Фаворит

Это был мой последний визит в особняк на улице Мимоз и последнее письмо от короля, которое надлежало доставить. К этому времени я успел обнаружить, что Рокэ не выносит шума, любит, чтобы света везде и всегда было предостаточно, что ореховые паркетины, устилающие коридор второго этажа, чуть поскрипывают под ногами, а из всех комнат и залов особняка Алва предпочитает проводить время в кабинете, а не в библиотеке. Что я люблю его всем сердцем, но это лишнее. Над каминной полкой в ряд висели кабаньи головы; пламя свечей отражалось в бусинах их невидящих глаз. Я так долго вглядывался в оскаленные морды чучел, что глаза заслезились, а контуры поплыли, раздваиваясь — казалось, вепри насмешливо ухмыляются мне со своих постаментов. Алва сидел за полукруглым столом и напряженно вглядывался в карты, разложенные по столешнице рубашками вверх. Морщинку, прорезавшую его чистый бледный лоб, мне отчаянно хотелось собрать губами. Свет из незашторенного окна падал косыми лучами, спелым золотым мазком цепляясь за плечо Рокэ, затянутое в винный бархат камзола, переливаясь в прядях его гладких волос, подсвечивая квадратики карт на темной столешнице. Маркиз рассеянно переворачивал их, сверял между собой, подчиняя лишь ему ведомому правилу, откладывал попарно в сторону и забывал. Он был так увлечен процессом, что безропотно позволил мне приблизиться и в самый последний момент перехватить занесенную над столом ладонь. — У тебя пальцы ледяные, — шепнул я, касаясь тонкого запястья губами. Алва вскинул на меня предостерегающий взгляд, вздохнул досадливо, но руки не отнял. Это было немыслимой слабостью, но я не мог отказать себе в удовольствии. В его доме каждое мгновение приходилось прятаться от слуг, и от одной мысли, что во дворце я не смогу позволить себе даже такой малости, как простое прикосновение, сердце мое болезненно сжималось. За прошедшие недели я и подумать не мог, что стану так зависим от собственнических желаний касаться Рокэ, целовать его, вдыхая аромат волос и кожи. Я знал, на что обрекаю себя, влюбляясь в королевского фаворита. Рокэ высвободил ладонь из моих пальцев, единым слитным движением поднялся на ноги и отошел к секретеру. Наполнил два бокала вином из глиняного кувшина, как мне показалось, просто чтобы занять руки. Один взял сам, другой и не подумал предложить мне — спокойная уверенность в том, что если захочу, то возьму. Но что-то в его скупых, немного резких движениях меня насторожило. Я был в любой момент готов к длительной осаде стальных стен его холодности. Маркиз Алвасете — упрямый, скрытный и недоверчивый, как дикий зверь. Обманчивое ощущение, что ты уже укротил его и приручил к своим рукам, каждый раз истаивало с рассветом. Пока я не задумывался, насколько же хватит моего терпения, и готов был пробовать снова и снова. — Что с тобой? — спросил я, заранее зная, что не получу искреннего ответа. Алва качнул головой, не глядя мне в глаза. Его пальцы будто по собственной воле гладили тонкий алатский хрусталь бокала, прослеживая грани рисунка. — Мне нужно написать ответ, — эта фраза значила, что общество герцога Окделла маркизу осточертело, и мне следует поскорее убраться восвояси. Я нахмурился, ощущая себя лопоухим щенком, которого хозяева чешут лишь под настроение, а без оного пинком отшвыривают прочь. Так оно, в общем-то, и было, но мне хотелось верить, что с течением времени… Я перестану обманываться столь сладко и горько. — Мне подождать снаружи? — раздражение сдержать не получилось. Алва, наконец, соизволил поймать мой взгляд и непонимающе моргнул. Больше всего я ненавидел себя именно в такие моменты, вместо злости испытывая истовое желание его расцеловать. Раздавший стук заставил нас обоих вздрогнуть. Рокэ бережно отнял от губ бокал, кивнул мне на пустующее кресло, а сам скользнул к двери, беззвучно поворачивая ключ. — Милорд, простите, что посмел прервать ваш отдых, — в приоткрытую створку показался выдающий профиль домоправителя; темные глаза его обежали кабинет, на мгновение остановились на мне. Слуга чуть запоздало поклонился. — Пришел пакет. Для герцога Окделла. Курьер настаивает, что дело срочное. Алва изящным жестом протянул руку, но слуга помедлил, бросая на меня многозначительный взгляд. Я почувствовал, как натянулись крылышки лопаток под плотным сукном маркизовых одежд. Еще бы — такое пренебрежение словом хозяина в его же доме! Обученные по приказу