Зверю в сердце

      Сбор вещей не клеился. Антон по десять минут стоял над каждой тряпкой. Для того чтобы взять себя в руки и решить, брать ли ее с собой, высылать почтой или вообще оставить здесь и не париться, требовались поистине титанические усилия. Наконец он решил не мучиться и отложить все до завтра, расправил Ромке постель и застелил ее чистым бельем. Потом звякнул деду, наскоро обсудил родительское решение и плюхнулся все в то же кресло.       Громкий стук оказался неожиданностью. Странным было в особенности то, что стучали явно в заднюю дверь, хоть и делать это посторонний человек точно не стал бы. Да и время для посторонних было неподходящим. Первый испуг прошел, и Антон решил, что это Ромка. Потерял ключ или еще почему-то решил постучать. Он выбежал на сарай, поеживаясь от прохлады и, ни секунды не сомневаясь, открыл дверь.       Костя был весь напряженный, сравнение с натянутой тетивой было, пожалуй, самым правильным. Он пристально вглядывался в Антоново лицо и чуть подавался корпусом вперед, словно желая войти и не решаясь. Антон скользнул взглядом по его распушившимся от влаги волосам, подавил явно неуместное сейчас желание их пригладить и отступил на шаг. Костя вошел в дом и приблизился вплотную. Лампочку Антон не включал, и мутный свет из открытой двери делал фигуру Кости еще более внушительной.       — Ты уезжаешь? — хрипловато спросил Костя.       Он нависал, поигрывая желваками и мерцая глазами. И последнее вовсе не было оборотом речи. Глаза у Кости периодически посверкивали, недвусмысленно намекая на не совсем человеческую суть. Антон только покивал, от странного волнения не решаясь заговорить. В ответ альфа застыл окончательно. Четко обрисовались напряженные челюсти и мышцы шеи, не скрытые одеждой. Антон тоже замер, не понимая, как реагировать. Не то чтобы он боялся, но какое-то парализующее волнение перед явным физическим превосходством имелось.       Однако, Костя вдруг выдохнул, резко, сквозь зубы, и повернулся к двери. Никаких сомнений в том, что он уйдет, просто не могло быть, но альфа у самого порога обернулся и спросил:       — Что ты решил относительно моего предложения? Тянуть уже, вроде как, некуда.       И отчетливо понимая, что это конец, что второго шанса уже не будет, Антон, не сомневаясь ни капли, выпалил: «Да». Удивительно, но об этом он не пожалел. Ни когда Костя начал медленно, почти по-звериному то ли приближаться, то ли подкрадываться. Ни когда сам он рванул в дом, отчетливо ощущая за собой преследование. Ни когда стянул с себя толстовку и обернулся. Просто не было ни малейших сомнений. Было страшновато, да. Особенно когда Костя звякнул пряжкой ремня и вжикнул короткой молнией на джинсах. Страх этот был гадким, безрассудочно-паническим. Антона начало потрясывать, зубы постукивали, и казалось, в комнате дикая холодина. Он обхватил себя за плечи и стиснул челюсти, надеясь, что это поможет хотя бы визуально прикрыть страх. Но Костя вздохнул, улыбнулся и застегнул джинсы.       — Что-то мы совсем не с того начали, — покачал он головой.       Потом протянул вперед руку ладонью вверх и осторожно, выверяя интонацию, спросил:       — Боишься?       — Не понимаю, — честно ответил Антон, — такое ощущение, что дико холодно.       — Тогда давай просто полежим рядом. Я тебя погрею. У меня ведь быстрый обмен веществ и высокая температура тела… Тош, ты помни просто, что я не зверь. Ничего, что бы тебе не понравилось, ничего, что ты бы сам не захотел. Всегда, в любой момент я остановлюсь. Время еще есть, даже если ты все-таки не передумаешь. Давай не будем торопиться.       Последняя фраза была настолько выбивающейся из этого образа «альфа, успокаивающий омегу», что Антон даже фыркнул. И ему тут же полегчало. Конечно подзнабливать не перестало, но зубы уже не стучали.       Они улеглись на кровать и прижались друг к другу. Антон попытался повернуться к Косте лицом, но тот уверенно развернул его на другой бок:       — Так тебе спокойнее будет.       Так вправду было спокойнее. Антон ждал какого-нибудь явного или не очень эротизма, но его отчего-то не было, хотя поза располагала. Костя обхватил его рукой поперек талии и прижался грудью к спине, но вот пахом как раз не прикасался, согревая своим теплом на расстоянии. Он не пытался тискать или поглаживать, просто лежал рядом, и напряжение постепенно ушло. Стоило расслабиться, на Антона сразу накатило то ощущение близости с альфой, от которого острее воспринимаются запахи и начинает свербеть в паху. Откровенно говоря, он полагал, что Костя дремлет или глубоко задумался о чем-то своем: дыхание у него было ровным и глубоким. Но стоило Антону тяжело сглотнуть от накатившего возбуждения, Костя уткнулся носом ему в затылок и глубоко вдохнул. Выдохнул он Антону в шею, в ту самую ямку, от прикосновения к которой того всегда словно прошивало. Сейчас же это было еще острее. Антона тряхануло, он выгнулся и притерся задницей к Костиному паху. В общем-то, идеальный момент, чтобы развернуть его и сделать то, что хочется, потому что мозги у Антона поплыли. Но Костя лишь скользнул ладонью ему под футболку, останавливая ее над поясом мягких домашних штанов. И снова никаких широких, властных движений. Лишь жар от руки, и легкие плавные касания мизинцем низа живота, аккуратные, круговые поглаживания, от которых Антон будто окаменел. И все в сопровождении горячих выдохов в шею и коротких, непредсказуемых касаний шейной ямки кончиком носа.       