〄〄〄
Прогретый солнцем асфальт под ногами напоминает о реальности, твёрдый, с этим неповторимым запахом летнего вечера, но внутренности сжимаются в тугой ком, подкатывают к горлу. Гарри сжимает металлический забор во вспотевших ладонях и глубоко дышит, стараясь не выблевать свои органы. Чёртов Луи Томлинсон и его любовь к высоте и риску! Искусственные кувшинки в бассейне вокруг аттракциона едва заметно колышутся, лёгкий ветерок шевелит влажные от пота кудри на затылке Гарри, но ничто не способно отвлечь от ужасающего чувства полёта. Кабинки в форме лебедей продолжают выезжать одна за другой из строения, внутри которого влюблённые остаются наедине на короткие десять минут, предоставленные друг другу. Гарри знает, что Луи сейчас смеётся, слышит его звонкий голос в своей голове, но не может сконцентрироваться на нём — ужас сковывает. Восторг, что испытывает его пара, не в состоянии заглушить страх боящегося высоты Гарри, и лишь одно ободряет — когда Томлинсон, наконец, спустится, они отправятся в тоннель. Десять минут в темноте под сладкую медленную музыку. Только вдвоём. И пусть Луи будет стучать нетерпеливо ногой по полу, тяжело вздыхать и жаловаться на медлительность этой штуки, Гарри будет счастлив. Никаких резких порывов и тугого воздуха в лицо, лишь спокойствие. Он заслужил свою передышку. Очередной вираж аттракциона будто кулак врезается Гарри в живот, и он уверен, цвет его лица давно сравнялся с пластиком, из которого сделаны листья этих низкокачественных кувшинок. Если бы только что-то могло отвлечь его. Какое-то забавное событие, что перетянет одеяло его внимания с ощущений Луи на собственную реальность. И будто ответ на его безмолвную просьбу — женский крик из глубины тоннеля любви. Ничего не происходит долгие полминуты. Гарри оглядывается, но люди вокруг продолжают наслаждаться тёплым вечером, будто никто ничего не слышал. А может, и не было никакого крика? Балансируя между собственным сознанием и яркими, будто вспышки ослепительно света, эмоциями собственной пары, Гарри могло почудиться. Очередной лебедь, выезжающий из тоннеля, некрасиво испачкан красной краской, а парочка в нём потеряла всякий стыд — девушка седлает колени парня, вылизывая его шею. Совершенно не стесняясь того, что тьма аттракциона осталась позади, и яркий свет позволяет всем увидеть их, они всё так же целуются. И всё чуть странно, но вроде бы в порядке. До тех самых пор, пока из-за занавеса не выходит другая девушка. Медленно плетётся вслед лебедю, с выпачканным в красной краске лицом, плачущая, подволакивает ногу. Она будто преследует влюблённых, третья, лишняя. Но они не влюблённые. Девушка отрывается от шеи парня, и Гарри в ужасе раскрывает рот в немом крике — его глотка вывернута, выгрызена с сумасшедшей жестокостью. С оскаленных зубов капает кровь, и под тихое рычание Гарри понимает, что лебедь вымазан вовсе не краской. Чокнутая поднимает подбородок, принюхивается, и будто животное выпрыгивает из кабинки. Время словно разбилось на куски, а мир лишился рассудка. Гарри реагирует мгновенно, перепрыгивает через ограждение и на протестующий крик охранника на ходу бросает: — Скорую! Вызовите скорую! Девушки борются на земле, и Гарри оказывается рядом с ними мгновенно. Резким рывком поднимает верхнюю, отбрасывает в сторону. В ужасе наблюдает, как она проезжается оголёнными бёдрами по шероховатой поверхности, стёсывая кожу, но словно не чувствует боли, вскакивает и злобно рычит. Прежде чем она бросается на Гарри, краем глаза он замечает, как мужчина в кабинке поднимается на ноги. В его глазах то же безумие, а низкий угрожающий рык устрашает. — Можешь идти? — спрашивает он у лежащей на земле девушки. Волосы закрывают лицо, а ноги вывернуты под странным углом и дрожат. Она не реагирует, и Гарри повышает голос. — Эй! Надо уходить. Стоит ему наклониться, взять её за окровавленное плечо, как она вскидывает голову. Первое, что видит Гарри — это чёрные дёсны её скалящегося рта, будто отвратительные комья маслянистой земли. Он отшатывается в ужасе и в ступоре замирает, глядя, как неловко и жутко она поднимается, опираясь на руки. Троица берёт его в кольцо.〄〄〄