Его Величества слуги не преминули напомнить Росио об истинном положении дел. Чтобы не провоцировать конфликт, я поднялся со своего места, принимая из рук управляющего запечатанный чехол. Едва мои пальцы сомкнулись на плотной коже, Алва решительно захлопнул дверную створку, едва не отдавив слуге его длинный нос. Он вернулся к столу, залпом допил оставшееся вино (то же самое проделал и с моим бокалом, я не посмел возразить, улыбаясь одними губами) и обернулся ко мне. — Открывай. Кто тебе пишет? И сам не смог бы ответить на этот вопрос, не покривив душой. В последнее время письма мне приходили от Робера, изредка короткие записки от Марианны, даже сестры перестали писать. От кого могло быть это послание, учитывая его важность и срочность? Я понятия не имел, но собирался выяснить в ближайшее время. Нож для писем легко сорвал безликую печать. Сургуч крошился, лип к взмокшим ладоням, пока я доставал послание и разворачивал в руках. Прочтя, я замер, удивленно хмурясь. Всего две строчки были выведены незнакомой мне рукой на серой, рыхлой, не лучшего качества бумаге: «Время действовать, Север», а ниже значилось припиской: «пусть узнают все». Алва заглянул через мое плечо, прицокнул языком, покачивая в пальцах опустевший бокал. — Кто-то решил изящно пошутить? Что ж, у него не получилось. Дурная шутка, ты не находишь? Я же не знал, что и думать. Письмо отчего-то насторожило меня, заставило тщательно изучить сначала чехол, потом саму бумагу, отыскивая хоть намек на отправителя. Но ничего не нашлось. В тишине я свернул бумагу дважды, брезгливо отложил на стол. Ощущение, будто ладони мои выпачканы стылой кладбищенской землей, не отпускало. Поднявшись, я прошел по кабинету — туда-обратно от двери до окна, пристукивая носками кованных сапог о пятку, как делал в детстве, пытаясь сосредоточиться на невыученном уроке. — Ты взволнован, почему? — Росио поймал меня за локоть на очередном витке, развернул к себе и вгляделся в мои пасмурные глаза. Должно быть, вид мой многое сказал маркизу: Рокэ нахмурился, приподнимаясь и целуя меня в губы. — Глупая шутка, Ричард. Забудь, — шепнул он коротко, опаляя горячим винным дыханием мой рот. Но у меня никак не получалось выкинуть «Север» из головы. Я вспомнил наш недавний разговор со Штанцлером; сознание мое уже нашло и приняло найденное объяснение за данность, но разум отказывался открываться всецело. Неужели? А если это правда, то как же понимать?.. Маркиз все это время пристально смотрел на меня, постукивая ногтем по кромке хрустального бокала. — Ты знаешь, кто автор, — медленно проронил он после долгой паузы. Я коротко кивнул, потом зачем-то покачал головой: я не был до конца уверен. — Я кое-что тебе не рассказал. Тогда это упоминание не казалось мне важным, но теперь… — я вздохнул и опустился в кресло. Алва присел на подлокотник и подхватил меня сильной ладонью под затылок. Короткий поцелуй в висок стал неожиданностью. Росио мягко перебрался на мои колени, обнял за плечи и выжидающе тряхнул темноволосой головой: — Я слушаю, Дик, говори. Атмосфера последних дней изрядно подкосила мою уверенность в собственных силах. Вести, долетающие до Олларии с южных границ, были неутешительными, наоборот, словно готовили столицу к неизбежному. За каждой тенью мне теперь, как говорилось в присказке старухи Нэн, мерещился пособник Леворукого и кошкин сын. Что-то вызревало во дворце, а я никак не мог понять, куда же дует ветер. Откуда — это было просто, загадка для младенца. Кажется, Алва заразил меня своей беспочвенной паранойей, и теперь мне всюду мерещились враги короны. Маркиз остался в своем заточении один, когда срочным приказом меня вернули ко двору. Его Величество нуждались в своем адъютанте, пока их глупый адъютант имел неосторожность крутить роман на стороне, позабыв про честь и долг. В кулуарах открыто поговаривали о мятеже, о бунте, к которому готовились присоединиться Ургот и Кагета. Каждому хотелось первым откусить кусок от жирного Талигского пирога. Военные стычки ни для кого не стали откровением. Заскучавшие без дела офицеры ликовали, простой же люд боялся войны как огня, спасаясь в собственных домах с последнего удара колокола и до рассвета. Оллария словно обезлюдела, зато во дворце, особенно в рабочих кабинетах, кипела жизнь, туда-сюда сновали курьеры со срочной корреспонденцией, депешами и личными посланиями, в коридорах толпились просители из