Какое-то время Антон пытался справиться с собой. Часто дышал приоткрытым ртом, дрожал, но ничего не пытался предпринять. Его хватило ровно до того момента, пока Костя не обхватил губами мочку его уха. И тогда он буквально взвыл. По крайней мере, ему самому позже никакого другого определяющего слова в голову не пришло. Антон вцепился пальцами Косте в волосы и принялся тереться об него задницей. И не было больше ни страха, ни сомнений, ни моральных терзаний относительно того, чем он занимается и как это выглядит со стороны. Было просто хорошо, и Антон брал от этого состояния все, выжимал его досуха.       Он совершенно не помнил, как Костя раздел его и усадил к себе на колени. Отпечатался в памяти лишь момент, когда рука альфы обхватила оба их члена, соединяя, и принялась двигаться в парадоксально идеальном ритме. Антон мотал головой, терся щеками о Костины скулы и мелко двигал бедрами, регулируя заданный темп. Хорошо было до тошноты, и при этом мало. До тех пор, пока Костя не обхватил его за затылок свободной рукой и не прижался крепко к губам. И если раньше Антон полагал, что ему везло с альфами и целовались те очень неплохо, то сейчас полностью поменял мнение. Потому что настоящий поцелуй у него случился вот только что. Тот самый, головокружительный, вышибающий дух, от которого, кажется, отмирает что-то в мозгах.       Антон вскрикнул Косте в рот, ощутил, как сжалась ладонь на его члене, и кончил, трясясь от накатившего удовольствия, которое не смазал даже слегка болезненный укус в плечо. Сил держаться вертикально просто не было, так что он навалился на Костю, чувствуя его дыхание в место укуса. Посидев так несколько секунд и придя в себя, альфа осторожно разжал челюсти, зализал ранку и уложил Антона на постель. Тот справедливо полагал, что Костя ляжет рядом или пойдет за полотенцем, но ошибся. Альфа приподнялся на коленях, и принялся размазывать по животу и плечам Антона их смешанную сперму. Она почти мгновенно подсыхала, холодила и стягивала кожу. Было не слишком приятно и совершенно непонятно, поэтому Антон поднял голову с подушки и вопросительно глянул на занятого Костю.       — Мой запах. Он должен остаться на тебе. Понимаю, что ощущения так себе, но это обязательный момент, так что потерпи еще минут десять. Потом можно будет обтереться.       Закончив с размазыванием, Костя легко спрыгнул с кровати и, судя по звукам, вымыл на кухне руки. Вернувшись, он на несколько секунд замер в дверях и потянул носом. Антон заметил те самые золотистые всполохи, которые выдавали нечеловеческую суть альфы, но в этот раз ни капли не испугался. Костя моргнул, прогоняя их из глаз, и плавно приблизился к кровати. Собственно, ничего больше он не обязан был делать, но согласно всем невысказанным желаниям Антона, улегся рядом, повернул его к себе лицом, и продолжил убеждать, что никогда прежде Антон не целовался.       Наверняка прошло куда больше десяти минут, когда резкий шум дождя, бьющего в окно, отрезвил их. Костя чуть отодвинулся, бесконечно нежно улыбнулся и невесомыми поцелуями прошелся по щекам и переносице Антона.       — Больше всего я сейчас хочу остаться, — прошептал он, не сводя с омеги глаз, — но скоро придет Рома, и мне пора идти. Тебе помочь обтереться?       Антон отрицательно покачал головой. Костя кивнул, еще раз поцеловал его и слез с кровати. Антон поднялся следом, накинул футболку, натянул штаны и потопал провожать альфу. По дороге Костя поднял свою ветровку, которую бросил прямо на пол, и, морщась, натянул ее. У открытой двери они снова замерли, просто не находя в себе сил расстаться. Костя кончиками пальцев обводил контуры Антонова лица, а тот блаженно жмурился и чуть поворачивал голову, подставляясь под ласку.       — Не больно? — Костя обвел кромку ранки, оставшейся от его клыков.       — Нет, — прошелестел Антон.       Костя вздохнул, прикоснулся к его приоткрытым губам своими и выбежал из дома. Антон закрыл дверь и прошлепал на кухню. В кои-то веки в голове у него была полнейшая пустота. Он, привыкший анализировать каждое движение, как свое, так и партнера, сейчас просто вытерся до относительной чистоты, приоткрыл все окна, переоделся в пижаму и рухнул в постель, мгновенно засыпая.       