Любить нельзя расстаться

Скромная старенькая резиновая лодочка мирно дрейфовала себе по таким же мирным волнам моря. Солнышко играючи купало в воде свои золотистые лучики. Покрикивали кружащие над лодкой чайки. В такой день молодой рыбак Дон любил выйти в морские просторы и просто покидать удочку. Даже если и попадалась какая рыбешка, Дон сразу же отпускал ее. И издавна уже на Дона обозлился местный пират Хон. А обозлился за то, что трижды он подкатывал, как истинный джентльмен, с цветами и конфетами, преклонив колено, к Дону, и трижды несгибаемый рыбак отказывал ему. Да, и в такой романтической, но опасной профессии встречаются сумасшедшие, безнадежно влюбленные в ярых противников однополых отношений. А посему видеть рядом с Доном кого-либо еще Хон наотрез отказывался. И поселилась в его голове навязчивая идея: «Если уж не ему, то никому вообще!». Дон со скучающим видом проследил путь полета пушечного ядра, распугавшего всех чаек, но выпущенного, естественно, в его лодку. Стал свидетелем хиленького «плюх» и в который раз досадливо покачал головой, мысленно укоряя злостного загрязнителя природы. - Мимо! – полуобернувшись, крикнул он остановившемуся позади пиратскому кораблю. Капитан Хон разразился настоящей нелитературной бранью и отдал приказ «плить» всем пушкам одновременно. С вызывающим уважение грохотом небосвод накрыла целая туча пушечных ядер, с тем же результатом попадавших в воду куда угодно, но только не в лодку. Раскачиваясь на поднявшихся волнах, Дон глубоко вздохнул. Посидеть, никого не трогая, больше не удастся. Пора сматывать удочки и домой. Чем он и занялся. Но Хон был бы не Хоном, если б добровольно отпустил рыбака восвояси. Свирепея и распаляясь руганью от ярости, он самолично принялся палить из пушек, автоматов, минометов, гранатометов, кидать шашки, бомбы, активировать мины и прочее, пока все вокруг не заполонило густым дымом, наполненным запахом пороха. А его фрегат от нагрузки не треснул пополам и не пошел ко дну вместе со всем экипажем. Резиновая лодочка с остолбеневшим от культурного шока Доном, по-прежнему невредимая, осталась дрейфовать на успокаивающихся волнах. Признав плачевный результат такой затеи, с булькающими звуками изображая затопление разломившейся модели корабля, за пределами компьютерного стола, я был вынужден вырабатывать новый план убийства Оболенского. И такой посетил мою больную фантазию довольно скоро. - Виновен! Сжечь! Сжечь! Виновен! – громогласно выкрикивали требующие справедливости жители маленького городка, вскидывая вверх воинственные кулаки, пока колдуна привязывали к столбу, готовясь к казни. Судья беспристрастно постучал молоточком по деревянной стенке своей кареты, призывая граждан к молчанию. Выкрики послушно утихли, и судья вперился маленькими глазками в прекрасного, как сам сатана, обвиняемого. - Уважаемый Адион Ленс, это ваш последний шанс покаяться и облегчить участь вашей души в загробном мире. Признаете ли свою вину в том, что опоили самого чистого и безгрешного гражданина нашего города, - пухлая холеная рука указала на невинно прячущего под пышными ресницами глаза Тихаэля, пленяющего сердца всех своей ангельской внешностью, - привораживающим зельем и совершили над ним акт сексуального характера в принудительной форме? - Нет! – строптиво вздернув подбородок, громко и четко ответил колдун. - Ну, что ж, - досадливо пожевав губы, сдался судья и подал жест рукой палачам, - вершите казнь. Коротко кивнув спрятанными под красными колпаками головами, трое палачей с факелами подошли к месту казни и принялись разжигать костер. Но, даже когда языки пламени коснулись его тела, Адион продолжал смотреть перед собой с достоинством, не проронив ни звука. - Блин, Тиш! – в комнату, кашляя и разгоняя дым рукой (второй она держала трубку телефона у уха), вошла мама и прямиком направилась к окну. Я же, опомнившись, поспешил затушить разгорающийся в алюминиевой корзинке-подставке для ручек и карандашей огонь имевшимся под рукой давно остывшим чаем. – Чем у тебя так воняет?! Открыв форточку, мама посмотрела на меня, а я в свою очередь на загубленного солдатика из моей любимой коллекции в центре корзиночки. - Что ты делаешь? – осведомилась мама, уперев свободную руку в бок. - Ничего особенного, мам! – стараясь спрятать следы