Проповедники тени

Ингрид откидывается на спинку пассажирского сидения с глухим выдохом, убирая в бардачок в несколько раз свёрнутую карту. Роджерс глушит мотор и гасит фары. — Ждём здесь или входим внутрь? — спрашивает женщина, надеясь на второй вариант — тело гудело от бессменного положения. — Скоро приедет ночная смена, — отвечает Стив, освещая салон голубым отсветом экрана мобильного. — Если дойдёт до драки, лучше хорошо знать место. Идём. — А мы разве не за дракой приехали? — жмёт плечами Ингрид, блаженно ступая затёкшими ногами на восхитительно пахнущую мокрую землю всю в жухлой листве. — За справедливостью. Роджерс жужжит молнией, расстёгивая куртку ради удобства. Ингрид ёжится — осенние ночи стылые и тёмные. За городом нет ни единого фонаря, вокруг только просека и дорога, а где-то между ними затерялся видавший виды склад, похожий на старый оружейник. Женщина останавливается, озирается по сторонам и замечает только спину Капитана в светлой куртке впереди. Она вытаскивает из кармана телефон, включает фонарик и хрустит ветками следом. Стив обходится своим улучшенным зрением, останавливается, предлагает спутнице руку, чтобы не потерять её в ночной тиши. Ингрид хватается за всегда сухую ладонь, продолжая светить себе под ноги, которые так некстати начинают мёрзнуть. Вокруг сыро и промозгло, из редкого пролеска ползёт жидкая кисея тумана. Значит, где-то рядом есть водоём. Вот откуда повсюду запах тины. — Стучать будем? — спрашивает женщина, когда Роджерс подтягивает её за собой к металлической двери, выбивающейся из общего архитектурного стиля облезших деревянных стен. — Нет, — отказывается он, отпуская её ладонь и доставая из кармана один единственный ключ. Тяжёлый замок поддаётся с первого раза с глухим щелчком. Капитан дёргает на себя дверь и та открывается со скрипом, вырезая в рыхлой земле борозду. Ингрид входит первой, сторонится, впуская Роджерса. Женщина на секунду задумывается, насколько целесообразно будет включить свет. — Те двое работали на производстве? — спрашивает она, нашаривая рукой выключатель справа от себя, а Стив двигает засов в сторону. — Нет. Занимались только продажей. Ингрид опускает руку. Они остаются в темноте, которую режет лишь фонарик в левой руке женщины. Роджерс цепким взглядом окидывает помещение, отмечая в углу груду пустых коробок, за которую в случае чего можно спрятаться. Импровизированная фабрика ему не нравится. Внутри мало места для рукопашной, травм не избежать. Приложишься либо о конвейер для упаковки, что стоит в самом центре, либо сметёшь всё с одного из столов у стен, либо ударишься об толстую дверь. Ингрид проходит вдоль самого простого в устройстве конвейера, а под ногами приятно шуршит сухая солома. Складывается ощущение, что здесь подделывали подделку. Слишком всё неопрятно, неорганизованно и допотопно. Белёсый луч в темноте выхватывает содержимое на столах: склянки, пробирки, трубки и прочая стеклотара, бумаги с формулами. Под столом стоят бутыли и цистерны с химикатами. Старк долго плевался, когда, наконец, разобрал сыворотку на составляющие, а потом предложил продавать солярку вместо этой дряни — у той хотя бы состав был лучше. — План есть? — спрашивает Ингрид, ловя Роджерса в луч света. Тот оборачивается, щурясь. Женщина опускает телефон, освещая ему торс. Стив прислушивается сосредоточенно к приближающемуся колёсному шороху. — Не убиться в четырёх стенах, — отвечает он секунду спустя и жестом приказывает гасить свет. Ингрид щёлкает кнопкой блокировки, убирает гаджет в карман и перемахивает через конвейер, оказываясь рядом с Роджерсом. Он тянет её за собой в примеченный угол, быстро освобождая место укрытия, чтобы хватило им обоим. Капитан вжимается в