Жар белого вереска

Даже если тоска Сердце мне разобьет, и оно разлетится Сотней осколков, Ни в одном, даже самом ничтожном, Не погаснет любовь к тебе. Идзуми Сикибу

Режущий звук одинокого клинка раскалывал холодный воздух, и серебристо-алмазная взвесь туманов, расходящихся над тихими аллеями кипариса, пронзалась аметистово-светлыми лучами солнца. Вдоль темных павильонов, разносилась мелодия поющего острия в руках мастера. Отдаленное эхо распадалось по пустынным и темным комнатам и просторным залам, и казалось, что песнь серебряного клинка проникала в деревянные массивные двери, в тяжелые балки, поддерживающие свод крыши, мельчайшие трещины между широкими и чистыми половицами, по которым скользило зарево солнца. Белесые дверцы седзи с тонким цветочным золотым рисунком отворились, впуская чистый медовый свет в затемненное пространство залы, и тонкая белесая полоса, проникшего сияния озарила спокойное и прекрасное лицо женщины, что удерживала в руках алмазную рукоять клинка. Сквозь небольшое отверстие распахнутых дверей, проскальзывая по кружевному утреннему дуновению, опадали нежно-кремовые лепестки жасмина, цветущей яблони и розовато-пурпурные бутоны сакуры. В это время года цвели сады, и хребты вершин гор покрывались молочными каскадами полных бутонов ириса, и воздух был наполнен притягательным ароматом весны. Белизна усеивала мир, укрывая алебастровым полотном само небо. Тонкие пряди шелковых темных волос, что опадали на деревянные полы, скрывали черную красоту туманных глаз, и когда девственно-белые цветки почти коснулись пола, пронзающий разрез клинка, расколовший свежие ветры, разбил на две ровные части лепестки, оставляя в воздухе едва уловимую иссиня-лазурную полосу, растаявшую в свете солнечных бликов. Движение было столь изящным, сколь и смертоносным, и жемчужные раскаты рассветной звезды стекались по длинному острию. Ее дыхание овевало тускло-бледным потоком облаков совершенную мраморную кожу миловидного лица, и когда она медленно поднялась с колен, на предплечья стекла атласная темная ткань широкого кимоно. Ее движения походили на текучую реку, на бурлящий поток ледяных и студеных раскатов, и черные волны роскошных чернильных водою опадали на оголенные плечи и ключицы. Длинные пушистые ресницы оставляли легкую тень на белоснежно-персиковой коже, и когда она полностью выпрямилась, то тяжело вздохнула, опрокидывая голову и раскрывая темные холодные глаза навстречу потолку. Клинок с режущим металлическим звуком вошел в агатовые ножны из слоновой кости в ее руках, когда она медленно обернулась в сторону незваного гостя, потревожившего ее покой. - Вновь тренируешься, Карин, - произнесла женщина, в равнодушии прислоняясь обнаженным плечом к дверному косяку, и глубоко затягиваясь ароматным вишневым дымом из курительной тонкой трубки. Карин ненавидела запах дыма, пестрый аромат табака, что оседал на одежду, оставался в волосах и преследовал на протяжении нескольких дней. И сколько бы раз она не принимала ванну, веяние дыма, окружающего ее со всех сторон, не покидало девушку до самого конца, преследуя, словно губительный призрак. - Успокаивает, - хладнокровным тоном произнесла девушка, откидывая длинные волосы за спину. Какими бы лентами она не закалывала волосы во время своих тренировок, любая тесьма разрывалась, не способная удержать густые и тяжелые пряди, и ленты рассыпались по спине черным потоком смога и тени. Кукаку Сиба была старшей главой побочной ветви великого клана, что потерял свое драгоценное и оберегаемое на протяжении многих десятилетий наследие далекие шесть лет назад – потомков, что укрепили бы баланс и гармонию белого сообщества. После страшной трагедии, потрясшей все правительство, было решено оставить наследницу одного из благородных кланов рядом с главами побочной ветви, однако это решение подкреплялось особыми условиями, противиться которым