Дьявольский зной

Больше всего в её новом хозяине Тай удивляло то, что он стуком просит разрешения войти в свои же покои. Пегас не производил впечатления скромника, не знающего, что делать с внезапно подаренной ему властью. Как-то раз, пробегая мимо плаца по одному из поручений, земная пони лишь краем уха услышала, как Флэймхарт отчитывает за что-то своих солдат. Всего несколько слов и щепотка мата — и кобылка сама едва не встала в секунду по стойке «смирно», несмотря на то, что в тот момент очень бодро бежала рысью и развила неплохую скорость. Когда вечером Страж вернулся в апартаменты, Энтайсинг смотрела на него уже с опаской. Он всегда был мягок с ней, и подобная грубость и суровость с его стороны никак не укладывалась в её голове. Пусть жестокое негодование пегаса и не было направлено непосредственно на неё, земнопони, узнав о способности Флэймхарта так рьяно испытывать это чувство, поневоле начала относиться к нему с изрядной осторожностью. Удивительно, но это озаботило пегаса. Он едва ли не моментально уловил перемены в обычно добродушном и открытом отношении к нему Энтайсинг и словно смертельно испугался чего-то, но этот странный сильный ужас немедленно был подавлен. Флэймхарт мягко выпытал у земной пони причину её беспокойства, заметно вздохнул с облегчением, услышав ответ, и почти что со смехом разъяснил действующие в армии порядки и то, что ни они, ни его злость ни за что и никогда не будут распространяться на неё. Последнее он сказал серьёзно, почти клятвенно, глядя ей в глаза. Страж вообще относился до удивления ответственно ко всему, что было с ней связано. Земной пони казалось, что причина, по которой к ней стали лучше относиться даже те, кто в открытую недолюбливал её за старомодные взгляды и, бесспорно, за не находящее оправданий желание навязать их всем остальным — именно Флэймхарт. У земной пони не было доказательств, но одного соотнесения возросшего дружелюбия с датой перевода её в услужение новому капитану хватило, чтобы создалось впечатление, будто пегас и вправду суровой незримой тенью стоит за её спиной, сильными крыльями защищая от любого зла. Конечно, Тай ни за что не стала бы думать так — эти мысли и догадки существовали лишь в подсознании. Земная пони не считала себя кем-то достойным такого внимания, но некоторые проявления покровительства Стража нельзя было проигнорировать. Во-первых, пегас настаивал, чтобы его служанка ела вместе с ним, и ела хорошо. Во-вторых, он наказал управляющему давать ей лишь посильную работу, которая не могла слишком истощить её, даже если занимала много времени. В-третьих, он выделил ей собственное спальное место в своих покоях в виде уютного диванчика, обронив чертовски правдивую и понимающую реплику о том, что в её каморке неудобно даже сидеть. В-пятых, он прямо и крайне строго попросил — и это, как и подавляющее большинство его обращений к ней, было именно просьбой, а не приказом — её сразу сообщать ему о любой обиде в свою сторону, ничего не стесняясь и никого не боясь, потому что бояться здесь стоит только его, да и то не ей. Всё это здорово облегчало жизнь, но земная пони не была спокойна. На том же подсознательном уровне ей казалось, что Флэймхарт пытается защитить её от чего-то, что ведомо только ему, причём это что-то даже его заставляет бояться. Со временем Энтайсинг поняла, пусть и всячески отрицала это для себя: главное здесь вовсе не то, что пегас строит всех ради её безопасности, а то, что он сам обращается с ней так, словно она сделана из стекла. Тем не менее, Страж усиленно не позволял себе лишнего. Служанка наивно полагала, что его сдержанность в движениях и тщательность в словах — результат понимания собственных манер. Энтайсинг успела узнать кое-что и о его физической силе, и о его силе ораторской, и всякую бережность по отношению к себе обосновывала именно боязнью задеть и обидеть её чем-то, чего она не заслуживает. Беспокойство Флэймхарта за её безопасность же Тай обуславливала его привычкой постоянно жить рядом с опасностью и осознанием, что лишний раз позаботиться об отсутствии угроз не является чем-то зазорным, и это нетвёрдое, но всё-таки похожее на правду суждение её вполне устраивало. Кроме того, земную пони покоряло то, как жёсткое, колкое выражение лица Стража смягчается при виде неё, как его голос, как правило, хрипло выкрикивающий проклятья, становится бархатным и тёплым, как кошачья шерсть, когда он обращается к ней и рассказывает что-нибудь. Даже интуитивно ощущающаяся вина Флэймхарта за что-то тайное и