стену, а женщина протискивается между ним и коробочной стеной. Обзора у неё — ноль, приходится положиться на Роджерса. — Делай, что скажу, — шепчет Стив Ингрид в ухо, и она ёжится от магистрали ножевых по хребту. Он крепко держит её, потому что руки банально деть некуда, и внимательно следит в коробочные щели за происходящим. Когда резкий свет бьёт по глазам, они оба жмурятся скорее рефлекторно. В старый оружейник входит бригада из десяти человек, и все они разномастные. Двое близнецов, по виду — латиноамериканцы, крепкие и высокие; один афроамериканец, выше и больше близнецов; остальные белые, высокого и среднего роста, плечистые, жилистые, сухопарые. Стив на пальцах показывает ей, во сколько человек им сегодня обойдётся справедливость. Ингрид жмёт плечами — могло быть и хуже. — Фрэнк просил сегодня упаковать дневную партию, чтобы к утру быть готовыми к погрузке, — гудит темнокожий парень, скидывая рюкзак у входной двери. По дороге сюда Стив объяснил систему: химики разработали сыворотку, провели пару клинических испытаний, сняли копии с рецептуры, нашли работников, а те изготавливали препарат, как водится, в кустарных условиях, даже не задумываясь над последовательностью своих действий — алгоритм серел на бумажке. — Жду не дождусь, когда смогу попросить его поцеловать мой зад, — смеётся один из латиносов, запуская конвейер. Блоки по четыре ампулы в каждой покоятся на краю почти каждого стола. Темнокожий под дружный хохот направляется к коробочной крепости. Руки Стива, сразу обе, скользят по животу Ингрид, надёжно подхватывая грудь. Женщина понимает всё без слов — если Роджерс просит задействовать ноги, значит, противник выигрывает в весовой категории и кулаки здесь не помогут. Ей хватает пары секунд, чтобы собраться, когда в картонной стене образуется брешь и в пробоине виднеется крепкая мужская шея. Ингрид отталкивается от земли, обрушивая на грудь колесом мощный удар обеих ног. Мужчина падает навзничь, но остаётся в сознании. Коробки летят в разные стороны. Стив разжимает руки, успевает отклониться, когда в воздухе свистят женские ноги. Ингрид делает кувырок, приземляется рядом с одним из латиносов. Роджерс берёт на себя лежащего темнокожего, лишая его сознания одним ударом. Латиноамериканец ошалело смотрит на взявшуюся из ниоткуда рыжую ведьму и выбрасывает руку вперёд. Женщина блокирует удар, выбивает противнику плечо и прикладывает головой об гудящий конвейер. Когда на неё летит брат упавшего, она хватает блок с ампулами и с размаху ударяет им в висок. Половину лица мужчины заливает кровь вперемешку с сывороткой. Он истошно рычит, падает на колени. Ингрид бьёт его с разворота ногой, отправляя в нокаут. Пока женщина выпутывается из семейных уз, Роджерс кладёт на пол четверых легко и будто играючи. Трое в остатке смотрят на разворачивающуюся с невероятной быстротой драку как на постановку в кино с неуместным детским восторгом. Ингрид останавливается, чтобы перевести дух, хотя дыхание её сбилось лишь на крупицу. — Кого выбираешь? — спрашивает она, одёргивая болотного цвета парку. Мужчины жмутся к двери, искры в глазах гаснут. — Пожалуй, тех двоих слева от меня, — прикидывает Роджерс даже не запыхавшись. Остаток синхронно поднимает руки, когда Ингрид успевает замахнуться пузатой колбой, чтобы не пачкать лишний раз руки. — Сдаёмся! — гремит тройка. Идти против Капитана Америка — самоубийство чистой воды. Женщина выдыхает, возвращает колбу на место и бросает взгляд на Роджерса. — Тобой только боевой дух поднимать, — говорит она, замечая спрятанную в отросшей щетине улыбку, — верёвка есть? — обращается Ингрид к мужчинам, а те, чуть погодя, отрицательно мотают головой. — Проверь в багажнике, я останусь, — советует