищурившись, спросил Серый. — Я накопил на билет из тех денег, что выдавал мне опекун — друг отца и довольно порядочный человек — и сбежал сюда без спросу. Нашел адрес, на последние деньги нанял водителя и закатился явочным порядком. Герман не выгнал меня. И даже помочь не отказался. Но дальше порога тогда не впустил. Может быть, я был уже староват для него: мне было пятнадцать, но инфантильной свежестью по понятным причинам от меня давно уже не веяло. Может, я слишком откровенно предложился — у меня не было ни опыта, ни времени для долгих игр в невинность и соблазнение. Может, Герман опасался подставы. А еще он временами честно пытался бороться с собой. Так или иначе, на свое деловое предложение я получил деликатный отказ. Он нашел мне место, где я смог бесплатно переночевать, купил мне обратный билет и в разговоре пообещал приехать в Москву и собрать консилиум — как только дела отпустят, недели через три. Пообещал твердо, искренне заверил. Он умел быть убедительным, правда? — Он не приехал, — без вопроса сказал Серый. Артем, рассмеялся и развел руками. — Бинго. Ни через три недели, ни через месяц, ни через три. И с тех пор не отвечал ни на мои звонки, ни на письма. Второй раз сбежать из интерната было намного труднее — не говоря уже о том, чтобы найти на побег деньги. Я смог вырваться только через полгода, для чего мне пришлось тайком вскрыть собственную квартиру, продать кое-какие отцовские вещи и добираться автостопом. Герман меня узнал, когда я появился перед ним снова, — а вот я его не очень, он был сам не похож на себя. Он очень извинялся, в этот раз впустил меня к себе в дом, я жил у него дней десять, пока не пришел в чувство, и он держал это в тайне — видимо, боялся обвинений. Мы о многом успели поговорить в эти дни, даже по-своему сблизились — не так, как изначально планировалось. Герман поработал со мной школьным психологом, выводя из фрустрации: я то бился в отчаянии, то делился планами поступить в мед и вылечить отца самому — он успокаивал, поддерживал, давал советы, объяснял, что и как. Но о его поездке в Москву речи больше не шло. Герман отводил глаза, ссылался на туманные непреодолимые обстоятельства и не отступал под моим напором. Я думал, дело в прежнем страхе, в возможности преследования, ареста или мести, но потом я увидел тебя рядом с ним — этого не должно было случиться, но так вышло — и все понял. Его непреодолимым обстоятельством был ты. — Не я... — Ты меня не помнишь? — улыбнулся Артем. Серый покачал головой. — Очень удобно, когда тебя никто не замечает... У Германа случился краш. Обсессия. В тебе и заключалась причина его перемены. — Не во мне. В нем. Серый ткнулся лбом в сведенные вместе ладони. Артем отодвинулся с табуреткой к мойке и отстраненно на него посмотрел. — Интересно, — произнес он наконец, — как ты вообще дожил до своих лет, так безнадежно ничего не понимая в людях? — О чем ты? — Герман был одержим тобой, а не им, — сказал Артем. — Это ты стал его Лолитой. Серый медленно поднял голову. — Между нами никогда ничего не было. Он не хотел меня. — Хотел. Только скорее отрезал бы себе руку, чем к тебе прикоснулся. Он сходил по тебе с ума так сильно, что дышать в твою сторону боялся. Что ты вообще знаешь об этом человеке? — Он меня лечил... — От чего? От одиночества?.. несчастья?.. заброшенности? Каким, по-твоему, мог быть изначальный диагноз? — Серый растерянно молчал. — У тебя был воображаемый друг, подростковая склонность к суицидальному поведению, легкое биполярное расстройство и наследственная предрасположенность к шизофрении, которая могла и не проснуться, но именно ее до паники боялся твой отец. После самоубийства твоей матери он готов был платить любые деньги и идти на все, чтобы избавить единственного наследника от той же перспективы, и харизматичный доктор Скенази, гонимый злыми завистниками гений, со своими новаторскими методиками пришелся ко двору как никто. Твой отец не вмешивался ни во что, он доверял Герману безгранично и предоставил ему карт-бланш. И тот им воспользовался по полной. Какое-то время Герман сам верил в то, что все делает правильно — и главное, бескорыстно. У него была гипотеза о дублирующей личности как способе стимуляции компенсаторных механизмов. Это он, а не ты творец твоего альтер эго. Изначально оно должно было стать частью терапии, но превратилось в проклятие — сперва для своего создателя, а потом и для тебя. Он сумел слепить из спящих в тебе черт копию — другого, позитивного и созидательного, тебя — за рамками твоего сознания. Только вот существовал этот фантом вовсе не умозрительно, а вполне себе во плоти. В твоей. И работать