«Однажды весной Орфей взял в руки свою заброшенную кифару и запел. Природа заслушалась дивным пением. Такая сила звучала в песне Орфея, что к нему сошлись дикие звери. Даже деревья двинулись с места и окружили певца».
— Действительно неплохо, — Шерлок рассматривал себя в зеркале. До начала спектакля оставался час, и они с Джимом собирались. Новый костюм сидел идеально, и Мориарти уже успел несколько раз съязвить на тему «вечно отрывающихся пуговиц», которых на настоящих качественных вещах не бывает и что-то про сексуальную классику. Шерлок не слушал его болтовню, но одного взгляда в зеркало хватило, чтобы оценить — вкус у Джима был безупречный.
— Хотел купить костюм от Brioni. Слышал о них? Это очень известная римская компания. Fully-canvassed — никакого клея, но бортовка вшивается на машинке. Качество неплохое, но за такие деньги можно купить костюм классом повыше. Лучано Паворотти был фанатом их костюмов, но это же не повод завышать цены и экономить на ручном труде, правда? — продолжал болтать Мориарти, тоже одетый с иголочки. — В итоге Andrea Campagna и Belvest. Классика, ручная работа, производство — Италия. Идеально, — он оправил дорогущий галстук.
Шерлоку нечего было возразить на это, хотя Майкрофт уже слал страшные смс о том, что он собирается сделать с беспутным младшим братом по возвращении в Лондон. Шерлок их весело игнорировал — его устраивало все происходящее, а бешенство Майкрофта было той вишенкой на торте, что только добавляла вкуса.
— Скажи мне, ты разбираешься в классической опере, Джим? — спросил он, когда такси везло их к театру.
— Не буду врать, — Мориарти поморщился, явно недовольный собой. — В этом вопросе я ничего не смыслю. Хотя, конечно, о чем Травиата представление имею.
— Тебе бы понравился Вагнер, — кивнул своим мыслям Шерлок. — Вот, где настоящие драмы.
— Это тот, что написал музыку к «Кольцу Нибелунгов»? — нахмурился Джим, припоминая. — Я был на этих операх ещё в детстве, но не помню ничего, кроме того, что мне нравился Зигфрид. Настоящий герой. Благородный и храбрый! И очень красивый, — улыбнулся он.
— Ты — просто клубок противоречий, — фыркнул Шерлок. — Сестра-монашка, любовь к мифологическим героям, жажда власти… Что еще я не знаю о тебе?
— Разве этого мало? — заигрывающим тоном протянул Джим. — А что тебе бы хотелось узнать?
— У тебя есть сестра, а еще кто? — поднял брови Шерлок. — Родители? Друзья, может быть, парень?
— Шерлок, что за неуемный интерес к моей личной жизни? — Мориарти прищурился. — Я скажу тебе так. У меня нет друзей, нет парня, я одинок и жажду любви Зигфрида, — патетично возвестил он. — Вот только он либо встретит эпическую смерть, либо убьёт меня, либо оставит в огне вместе с богами Валгаллы, — едва он договорил, машина остановилась перед театром, и Джим поспешил выскочить наружу.
— Театро Костанци, — проговорил Шерлок, вылезая следом. — Между прочим, легендарное место, здесь многие произведения были представлены впервые. Не думал, что окажусь на спектакле в таком месте с тобой, — признался он.
Мориарти ничего не ответил на это, лишь бросил короткий взгляд и двинулся к входу.
— Надеюсь, там внутри симпатичней, чем снаружи, — заметил Джим.
Здание постройки девятнадцатого века и правда не отличалось особой вычурностью архитектуры. Театр переживал не самые простые времена, но, тем не менее, оставался великим.
— Главное будет на сцене, — кивнул Шерлок. — Предлагаю сделать все, как полагается, и пропустить по стаканчику перед началом.
