Проповедники тени

Ингрид ковыряется ключом в замочной скважине непривычно долго, затылком чувствуя выжидательный взгляд Капитана. Он за её спиной горбится и шумно вздыхает, высчитывая процент правильности принятого решения в уме. Женщина справляется с замком, распахивает двери своей квартиры перед потенциальным врагом так недальновидно, буквально ставит себя под удар совершенно добровольно, даже не сделав глубокий вдох перед прыжком. Ингрид готовится привычно споткнуться о ботинки Мии, но осекается. Роджерс вовремя успевает затормозить во избежание столкновения. — Чай отменяется, — сообщает женщина, вешая пальто. Стив на секунду готов облегчённо вздохнуть, но противоречивость чувств поднимается ураганом внутри. Ингрид снимает с холодильника записку. Дети оставили ей ужин и свободную квартиру, а сами ушли в кино, пожить нормальной жизнью обычных подростков. — Ужин? — спрашивает женщина, наполовину скрывшись за дверцей холодильника. Роджерс замирает в пороге, подпирает плечом косяк. Капитан на секунду представляет свою нормальную жизнь, впишись он в угрюмую действительность реальности. Не будь он вечным солдатом войны, которую не выиграть. Каждый вечер его ждал бы ужин, застольная беседа, будничные вопросы о прошедшем дне, тёплые руки на плечах. У него был бы дом. Настоящий, из кирпича и крыши. Из плоти и крови. Ингрид уже достаёт из микроволновки мясной пирог, ставит его на стол, кладёт с краю вилки, лезет за пивом. — Мия с сыном ушли в кино, поэтому чай сегодня из бутылок, — говорит она, ловко снимая крышки с горлышек. — У тебя не ладится с готовкой? — Стив позволяет себе улыбку. Ингрид краем глаза следит за тем, как он стягивает с себя пиджак, тяжело, будто кольчугу, вешает его на спинку стула, лёгким движением руки освобождает шею от галстука со свистом, опуская толстую ленту сверху на пиджак. — За все эти годы Крис ни разу не лежал с отравлением, — жмёт плечами она, падая на стул. Выходит грациозно несмотря на будничность жеста. Стив вынужден дважды моргнуть. Он садится рядом, берёт вилку и лезет в подогретый пирог. — Где его отец? Ингрид делает большой глоток. Пиво имбирное, щиплет корень языка. Она заедает горечь солоноватым тестом, а взгляд упрямо держит в окружности стола. Ни дюйма за край, в тиски к врагу. Вот только капкан давно захлопнулся с таким оглушительным клацаньем, что звон в ушах стоит до сих пор. — Где-то не здесь, — туманно отвечает женщина, а пальцы всё ещё помнят холод винтовки, как и плечо не забыло отдачу. Выстрел тогда вышел филигранным. Ингрид по праву считала его лучшим за всю свою карьеру. Роджерс кивает, делая вид, что ответ принят. Его вилка застревает в приправленном фарше, а взгляд — в женщине по левую руку. Ему хватает мужества признаться — если бы он имел возможность выбрать другую жизнь, она бы стала его натурщицей с бессрочным контрактом. Всё это кажется Стиву театром абсурда, где сценарий и роли отвратительно прописаны прямо на коленке угловатым почерком, а строчки лениво кренятся вниз. Ингрид откладывает вилку в сторону, небрежно откидывает волосы за спину и поднимает пустую на треть бутылку. — За успех нашего предприятия? — предлагает она. Её взгляд ползёт за границы круга, вонзается в глаза Роджерса. Тот качает головой — не лучший тост. И повод отвратительный. Стив поднимает бутылку, дожёвывая корочку, которая ещё вчера была хрустящей, ударяет горлышком о бутылку Ингрид, согласно кивая. Вкус имбиря плёнкой обхватывает язык, оставляя приятное послевкусие. — Стив, — зовёт женщина. Она каждый раз норовит споткнуться на его имени, выдав какую-нибудь неразбериху. — Тебе никогда не приходило в голову уйти от драки? Капитан снова задерживает на ней взгляд. Баки был абсолютно уверен — Стив для этого слишком глуп. У него кулаки вечно поднятые, а на языке готовая фраза «я могу делать это весь день». Ингрид давит надсадный кашель, выжидательно смотрит на Роджерса. Меж бровей залегает морщинка, когда тот хмурится. Такие параллели смертельно опасны. — А тебе? — он отвечает вопросом на вопрос, нахватавшись вредных привычек у Наташи, для которой даже бегство от прямого ответа было обычным делом. Ингрид откидывается на спинку стула, кладёт руку на бинты под водолазкой, а взгляд переводит на стену напротив. Если разобраться, обстоятельно и методично, она в драку ни разу не влезала. По собственной воле, в благородном порыве. Ей не нравился рукопашный бой с тех самых пор, как