послушной марионеткой точно не собирался. Герман тебе не врал, что планирует его уничтожить, он был уверен, что у него получится. Если бы не страсть к тебе, возможно, так и вышло бы, но он не смог устоять. Перед глазами и в его воле оказалась живая кукла тебя — "ненастоящий", вымышленный мальчик в твоем теле, и искушение стало непреодолимым. Он убеждал себя, что ты ничего не знаешь — и не узнаешь никогда, что тебе это никак не вредит, что долго это не продлится, что он вот-вот все бросит и исправит. Но бесконечно обманывать себя трудно. После той вашей встречи в горах истинное положение дел окончательно предстало перед ним во всем своем сияющем пиздеце. — Ты все это выдумал, — хрипло сказал Серый. — Тебе не может быть об этом известно. — Выпей кофе, — попросил его Артем. — У меня есть его дневники и все записи. Будет желание полюбопытствовать — обращайся. Доктор Скенази по-врачебному старательно записывал все, что считал важным. Психиатрией не занимаются здоровые, ты же сам это говорил. Подсознательно туда идут те, кто хочет вылечить себя. Он диагностировал собственные отклонения с тем же холодным интересом, что и чужие. — Откуда? — коротко спросил Серый и, верно истолковав паузу, зло выпил кофе до дна. — Я приезжал к нему еще раз, уже с официального разрешения опекуна — сумел его убедить, что Скенази невинен и оболган, что он великий врач и в состоянии помочь отцу, и опекун махнул рукой, вероятно, просто меня жалея. Я стал тем, с кем Герман говорил обо всем — и о тебе тоже. Он знал, что я намерен поступать в медицинский и заниматься психиатрией, даже обещал мне протекцию в местном меде, и после его смерти я получил доступ к архиву. Я точно знаю, зачем он поехал в тот день к тебе. — Я был так счастлив, что он приехал — ко мне, а не к нему. Мы вышли за территорию и отправились к тому уступу, что я тебе показывал — меня он к себе в дом не возил. Я не собирался ему навязываться, всего лишь хотел поцеловать его: тогда мне еще казалось ужасно несправедливым то, что одному достается все, а другому — ничего. Но он меня оттолкнул с таким видом, что... — лицо Серого перекосило болью, он проглотил ком в горле и на несколько мгновений затих. — Я сорвался, орал так, что слышно было, наверно, даже в лагере, странно, что не сошел оползень. Я вывалил все, что передумал и перечувствовал за это время, а потом убежал. Он пытался меня догнать, звал, метался, но я не откликнулся, вернулся в лагерь вдоль обрыва — в лагере он меня трогать не стал, только убедился, что я в безопасности. Я видел, как он сел в машину... Если б я тогда знал... — Ты ничего уже тогда не мог изменить. Он принял решение задолго до вашего разговора. Герман зашел в тупик, казнил себя за то, что с тобой сделал. Он собирался попрощаться — все маньяки донельзя сентиментальны, а то, что ты ему сказал, только подвело под всем закономерную черту. — Ты знал? — О том, что он планирует самовыпил? Тогда — нет. Я прилетел к нему последний раз в невменозе: отец угасал в Москве на моих глазах, я думал броситься Герману в ноги, умолять, обещать все, что угодно, лишь бы только он согласился ехать со мной. Но вместо бала попал с корабля на похороны. — И возненавидел меня? — Не тебя. Его. За все рухнувшие надежды, ложные обещания, обманутые ожидания, за впустую потраченное время. Я так жаждал ему отомстить, что, будь у меня волшебная сила воскресения, я бы вытащил его из ада, чтобы заново заставить страдать и умирать в муках. Но у меня ее не было. И бездны ада не транслировали мне сцен возмездия в онлайн режиме. Я изводился и разъедал себя несколько месяцев, неизбежная к тому времени смерть отца только подлила масла в огонь. Ничто не успокаивало меня, не примиряло с произошедшим, пока мне не пришел в голову другой способ мести. — Я... — Извращенная страсть к тебе была его единственной ценностью и радостью. Помощь тебе стала последним его ярким побуждением. Он убил себя, чтобы облегчить тебе жизнь, освободить тебя от своих демонов. Он верил, что тебе без него станет наконец лучше. Мне нравилось думать, что я тоже пущу его надежды под откос, перечеркну все то, ради чего он жил перед смертью, сделаю бессмысленной его жертву — чтоб она ни от чего тебя не избавила. Меня не смущало, что он никогда об этом не узнает — достаточно было того, что об этом буду знать я. Ты должен был повторить судьбу моего отца — это казалось мне справедливым. В горле пересохло, Артем взял чашку, чтоб отхлебнуть чаю. Неудачно глотнув, он поперхнулся и закашлялся. Серый дотянулся и постучал его по спине. Когда Артем вытер заслезившиеся глаза, Серый часто кивал, словно с чем-то внутренне