преступления своим телом, выпалил я. – Так, колдую потихоньку. Эксперимент по химии. - Господи, - с интонацией в голосе «за что ты дал мне это непутевое дите?», выдохнула родительница и, вернувшись к разговору, покинула мою негласную территорию. – Да, Свет. Мой такой же… Вот только все было хорошо, и опять взялись письками мериться… Люблю свою маму. Никогда не стесняется в выражениях. Стоп! Это она сейчас с тетей Светой разговаривала?! С Оболенской?! Я, как громом пораженный, плавно откинулся на спинку кресла. Если так, то Аду сейчас так же, как и мне, невыносимо плохо? Но как же его ответ на мое признание? И его полное равнодушие к нашему с Мишкой поцелую. В противоречие действиям Адониса в памяти тут же вновь всплыла его фраза «ты изводил меня четыре года». Тогда я тоже был уверен, что Ад меня ненавидит, и ненавидел его так же. Ни разу не пытался заговорить и прояснить ситуацию. Что, если сейчас я делаю то же самое? Но записка… и равнодушие… его слова… и поцелуи… Я ни черта не понимаю Ада! Я свихнусь с ним! Ну что здесь не так? Почему я не могу сложить картинку в единое целое? Разрываясь в догадках, я взлохматил себе волосы и согнулся пополам. Увидел под столом завалявшуюся скомканную бумажку. Мишка. Когда я просил мне что-нибудь почитать, он всегда зачитывал и потом клал текст перед моими глазами. Это была его привычка. Он очень щепетильно относился к вопросу собственной честности и считал, что отношения должны строиться на доверии. Но в этот раз… он не дал мне собственными глазами увидеть расставленную Адом пунктуацию. Невозможно. Я с силой зажал себе рот ладонью. Невозможно, чтобы Мишка соврал. Да, несомненно, у Михи были мотивы, но он бы никогда не опустился до такой подлости. Это мог сделать Ад, но только не Мишка. Да я просто параноик, господа. С чего я вообще взял, что это Оболенская тетя Света звонила? Мало ли Свет на свете? И, кхм, «кусаться» вполне могут какие-нибудь сотрудники с маминой работы, или начальники дружественных фирм, в одной из которых работает она, в другой – таинственная Света. Точно. Именно так все и есть. Они обсуждали склоки начальников, а не нас с Адом. Хорошо, что я вовремя это понял, иначе потерял бы еще и Мишку. Та бумажка – она же осталась в аудитории. Я сорвался с места, совсем не обратив внимания на атаковавшие скайп сообщения: «Привет! Как себя чувствуешь?» «Прости, я до сих пор себе места не нахожу…» «Знаешь, мы теперь встречаемся и я не хочу, чтобы ты думал об Аде. Он тебя не достоин». «Я сделаю все, чтобы ты был счастливым». «Тиш». «Молчишь, потому что обижаешься?» «Тиш, ты вообще живой?» Я совершаю безумие. Надежда, что в аудитории еще не побывала уборщица, просто ничтожна. Но я хочу своими глазами увидеть эту запятую. Я хочу дать Аду шанс. Иначе эти беспочвенные обида и ненависть съедят меня с головой. И почему всегда так сложно отпустить любимого человека? - Куда?! – спохватилась пухленькая охранница, уже собравшаяся было запереть двери универа. – Стой! Поздно уже!.. Студенческий предъяви!.. Я большими шагами резал расстояние до нужной мне аудитории, задыхаясь одышкой. Каждая секунда была на счету. У дверей кабинета я едва не сбил с ног вышедшую оттуда во всеоружии уборщицу и, не извиняясь, проскользнул в открытую дверь, тут же упал на колени, заглядывая под парты. - Куда ты, нелюдь! – заверещала за спиной оскорбленная тетка. – Я только полы намыла! - Бумажка! – вскочил я. – Вы не видели здесь бумажку? - Хех, чудной! – вздрогнула всем телом уборщица. – Я их каждый день тоннами выбрасываю, да не по разу мусор выношу! Мусор! В полумраке я разглядел еще не опорошенное ведро и, схватив его, высыпал все содержимое на пол. Принялся разгребать. - Ты что творишь, наркоман паршивый! – новой сиреной взвыла блюстительница чистоты. – Люди добрые… Я на тебя жалобу напишу! Щенок! - Нету… - отчаянно пролепетал я, оставив свое занятие, и запустил пятерню в волосы, своим несчастным видом напугав даже уборщицу. Вредная тетка осеклась и поостыла. Смущенная, зашуршала метлой по полу, бросила на меня понимающий сочувственный взгляд и снова зашуршала. Глупо было все-таки идти сюда. Но тревожное чувство, что все совсем не так, как мне кажется, наотрез отказывалось покидать меня. Теперь только один человек может развеять мои сомнения. Это Ад.