Стив. Женщина соглашается, направляется к двери. Мужчины расходятся перед ней морем. Она быстро возвращается с букетом пластиковых хомутов в первозданном, полосочном виде. — Ты готовилась? — спрашивает Роджерс, вскидывая брови и принимая свою половину. — Правительство готово всегда, — отвечает она, жужжа стяжкой вкруг запястий пришедшего в себя латиноамериканца. Ингрид уже который месяц разъезжает на выделенной Россом машине, но в багажник сегодня залезла впервые. Вдвоём они управляются быстро — контрабандисты кучками привязаны к ножкам стола. Женщина суёт Роджерсу в руки небольшой остаток хомутов и лезет в карман за телефоном. — Полиция должна приехать минут через десять. Не скучайте, — советует она. Стив предложил ей вызвать полицию ещё на половине пути, чтобы не пришлось долго ждать их приезда. Ингрид разваливается на пассажирском сидении уставшая и с холодными ногами. Пальцев она не чувствует вообще. Роджерс включает печку и тихое радио с блюзом. — Ты в порядке? — спрашивает он, ладонью приглаживая растрепавшиеся волосы, а перед глазами мелькает внушительных список изъянов, что женщина получила за такой короткий срок. Ингрид смотрит на него сонными глазами, а в жилах кипит какое-то зелье вместо человеческой крови. Всё тело мелко трусится. У Капитана забота густая, её можно черпать столовыми ложками. Она как будто никогда не кончается, а сам Стив — не черствеет. — А ты? — тянет Ингрид, удобнее устраиваясь боком. Она стекает по креслу цветочным мёдом и по-прежнему пахнет лавандой даже под коростой бинтов, антисептика и гноя. Роджерс всё равно чувствует это. Навязчиво, почти галюциногенно. И даже стылый ночной воздух не может выбить из лёгких чёртову лаванду. Стив усмехается. Вредные привычки до жути заразные. — Если твой диван сегодня занят, могу одолжить свой, — любезно предлагает он, замечая навалившуюся на женщину дрёму. Ночь медленно отползает к кромке горизонта, шурша листьями. Небо нехотя светлеет. — Мне хватит чашки кофе, — отвечает она, прикрывая глаза. Когда вой полицейских сирен рушит тишину, Ингрид уже спит. Капитан выворачивает на дорогу-дублёр через пролесок под гитарный перебор и тихое сопение. Рыжие волосы женщины спутались, пара локонов обжигает правую щёку, а её ресницы изредка дрожат. Роджерс ехал будто вслепую — всё его внимание было на ней. Несколько лет назад это бы жутко нервировало. Теперь это греет горло хорошим коньяком. При условии, что выпито не больше рюмки. Теперь Капитан мог вести конструктивный диалог с собственной совестью — смерть Шэрон отомщена, в какой-то мере не напрасна. Формальности соблюдены, положенный срок скорби прошёл. Вот только от этого не легче. Маршруты в дальнейшую жизнь по-прежнему занесены. Ингрид просыпается сама за пару кварталов до его дома. Ворошит волосы, трёт глаза, давит зевоту. Она хмурится, молчаливо шарит в бардачке в поисках жвачки и светлеет, когда находит помятую и ополовиненную пачку. Её глаза лениво блуждают по никогда не спящему городу и останавливаются на, кажется, никогда не устающем Роджерсе. — Как спалось? — спрашивает он, нарочито не отрывая глаз от дороги и однотипных домов. — Снились гуси-мутанты, — бурчит Ингрид и совсем не врёт. Она ёрзает в кресле и садится, выпрямляя затёкшую спину. — Долго ещё? Вместо ответа Стив останавливает машину на углу собственного дома. Женщина выползает из салона значительно помятая, разминает гудящие ноги и задирает голову к предрассветному небу, задевая краем глаза обычный, каких в городе сотни, если не тысячи, дом. — Я думала, ты живёшь в люксовых апартаментах, — выдаёт она, тайком выплёвывая жевательный комок куда-то в сторону, и щурится. — Это фишка Старка, — улыбается Роджерс и знаком просит следовать