знати, а седовласые старцы шептались в приемных о том, какой порох лучше закупать: из Дриксен или Гаунау?.. Гвардейцы расступились, стукнув древками алебард об пол, пропуская меня в кабинет государя. Последние дни я редко тут бывал, занятый свалившимися на мои плечи поручениями. Я часто отлучался из дворца, нетерпеливо дожидаясь момента, когда смогу переступить порог дома на улице Мимоз. Но времени постоянно не хватало. Возвращаясь в свою комнату в середине ночи, я валился на постель без ног, уставший словно загнанная лошадь, и засыпал, стоило моей голове коснуться перины. Во снах мне виделся Рокэ, но, в виду моей усталости, виденья эти были полны исключительно нежных разговоров, легких поцелуев и целомудренных — почти братских — объятий. Вызов застал меня на пороге собственной спальни. Несмотря на подгибающиеся ноги и отвратительно гудящую голову, проигнорировать прямой приказ я не мог. В кабинете было жарко натоплено несмотря на конец лета; горело, оплывая, множество свечей. Его Величество был не один. Изрядно удивившись, я поклонился королю и королеве. С началом всей это дворцовой суеты Катарина предпочла отстраниться от дел, отговорившись слабым здоровьем, и скрылась в своих комнатах с компанией фрейлин и придворных дам. Чем они занимали свой досуг, мне было неведомо, однако поговаривали, что у Фердинанда и Катарины Оллар вновь произошла размолвка, послужившая причиной затворничества. Злые языки капали ядом: брак Его Величества ничто не спасет, раз уж удаление королевского фаворита от двора не способствовало примирению влюбленных. А будут ли наследники? — шушукались знатные матроны, качая головами, — Король уже не молод. Фердинанд поманил меня к столу почти дружеским движением пухлой ладони. Катарина, сидящая в кресле подле супруга, склонила увенчанную пышной прической головку и кротко сияюще улыбнулась — так умела улыбаться только она. Я подошел, окинув рассеянным взглядом разложенную на письменном столе карту, небрежно придавленную серебряным подносом: на нем покоились чаша с фруктами, закуски, сыр, вино и несколько бокалов, но взгляд мой привлекла не снедь, а росчерки карминового грифеля — кресты и точки, резкие зарубки. — Герцог, вы интересуетесь военным делом? — спросил король, безусловно точно рассчитав направление моего интереса. Я удивленно на него воззрился, поспешно скусывая с губ неуместный вопрос, и осторожно подобрал слова. — Мне интересны военные кампании прошлого, Ваше Величество. Предпочитаю историю реальным битвам, хотя в Торке мне приходилось участвовать в стычках на границе… — Как вы находите реальный бой? — резко перебил меня Оллар. Я перевел взгляд на хорошенькое личико Катарины — она в ответ на мой смятенный взгляд мягко улыбнулась, не пряча глаз, побуждая продолжить, но что-то в голосе Его Величества успело насторожить. Быть может, я просто стал излишне мнителен, и в даже в теплом пламени свечей теперь мерещился мне блеск холодной стали. — Жестоким и кровавым. Ничего поэтичного в нем нет, — ответил я, помедлив. Фердинанд удовлетворился моими словами и благожелательно кивнул. — Я отпустил сегодня слуг, чтобы никто не мешал нашему маленькому празднованию, так что, будьте любезны, Ричард, разлейте вино, — проронил король, грузно опускаясь в кресло. Почтительно склонив голову, я потянулся за бутылкой и бокалами. В моем сознании поднялись небрежные слова Росио о том, что каждый раз, как бы торопливо ни было твое застолье, нужно в первую очередь дать вину подышать и настояться. Сдержав улыбку, я откупорил бутылку и наполнил два бокала. — Себе тоже, — заметив это, приказал государь. Я послушался, пусть изрядно удивленный столь странным приказанием. В рутине дворцовых дней Фердинанд никогда не позволял себе подобные вольности до обеда да еще в рабочем кабинете. — Простите мне любопытство, государь, но что мы празднуем сегодня? — рискнул уточнить я, немного неловко — до заправского лакея мне, пожалуй, было еще далеко — подавая вино Ее Высочеству. Катарина взяла бокал и потянулась сжать пальцы мужа, лежащие на подлокотнике кресла. Смутная мысль зародилась в моем сознании, но додумать ее я не успел. — О, сегодня Создатель послал нам два чудесных события одновременно! — промурлыкал Фердинанд, поглаживая узкую ладонь супруги, — и вам, Ричард, дозволено узнать о них первым. — Это большая честь! — почтенно поклонился я, но Фердинанд остановил меня взмахом