Дьявольский зной

Солнце обласкивало своими лучами всё, чего касалось, птицы щебетали, закрепляя права на занятые территории и зазывая спутников на жизнь или на сезон, и даже ветерок был ласков, скользя по лицам пони и не разделяя их на тех, у кого было время оценить его настроение и на тех, кто по обыкновению требований столицы Эквестрии спешил по делам. Белоснежная красавица по имени Энтайсинг Спаркл относилась к первому типу. Она стояла на изящном балконе, закинув передние ноги на перила и удобно прогнув спину, и с закрытыми глазами ловила ненавязчивые запахи, отдалённые звуки, нежащие слух, кожей осязала касание лучей Селестии. В последнее время это было для неё единственным доступным видом прогулки, ведь этикет запрещал показываться на публике в её уже довольно заметном положении. Редкая кобылка, даже неблагородных кровей, отважится без крайне уважительной причины нарушить это негласное правило, а с теперь законной жены капитана королевской стражи спрос был ещё строже. Но Тай и не думала жаловаться, особенно в такой замечательный день. Вдвойне замечательный. Кобылка была уверена, что Флэймхарт успел оценить всю прелесть наступившего времени суток, и, сдерживая счастливое попискивание, предвкушала его удовольствие от новости, которую она принесёт от дворцового лекаря. Не в силах больше оттягивать этот момент, Тай резво соскочила на все четыре ноги и, не забыв прихватить зубами большой конверт, быстрым шагом посеменила по коридорам дворца, уже почти сделавшегося для неё родным. Она на автомате посчитала необходимое количество поворотов и почти впрыгнула в покои. Флэймхарт нашёлся в кабинете за своим столом. Увидев лучащуюся земную пони, он ласково улыбнулся и протянул к ней копыта, позвав по имени. С едва слышным счастливым смехом Тай приняла объятья, языком толкнув конверт на стол, и потёрлась носом о щеку супруга. — Угадай, что у меня для тебя есть, — шепнула она ему на ухо и скользнула жеребцу за спину, через плечо глядя на то, как он достаёт снимок из конверта, и нетерпеливо покусывая губу. Пегас посмотрел на снимок, и уголки его рта дёрнулись вниз. Он недоверчиво прищурил глаза, поднял плёнку к свету и долго, неподвижно рассматривал беловатые контуры. — Что это? — глухо спросил он. Энтайсинг, поглощённая своей радостью, в упор не замечала подвоха, а её одурманенный счастьем разум не желал ощущать повисшей в воздухе тревожности. Земнопони беззаботно рассмеялась и протянула копыто через плечо Флэймхарта, бережно указывая в нужное место: — У нас с тобой будет маленькая единорожка. — Кобылка, довольно мурлыкнув, прикрыла глаза, прижалась губами к шее пегаса и наконец-то ощутила, как напряглись все его мышцы. Начиная подозревать неладное, она осторожно двинулась вперёд, грудью уперевшись Флэймхарту в лопатки, и заглянула ему в лицо. Это было выражение ярости, сдерживаемой, но так люто клокочущей, что любое проявление благоразумия было заранее обречено на провал. Глаза жеребца сузились, лицо хищно заострилось, по скулам заходили тугие желваки. Что-то внутри Тай рухнуло вниз. Флэймхарт понял, что кобылка увидела его гримасу, и быстро попытался разгладить её. Жеребцу удалось добиться бесстрастности в рекордно короткие сроки, и он с заметной холодностью поздравил земную пони, а затем мягко, но непреклонно выдворил её из своего рабочего пространства. Из-за двери Энтайсинг услышала короткий грохот трескающегося стола и сразу последовавший за ним более глухой, тупой стук встретившегося с копытами лица. Замешательство не отпускало земную до конца дня, и больше ничто не могло её обрадовать. Она не помнила, как провела остаток суток — какие книги читала, какие узоры пыталась вышить, какими словами перекидывалась с редкими хорошими знакомыми. Разум Тай встрепенулся только когда избегавший её весь день Флэймхарт продавил всей тяжестью свою половину постели. Но он снова даже не посмотрел на неё. И с такой аурой, будто делал великое одолжение, отодвинулся от попытавшихся обнять его нежных белых копыт. Спонтанные поцелуи и объятья исчезли из их жизни. Каждый раз оставаясь в одиночестве, в очередной раз отстранённой или выпровоженной, кобылка напряжённо всматривалась в достопамятный снимок и гладила жеребёнка сквозь тонкую оболочку живота, пытаясь понять, в чём причина резкой холодности, смораживающей желудок и горло. Флэймхарт не отвечал. Выполнив суточный долг пребывания с ней в одной комнате, он открещивался от любых попыток Тай вытянуть его на разговор дежурным «Я работаю», и губы земнопони начинали дрожать от обиды. Но жеребец к этому моменту