соглашался или уложил последний паззл в огромную, опостылевшую мозаичную картину. Сердце Артема сдавила ледяная, колючая ломота. — Никаких обид, ящерка, — спокойно произнес Серый. Он зевнул, и глаза его как-то разом потеряли блеск. — Погоди, — задохнувшись, выдавил Артем, — это не все, история на этом не заканчивается. — Да не важно, — отмахнулся Серый, привставая с места. — Ерунда это все. Расскажешь как-нибудь в другой раз. Я пойду, ладно? Очень спать хочется. Растворимый кофе — хуйня полная, тебе не говорили? — Ты останешься, — Артем крепко схватил его за руку. — Останься, пожалуйста. — Давай уточним, — Серый не стал вырываться, просто опустился обратно на табуретку. Выражение его лица было ровным, как маска. Пульсирующая жилка на тыльной стороне запястья билась мерно и не учащенно. — Сначала ты сделал все, чтобы увидеть, как я уйду из этого тела, а вторичная, неавтономная личность, словно срезанный цветок в вазе, постепенно будет гнить и разлагаться, пока не превратится в живой труп без воли и интеллекта. А потом ты передумал — ты ведь об этом хотел продолжить? — и поэтому теперь я обязан остаться. — Приблизительно, — Артем прижал к столу его второе запястье. Он мысленно прикинул, что даже ослабленный Серый мощнее и сильнее его, но даже если Артему удастся с ним справиться, это ничего не решит. Схватка в рукопашную — самое тупое, чем может закончиться их разговор. Серый вдруг улыбнулся: непохоже на себя, широко и искренне. — Ты славный, — сказал он. — Почти как Герман. Даже лучше. Герман мне никогда не давал. Артем придвинулся, нагнулся к нему, не отпуская рук, близко-близко, так что лицо Серого начало расплываться перед глазами. — Дело не в том, что я влип так же, как и он, хотя именно это со мной и случилось, — Артем коснулся носом его переносицы, провел губами по лбу — Серый прикрыл глаза и не отстранился — потерся скулой о его висок. — Но не это главное. То, что ты мой оживший кошмар, я осознал не сразу, а когда осознал, для меня все изменилось — вот что важнее. Ты это я, с которым случилось худшее. — Наследственная предрасположенность? Артем кивнул. — В психиатры идут, чтобы исцелить себя? — Я счастлив, что не поступил. Я пытался дважды, а потом завязал не потому, что отчаялся и плюнул, а потому что понял: мне этого не надо. Я не собирался возиться с тараканами десятков психов и деградантов, мне плевать на чужие судьбы, я хотел спасти одного человека, но тот умер. А потом в моей жизни появился другой. Ты. Второй потери я не допущу, чего бы мне это ни стоило. — Ты гораздо больший псих, чем я, — прошептал Серый ему в ухо. — Именно поэтому я знаю, что делать, — отодвинулся Артем. — В слове "исцелить" корень "цел". Исцелить — значит сделать целым. — Ты шутишь, да? А ему ты об этом сказал? — Нет никаких жучков и камер, ты просто знаешь, что он думает и чувствует, тебе известны его мотивы и побуждения, вам не нужно писать друг другу писем и снимать видео, каждому из вас и так известно все, что скажет и сделает другой, ты это он и наоборот. Вы одна личность, остальное морок и наваждение, и я тебя от них избавлю. — Да кто ты такой вообще? — Вы оба были настолько заняты друг другом, что ни одного не интересовало, чем я был занят, когда не проводил с кем-нибудь из вас двоих время. — Мешал коктейли с клофелином в "Копакабане"? — Есть немного, — усмехнулся Сцинк. — А еще я придумывал таблетки от смерти в тайной лаборатории и теперь собираюсь тебя ими накормить. Он посерьезнел, тронул пальцами колкую от щетины щеку Серого: — Ты мне нужен, у меня, кроме тебя, никого больше нет. Серый едва заметно качнул головой, на мгновение прильнув к его ладони, а потом отвел его руку от своего лица. — Ты никогда не сделаешь мне больно, избавишь меня от всего плохого и никогда не предашь, я ничего не путаю? Я где-то уже это слышал. Он поднялся, несколько секунд Артем машинально продолжал удерживать его за запястье, а потом разжал пальцы, и кисть Серого медленно выскользнула из захвата. Серый шагнул вперед. — Не бросай меня, — не оглядываясь, попросил Артем. Серый был уже за его спиной. В проеме кухонного коридора он вдруг остановился. — Мог бы просто ответить "да", со мной это работает. — Да, — послушно сказал Артем. Он обернулся. Серый прислонился к стене у выхода и пристально смотрел на него. Вид у него был по-прежнему утомленным и разбитым, но что-то недоверчиво-ждущее, испытующее появилось в чертах, пелена мутного безразличия растаяла и осела на самом дне глаз, как в ущелье. — Я всегда буду тебя ненавидеть. И скорее всего когда-нибудь убью. — Не убьешь, — покачал головой Артем. — А с остальным я справлюсь.