за ним. У него в квартире оказывается уютно несмотря на минималистичную обстановку. Стив помогает снять Ингрид парку, скидывает куртку сам. — Завтрак? — спрашивает он, сворачивая в кухню. — Не откажусь, — соглашается женщина. — Где у тебя ванная? Нужно проверить свои дыры. — По коридору направо. В шкафчике под раковиной аптечка. Помощь нужна? Ингрид слышит, как Капитан гремит сковородками, моет руки под шумной струёй воды, шуршит пакетом с кофе, и довольно жмурится, впервые за долгое время отпуская себя. Внутри растекается оранжевое, медовое тепло. Она хочет снять с этого утра бесчисленное количество копий и выложить ими остаток жизни. — Справлюсь. Женщина стягивает с себя толстовку с тихим шипением. Справившись с бинтами, она придирчиво рассматривает гноящуюся дыру под ключицей, проделывает необходимые манипуляции и одевается снова. Она выходит из ванной, предварительно прополоскав рот и вымыв лицо холодной водой. Пока Роджерс, судя по звукам и запахам, жарит яичницу с беконом, Ингрид решает осмотреться. — У тебя так чисто, — присвистывает она, обнаруживая идеальный порядок даже на столе с кипами рисунков, — можно одолжить тебя на выходные? Мне не хватает времени, а Крис ненавидит уборку. — У меня двойной тариф, — слышится смешливое из кухни. — А скидки пенсионерам по возрасту полагаются? Ингрид вытягивает из стакана длинную акварельную кисть с блестящим кончиком и закалывает ей волосы. Её пальцы скользят по шершавой бумаге, испещрённой бороздами линий. Она натыкается на акварельных портрет незнакомой женщины с острыми скулами и тёмными волосами. — Это разовая акция, — Роджерс выглядывает из кухни и мнёт полотенце в руках. — Кто это? — спрашивает Ингрид, показывая ему потрет. В глазах у Стива искрится светлая грусть. — Она такая красивая. Твоя мама? Роджерс на мгновение запинается, не зная, какими эпитетами наградить Пэгги, чтобы быть верно понятым. — Моя первая любовь, — выдаёт он. Ингрид задерживает на нём любопытный взгляд. — И последняя, — она мягко улыбается, будто и правда поняла всё верно. — Такие как ты, Стив, любят всю жизнь. Она отворачивается, кладёт портрет улыбающейся Пэгги в сторону и продолжает перебирать рисунки. Внутри шевелится нечто сродни зависти — к отцу Криса она не испытывала всепоглощающих чувств, а после него так глупо в них разочаровалась. А Роджерс же несёт свои чувства сквозь года и ни капли не стыдится. — Ингрид, — вздыхает он, не опуская глаз, а женщина так некстати среди портретов редко смеющейся Наташи, бруклинских панорам и нереальных пейзажей находит свой. Ещё, ещё и ещё. Профиль, анфас. Графитная, акварельная. С морщинами и без. С копной волос и толстыми косами на плечах. Ингрид внезапно бросает в жар. И ни одного портрета Шэрон. Женщина ведёт пальцами по рисованным чертам своего лица, краем глаза на самом дне даже замечает Старка с Поттс, но всё равно принимать отказывается — её здесь подавляющее большинство. А это смертельно опасно для обоих. — Могу я один взять себе? — спрашивает она, повернувшись. Локон выбивается, падает на глаза. У Роджерса чешутся руки написать её прямо сейчас, той самой кистью в её волосах кофейными разводами на бумаге. Потому что у неё глаза блестят так живо и запредельно, а губы складываются в довольную, почти блаженную улыбку, когда она смотрит на графитную себя. От этого в зобу спирает и щекочет горло выдержанный коньяк. Стив кивает, молча выписывая разрешение. Ингрид уже знает, что возьмёт себе тот, где она улыбается, а на лице нет морщинок, косы у неё толстые и такие апельсиновые, что сводит зубы, а внизу змеится вчерашняя дата и извилистая подпись автора. — Завтрак готов, — подаёт голос Роджерс, всё это время наблюдавший за тем, как пальцы