Джим согласился и спустя пару минут уже с капризной миной на лице изучал барную карту:
— Что за дерьмо здесь предлагают выпить?! — возмутился он. — Из приличного только шампанское, — Мориарти поджал губы и, смерив даму в буфете презрительным взглядом, сделал заказ. — Предупреждаю сразу, Шерлок, от шампанского я быстро пьянею и вообще веду себя очень плохо.
— Ты всегда ведешь себя плохо, — закатил глаза Шерлок. — Так что меня такой ерундой не запугаешь. Два бокала, пожалуйста, — кивнул он официантке.
— Римский оперный театр! — между тем продолжил возмущаться Джим, сделав пару глотков. — В буфете грязные столы и пойло, как в дешёвой закусочной за углом. Зачем я вообще покупал костюм ценой больше двух тысяч евро, сюда можно было прийти и в джинсах.
— Нельзя, — мотнул головой Шерлок. — На входе дресс-код, да и ты не забывай, мы не заплатили ни евро за посещение спектакля! — он выразительно посмотрел на Мориарти.
Джим только отмахнулся. Он быстро оприходовал свой бокал и значительно приободрился. Впрочем, по-настоящему подобные мелочи не смогли бы испортить ему настроение в такой вечер.
Уже в зале, ожидая начала, он весь извелся: то и дело улыбался, рассматривал людей и сцену, украдкой подглядывал на Холмса, невзначай задевал его плечом и утыкался в программку, изучая ее так тщательно, что, должно быть, выучил наизусть.
Шерлок же сосредоточил свое внимание на оркестре. Он не помнил, когда последний раз был в театре, и сейчас с удовольствием наблюдал за движением в оркестровой яме: непонятном муравейнике для тех, кто занимал ярусы, но не для него. Шерлок и сам играл в оркестре. На него тут же накатили воспоминания о детстве и обучении в музыкальной школе. В то время музыка часто спасала его от окружающих — он просто уходил со скрипкой подальше. Она была его другом, братом, его наркотиком. Наблюдая за тем, как музыканты настраивают инструменты, тихо переговариваются друг с другом, смеются, поправляют пюпитры, Холмс и сам улыбался. Он понимал все, что происходило в этом муравейнике.
Ощущение чужого изучающего взгляда защекотало щеку, и Шерлок скосил глаза — Джим и правда смотрел на него, но прочитать, о чем он думает было невозможно.
— Оркестр, — кивнул Шерлок. — Раньше я играл тоже, — сказал он зачем-то.
— Я знаю, — ляпнул в ответ Джим, так, словно для него знать о Холмсе все, было чем-то само собой разумеющимся.
— Люблю наблюдать за тем, как работают музыканты, — продолжил Шерлок. — Это не единый организм, как принято думать, здесь каждый инструмент — индивидуальность, если хорошо слушать, можно услышать их все отдельно.
— Я буду очень хорошо слушать, — пообещал Джим шепотом, потому что раздались первые звуки увертюры — опера началась.
Шерлок кивнул и прикрыл глаза.
Занавес поднялся, открывая первый акт. Они погрузились в обстановку Парижа девятнадцатого века. История любви небогатого Альфредо и куртизанки Валери не увлекала так, как само пение. Сопрано Валери на высоких нотах напоминало звучание флейты, трели и форшлаги завораживали. Лирический Тенор Альфредо рождал сладкую щекотку внутри. И музыка! Она была великолепна. Итальянская опера не зря считалась лучшей в мире.
Как настоящий музыкант-инструменталист, Шерлок не вслушивался в слова и не следил за сюжетной линией на сцене. Музыка полностью захватила его, Шерлок наслаждался гениальным творением, различая сразу несколько десятков мелодий, отдавая дань каждому инструменту, сопровождающих голоса артистов. Он чувствовал нарастание, затихание, вместе с музыкантами проигрывая все арии, замирал и кивал в такт вместе с литаврами, скрипками, виолончелью. Объемный звук, идущий сразу извне и будто изнутри него, наполнял все пространство вокруг, Шерлок парил, забыв обо всем на свете.