Только когда поездка подходит к концу, а ноги ступают на твёрдую землю и тугие волны горячего летнего воздуха остаются позади, Луи выдыхает, потягивается. А потом чувствует это. Плотный ком в горле, мешающий говорить, мешающий дышать. Влажной рукой он хватает Лиама за бицепс, тянет к себе, и должно быть, его глаза совершенно дикие — друг напрягается, тянется за телефоном. — Гарри? — спрашивает он, и Луи бессильно кивает. Долгие гудки увеличивают градус и без того жаркого вечера, распыляют беспокойство. Луи растирает кожу над колотящимся сердцем, оглядывая толпу в жалких попытках увидеть Гарри. В голове вихрь из мыслей и предположений, одно абсурднее другого, но Луи пытается сдерживаться, пытается глубоко дышать, успокоить бешеное сердцебиение. — Не берёт, — взволнованно произносит Лиам, а потом громкий детский крик разрывает монотонное гудение толпы. Парни вскидывают головы, стараясь разглядеть, что произошло, но у аттракциона слишком много людей. Толпа приходит в замешательство, и Луи чувствует тычки под рёбра, когда напуганные, дезориентированные люди пытаются протиснуться мимо него, и будто борешься с течением реки, непреодолимым и целенаправленным. — Лиам! — гудки обрываются, и Луи слышит родной голос. Испуганный до какого-то совершенно не характерного Гарри визга. — Лиам! Найл на колесе обозрения! В трубке ещё секунду слышно тяжёлое дыхание, будто Гарри бежит, и крики на заднем фоне. Поблизости от Луи тоже кто-то кричит, надрывно, срывая голос, и ситуация медленно выходит из-под контроля. Луи смотрит из стороны в стороны, больно прикусывая нижнюю губу, чтобы не дать панике завладеть собой. Бег, падения, крики, плач, смятение. Страх. Он, словно цунами, в считанные секунды накрыл людей. Вот только причины не видно. Они теряются, не только в хаотично-перемещающейся толпе, но и в самой реальности, которая ещё час назад была полна радостного смеха, а сейчас в воздухе всё чаще слышен крик боли и ужаса. — Пошли, — тянет его Лиам. Вдоль высокого забора, раскрашенного по мотивам известного мультика, они продвигаются ближе к выходу из парка, туда, где над всеми аттракционами высится колесо обозрения. Сжав ладони в кулаки, напряжённый словно струна, готовая вот-вот лопнуть, Луи доверяет себя Пейну, отключаясь от окружающего мира, чутко прислушиваясь к каждой эмоции Гарри. Что-то непонятное и без сомнения опасное творится в парке, а его парень один на один с этой угрозой, лица которой Луи не может разглядеть, лишь тихое дыхание смерти в затылок, что заставляет волоски на коже вставать дыбом. Но Стайлс не ранен, это Луи чувствует чётко, а также бушующий в его крови адреналин. Первый шок для него остаётся позади, в то время, как Луи даже не понимает, что происходит. Из мыслей его вырывает Пейн, он оглядывается через плечо на аттракцион, с которого они сошли несколько минут назад, и останавливается. Буквально врастает в землю перед Луи. Позади них, кажется, разверзся ад. Толпа колышется, подобно океанским волнам во время шторма. Паника окончательно завладела людьми. Они кричат, сбивают друг друга с ног, бегут по чужим головам, кто-то пытается лезть на высокий забор, спасаясь. Но от чего? — Давай ускоримся? — напряжённым голосом произносит Пейн, а кивает Луи уже на бегу. Волнение за Гарри вновь загорается в груди, мешая дышать, осознавать реальность, но Томлинсон берёт себя в руки, и с наступающей на пятки бурей, что разрушит мир, движется вперёд.〄〄〄