уже поворачивался к ней спиной и выходил так стремительно и твёрдо, что удивительно, как ковры и паркет оставались в целости на своём месте. Потянулись долгие месяцы, ставшие для Тай непрерывной казнью, палачом на которой был её собственный муж. С течением дней она, напряжённо вглядываясь, начала замечать в его взгляде прежнюю любовь и ласку, но эти проблески света, стоило пегасу будто опомниться, моментально перекрывались тьмой его холодности и закрытости. Демонстрируя искусство опытного воина, он плавно, без напряжения уворачивался или ускользал от её подрагивающих копыт, пытавшихся дотронуться, погладить, обнять. «Я занят, Энтайсинг». Со временем Флэймхарт всё же снова начал открыто смотреть на кобылку, не гнушался касаться её, проходя мимо или специально приостанавливаясь для этого, изредка целовать в мордочку. Он даже снова удостоил её близости по ночам. Но это, вопреки ожиданиям, сделало Тай лишь ещё более несчастной. Любые контакты были окрашены нетерпением, желанием скорее их прекратить. Эта холодность была для Энтайсинг хуже жестокости; уж лучше бы жеребец исполосовал её кнутом по раздувающемуся животу — там было бы больше искренних чувств, чем в тех суррогатных знаках внимания! И раньше Флэймхарт хотя бы оставался с ней в одной постели. Она могла тайком касаться его спины, перьев, гривы, пока он спит, вдыхать его запах и целовать кожу, пока он не проснулся. Теперь она была лишена и этого. Соитие, ранее бывшее страстным и нежным, теперь словно стало для пегаса неприятной обязанностью, которую он стремился сократить по максимуму. Тай чувствовала себя куском мяса, причём мяса самого нелюбимого. Флэймхарт больше не награждал её поцелуями, не прижимал к себе в пылких объятьях, и даже прелюдия сделалась скомканной, формальной. Впрочем, так долго лишённая любого внимания земнопони становилась влажной от каждого долгого прикосновения, от каждого глубокого взгляда, в самой сердцевине которого пряталось зачем-то скрываемое неравнодушие. Но, закончив, пегас разрушал обнадёженное ожидание супруги до основания. Жеребец молча поднимался с неё и уходил… в другую комнату? К другой кобыле? Энтайсинг не знала и не была уверена, что хочет знать. Даже наполненная до краёв его семенем, кобылка чувствовала себя высушенной до дна и опустошённой. Она ещё полночи лежала на кровати совершенно неподвижная, заново учась дышать. Каждый раз заново. Но Флэймхарт не возвращался — и весь набранный в лёгкие воздух вместе со слезами впитывался в подушку, наволочка и пух которой надолго стали вместилищем обиды и отчаяния Энтайсинг. Однако иногда пегас всё же не выдерживал. Он мягко, бережно прижимал к себе шепчущую земную пони передними ногами, целовал так, как было раньше, и Тай еле-еле сдерживала слёзы страшной радости. Но, как только наваждение заканчивалось, Флэймхарт снова становился мрачнее тучи, ещё более закрытым, чем обычно — о Сёстры, нет, земнопони никогда не привыкнет к такому обращению! Иногда кобылке удавалось поймать его скорбный, полный страдания взгляд прямо перед тем, как он поднимется с постели и снова уйдёт на всю ночь. Она по-прежнему не понимала, за что наказываема. Но именно это мгновение, за которым, она была уверена, прятались настоящие чувства пегаса, стоило того, чтобы терпеть всё остальное и ждать перемен к лучшему. «Это временно, — убеждала себя Энтайсинг. — Просто что-то странное происходит, мне нужно всего лишь подождать, и всё наладится». Земная пони больше не делала попыток выяснить какие-либо причины. Тай по крупицам вырывала счастье и трепет из тех моментов, когда в каком-либо жесте или взгляде Флэймхарта, обращённом на неё, не было озлобленности и недовольства, но стоило пегасу скользнуть взглядом по раздавшимся хрупким бокам — и он явно прикладывал все усилия на то, чтобы сдержаться и не оттолкнуть, не ударить кобылку. Этих моментов становилось всё больше по мере роста жеребёнка внутри неё, они вытесняли и затмевали все лучики надежды. Слёзы и обида душили кобылку, сводили с ума. Энтайсинг не понимала такого к ней отношения, пыталась докопаться до причин столь резкой перемены. Из этого теперь состоял её мир, но она, привыкшая к любви и ласке, гибла день за днём. По привычке кобылка продолжала расчёсывать гриву и хвост, держать в чистоте и лоске завидно белую шерсть, нежить своё тело в дворцовом спа. Но из её покрасневших от непрекращающегося рыдания глаз утекал блеск, лицо отекало, и даже цветовая гамма как-то потускнела, осунулась. В одну из ночей Флэймхарт не пришёл к ней. И с тех пор она могла видеть его лишь урывками. Обнимая