К середине акта он немного успокоился. Первый восторг прошел, и Холмс смог оценить то, что происходило на сцене и в зале. Осторожно покосившись на Джима, Шерлок с удовольствием отметил, что Мориарти тоже был весь во внимании. Шерлок повернул к нему голову и стал рассматривать профиль Джима, отмечая сосредоточенный взгляд, чуть приоткрытые губы. Шерлоку даже показалось, что на щеках у того следы румянца. Происходящее на сцене явно трогало Джима, и Шерлок невольно улыбнулся этой очередной человеческой реакции, коих у Мориарти, как выяснялось, было предостаточно. Чем больше времени они проводили вместе, тем чаще Шерлок ловил себя на том, что ему это нравится — не только гоняться за Джимом, пытаясь поймать на месте преступления или разгадывать его загадки, а гулять, болтать о ерунде, флиртовать или даже пойти в оперу. Это пугало. Нельзя было допускать, чтобы приятная внешность и обаяние Мориарти затмили в голове Холмса реальность. Сейчас рядом с ним сидел один из самых опасных людей в мире, а не просто красивый мужчина, с которым у Шерлока свидание. Нельзя было забывать об этом ни на минуту.
Однако к середине второго акта Джим так увлёкся происходящим на сцене, что в порыве чувств нашёл руку Шерлока и переплел их пальцы. Казалось, этот жест был непреднамеренным, скорее интуитивным и от того — ещё более волнительным. Мориарти вжался в кресло, ресницы его подрагивали, а взгляд судорожно бегал по сцене, впитывал в себя чужие эмоции.
Когда объявили антракт, Шерлок недоуменно посмотрел на свою руку и перевел взгляд на Джима.
— Так нравится? — спросил он, сам не зная, об опере ли говорит.
Мориарти вздрогнул и, словно только осознал, что до сих пор сжимает руку Шерлока в своей. Он тут же разжал пальцы и выдавил из себя ехидную улыбку.
— Я весь пылаю, — отчего-то это прозвучало ядовито и хрипло, что совсем не вязалось с тем одухотворенным открытым выражением лица Джима, что было ещё минуту назад.
— Пойду проветрюсь, — сообщил он, взвился с кресла и быстро затерялся в толпе.
Шерлок мотнул головой, не понимая, что это сейчас было. Он глянул в сторону оркестровой ямы, но там уже было пусто. Оставалось последовать примеру Джима. Он взял себе еще бокал и вышел на улицу покурить и проветрить мозги.
Мориарти стоял в отдалении от остальной массы людей и разговаривал по телефону. Выглядел он взбешенным, даже с расстояния десятка шагов были слышны его раскатистые недовольные интонации. Шерлок прислушался, пытаясь разобрать, но по обрывкам угроз и ругательств сложно было сложить целое. Едва Джим закончил, он прошёл мимо, не глядя на Шерлока, и когда тот вернулся в зал, сам Мориарти уже обнаружился в своём кресле. Он явно тоже выпил ещё, и на губах застыла отстраненная холодная улыбка.
— Что случилось? — не удержался Шерлок. Джим нервничал, злился, а это не могло означать ничего хорошего. В первую очередь — для самого Шерлока.
— Будешь совать свой нос во все мои дела? — огрызнулся Мориарти. — Не твоё дело, Шерлок. Наслаждайся оперой.
— Мы можем уйти, — Холмс поджал губы. — Ты явно не планируешь наслаждаться.
Ему стало неожиданно неприятно, что Джим не стал его посвящать в свои проблемы.
— Отчего же? — брови Мориарти взлетели, демонстрируя совершенно искреннее недоумение — всё-таки притворяться он умел отменно. — Мне тут так нравится. Очень романтично! Подержимся ещё за ручки? Боюсь, не выдержу напряжения третьего акта и действительно разрыдаюсь.