Все следующее утро он незаметно косился на щебечущего соловьем Ромку. Но тот либо в самом деле ничего не заметил, либо очень уж умело делал соответствующий вид. Во всяком случае, никаких ехидных улыбочек или многозначительных взглядов Антон не заметил.       Полдня он ощущал непрекращающееся ни на минуту волнение, которое поначалу списывал на тревогу перед поездкой. Однако, в сотый, кажется, раз поймав себя на взгляде, брошенном в сторону телефона, вдруг осознал, что причиной был вовсе не отъезд. Но Костя не позвонил. И не пришел. Ни днем, ни вечером, когда Антон уже весь извелся. Не было его и на вечерних посиделках, хотя Антон был свято уверен, что не прийти туда-то Костя не сможет.       — Ты какой-то… напряженный, — несмело поинтересовался Ромка. — Случилось чего?       Антон и сам не понимал, случилось ли, а если и да, то что именно, поэтому отрицательно мотнул головой и состроил лицо попроще. После недолгих размышлений, он смог убедить себя, что у Кости просто дела. Мало ли, ритуал обмазыванием омеги спермой не заканчивается и от альфы требуется, к примеру, убить медведя или голым пробежаться по лесу. В конце концов, Костя тоже был живым, пусть и не совсем человеком, и ему тоже требовалось время, чтобы все проанализировать и разобраться в себе. Успокоив себя такими мыслями, Антон перестал заморачиваться и активно подключился к общему разговору.       На следующий день Костя снова не позвонил. И вот это уже напрягало. Но Антон все еще думал о том, что альфы может просто не быть в деревне, и гнал из головы всякие гадкие подозрения. Он выдраил дом, перестирал белье, наготовил деду еды и убрал ее в морозилку. Вещи были почти собраны, оставались мелочи, которые Антон оставил на виду и планировал убрать непосредственно перед отъездом. Он схватил пакет со сменной одеждой и вышел на улицу: так уж удачно совпало, что у Ромкиной семьи именно сегодня был банный день, так что Антон перед отъездом мог хорошенько вымыться. Дорога до дома друга была уже выучена, и смотреть под ноги смысла не было. Антон перепрыгнул небольшую лужу и буквально напоролся взглядом на замершего в нескольких метрах впереди Костю. Он улыбнулся и уже почти вскинул руку в приветствии, как тот вдруг еле заметно скривился и отвернулся, окатив изумленного Антона мерзотной волной позабытых уже воспоминаний. А затем развернулся и быстро ушел прочь.       Антон умел себя обманывать, но не тогда, когда ситуация была совершенно очевидной. Винить Костю смысла не было: он изначально ничего не обещал и позиционировал позапрошлую ночь просто как ритуал, способный помочь Антону. Но от обиды и иррационального унижения шумело в голове и подкашивались ноги. Наверное, в такой ситуации полагалось разрыдаться, но мерзотный горько-соленый комок в горле, казалось, начисто заблокировал эту возможность.       Антон глубоко задышал приоткрытым ртом и сжал кулаки, впиваясь ногтями в мякоть ладони. Боль отрезвила достаточно, чтобы доползти до Ромки и не подать вида, что что-то произошло. Собственно, перед отъездом и расставанием его грусть была объяснима, и вопросов никто не задавал.       Ночь прошла в липком дурмане размытой реальности и сюрреалистических снов. Они причудливо накладывались друг на друга, не давали толком отдохнуть. Антон ерзал, сбил простынь в ком, миллион раз ходил попить и столько же отлить. Заснул уже под утро и проспал Ромкин уход. Он буквально заставил себя позавтракать парой бутербродов, потому что есть не хотелось. Хотелось, чтобы рассосался набивший оскомину ком в горле и чтобы мысли перестали постоянно соскакивать на Костю и всю связанную с ним хрень.       Вскоре вернулся переделавший домашние дела Ромка, и стало полегче. Антон, насколько смог, растворился в общении с ним, построил немудрящие планы о том, как встретиться раньше следующего лета. Ромка, что странно, отделывался междометиями и какими-то грустными улыбками, хотя обычно кипел и бурлил идеями. Собственно, за этим разговором вышло время. За ними зашел Саша и Ромкин отец. Они взяли сумки, оставив омегам небольшие поноски. И всю дорогу до реки Антон, мысленно матеря себя, краем глаза глядел по сторонам, надеясь… Да к черту! Будучи уверенным, что хоть сейчас-то Костя должен с ним пересечься. Ведь не попрощаться нельзя. Хрен с ним, с недосексом, было ведь еще что-то. Были разговоры, прогулки, дискотеки. Была духовная близость, ее же не сыграть! Ведь Антон ничего и не ждал, ничего не требовал. Глупо в их ситуации ждать и требовать. Расстояние еще и не такие отношения рвало в клочья.       И все же Кости не было. Ни по дороге, ни на реке среди провожающих. Антона затискали, передавая из одних объятий в другие, заставили несколько раз пообещать, что он наконец-таки приедет на зимние каникулы, потому что зима на Севере — это «не ваша срань», и посадили с вещами в лодку. Антон судорожно махал им рукой почти до другого берега, а сам силился разглядеть среди убывающих фигур ту самую, которой так и не дождался. Он не выдержал и разрыдался только у самой машины, когда завсхлипывал Ромка, и ненавидел себя за то, что слезы эти лишь наполовину из-за расставания с другом.       