сокрытое от неё, сопровождающая всё это, не могла отвернуть Тай от пегаса и заставить бояться его. А Флэймхарт впервые за долгое время был по-настоящему счастливым. Не счастливо-деятельным, как это традиционно, а счастливо-замершим, будто боящимся спугнуть бабочку с плеча. Бабочку эту звали Энтайсинг Спаркл, а за крылья у неё были длинные пышные ресницы, которыми она взмахивала с новообретённой наивностью, которые окаймляли внимающие ему чуткие рубиновые глаза и которые так мило подрагивали, когда она крепко спала и видела лёгкие сны. Флэймхарт любил смотреть, как она спит, без стеснения сворачиваясь на своём диванчике, когда каждый раз проваливала попытку преданно дождаться окончания его бумажной работы. Как только в нарушающий тишину скрип пера по бумаге вплеталось уютное посапывание, пегас несколько минут боролся с искушением, а затем беззвучно откладывал письменную принадлежность, подходил к спящей кобылке и усаживался на пол перед ней. Само собой — просто смотрел, часто — гладил ей по голове и тёплым щекам, изредка — позволял себе положить голову рядом с её безмятежным во сне лицом и приобнять копытом за плечи, закрывая глаза и представляя, что снова лежит с ней на одной постели и крепко, надёжно держит в объятьях. Только теперь она находилась бы там не из страха. Пегас каждый раз мазохистски сглатывал, потому что его сердце на этом месте горестно-сладко щемило, а в желудке поселялась толкающаяся и толкающая щекотка. И ниже тоже. Глупо отрицать, он по-прежнему до умопомрачения хотел Энтайсинг, и порой возбуждение доводило его до безумия. Коварно отпуская к утру, оно вдруг могло вернуться в середине дня — и пегасу приходилось срочно искать место, где можно запереться и довести копыто до ноющей боли, а количество выплёскиваемого семени — до нескольких неполнотелых капель. Он хотел Энтайсинг. Но ещё больше он хотел, чтобы она сама захотела его. И однажды она открыла глаза. Она открыла их в тот самый момент, когда Страж сидел рядом с ней на полу, положив голову на диван рядом с ней и мечтательно закрыв глаза. Его копыто осторожно лежало на тонкой, не-земнопоньской талии, в любой момент готовое убраться. Оно вздрогнуло, когда Флэймхарт услышал влажный шелест ресниц и едва различимый хлопочек размыкающихся век. Пегас распахнул глаза и едва не ослеп от сияния насыщенно-красных радужек, с непониманием и удивлением уставившихся на него. Сердце пегаса рухнуло. Он дёрнулся, понимая, что всё пропало, что все его старания ушли в трубу. Даже сопротивляясь своим страстям, он сумел всё разрушить; он — чудовище, способное опошлить самую невинную вещь, монстр, которого следует изолировать от общества, а не наделять его той властью, которую он имел. Энтайсинг поцеловала его. Флэймхарт задохнулся, распахивая глаза и глядя на вновь сомкнувшиеся веки Тай. Лежащее на талии копыто чувствовало ритмичные удары: настолько сильно билось её сердце. Пегас ровным счётом ничего не понимал в первую секунду, а затем через его тело словно пропустили дефибриллирующий ток. Страж ещё раз резким движением выдохнул уже отсутствующий воздух из лёгких и с внезапной ясностью осознал, что только что получил прощение. Он безропотно похоронил себя за ошибку, а земная пони вернула его к жизни, даруя столь необходимое искупление. И теперь она целовала его. Сама. Это не было в прямом смысле поцелуем — всего лишь немного влажное неподвижное соприкосновение губ. Флэймхарт не стал задумываться, стало это следствием неумения или боязнью быть отвергнутой — он просто обвил Энтайсинг копытами и по-настоящему поцеловал в ответ. Деликатно, потому что всё ещё держал себя в узде, но со стремительно нарастающей страстью, потому что держать себя в узде уже не мог. Когда пегас почувствовал, что больше не в силах себя контролировать, что жадно и сенсуалистически гладящие тело земной пони копыта бесстыдно ищут комбинации освобождения её от униформы, он с едва заметным стоном разорвал поцелуй, оставив между их губами серебристую нить слюны, которая моментально порвалась. Тай почти уязвлённо открыла глаза и издала несколько нечленораздельных звуков удивления, смазанных участившимся дыханием. — Тай, мы должны прекратить, — жарко целуя её копыта и прижимая их к груди, прошептал Флэймхарт. Земная пони не слушалась, не оставляла его копыта в своих, стремясь погладить ими, обнять, притянуть. Пегас, чувствуя, как легко от этих подобных пёрышкам прикосновений ломаются бастионы его самоконтроля, в отчаянии стиснул зубы и удержал задыхающуюся кобылку за плечи: — Мы