— Хватит паясничать! — рыкнул рассерженный Шерлок, от чего Мориарти вдруг съежился в кресле с выражением детской обиды на лице, но замолчал и отвернулся, демонстрируя полную сосредоточенность — действие третьего акта началось, а потому продолжать ругань стало просто неприлично.
Но Шерлок больше не слушал оперу. Он злился на Джима, на себя, на чувство неправильной симпатии, возникшей у него к Мориарти, что даже прекрасная музыка уже не дарила ему радости и не отвлекала от собственных мыслей. Джим упрямо молчал, и Холмс от этого бесился еще больше. Он уже привык к тому, что они постоянно находились в состоянии дружеской перепалки, и обида Мориарти внезапно расстроила его. Вот только понять, что стало тому причиной, было неподвластно излишне рациональному уму.
Джима, напротив, происходящее на сцене снова увлекло. Он, сжав пальцы на подлокотниках своего кресла, откинул голову назад и прикрыл глаза, превращаясь в слух.
Шерлок невольно залюбовался изгибом его шеи и линией подбородка — Мориарти был красив. Быть может, так посчитал бы не каждый, но Холмс не обманывал себя. Джим ему очень нравился. Шерлок продолжал бепрепятственно рассматривать его лицо, мысленно обводя идеальный изгиб губ, бровей, замечая мелкие детали, вбирая в себя увиденный образ. Только лишь усилием воли он не позволял себе прикоснуться к Джиму сейчас.
Мориарти, словно чувствуя его интерес, замер и не шевелился, только грудная клетка едва заметно двигалась в такт дыханию. Но вот он на мгновение приоткрыл глаза, пробежался языком по губам и встрепенулся, возвращая все своё внимание действию на сцене.
Шерлок тут же отвел взгляд, испугавшись быть пойманным с поличным. Разумом он понимал, что ничего существенного не происходило, но внутри все разгоралось от желания снова подсмотреть за Джимом, будто тот был занят чем-то неприличным.
К концу третьего акта Мориарти снова вжался в кресло и, казалось, был напряжен весь до кончиков пальцев. Парадоксально, Виолетта Валери умирала на сцене, а Мориарти, который, так или иначе, был повинен в смерти множества людей, словно ей… Сопереживал? Его взгляда, устремленного на сцену, не было видно, но к концу последней арии его нижняя губа вдруг едва заметно затряслась, и Джим поспешно закусил её, поерзал, сжимая пальцы в кулаки, и часто заморгал. В уголке глаза, того что был ближе к Шерлоку, подозрительно блеснуло, а потом и вовсе, прочертя ровную дорожку по гладко выбритой щеке, скатилась настоящая слеза.
Шерлок пораженно смотрел на Мориарти, плачущего в опере. В первом ряду! Сидя на сворованных местах, сворованных для него Шерлоком Холмсом! Если и могло быть в жизни что-то более абсурдное и удивительное, то Шерлок просто не мог себе вообразить это. В какой-то момент он не выдержал, рванул к Джиму, чтобы то ли обнять, то ли встряхнуть, и в итоге сжал его пальцы, будто соглашаясь с происходящим, поддерживая, но Мориарти вырвал руку, чтобы порывисто смахнуть слёзы тыльной стороной ладони. В этом жесте не было стыдливости — Джим был излишне самоуверен для подобного, напротив, он не стеснялся своего проявления чувств, но это было настолько сентиментально, что совершенно не шло образу криминального гения, не подходило ни одной из масок Мориарти. Это вообще не было похоже на маску, однако Шерлоку вдруг показалось, что Джим словно намеренно демонстрирует ему самого себя, даёт смотреть на человека, обычно спрятанного за экзальтированностью и фальшью. Впрочем, тот вполне мог пустить слезу ради дела, и если делом была попытка смутить Шерлока, то ему это снова удалось.