Ингрид летали над его творениями, как над фортепианными клавишами. Женщина оставляет свой портрет с краю стола, рядом с Пэгги, и направляется в кухню, лелея магму в венах. Она устраивается напротив Стива, чьи широкие плечи загораживают ей вид на лоскутное небо, и закатывает рукава, вдыхая букет щекочущих ароматов. Какое-то время в кухне повисает тишина, которую изредка нарушает скрежет ножа и шумный глоток. Ингрид быстро разделывается с яичницей и беконом, намазывает джем на золотистый тост и на секунду замирает от острого желания хотя бы день пожить нормальной жизнью. Вот такой жизнью. Она делает глоток кофе и откусывает хрустящий хлеб. — Уже поздно сделать кофе ирландским? — спрашивает женщина, а у глаз собираются смеющиеся морщинки. У Роджерса, героя всей Америки, стынет кровь. — Не с того начинаешь день, — журит он, поднимаясь из-за стола. — Я работаю на Старка и очень часто день тоже заканчиваю не тем, — выдаёт она, вскидывая брови в удивлении, когда Стив достаёт из шкафчика початую бутылку виски. — Дружба с Тони обязывает, — оправдывается он, добавляя в кружку Ингрид немного алкоголя. Женщина соглашается, заедая жадный глоток тостом. Она попеременно смотрит то на Капитана, то на кусковое небо и с нетерпением ждёт рассвет. Восход солнца всегда означал облегчение и рождение новых надежд. Не вытерпев, Ингрид поднимается и с кружкой наперевес подходит к окну. — Можем выйти на пожарную лестницу, — предлагает Стив, развернувшись. Ингрид соглашается, довольно потягивая свой ирландский кофе. Она опирается на кованые перила и устремляет взгляд в лениво светлеющее небо, чувствуя рёбрами, что Роджерс смотрит на неё. Женщина греет пальцы о большую кружку, замечая — со Стивом комфортно молчать. К бурлящему ужасу она осознаёт — с ним комфортно всё. Кроме всего прочего, Роджерс тёплый. Роджерс напоминает ей дом. — Людям повезло, что у них есть ты, Стив, — выдаёт она, оглядываясь. — Иметь тебя под боком редкая удача. Старк — кретин. Роджерс качает головой, понимая, к чему она ведёт. — У него были причины. У каждого они есть. — Каждый может ей быть. Стив кивает, соглашаясь, делает большой глоток. Его крепкое плечо греет зябнущую Ингрид, а рассвет нагло запаздывает. Когда в кофе с неба начинает сыпаться белая труха, оба задирают головы к небу. Вместо рассвета выплывают плохо вымытые тучи, высыпая на землю белый пепел вёдрами. Ингрид улыбается по-детски счастливо, когда первый снег ложится ей на руки, белит волосы и колет щёки. Она всегда считала зиму матерью лжи, породивший снег, чтобы скрыть грехи осени. А Патриция говорила, что Ингрид и есть снег, а скрывает она грехи человеческие. Роджерс не выдерживает. У него от слепящей красоты глаза слезятся, а картины мира расплывается, размазывая свои границы безобразным рваными жестами. Когда Ингрид поворачивается наверняка для того, чтобы поделиться своей любовью к снегу, Стив ловит её, перехватывает за талию и оказывается нос к носу с ней. Женщина задерживает вдох и он наклоняется, ведёт носом по всё ещё бархатной щеке, касается застывших, приоткрытых губ. Ингрид будто окатывают ушатом ледяной воды. У неё кружка из пальцев выскакивает, а руки своевольно ползут на широкие плечи, устраиваются там удобно и так правильно. Она отвечает мягко, подчиняется губам Роджерса, который целует её преступно нежно, если не сказать трепетно. Капитан вышибает из неё сноп искр, прижимая к себе ближе, будто желая разделить с ней кров — самого себя. И он вытаскивает из волос кисть, которая валится из его рук за ограду, запускает пальцы в ржавую магму, чуть стягивая на затылке. Ингрид задыхается. У неё лёгкие жжёт от его близости, а кости, рассыпающиеся под тяжестью времени кости, срастаются вновь.