право появиться на свет пришлось отвоёвывать. Ингрид почти умерла при родах от удушья пуповиной, но пробивной характер матери заложился ещё в утробе. С тех пор женщина предпочитала использовать любое преимущество, лишь бы исход заранее был благополучным для неё. Нет ничего проще, чем занять позицию, спрятать глаз за оптическим прицелом и плавно нажать на спусковой крючок. Вопросы морали, трус же она или мудрец, Ингрид волновали мало. В мире судей трудно быть для всех невиновной, апелляцию у каждого не выпросишь. — Дело не во мне, — отвечает она после затишья, — дело в тебе. Роджерс внимательно следит за выражением её лица, ожидая, когда зелёные глаза вонзятся в него вновь. Ингрид не заставляет долго ждать. — Как далеко ты готов зайти? Насколько крепки твои моральные принципы? У неё нет никаких ложных надежд. Насколько праведным бы не был Роджерс, всех грехов он Ингрид не отпустит. Ведь если бы не счастливая случайность, он бы сейчас гнался за ней. Стив понимает её посыл с первого раза, без второго уточняющего вопроса. Он откидывается на спинку стула, сминая лацканы пиджака, и вытягивает правую руку на столе. — Я готов пойти до конца. Ингрид усмехается, на секунду опускает взгляд. — Чьего конца? Роджерсу порой кажется, что Ингрид вовсе не полвека. Иногда он видит её совсем девчонкой, жертвой юношеского максимализма и любительницей споров о вечном. Женщина торопится внести ясность, освободить его от путаного ответа, но делает всё только хуже. — Я к тому, что мир больше не сороковые. Придётся решать, чей конец будет меньшим из зол. Стив не нуждается в напоминании о времени. Потому что теперь оно для него не существует как величина или мерило жизни. — В сороковых это был мой конец, — отвечает он, а глаза затягивает ледяная корка. — И теперь я по жизни должен. Ингрид молчит. Запас каверзных вопросов как-то внезапно кончился. — Ты можешь отдать этот долг номинально? — спрашивает она после затянувшейся паузы. Роджерс молчит, обдумывая предложение, а после поднимается, отодвигая стул со скрежетом. Ингрид смотрит на протянутую ладонь с плохо скрываемым недоумением, но, спустя мгновение, кладёт свою дрожащую сверху и поднимается. — Не обещаю, что выйдет хорошо, — предупреждает Роджерс ей хриплым шёпотом в ухо, обдавая дыханием щеку. Женщина позволяет ему вывести себя на свободный пятачок кухни, положить руку на спину, оставить между ними пустячные, никому не нужные миллиметры. Она сжимает его сухую широкую ладонь, пальцами второй руки выбивая ритм на его крепком плече, прожигая белизну рубашки насквозь, добираясь до кожи. Стив ведёт Ингрид в танце, для чистоты эксперимента пытаясь представить вместо неё Пэгги. Но выходит с трудом, протяжным скрипом ржавых петель. Он дышит ей прямо в висок, вышибая височную долю черепа. Роджерс держит женщину на границе собственного личного пространства, на краю крутого обрыва, не позволяет ей сдвинуться и на дюйм. Не ближе Пэгги. Не дальше Шэрон. Рука Ингрид огненной змеёй ползёт выше, оставляя воспалённый след. Её пальцы невесомо опускаются Стиву на загривок, а сама она больше не смотрит в пол, едва касаясь щекой его груди. Она склоняет голову, носом почти упираясь в Роджерса, почти падая в его руки, глядит вниз, редко хлопая ресницами в туши. Стив впечатывает пальцы ей в талию, оставляя оттиск глубже дозволенного, положенного по нормам и стандартам, и ведёт её в танце, не позволяя сделать лишнего движения, привычно заняв лидерские позиции. И эта оплата собственного долга принимает извращённую форму, как в кривом зеркале. И это не то, чем кажется. Ингрид вскидывает голову, смело поднимает глаза, продолжая мелко дробить кончиками пальцев затылок Капитана. Стив ловит её взгляд слишком поспешно, будто ждал. Он изучает следы времени на её лице, отпечатки прожитых лет и событий, морщины, вереницу маленьких кратеров от ветряной оспы на нижней челюсти, а у самого вдоль хребта ползут мурашки с каждым новым касанием. И всё марево миража оплывает, тает на них первым снегом, когда в замочной скважине скрежещет ключ. Но что-то мешает им отскочить друг от друга ошпаренными школьниками в ту же секунду. — Мы до.., — Крис осекается, замечая собственную мать в почти объятьях живой легенды. Ингрид резко оборачивается, её ладонь безвольно повисает у Стива на плече. Мия сияюще улыбается. Роджерс коротко кашляет, отрывает вросшие в Ингрид руки и пятится назад. Чувствует себя тем несуразным