Он тут же шарахнулся обратно, больно ударяясь спиной о, вроде бы, мягкую спинку кресла. Сейчас он стыдился не слез Мориарти, а своего глупого порыва. В очередной раз отругав себя за излишнюю эмоциональность, он сжал губы и уставился на сцену, где действие уже заканчивалось, и рыдающих в зале становилось все больше.
Когда отгремели аплодисменты, и Шерлок с Джимом вышли в фойе, от трогательности и беззащитности на лице Мориарти не осталось и следа — он был снова брезглив и холоден, чем-то взвинчен и раздражен.
— Спасибо за вечер, — сказал Джим, выйдя на улицу вслед за Холмсом.
— Напомни точный адрес, — кивнул ему тот, вскидывая руку, чтобы подозвать такси. Он мечтал уже скорее оказаться дома, чтобы уснуть и забыть этот странный вечер.
— Ты мог бы тоже поделиться впечатлениями, — фыркнул Джим, удрученно мотнул головой и назвал адрес. — Я с тобой не поеду, — вдруг заявил он.
— Почему? — тут же напрягся Шерлок. — Сейчас ночь, куда ты собрался?
— Планирую развлечься, — с притворной веселостью отозвался Мориарти. — Надеюсь, не нужно объяснять, что это значит?
— За тобой и так охотится полиция, мафия и папский престол, а еще наверняка службы Майкрофта, — Шерлок нахмурился. — Может, посидишь хоть вечер тихо? Хватит уже убивать.
— О, Шерлок, серьезно? Ты волнуешься за меня? Мило, — Джим не удержался от смешка. — Но я не собираюсь никого убивать, напротив, планирую дарить только любовь и радость.
— Что это значит? — тупо спросил Шерлок, уже начиная уставать от кривляний Мориарти.
— Секс! Я планирую заняться сексом! — почти выкрикнул тот, не сдержавшись. — Такие драмы… Моя разнежившаяся душа требует похоти и разврата! Теперь, когда мы это выяснили, можно я уже наконец пойду погуляю? Один!
Шерлок застыл, будто впервые слышал такие слова.
— Разумеется, — он даже отступил на шаг, сам не зная, почему, чуть не споткнулся, но, к счастью, такси уже остановилось. Шерлок как-то нелепо махнул Джиму и скрылся в машине.
***
Дорогу до дома Холмс не запомнил, погруженный в свои невеселые мысли. Весь восторг и вдохновение, полученные в опере, испарились — он хмурился и кусал щеку, не переставая возвращаться к разговору с Джимом. Почему-то мысль о том, что у Мориарти в Риме могла быть не только сестра, но и любовник, злила Шерлока. И это было еще неправильнее, чем все их дружеские беседы и веселая беготня от полиции. Шерлок и сам не понимал, откуда у него взялась идея, что в огромном городе, где Джим имел целых две квартиры, у него нет знакомых. Все время казалось, что в Риме они только вдвоем (Морана и беспутную сестру Шерлок не учитывал), но реальность, конечно, таковой не была. Шерлок досадливо вздохнул, расплатился и поднялся в пустую квартиру.