должны прекратить, и немедленно! — По… почему? — Страж немного остыл, увидев, что Тай почти готова заплакать. Он ослабил хватку на её плечах, извиняясь, погладил тонкую кожу. — Потому что если мы не остановимся сейчас, я не смогу остановиться вообще, — от этого признания тянуло в паху, мутнело в голове. Память тела угодливо окунула пегаса в те ночи, когда нежное и покорное тело Энтайсинг извивалось под ним от вожделения, он снова призрачно ощутил под копытами влажные от жаркого пота бёдра и почувствовал вкус её губ на своих губах. Рывками росло болезненное искристое желание, и Флэймхарт едва находил в себе силы противиться ему, жаждая одним махом вогнать член в земнопони до конца, чтобы Тай билась и кричала под ним, но в то же время желая задразнить её до потери сознания, долго мучая ласками и играми, чтобы если уж она и стонала, то только от страсти… Страж с силой тряхнул головой, поняв, что в секунду наваждения снова приник к соблазнительным податливым губам, не дав им договорить что-то. Флэймхарт еле заставил себя оторваться от Тай и выдернуть из-под ткани уже скользнувшие к прекрасному юному телу копыта. — Чт-то ты говорила? — Я сказала, что согласна, — прошептала в ответ земная пони, ластясь к нему — так близко, так невыносимо желанно. Пегас готов был взвыть от невозможности. — Обязательно, — через силу выговорил он, призывая на помощь всю свою способность убеждать и внушать свою волю, но даже просто смотреть в эти затуманенные желанием рубиновые глаза и не думать ни о чём плотском было тяжело. — Обязательно, Тай, но не сейчас. Не так сразу. Несколько секунд стояла тишина, в которой сплетались два разгорячённых дыхания. — Вы не любите меня? — прошептала кобылка так тихо, что было понятно: она в полушаге от того, чтобы заплакать от унижения и горя. Флэймхарт не сдержался, обвивая Тай копытами и прижимая к себе, но следя, чтобы она никак не заметила непомерную эрекцию у него между ног. — Я люблю тебя, — искренне произнёс пегас, покрывая поцелуями кромку белого ушка. — И ты даже представить себе не можешь, как я тебя хочу. Но всё должно быть правильно, понимаешь, Тай? Пожалуйста, скажи, что понимаешь, — почти скуля, взмолился Страж и истошно заскрёб её спину копытами, словно желал разорвать это тело, этот источник искушения на куски. — Иначе я больше ни минуты не смогу себя сдерживать. К его облегчению, Энтайсинг неохотно кивнула. Флэймхарт ограничился мягким, почти целомудренным поцелуем в лоб, поднимаясь на задние ноги и укладывая земную пони на свою кровать. Браться раздеть её он не решался. — Спи, — попросил пегас. Он нежно, но непреклонно накрыл кобылку одеялом. — Мы придумаем… решим… найдём… — Страж тяжело сглотнул, болезненно запуская копыто в спутанную гриву. Вся кровь отлила от мозга, думать было сродни подвигу. — …Но завтра. Прошу тебя. Спи. Боясь совсем утратить способность мыслить, Флэймхарт практически вылетел из апартаментов. Для его ненасытности было мучительно столько времени не ощущать кобыльего тепла. Кое-как пегас пережил ночь. Он спал беспокойно, подобно тому, как если бы они с Энтайсинг, с той, которая была стёрта из времени, поменялись местами. Только его кошмаром было не пережить изнасилование, а совершить его. Опять. Возвращаясь утром в покои, Флэймхарт эмфатически размышлял о том, какой дьявол вчера вселился в Тай, что она была готова переступить свои убеждения, что секс — только после свадьбы. «Если только…», — слабо затлела надежда, однако пегас наступил на неё, больно обжигая себе копыто, но гася. Он никогда не слышал от земной пони слов любви и не надеялся услышать впредь. Тай была там и ждала его. Судя по помятому виду земной пони… и оставшимся даже после проветривания отголоскам запахов… для неё это тоже была нелёгкая ночь. Теперь оба смотрели друг на друга, и Флэймхарт догадывался, что оба ждут казни или помилования. — Я не хочу проводить черту, — решился пегас сиповатым голосом, когда молчание неприлично затянулось. — И не хочу тебя ни в чём ограничивать, равно как и принуждать к чему-то. Особенно принуждать, — поневоле Флэймхарт опустил голову, и земнопони навострила уши на это. — Решение только за тобой, Тай. Я поддержу и приму любое. — Чего ты боишься? — Что? — жеребец выпрямился и посмотрел на Энтайсинг. Она медленно подошла к нему, но не потому, что боялась, а потому, что боялась напугать. — Ты осторожничаешь, — вкрадчиво разъяснила земная пони, — никогда не даёшь себе полную волю. Ты не похож ни на одного из моих прошлых хозяев, ты даже не приказываешь