живот и до крови кусая трясущиеся от рыданий губы, земная пони страдала от одиночества. «Папа просто занят, — убеждала она всё слабее толкающегося жеребёнка. — Папа обязательно придёт. Обязательно придёт…». Но пегас не приходил. Кое-как Тай удалось пересечься с ним в его кабинете. Стесняясь и сдерживая бесконечные слёзы, она попросила себе шёлковый пеньюар, надеясь, что его летящий шёлковый подол, обтекая уже кажущийся ей из-за ненависти Флэймхарта безобразным живот, хоть немного скроет причину всех бед. Пегас ничего не ответил и вновь молча вывел земную пони прочь от себя, но на следующее утро кобылка обнаружила самый красивый пеньюар, который ей только могло повезти увидеть, аккуратно сложенным на краю своей кровати. Однако стоит ли удивляться, что её наивная надежда насчёт предназначения этого предмета не оправдается? Больше кобылка терпеть была не в силах. Не сдерживая слёз, всхлипывая, Энтайсинг почти вползла в кабинет Флэймхарта, держась одним из передних копыт за стены, с шорохом соскальзывая. Пегас посмотрел на неё и замер, поражённый. В таком жалком состоянии земнопони не была даже после изнасилования. — Мой любимый, — шептала она, глотая слёзы и дрожа от усталости. — Любимый мой, что случилось? Почему? Почему ты ненавидишь меня, почему так жесток? Я не могу больше жить врозь, когда любое моё проявление любви натыкается на яд и невзаимность. Ты же любил меня, я знаю, что любил! Жеребец мрачно молчал. Он, задумавшись, не заметил, как дал Тай подойти совсем близко к себе. Кобылка незамедлительно обвила его шею копытами, противореча себе, продолжая сквозь плач: — Я знаю, любил! Поцелуй меня, обними, хотя бы улыбнись — неужели я так многого прошу? Флэймхарт, пожалуйста, умоляю, я уже не хочу знать, почему ты ненавидишь меня, я готова отдать тебе всё, что ты мне когда-либо давал, готова вернуться в ту тесную и холодную коробку, да хоть уйти на улицу — только обними меня и скажи, что любишь, как раньше! Почему, любимый мой, за что? Ты хотел сына, а не дочь? У нас ещё будут жеребята, просто… — Твой жеребёнок мне ничего не сделал, — наконец ответил пегас, силой снимая передние ноги супруги со своих плеч и шеи. — …Мой жеребёнок? — поражённо выдохнула Тай. — Энтайсинг, у меня много дел. Будь добра, покинь рабочее пространство. — Жеребёнок, — упрямо повторила кобылка, вытирая несдержанные слёзы. — Почему ты говоришь, что он… только мой? — Потому, что не знаю, чей ещё. Уж точно не мой. — О чём ты говоришь… — Ты изменила мне, Энтайсинг. Слова обожгли больнее пощёчины. Флэймхарт же, закрыв глаза, напряжённо и безжалостно продолжал: — И ты права: я любил тебя. По-прежнему, несмотря на предательство. Но я много думал об этом и всё больше убеждался, что не могу тебя простить. — Я не изменяла тебе, Флэймхарт. — Впервые в голосе земнопони зазвучала сталь. — Если у тебя получилось наставить мне рогов — не надейся, что рогатых жеребят тоже удастся выдать за моих! — с яростью взглянул на неё жеребец. — Я никогда не изменяла тебе! — закричала ему в лицо Тай. — Я не посмела бы, не смогла, не ста… Физическая, ощутимая пощёчина прервала её своим жжением. Слёзы густо, в несколько ручьёв, бесшумно потекли из глаз. Холодность, ненависть, безразличие. Но Флэймхарт никогда не бил её. Это было обиднее, чем в пылких мысленных заверениях кобылки. Больнее, унизительнее, жёстче. — Как ты смеешь лгать мне теперь? — пророкотал жеребец. — Нет! Я всегда была только твоей! — отчаянно выкрикнула земнопони. Она достаточно терпела и ждала, и теперь чувства вперёд разума выплёскивались из неё. В ответ пегас оскалил зубы и со звонким металлическим лязгом высвободил меч, тут же упирая его остриём в беззащитную белую шею. — Доказательство твоей измены сейчас сосёт соки у тебя в брюхе, — вырвалось из глотки Флэймхарта свирепое шипение. Всхлипнув, кобылка хвостом закрыла одну сторону живота. Страхи, преследовавшие её ещё когда она узнала о беременности, воскресли и захватили разум: даже с клинком у шеи она боялась жестокого пинка. — Хватит врать мне. Я достаточно тебя терпел. — Флэймхарт, — жалко проскулила Энтайсинг, жмурясь и дрожа. Меч резко надавил на нежную кожу, несколько капель крови потекли по шерсти. Тут инстинкты земной пони наконец-то возобладали: она резко оттолкнула от себя пегаса ударом передних ног и, развернувшись, бросилась бежать. Флэймхарт наподобие копья метнул меч ей вслед; он, вызвав болезненно-испуганный вскрик, глубоко разрезал одну из задних ног Тай и со звоном вонзился в стену. Она собрала остатки сил и выскочила в коридор, спасая свою жизнь.