Здесь было холодно, темно, неуютно. Захотелось тут же поговорить с кем-то простым и понятным. Шерлок вытянулся на кровати и набрал Джона. После первых же взволнованных реплик друга он улыбнулся, понимая, как соскучился и как устал от загадок Мориарти. Они поговорили, Шерлок успокоил Ватсона, рассказав немного про свои дела в Риме, опуская подробности про оперу и соревнования по воровству, попросил передать привет Майкрофту и, отключившись, уставился в темноту. Из открытого окна доносился шум города. Слышались шаги, голоса, проезжали мотоциклы и редкие машины. Город готовился к завтрашнему важному событию, а кто-то, возможно, на соседней улице готовил теракт, соглашался добровольно пойти на смерть ради своих идеалов. Вот, что имело значение, а не Джим, который поехал «развлекаться». Шерлок повторил себе это несколько раз, пока самому не стало тошно. Все его мысли были о таинственном знакомом Мориарти, который прямо сейчас делал с ним то, что… Шерлок мотнул головой, отгоняя ненужные мысли и образы. Все это было несерьезно, неправильно, просто глупо. Заигравшись в отношения с Джимом, он не заметил, как забыл о том, с кем играет, и вместо хищника превратился в жертву, чего скорей всего и добивался Мориарти. Шерлок перевернулся на живот, пытаясь уснуть, но вместо этого снова подумал о том, с кем сейчас Джим. Скорей всего это красивый, стильный, молодой мужчина. Может быть, дизайнер, ведь Мориарти обожает тряпки. Вполне возможно, Джим помогает ему с новыми коллекциями, ведь его связи огромны, а тот наверняка отплачивает ему минетами, ласками, жаркими признаниями. От этих мыслей стало жарко самому Шерлоку, и он снова начал злиться. В бедро больно кольнуло, и он, перевернувшись обратно, обнаружил, что телефон Ирэн Адлер выпал из кармана. Чертова вещь доставляла столько неприятностей всем вокруг! Шерлок со злости отпихнул бесполезный и молчаливый предмет. Единственное, ради чего Джим привез его в Рим. Не ради свиданий, шуток или помощи в противостоянии террористам. Ради гребаного кода.
— Сам разгадывай свой код! — истерично выдал он, когда телефон свалился с кровати и противно стукнулся об пол.
Сейчас Холмс бы только обрадовался, если экран разбился или информация потерялась навсегда. Хотелось насолить сразу всем, а поломка телефона гарантировала это. Секунду Шерлок думал о такой возможности, но все же выдохнул, успокаиваясь, и зарылся лицом в подушку, испугавшись нахлынувших чувств. Через пару минут он все же забылся беспокойным сном.
***
По площади перед Пантеоном даже в такое позднее время бродили люди. Величественное здание возрастом более двух веков возвышалось угрожающей темной громадиной, но достопримечательности сейчас Мориарти не волновали.
Небольшой ресторанчик на Виа делла Паломбелла уже закрывался. Джим тихо прошел сквозь зал с поднятыми стульями и замер у барной стойки, наблюдая за возящимся с посудой парнем. Рико — так его звали — был фигуристым и статным, как породистый жеребец, с широкой спиной и сильными руками. Достаточно красивым, чтобы с ним хотелось иметь связь сексуального характера, но глуповатым и наивным, чтобы она продолжалась долго. Они не были много раз вместе, потому что Рико имел неосторожность мгновенно влюбиться, но волею судьбы тот оказался первым, чье имя пришло в голову Мориарти.
Джим постучал костяшками пальцев по стойке, и Рико тут же вскинулся, разворачиваясь. Он явно ожидал увидеть какого-то припозднившегося клиента, но вот брови его удивленно поползли вверх, он восторженно охнул и, судорожно отерев руки полотенцем, бросился к Джиму.
— Как? Как это возможно?! — вместо приветствия пробормотал он и полез обниматься. Это было в духе всех итальянцев, которых Джим когда-либо встречал — не соблюдать дистанцию и легко становиться чьим-то другом.
Сжав Мориарти в объятьях, Рико так и застыл, неуклюже сомкнув руки вокруг его талии. Наверняка он преисполнился воспоминаний и, быть может, приписывал ситуации то, чего в этой жизни между ними никогда не существовало, но Джим не был настроен на сантименты. Точнее, его собственные чувства были направлены только на одного человека, которому они были за ненадобностью, а потому хотелось заглушить их чем-то примитивным.
— Ричард, я не верю, что это ты! Какими судьбами? Ты надолго? Я так рад тебя видеть! — продолжал охать Рико.