Дурная голова не давала успокоиться еще полдороги, заставляла смотреть в окно, дробить однообразный пейзаж на фрагменты. Антону очень хотелось увидеть выбивающееся из него движение, посторонний силуэт. Ведь может же такое быть, ведь скорость перекрывает время до нужного расстояния! Но никого не было. Только густой таежный лес, прерывающийся проплешинами тоскливых болот, дорога и пыль. Измученный Антон задремал. На каждой кочке он бился головой о стекло и просыпался, но открыть глаза просто не было сил, и он засыпал снова.       Легкий флер безнадежности появился только дома, на вокзале, когда Антон оборачивался больше по привычке. От этого тянуло ноющей болью, но Антон был даже рад: боль не позволяла забываться и надеяться. Он сознательно кутался в обреченность, вытягивал ее из себя каждый раз, когда бестолково оглядывался. И где-то через неделю надежда исчезла. Антон топил ее в контроле за рабочими, мелких бытовых делах и подготовке к учебе. Он так и не избавился от школьной еще привычки начинать новый учебный год с новыми вещами, поэтому старательно и крайне избирательно закупался канцелярией и одеждой — драные джинсы и пестрые футболки остались для улицы и тусовок. Вскоре приехали многочисленные друзья и приятели. И началось безумство постлетних встреч с обменом впечатлениями. Больше всего Антон боялся, что кто-то разгадает его, обнажит подгнившее за лето нутро. И он улыбался и шутил в два раза больше обычного, стараясь не переигрывать. На его счастье вовремя приехал в хлам разбитый курортным романом друг и осторожное, только начавшееся приглядывание всех остальных друзей моментом переместилось с Антона на него.       Золотую осень Антон встретил в святой убежденности, что все прошло. Не нужно было заставлять себя не думать, убеждать, что все хорошо. От воспоминаний перестало щемить в груди, и больше не хотелось задохнуться горечью, когда перед глазами вставала их последняя с Костей встреча. Все затихло отчасти из-за времени, отчасти из-за того, что Антон смог убедить себя в полнейшей Костиной невиновности. Обида отступает, если обижаться не на кого.       Теплые деньки сменились дождливой промозглостью. Серое небо уверенно вызывало серое настроение, и Антон привычно уже решил лечить его качественным шоппингом, благо столица предоставляла для этого массу достойных площадок.       Его неожиданно накрыло на выходе из магазина для альф. Два пакета, содержимое которых было слишком молодежным для папы и совершенно не подходящим по стилю для Дена, вмиг расставило все на свои места. Антон дрожащими пальцами зарылся в мягкий кашемир свитера с волчьей мордой, вытащил его, мордой же наружу, и зарыдал, сползая по стылой серой стене. Он прижимал смятый в комок свитер к себе, потом судорожно запихивал его обратно в бумажный пакет, не замечая, как разрывает непрочную переноску.       — Простите, могу я вам помочь?       Антон вскинулся, запоздалый стыд плеснул кипятком в щеки. Стоящий рядом альфа, черноволосый, темноглазый, какими-то легкими штрихами удивительно напоминал Костю. Возможно волнением, нескрываемым переживанием за него, Антона.       — Да, — вырвалось хриплым шепотом. — То есть, нет. Спасибо.       Антон судорожно растер слезы по щекам и подхватил свои покупки. Он уже собирался уйти, потому что накатившее отчаяние не отпускало, хоть и не душило больше, но альфа аккуратно ухватил его за локоть и заставил остановиться.       — Возможно, я лезу не в свое дело, но просто не могу оставить вас в таком состоянии. Чашку кофе?       От неуверенно-заботливых интонаций Антону парадоксально полегчало. Он подумал несколько секунд, вспомнил о вышибании клина клином и согласно кивнул. Тем более что кафешка, куда зазывал его альфа, была одной из любимых. И не пожалел. Марк оказался весьма приятным собеседником, да и альфой очень воспитанным и предупредительным. Он красиво ухаживал, не давил и был внимателен к желаниям Антона. Из-за этого их первый поцелуй случился только через месяц. И оказался последним. Антон честно старался, вслушивался в себя и Марка, но, по большому счету, ничего, кроме яркого мятного аромата жевательной резинки, не ощутил и не запомнил. И с этого момента все пошло наперекосяк. Все то мнимое спокойствие, щиты уверенности в себе рухнули, обнажая гниль, которую Антон успешно прятал не только от друзей, но и от себя самого. Он укутал ее в толстый слой ваты, прикрыл полиэтиленом и позволил разрастись плесенью и захватить его с потрохами. Каждый день теперь был мучением, каждое мрачное, серое утро полностью отражало то, что творилось внутри Антона. Все потеряло смысл и вкус, не помогала ни любимая учеба, ни друзья, ни шоппинг. Измучавшись, Антон решился на крайние меры. Он позвонил Ромке, в надежде, что друг пригласит его к себе. Это было идиотизмом, ломкой гордости, но Антону хотелось хотя бы увидеть Костю, а там, возможно, удастся поговорить. Он все еще не надеялся на отношения, но верил, что после прояснения всех вопросов станет полегче, что можно будет двигаться дальше. Но у Ромки телефон был вне зоны доступа. И даже родители его отделались пространными и весьма неправдоподобными объяснениями, что у сына просто сломался мобильник. Семья у Ромки была довольно обеспеченная и к тому же опекающая, так что версия о том, что они оставили младшего сыночка одного в городе без средств связи, была шита белыми нитками.       