мне, хотя я знаю, что ты умеешь это делать. При желании ты мог бы взять меня силой, — пегас содрогнулся, вспоминая последствия такого желания, — но ты не захотел даже когда я сама предложила себя. Чего ты боишься? Флэймхарт безмолвно прижал её к сердцу, закрывая глаза. Хватая воздух ртом, пегас вспомнил её слёзы и крики, ненависть и страх, попытки побега и конечное сумасшествие. Всему этому Страж быстро нашёл причину и дал Энтайсинг честный ответ: — Себя. Я боюсь себя. — Но почему? — пегасу захотелось убить себя за этот наивный, простодушный взгляд, которым обняла его служанка. — Ты был так добр ко мне, несмотря на свою внешнюю угрюмость, ты — самый благородный жеребец из всех, кого я встречала… — Это лишь потому, что...! — чуть было не вспылил жеребец, но взял себя в копыта. Он горячо поцеловал висок Тай. — Даю слово, любовь моя, я расскажу тебе всё, когда придёт время. Пока оно не настало, но, клянусь, ты узнаешь всю правду от начала до… что бы там ни было дальше. Флэймхарт сглотнул ещё раз и тяжело отстранился от Тай. — Съешь мой завтрак, — негромко распорядился пегас, — мне никогда не доставляло удовольствия морить тебя голодом. Я вернусь вечером, и, если ты всё ещё будешь хотеть… мы продолжим то, что оставили вчера, — Флэймхарт оставил на взволнованно приоткрывшихся губах земной пони влажный отпечаток и повторил: — Если ты всё ещё будешь хотеть. Тай всё ещё хотела, даже когда Селестия увела солнце за горизонт. Теперь сила Флэймхарта была для земной пони тем, что защищает её, его слова — тем, чему можно верить, его губы — тем, что приносит наслаждение. Пегас не увидел в её глазах ни намёка на тот цепенящий ужас, которым она пропитывалась раньше при виде него, даже когда мягко повалил на спину, удерживая копыта служанки своими — боялся, что может убежать, знал, что уже не отпустит, и тихо ненавидел себя за это. Но нет, Энтайсинг и не думала отбиваться. Флэймхарт подумал, что вновь спит, когда, целуя, разгадал в порозовевшем лице служанки лишь трепет, радость и волнение. Но земнопони не была привидением: напротив, она ощущалась пленительно, невозможно реально. Её гриву и шею можно было трогать, мягкие припухшие губы — целовать, выгнувшуюся навстречу фигурку — осязать всеми подошвами копыт. Страж перестал противиться своим внутренним демонам. Он заставил их стать союзниками. Пьянея от того, как доверчиво Энтайсинг открывается любому касанию, Флэймхарт ласкал её, стремясь уделить внимание каждому миллиметру её упругого тела. Обуздывая нетерпение и самого себя, он был нежен. И нежность его тягучая лилась, словно горячая патока, будоражила своими переливами не хуже любого алкоголя. Пространство внутри служанки сжималось невыносимо сладкой дрожью, она трепетала от каждого прикосновения Стража, таяла, наполняя воздух запахом своего возбуждения, вздохами и тонкими стонами, застенчиво краснея и чуть дыша от счастливого осознания того, что это действительно происходит. Пегас не причинил Тай боли, терпеливо подготовив к себе, и не окунул её по обыкновению в семь стадий грехопадения, через которые каждый раз приходилось проходить ей одной. На этот раз она не прикусывала губу от его резких и нетерпеливых движений, сдерживая болезненные стоны и обливаясь слезами. Глаза земнопони удивлённо-радостно посветлели, когда её сердце забилось чаще, дыхание начало срываться на свисты, а в затылке и низе живота божественно приятно потяжелело, растекаясь согревающей негой по всему телу. Флэймхарт сдержанно, щадя её юность, ускорился, подталкивая служанку к пику, и впился зубами в плечо Энтайсинг, когда она с блаженным криком кончила, крепко вцепившись в его спину и прижимаясь к нему так тесно, что не хватало выступов и впадин на их телах. Прокляв так скупо выданные природой средства для выражения самого главного, пегас сдался и присоединился к оргазму земной пони, выстанывая её имя, как литанию. Страж ещё долго заботливо держал дремлющую кобылку в объятьях, позволяя той прижиматься к своей груди, и невероятно осторожно скользил копытом по её уставшему телу, боясь проснуться. Дыхание Энтайсинг было ровным, на губах играла робкая улыбка. Она захотела этого сама и не поймала припадок, когда всё закончилось. Флэймхарт почувствовал себя искупившим все грехи понийской расы, стоило ему поцеловать спящую и получить слабый, но добровольный ответ. Ещё предстояло признаться, что указанный на всех календарях «следующий» год — вовсе не ошибка, но теперь, засыпая с Тай в крыльях, пегас верил, что справится хоть с самим Тиреком.