Отчаяние — слепое, уничтожающее волю к действиям сковывает тело, и Гарри чувствует пульсирующую боль по всему телу. Люди толкают его, и он будто в воде, барахтается, стараясь глотнуть воздуха, но как щепку, его измученное тело несёт на скалы. В его случае, оттесняет к стене, а пугающий до нервного всхлипа в горящем от недостатка кислорода горле рык всё ближе. Гарри не знает, что за неведомая болезнь лишает людей рассудка, превращая в жестоких убийц, но дитя своего поколения, он понимает одну важную вещь — хочешь выжить, оставь геройства глупцам и беги. И он бы давно был далеко от этого дикого, превратившегося в ад места, но где-то среди раздирающих друг друга на части людей находится Луи. Больше чем свою жизнь, Гарри нужно спасти именно его. — Осторожнее! — восклицает он, когда кто-то врезается в спину. Гарри оборачивается, прижимает ладонь ко рту, стараясь заглушить крик: мальчишка, лет восьми, не больше, вгрызается зубами в голень упавшей на землю девушки. Вырывает куски кожи, и горечь поднимается по судорожно сокращающейся глотке Гарри, когда он видит окровавленные жгуты мышц, что тянутся за его безостановочно перемалывающими плоть зубами. В первую секунду Гарри тянется к ней, чтобы помочь, ответить на её умоляющий, полный страдания взгляд, а тело ещё чувствует соприкосновение, толчок, когда она врезалась в него, прежде чем упасть. Но ещё один ребёнок появляется справа, наваливается на девушку, вгрызаясь между лопаток. Она больше не кричит, странно булькает, и лишь её руки чуть подёргиваются, пока мальчишки едят её. Едят. Истерика погребает под собой. Будто огромные камни придавливает Гарри к земле, и он готов сдаться — лечь на землю и зарыдать в ожидании неминуемой гибели. Постоянное мельтешение испуганных кричащих лиц дезориентирует, и он уже не понимает в какую сторону двигался изначально, после того, как ему удалось сбежать от тоннеля любви. Его толкают, а рычание всё ближе, и, скорее всего, ему не хватит сил, чтобы добраться до своего парня. Удар локтём по голове вышибает хаотичные мысли о спасении, и в пустоте, оставшейся после них, появляется одна, очень пугающая. Что, если его парень мёртв? В этом беспорядке, с подстерегающей в каждом незнакомом лице смертью, мог ли Луи остаться в живых? Гарри не чувствует его. Заглушённые собственным страхом чужие эмоции внутри него слишком слабые, неслышные. Трясущейся рукой Гарри пытается достать телефон и упрямо продолжает двигаться вперёд, сквозь плотный поток людей. Длинные гудки. Шлейфом из пронзительных звуков они тянутся за ним, и Гарри движется всё медленнее, сжимает телефон в плотной ладони, а губы шепчут ЛуиЛуиЛуи. Но Луи не поднимает трубку. Солёная влага собирается на кромке ресниц, затуманивает зрение, и Гарри смаргивает слёзы, высоко задрав голову. Колесо обозрения возвышается чуть справа, и он не может поверить долгие мгновения в своё везение. С удвоенной силой Гарри пробирается вперёд и, вынырнув из плотного потока людей, движущихся к выходу из парка, останавливается. Телефон зажат в ладони и всё ещё пытается соединить его с абонентом Томлинсона, но парень не ответит, как ни старайся. Слишком занят. Гарри видит его, ползущего по огромной металлической конструкции; знакомое, любимое до последнего изгиба тело, среди вращающихся механизмов и балок на фоне медленно садящегося солнца. И Гарри хочет кричать от ужаса, глядя на пустоту между Луи и землёй, боясь вдохнуть или шевельнутся и разрушить хрупкое равновесие. Завороженный, околдованный страхом, Гарри наблюдает. Он знает, зачем Луи лезет вверх — Найл в открытой кабинке, а вокруг, словно гроздья переспелого винограда окровавленные люди. Но они не мертвы, не обездвижены. Алчущие, жадные рты, вымазанные в крови и грязи, дикое желание сожрать — Гарри, наконец, понимает, с чем им пришлось столкнуться и, несмотря на всю нереальности теории, он верит в неё. Несколько метров до земли, Найл всё ниже, твари, которых язык не поворачивается назвать людьми, всё ближе. Гарри теряет воздух, неотрывно следит