Эта ситуация погрузила Антона в полную прострацию, так что на следующий день он просидел всю первую пару у окна, тупо пялясь на ливень за окном. Учитывая, что за последний месяц он отвечал всегда и везде, друзья закидали его переживательными записками. Однако к третьей паре Антон ожил. Его не покидало все усиливающееся чувство, что что-то случилось или должно случиться. При этом понять, хорошее это что-то или плохое, он не мог. Родители были дома, взяв несколько дней отгула, чтобы сделать косметический ремонт в квартире деда к его приезду, у Дэна все было хорошо, и только Ромкин телефон по-прежнему был недоступен. Мнительный Антон накрутил себя до такого состояния, что куратор отправил его домой — настолько бледным он выглядел.       Войдя в квартиру, Антон в первую минуту подумал, что ошибся дверью, потому что никогда прежде он не слышал, чтобы папа так и в таких выражениях орал. Ему вторил другой, чуть более низкий, но несомненно омежий голос. Антон скинул ботинки и вошел в гостиную. Папуля, с красными щеками, весь взъерошенный, стоял напротив незнакомого омеги. Тот тоже ощетинился и тяжело дышал, прикрыв глаза. Ошарашенный отец сидел в кресле, переводя взгляд с супруга на второго омегу, а потом на застывшего в соседнем кресле незнакомого альфу. Этот альфа прикипел взглядом к чашке в руках, но напряженная поза и крепко сжатые челюсти говорили о том, что думает он вовсе не о чае. К тому же Антону он кого-то очень напоминал, но уловить, кого именно, было трудно — альфа слишком сильно наклонил голову вниз, чтобы можно было разглядеть черты лица.       И вдруг все моментом прояснилось: Антон увидел застывшего на стуле в уголке Саню, незнакомый омега распахнул ярко-желтые глаза, а альфа поднял голову и оказался взрослой копией Кости.       — Что здесь… — Антон даже не понял, кому задать самый актуальный в этот момент вопрос, так что окинул взглядом всех, ни к кому конкретно не обращаясь.       Папин визави резко дернулся вперед, явно намереваясь подойти к нему, но тут же замер и окинул Антона презрительным взглядом:       — Вот это твоя благодарность, — ядовито начал он, даже не думая представиться или хотя бы поприветствовать Антона. — Это ради тебя мой сын из кожи вон лез, перебирал архивы и подключал кого можно и нельзя? Ради тебя все это? — его голос дрогнул, но омега лишь встряхнул головой, добавляя яда: — Чтобы ты теперь веселился здесь, щенок?       — Да как вы смеете, — вскинулся папа, но омега, уже не скрывая своей сущности, так рявкнул, что он испуганно сделал шаг назад.       Антон был воспитанным юношей и старался не спорить со старшими. Он мог бы проглотить оскорбление, но никогда и никому он не смог бы простить папин испуг. Поэтому он распрямился и сделал шаг вперед, грубо, не скрывая своей ярости выплевывая:       — Вон отсюда, — говорил он тихо, но это лишь накручивало обороты, добавляло остроты словам. — Я благодарен Косте за помощь от души. Но я ни о чем не просил и ничего не ждал. И я не собираюсь выслушивать в собственном доме оскорбления. И уж тем более, не позволю пугать моего папу. Поэтому убирайтесь отсюда. Если у Кости ко мне есть какие-то претензии, он может озвучить их лично.       Наверное было что-то во взгляде или позе Антона такое, что произвело впечатление, потому что Костин папа изумленно округлил глаза и шагнул назад. Добивать надо было сейчас, Антон это очень хорошо понимал, и уже открыл было рот, чтобы парой фраз заставить нежеланных гостей свалить, как вдруг его ухватил за локоть Саня. Бережно, очень осторожно. Так, как не касаются, когда раздражены или злятся.       — Прости, Тош. Можем мы поговорить наедине?       Антон нахмурился. С одной стороны, к Саше претензий у него не было. Более того, к нему он относился очень тепло, и не только из-за Ромыча. Саня действительно был отличным парнем. С другой стороны, оставался Костин папочка, от которого неизвестно чего ожидать. Отец связываться с омегой не сможет, а сам папа у Антона был слишком интеллигентным и мягким, чтобы противостоять прямой грубости. По крайней мере, долго. Да и страх перед сверхъестественным никто не отменял. Антон вот ухитрился втюриться в такого вот сверхъестественного, и все равно немного побаивался его темной сути.       — Я прошу прощения, — совершенно неожиданно проговорил Костин папа. — Поведение мое было и в самом деле более чем недостойным. — Он извинительно склонил голову сперва перед Антоном, а затем перед его папой. — Эмоции. Умоляю вас, Антон, поговорите с Сашей. Это поможет прояснить ситуацию. Нам действительно очень нужна ваша помощь. Но боюсь, я вновь не смогу быть объективным.       Антон был настолько изумлен, что даже ответить ничего не смог. Злость внутри него сразу улеглась, а напряжение в комнате ощутимо спало. Саша же не стал терять времени даром и потянул Антона в сторону его комнаты. Там он сел в кресло-пуф, провалившись почти наполовину в усевшийся за время службы наполнитель. Антон же угнездился на кровати и притянул к себе, почти неосознанно, плюшевого медвежонка, с которым до сих пор продолжал спать.       — Черт, — когда пауза начала затягиваться, простонал Саша и запустил руку в волосы. — Понятия не имею с чего начать.       — Лучше с самого начала, — Антон выпалил эту очевидность и лишь затем задумался над собственными словами.       — Логично, кэп, — хмыкнул Саша, но в следующую же секунду стал серьезным. — Знаешь ли ты о Теории Пар среди оборотней?       — Откуда бы? Со мной не сильно-то делились информацией о вас. Я так понимаю, это засекреченные сведения.       — Типа того. Мы не слишком распространяемся с посторонними.       Это «посторонними» гадостно резануло Антону слух, но он, конечно, не подал вида, отлично понимая, что он не кто иной, как посторонний.       — Теория Пар, — с легкой, очень нежной улыбкой начал рассказывать Саша, — это своеобразная магия нашего народа. Каждому из нас предназначен только один партнер. Кто это будет, человек ли, оборотень ли, совершенно неважно. Но только с ним мы можем зачать потомство. Безусловно, природа умнее нас. Она предусмотрела вероятность того, что кто-нибудь излишне умный решит обойти это дело, и потому связала Пару невероятным чувством притяжения. Вот только двусторонне это работает исключительно в связке двух ликанов. Если же один из партнеров — человек, тут самому надо стараться. Все как у людей: добивайся, завоевывай, ухаживай. Животная харизма помогает, конечно, но это не панацея. — Саня вдруг замолчал, раздумывая или подыскивая слова. — Костян вот нашел свою Пару, — он проговорил это медленно, омерзительно, отвратительно медленно, словно напитывая каждое слово ядом безнадежности.       И Антон вдруг почувствовал, что задыхается, что все эти недели уверенности в полном излечении — самообман века. Его замутило. Захотелось хотя бы открыть форточку, высунуться и глотнуть пропитанного смогом кислорода. Он уже дернулся, когда Саша продолжил:       — Это все произошло до пробуждения второй сущности, а ты был в Игоря влюблен, вот его и понесло. Доводил тебя, бесил, сам бесился — все в лучших традициях пубертата. Детский сад, конечно. Мы думали перебесится, пройдет с возрастом, а все видишь во что переросло…       — Стоп, стоп! Я ничего не понимаю! — У Антона натурально пухла голова. Он уже физически чувствовал, как ее раздувает от этого потока информации. — Мы говорили про Костю, про его Пару, из-за которой, я так понимаю, вы здесь, но я никак не улавливаю связи с собой. Я-то при чем тут?       Взгляд у Саши сделался таким жалостливо-снисходительным, что Антон понял, что именно сейчас случится взрыв.       — Так ты же его Пара, Тош.       Вот теперь подышать стало жизненно необходимо. Все вокруг поплыло и закачалось. Внутри Антона раздавалось, стремительно ширилось что-то, чему он не мог подобрать точного определения. Паника, изумление и еще нечто невыносимое в своей восхитительности буквально подбросило его с мягкого матраца. Антон подскочил к окну, распахнул створку и высунулся в приглушенный высотой уличный шум.       — Тош, — Саша бережно придерживал его за плечо и несмело поглаживал по спине, — ты не переживай так. Никто тебя ни к чему не принуждает. Мы просто… Твоего папу! Положение-то безвыходное…       Саша пытался подобрать слова, выбирая явно не те, и косо сплетал их в бессвязную чушь. А Антон не слушал и не слышал его. Мешанина чувств, то ли под действием кислорода, то ли от истекших минут расслоилась, успокоилась и выбросила на поверхность то теплое, что неотъемлемо ассоциировалось с Костей. То, что вытягивало из памяти дрожащие от тягучего восторга воспоминания: о постпьянстве на речке, об осторожных успокоениях, о страхе быть пугающим, о помощи, которую не оказал бы никто. То, что срывало дыхание от одного упоминания имени.       Антон отшатнулся от окна, кажется, заставив Сашу вздрогнуть, усадил его обратно и сам сел напротив.       — Еще раз, внятно. С чувством, с толком, с расстановкой. И главное, с акцентом на мою роль.       — Эм… — походу, Саня был ошарашен, но Антон слишком хотел знать подробности. Он уже измаялся просто без этих дурацких подробностей, о которых почему-то ему сообщает не тот и уж точно не тогда, когда следует. — Ну, ты, типа, Костина Пара… Так, я понял, еще разок, — Саша взял себя в руки, расставил все в своей голове по местам и уверенно продолжил: — Тогда, три года назад, Костян в тебя как-то внезапно для него самого влюбился. Мгновенно и слишком уж сильно. Он к такому не привык, плюс боялся сильных привязанностей, типа свободой хотел насладиться до встречи с Парой. А тут ты еще в другого влюблен, долго, сильно. Костян к такому вообще готов не был. Он никого и не добивался-то в своей жизни, ну, ты сам понимаешь…       Антон понимал, конечно. Для красивого, харизматичного Кости, вокруг которого омеги вились толпами, такая влюбленность — идиотизм, дичь полная.       — Все сложилось так, как сложилось. Ты уехал, и он убедил себя, что все пройдет. А потом в сентябре наткнулся где-то на твою фотку, и его снова переклинило. Он психовал, гулял, и при этом на всех его заставках был ты. Все дело еще усугублялось тем, что он чувствовал себя виноватым перед тобой. Я предлагал ему позвонить, написать, съездить к тебе, но он каждый раз бесился, и мы ссорились. К лету он настолько измучился, что, в общем-то, готов был на что-то, когда ты приедешь. Я решил поехать с ним, чтобы все проконтролировать, и встретился с Ромкой. Подзабил на какое-то время на Костяна, а когда опомнился, он вроде как пришел в себя. Сначала ждал тебя, был спокойным, но как будто все время настороже, а потом вообще успокоился. Мы выдохнули, списали все на «перегорело» и стали ждать инициации. А после нее все началось заново. Костян даже мотался к тебе, шпионил типа, хотя я тыщу раз говорил ему хотя бы поговорить с тобой. Но тут с внутренним волком тоже проблема: он сделает все, чтобы не навредить Паре. При этом ситуацию анализирует человеческая часть. Короче, Костя увидел тебя с каким-то парнем и, видно, в конфетно-букетный период, потому что, по его словам, ты светился и был полностью, безоговорочно счастлив. Так что он свалил домой. В общем-то, если волк уверится в безнадежности ситуации, он может ее отпустить. Да, помучается, пострадает, но постепенно придет в норму. Возможно, даже встретит кого-то снова. И мы стали ждать. Костян депрессовал, конечно, но в пределах разумного, мы даже не переживали особо. А потом ты приехал. Какой-то испуганный и беззащитный. Он честно пытался держаться, свести отношения хотя бы к дружеским, но все как-то быстро свернуло не туда. А дальше уже тебе виднее.       — Не виднее, — зло откликнулся Антон. В многолетние мучения Антипова верилось слабо — слишком уж свежо было воспоминание о презрительном взгляде, слишком яркой — обида за игнор перед отъездом.       Тут Саша улыбнулся так понимающе, что Антону просто захотелось ему вмазать, несмотря на свою интеллигентность и уравновешенность.       — А я говорил Костяну, что надо с тобой поговорить, прояснить, так сказать, ситуацию. Но он ведь вожак, он лучше знает, — передразнил друга Саша. — В общем, тот обряд, который он провел, не совсем безопасный. Точнее, совсем не безопасный. — Антон вскинулся, но Саша покачал головой: — Не для тебя. С твоей стороны все, как и обещано было: тишина, спокойствие и никаких проблем со стороны других оборотней. Но для Костяна все не так просто. В момент ритуала формируется привязка. Волк начинает думать, что связь закреплена и считает человека своим. Отпустить Пару после этого — это обречь себя на медленное и охренеть насколько мучительное угасание.       — В смысле?       — В смысле, что Костя подыхает сейчас без тебя. Ровно с того момента, когда поставил метку. Думал, что будет как тогда, поболит и перестанет, но теперь это совершенно другой уровень. Вот, — и Саша, покопавшись в папках, протянул свой телефон.       С экрана на Антона смотрела какая-то жалкая пародия на Костю, и совершенно определенно не он, потому что не было у Антипова такой серой кожи, ввалившихся щек, глубоких теней под глазами и мутного, страшно отрешенного взгляда.       — От суицида, — Саша произнес последнее слово совершенно спокойно, так, будто использовал уже не раз и не два, — его удерживает исключительно чувство долга: для оборотней такая смерть позор, который ложится на всю семью, а Антиповы слишком влиятельны и известны, чтобы Костян вот так вот всех подставил. Думаю, — вот тут Саша запнулся, и у Антона бешено заколотилось сердце и сдавило колким спазмом горло, — он что-то делает с собой, но регенерация… Тош, — Саня впервые за все время разговора умоляющие посмотрел на него, — он без перерыва слушает всякую дерьмовую попсу из серии «А он вернется». Я не знаю, сколько осталось времени. Пожалуйста, — в одном этом слове словно бы уместилось «прошу, умоляю, все отдам», — поехали к нам. Обещаю…       Но Антону не важны были обещания и уговоры. Все, что могло повлиять на его решение, уже было сказано.       — Сколько у меня есть на сборы?       — Самолет в четыре утра… — Кажется, Саня ожидал чего угодно, но не этого.       — Супер. За час до приезда позвоните. Лимит багажа имеется, или папа потом сможет мне часть вещей куда-то переслать?       — Как тебе удобно… — Саня по-прежнему подтупливал, до конца не веря в происходящее.       И только когда Антон порывисто встал и направился к шкафу, собираясь сметать на кровать все, что у него было из одежды и обуви, он подскочил и стиснул его в крепких объятиях.       — Я не знал, как тебя уговорить. Целую речь в голове составил, думал, что пообещать.       — Дурак. Хотя дурак дурака и видит издалека, — едко прокомментировал Антон. — Почему никто не удосужился поговорить со мной? Какого хрена все это надо было устраивать? — Он перебирал воспоминания о том, как ему было паршиво по возвращении, и действительно не понимал, зачем были нужны эти обоюдоострые страдания.       — Эм… Тут такое дело… — Саша расцепил объятия и отошел на шаг. — В общем, мы живем в поселении.       — И?       — И будем жить там безвылазно еще год или два — формирование стаи, все дела. Но вот расстаться с Парой оборотень не может, так что, если ты все же поедешь, то уехать потом никуда не сможешь. Не сможешь встретиться с родителями или с друзьями. И вся цивилизация останется за пределами периметра.       Антону очень хотелось объяснить, насколько он готов бросить все, чтобы быть сейчас за этим чертовым периметром, дать почувствовать, как было больно все месяцы после возвращения домой.       — Я поеду, Саш.       Видимо, все это странным образом уместилось в трех словах, потому что Саня вдруг выдохнул и как-то обмяк.       — А как же ты? Или Ромыч с тобой? — Антон решил не тратить времени зря и принялся все-таки выгружать содержимое шкафа.       — Я на антидепрессантах. Плюс приказ отца Кости. Плюс вожак в неадеквате. Мы вроде как чувствуем его, как бы улавливаем состояние. Не самое приятное ощущение после твоего отъезда.       — У меня только один вопрос.       — Жги.       — Как же Костя меня в таком случае отпустил?       — Ну, тут выбора особо нет, если сидишь в яме на цепи в строгом ошейнике, да еще и на жестких успокоительных.       — Дебилы, — процедил Антон, со злостью швыряя очередную стопку одежды на кровать.       — Да уж, — вздохнул Саша. — Ты родителям-то не хочешь сказать? Они уже в курсе ситуации в целом, но, вроде, даже не думают, что ты можешь согласиться.       — Черт! — Про родителей Антон и в самом деле забыл.       Все оказалось проще, чем он думал. Отец, конечно же, был категорически против. Начался мини-скандальчик, теперь уже между отцами-альфами. При этом папы, которые за время разговора с Сашей успели как-то странно сдружиться, сидели молча и попивали чаек из любимых папулиных фарфоровых чашечек. Доставались они, кстати, только для дорогих гостей и по большому поводу. Спор затягивался, альфы кипятились, и в какой-то момент Антон шагнул вперед и уже открыл было рот, чтобы вмешаться, как на плечо легла папина ладонь.       — Я сказал, он никуда не поедет, — рявкал в это время отец.       — Поедет как миленький! — не менее грозно отвечал ему Антипов-старший.       Именно эти две фразы, с минимальными поправками, они и повторяли в течение последних минут пяти.       — Поедет, — тихо вставил папа, а Антон даже приоткрыл рот от неожиданности. Он-то считал, что кто-кто, а папуля не отпустит его неизвестно куда, неизвестно к кому, да еще и неизвестно на сколько. И вот поди ж ты!       — Вот именно! — рыкнул отец и осекся, поняв, что именно сказал папа. — Чего?!       — Это его жизнь и его решение.       — Но ты сам же…       — Сам я был, пока не узнал, чего хочет наш сын.       — И все-таки…       — Он наш сын, — с нажимом повторил папа, вкладывая в эти слова какой-то особый смысл, понятный только отцу. И тот в самом деле уловил что-то, так как сразу сник, замолчал и плюхнулся в кресло, отвернувшись к стене.       — Собирайся, милый, — улыбнулся Антону папа, мягко подталкивая его к двери. — У тебя ведь совсем мало времени. Моя помощь нужна?       Обычно папа не спрашивал, а предлагал, так что Антон, уловив намек, отрицательно покачал головой. Подробности, которые папа, несомненно, вытянет из Костиных родителей, лишними для него не будут.       Он быстро упаковал все нужное в вакуумные пакеты и затолкал в чемоданы. Багаж получился очень внушительным, даже по Антоновым меркам, но Саша сказал, что можно везти хоть слона — проблем не будет. Приготовив все к отъезду — комната вмиг стала будто нежилой — Антон с Сашей вышли в гостиную. Ситуация вновь изменилась. На сей раз там царила тотальная дружественность. Омеги вполголоса что-то обсуждали на диванчике, уговаривая невесть какой по счету чайник, а альфы сидели в креслах и допивали кубинский ром. Берег его отец, к слову, аки дракон яйцо, но видимо повод, наконец, подобрался достойный.