парнем, от которого все девчонки воротили нос в сторону Баки. Ингрид упирает руки в бока, тщетно пытается унять бешеное сердце устремив взгляд в пол. Крис видит, как мать глубоко дышит будто после марафона, и его голубые глаза моментально темнеют. Она снова куда-то вляпалась. И на этот раз дело обстоит куда серьёзнее. Парень выпутывается из рук Мии и направляется прямо к Роджерсу с протянутой рукой, раскрывая широкую ладонь. — Я Крис, Капитан Роджерс, — он широко улыбается. Стив видит за улыбкой молодую, не знавшую жизни Ингрид. — В прошлый раз не удалось познакомиться. Роджерс кивает и охотно принимает руку, привычно сдавив ладонь вполсилы. — Ужин? — встревает Ингрид в попытке разрядить обстановку и избавиться от неловкости. — Наелись попкорна, — улыбается Мия, мёртвой хваткой цепляясь за Криса, — приятно познакомиться, Капитан Роджерс, но у нас завтра снова контрольная, — она в извинительном жесте жмёт плечами и толкает Криса к выходу. — Спокойной ночи! Возражения Криса тонут в дверном хлопке. Сначала его мать устраивается на работу к Старку, а теперь обнимается с Роджерсом у них в кухне. Всё это начинает напоминать второсортный детектив с ярким заголовком «Подстава, опять подстава». И Крис решительно намерен разобраться. — Мне пора, — подаёт голос Стив. Ингрид отрывает потерянный взгляд от того места, где секунду назад стоял её сын. Она не просит задержаться и не спрашивает, почему так скоро. Женщина просто кивает, снимает со стула галстук и подходит к Роджерсу, прячущему широкие плечи за тканью пиджака. — Позволишь? Роджерсу нужно отказаться. Мотнуть головой или выдавить хриплое «нет». Взять галстук из рук и сказать, как он ненавидит эти удавки. Но вместо этого он наклоняется слишком покорно. Как на гильотину, усмехается Ингрид про себя. Она заправляет шелковистую змею за воротник, оглаживает твёрдую ткань, затягивает галстук не слишком туго, позволяя Стиву свободно дышать. У неё есть шанс прикончить его прямо здесь, отравить или вздёрнуть, но женщина только на автопилоте ведёт руками по лацканам пиджака, забывшись, что она вовсе не домработница, а Роджерс — не её умница-муж. Они молча идут в прихожую, а почти у самых дверей Стив оборачивается. — Спасибо за чай, — говорит Капитан, — надеюсь, в следующий раз он будет не в бутылках. Ингрид улыбается ему в ответ, а про себя отмечает: следующий раз в их положении роскошь непозволительная. — Не стоит, — говорит она. Выходит как-то мудро и философски. Роджерс держится, чтобы не нахмуриться: надежду на что пресекает Ингрид? Когда дверь за Стивом хлопает, Крис бесшумно выныривает из спальни и хватает мать под локоть. Ингрид поднимает на сына ошарашенный взгляд. — Нужно поговорить, — коротко бросает он и тянет женщину за собой в ванную. Парень запирает дверь и разжимает ладонь, почти не реагируя на суровый взгляд матери. — Днём ты работаешь на Старка, а вечером крутишь с Роджерсом, — шипит он неприятно. Ингрид дёргается — сейчас её сын до тошноты похож на своего отвратительного отца. Тот, когда злился, начинал шипеть по-змеиному, сощурив глаза узкой щёлкой. — Какого чёрта? — Это тебя не касается, — отмахивается Ингрид, возвращаясь в привычную шкуру строгой матери. — А если тебя застрелят в один день? — Крис пользуется своим ростом, нависает над матерью угрожающе. — Заботишься обо мне? У них отношения — сломанные американские горки. И это началось уже со второго триместра. Вечная тошнота на протяжении всей беременности не позволяла спокойно жить, а отекающие ноги почти приковали Ингрид к дивану. Зато роды прошли, как по маслу. Акушеры за голову хватались — роженица только зубы сжимала и молча тужилась, а ребёнка родила за пять часов. И это в её-то возрасте. — Не хочу за полгода до восемнадцати попасть в приют, — бросает Крис. Ингрид даже не удивляется. Лишь делает глубокий вдох и устало выдыхает. — За что ты меня так ненавидишь? — вопрос срывается сам, бесконтрольно. От безысходности. Женщина садится на бортик ванны, горбится столетней старухой. Её глаза теперь кажутся выцветшими. Крис понимает сейчас, внезапно, неожиданно, осознание больно отдаёт в шею — его мать неумолимо стареет. Он не знает, что ответить. Ударить ли её в солнечное сплетение или перевязать зудящие раны. — Я просто хочу, чтобы кроме тебя у меня был отец. Ингрид смотрит на удаляющийся силуэт сына и позволяет себе тихо расплакаться только когда Крис скроется за дверным полотном.