за своим парнем и с каким-то пугающим спокойствием отмечает, как задралась белая футболка, оголив поясницу. Повседневные мелочи в абсолютной фантастичности происходящего. Тревожное зрелище поглощает его полностью, глаза ни на миг не отрываются от любимого, но телефон вибрирует в руке, и Гарри опускает взгляд. Он и не заметил, как автодозвон отключился, и теперь экран призывно мигает фотографией спящего Лиама, с нарисованным Луи на его щеке членом. Пейн давно грозится выкрасть сотовый, чтобы уничтожить позорящую его фотографию, и сейчас мысль об этом кажется далёкой, будто отголосок другой жизни. — Лиам! — встревоженно произносит Гарри. — Я вижу Луи наверху! Почему ты не остановил его?! Что происходит? — Потому что никто не может остановить его. Будто ты не знаешь, — шепчет Пейн. — Слушай, я на стоянке и попробую подогнать машину к забору левее западного выхода. К воротам не суйся, там, как и на стоянке, полно этих чокнутых. Сможешь добраться до ребят? Или сразу до меня? Шёпот Лиама оказывается единственным звуком, и когда он замолкает Гарри отчётливо слышит тишину почти опустевшего парка. Где-то вдалеке ещё слышны крики и просьбы о помощи, завывают сирены, но тут, в проходе за палатками с едой, тихо. Люди испарились, умчались прочь и увели с собой странную заразу. — Я придумаю что-нибудь, — бросает он и отключается. Старательно запихивая телефон в карман джинсов как можно глубже, чтобы не потерять единственную связь с друзьями, Гарри краем глаза замечает движение. Позади него собираются в группу заражённые люди. Их движения отрывисты и скованы, как будто они не до конца понимают, как пользоваться собственными конечностями. Лица обезображены маской безумия, на телах многих раны из которых сочится отвратительная бурая кровь, торчат части внутренностей. Тихо, боясь попасться им на глаза, Гарри ступает за угол, сдерживая тяжёлое дыхание и желание сорваться на бег, чтобы оказаться как можно дальше от этого кишащего мерзостью и опасностью места. Контроль над телом и эмоциями возвращается по кусочкам, но Гарри идёт увереннее, дышит спокойнее. Не отрывает внимательного взгляда от Луи. К его спокойствию, Томлинсон прочно стоит на ногах среди пластиковых кресел, прижавшись к Найлу спиной, ногами отталкивая редких заражённых. Их почти не осталось, они все внизу на земле, будто поломанные марионетки, и Гарри отмечает — не шевелятся. Сквозь высаженные цветами клумбы и газон он срезает путь, переходит на бег, чтобы добраться быстрее до Луи, коснуться кожи, притянуть в объятие. Он здесь. Он жив. Томлинсон видит его, и даже издалека заметно, как черты лица, напряжённые и острые, разглаживаются. Луи выдыхает, улыбается Гарри, и точечный, последний укол страха растворяется в нежности, в чувстве обладания внутри обоих. Они в порядке. По очереди парни спрыгивают на помост, переступают через разбросанные повсюду тела. Гарри так боится, что, как в одном из глупых фильмов, кто-то останется жив, укусит Луи за лодыжку. Но этого не происходит. Томлинсон перепрыгивает низкое ограждение, обхватывает его за запястье вытянутой руки и прижимает к себе. Его белая футболка мокрая от пота, вымазанная в крови, но Гарри вдыхает полной грудью, прижимается плотнее, успокаиваясь под тихий стук любимого сердца. — Детка, — сжимает его Луи. Губы горячие на его коже, доказывают, что они живы, всё хорошо. И Гарри тонет в собственном парне, возвращается в их безмятежные отношения, забываясь. Вот только мир изменился навсегда. О чём и напоминает Найл, нетерпеливо похлопав по плечу. — Надо убираться. Луи согласно кивает, отстраняется, но рука опускается вниз, и уставшие, окровавленные пальцы крепко сплетаются с пальцами Гарри. Солнце клонится к закату, почти касается горизонта горячим боком и бросает оранжевые лучи на разруху, где час назад властвовало веселье. В парке не остаётся ничего, кроме смерти.