ладони. — Ричард, Ричард, ведь мы друзья! Забудьте хоть на секунду этот опостылевший церемониал, и давайте просто насладимся радостью, разделив ее в кругу, так сказать, самых близких, — король обратил на супругу восхищенный взор, и я невольно вскинул брови в удивлении. Неужто все размолвки позади, и Фердинанд, наконец, обрел покой в семейном счастье?.. Узкая ладонь королевы выскользнула из пальцев супруга и медленно накрыла солнечное сплетенье. Я осознал свою догадку за мгновенье до: — Мы ждем наследника, — шепнула Катарина, светло улыбаясь, поглаживая кончиками пальцев пока еще плоский, стянутый лифом пурпурного платья, живот. Я едва не выпустил из похолодевших пальцев бокал, настолько оказался не готов услышать подобное. Что-то внутри всколыхнулось, стронулось, грозя поглотить мой чистый разум под лавиной сорвавшихся с цепи беспутных чувств. Что я чувствовал в этот момент? Радость, несомненно, восторг, но к ним примешивалось нечто иное — надежда. Надежда на то, что Рокэ Алва наконец обретет свободу и… останется со мной. Будет моим — всецело, безраздельно и навеки. — Ваше Высочество… — промолвил я, оглушенный бьющейся в висках кровью. Стремительно упав пред Катариной на колени, я, с благостного дозволенья, расцеловал ей руки, как целовал бы собственной сестре, услышав радостную весть. Король взирал на нас двоих с отеческим теплом во взгляде, — О, Создатель! Поздравляю! Чудесная новость… Вы, должно быть, безмерно счастливы?.. — Безмерно! — с улыбкой повторила королева, подаваясь мне навстречу. Глаза ее сияли незамутненным чистым счастьем. — Ну, полноте, вставайте герцог Окделл! — с усмешкой тронул меня за локоть король, — Ведь это еще не все благие вести на сегодня. Я поднялся, слегка краснея от столь откровенного проявления не слишком-то уместных чувств. Тряхнув упавшей на глаза челкой, сжав пальцами ножку бокала, я попытался придать себе хоть сколь-нибудь серьезный вид. — Внимаю, Ваше Величество. Фердинанд поднялся на ноги, сделал шаг навстречу и неожиданно по-дружески обнял меня за плечи. Я попытался сконфуженно отодвинуться, алея скулами, но государь не позволил. — Ричард! Сегодня чудесный день! Прорыв свершился, наши войска наступают. Восстание южан вскоре захлебнется в собственной крови, — он почти мурлыкал, приблизившись ко мне так близко, что я ощутил его горячее дыхание на собственной щеке. Хорошая ли это новость? Как для страны, конечно, лучше не придумаешь, но мысль моя скользнула, против воли, к Роберу Эпинэ, успевшему стать мне другом. Я ощутил укол тревоги, смутный проблеск новорожденного отчаяния, сдавившего грудину. «Что ответит Север?», но Север промолчал, не смев поднять взгляд от изножья трона. Быть может, все это моя вина?.. — Что же мы не пьем? Дорогая, герцог Окддел, — мы обязательно должны все вместе выпить в этот счастливый день! За настоящее и будущее короны! — Фердинанд подкинул руку над головой, едва не всплеснув рубин вина за край бокала. Виват! Я отступился от него лишь на мгновенье, стукнув каблуком о каблук, и залпом осушил бокал. — Чудесно, просто восхитительно… — негромко бормотал король, сжимая и поглаживая мое плечо. Взгляд его сиял, а губы так и тянулись в улыбке. На обычно землистом лице проступили пятна здорового румянца. Он выглядел сейчас почти красивым, возвышенным и сильным. Я улыбнулся, вторя его взгляду, и засмотрелся на него, не сразу осознав, что легкий звон — есть звон упавшего на наборный паркет хрустального бокала. Катарина стремительно бледнела, схватившись пальцами за кружево воротника, ломая ногти о шитье и бисер. На синеватых губах ее вскипала мутная слюна. — Дорогая! — вскрикнул Фердинанд, кидаясь к супруге. Королева хотела что-то сказать, перевела на меня бессильный, темный от боли и страданья взгляд, и протянула тонкую дрожащую ладонь. — Катари! Лекаря, лекаря!.. — не своим голосом вскричал король, встряхивая женщину за плечи, — Что же вы стоите, Окделл! Позовите… Хоть кого-то! Я отбросил пустой бокал — он разбился с чавкающим хрустом, — и кинулся в приемную, рявкнул на гвардейцев. В панике и криках, тревожной суете, яростно спеша, нам все же удалось поднять с постели и притащить под руки дворцового лекаря, но, когда мы всей толпой переступили порог кабинета, Катарина была мертва. Фердинанд вскинул на нас потухший взгляд. — Стража, — прокаркал он вдруг сдавленною глоткой, — Схватите Окделла, заприте в Багерлее. Он отравитель.