Он волновался и смущался, а Джим лишь тихо вздохнул, накрутив на палец чужую совершенно прямую прядь волос, выбившуюся из хвоста, собранного на затылке.
Спустя пару минут Рико, не прекращая болтать, обеспечил его чашкой горячего кофе, пока сам заканчивал уборку в зале. Раньше Джим, а точнее, Ричард, как его знал Рико, делал именно так — приходил к закрытию, пил кофе, наблюдал, и только после они оказывались в небольшой квартирке на два этаже выше. Раньше Джиму нравилось то, что он видел — красивое тело и красивое лицо, этого было достаточно, но сейчас все представало в совершенно ином свете. Рико уже не казался ему таким уж привлекательным. В нем не хватало роста, нескладности и острых линий, цепкого взгляда и напряжения в лице. Его кожа казалась слишком загорелой, руки — грубыми, черты лица — примитивными и скучными. Он был идиотом, и совершенно точно не был Шерлоком Холмсом.
Джим чувствовал себя последним кретином, когда, отставив чашку с недопитым кофе, просто встал и вышел на темную улицу даже не попрощавшись с растерявшимся Рико, но не потому что поступил с последним нехорошо, а потому что ему самому хорошо отнюдь не было.
Квартира находилась неподалеку, а потому Джим, купив в небольшом магазинчике бутылку какого-то дряного пойла, пошёл пешком. Хотелось надраться до беспамятства, чтобы придя в спальню оказаться не в состоянии приставать к Холмсу. Романтика спящего Вечного города только добавляла томления в душе, ночь была тёплой и безветренной, и потому он не спешил, предаваясь меланхолии и мечтам.
Когда Мориарти добрался до дома, он, пьяно пошатываясь, подошел к кровати и, не снимая дорогущего костюма, лёг поверх одеяла. Шерлок спал, уткнувшись в подушку, его кудри разметались, скрывая лицо. Джим повернулся на бок, придвинулся ближе и замер, слушая его размеренное дыхание. Шерлок дернулся во сне, резко мотнул головой, убирая волосы с лица, и нахмурился. Джиму тут же захотелось провести большим пальцем по высокому лбу, чтобы разгладить получившуюся морщинку. Он и сам не заметил, как все же сделал это, после чего почти невесомо пробежался кончиками пальцев по щеке с выступившей щетиной. Это было непривычно и очень возбуждающе. Как истинный английский джентльмен Шерлок всегда был гладко выбрит, и сейчас эта небрежность в его облике добавляла обманчивого ощущения чего-то уютного и домашнего, словно Джиму это было не впервой — вот так лежать с ним рядом и, боясь быть пойманным, изучать желанное лицо на расстоянии вытянутой руки.
Шерлок шумно вздохнул, и Джим тут же одернул руку. Ему чертовски хотелось обвести пальцем контур губ, чтобы запомнить их необычную форму, но еще больше хотелось прижаться к ним своими губами, ощутить, как Шерлок проснется от этих неуверенных прикосновений и ответит на поцелуй. Однако страх потревожить чужой сон и быть отвергнутым словно пригвоздили Джима к месту, он мог лишь дрожать от предвкушения близости, которой могло никогда не произойти. Шанс безусловно оставался, но Холмс был упертее самого Мориарти и дурацкие принципы стояли для него куда выше чувственных удовольствий.
От переполняющих его эмоций Джиму хотелось во всем сознаться, чтобы выплеснуть изнутри свою безответную влюбленность, которая заставляла его чувствовать себя здесь, в Риме, несчастным и одиноким. Но он лишь крепче зажмурился и придвинулся так близко, насколько было возможно, чтобы не разбудить Шерлока. Его дыхание касалось лица, Джим чувствовал исходящий от кожи и одежды запах и умирал от возбуждения и невысказанных признаний. В конце концов, алкоголь сделал своё дело, и вскоре он забылся сном.