не могли даже ее близкие и влиятельные среди знати родственники. Карин была единственной выжившей наследницей чистой крови, что могла одарить двор чистых душ одаренными воинами с высокой и могущественной духовной силой, которые могли бы заменить посты уходящих стражей, что оберегали бы в последующем покой и процветание сущего мира. И Карин была самым сокровенным сокровищем для благородных домов и дворян. И каждый год она получала письмо от Совета Сорока Шести с приказанием соединить себя узами брака с достойным мужчиной. Понимание того, кем она являлась, изничтожало и пожирало ее изнутри. Она чувствовала себя живым куском плоти, который использовали в своих целях другие, сосудом для деторождения. Но больше всего она ненавидела то, что каждый среди знатных и обездоленных, богатых и неприкасаемых, больных и здравых, и даже в самых отдаленных районах знали, с кем она должна соединиться. Карин опустила взгляд на ухоженные руки женщины, что удерживала свиток, украшенный темно-зеленым нефритом. Карин знала содержание письма, помнила прикосновение к пальцам холодного буро-красного шелка, и хранила каждое из посланий в золотом сундуке, прикладывая из раза в раз новое приказание великого совета к тому, что получала годами ранее. И перечитывая знакомые слова, вглядываясь в заклейменные в мыслях символы искусной и изящной каллиграфии твердого и уверенного почерка, она читала слова, как проклятие. И она чувствовала, что золотые невидимые цепи на горле смыкаются все туже, все невыносимее и труднее становится дышать, а клетка обращается в темницу, что нельзя сломить, а прутья сокрушить ни одной властью в целом мире. И ей бы невероятно хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться, в конце концов, что у нее осталось кроме гордости и чести. - Ранним утром гонец доставил мне послание от Совета, - спокойным и рассудительным голосом начала женщина, не глядя на девушку, чувствуя, как напрягаются под светлой и чистой кожей мускулы, как застывает горячая кровь в венах. – Если бы это было другое время, я бы просто отдала тебе письмо и не сказала ни одного слова, но ты ведь понимаешь, что твои действия и твой страх не могут быть вечными. Ты не можешь убегать от неизбежного до конца своих дней. Тебе предстоит исполнить свой долг перед белой цитаделью, и завет, что оставили твои родители после своей смерти. - Я ни от кого не убегаю и ничему не противлюсь, - жестко отрезала Карин, отворачиваясь в сторону, скрывая за прядями волос свои серые глаза, которые ее родная тетя могла с такой легкостью читать, видя в отражении души сомнение и отторжение. - Лжешь, - тихо прошептала женщина, растягивая слова, пока ее пальцы медленно расшнуровывали алую ленту на свитке, и она раскрывала перед собой великолепный и дорогой шелк с вышитыми на материале золотыми драконами и камелиями, на котором были начертаны темные символы. - Я вижу, как с каждым днем твоя жизнь в пределах этих стен меркнет, а гнев внутри твоей ауры разрастается, и мне кажется, что эти хрупкие каменные стены в один день не смогут сдержать ярость, живущую внутри твоего тела. Почему ты запираешься здесь, когда должна выбираться из чопорной раковины и бороться с той системой, что так тебя гнетет и поедает? Я считаю, что ты можешь добиться большего в столице. В граде непорочных и бессмертных воинов, в цитадели, покрытой кровью и славою. Не просто, как воспитанница древнего и богатого рода, но и как женщина. В белоснежной столице будут женщины, которые захотят быть ближе к тебе, и которые будут готовы отдать все, чтобы быть подле тебя, служить тебе, - губы женщины изогнулись в таинственной и темной улыбке, почти схожей с лепестками черного адониса, злым коварством, когда она, закрывая глаза, неодобрительно покачала головой. - И, конечно же, мужчины, - томно прошептала она, и Карин заметила странный блеск в завороживающих светло-серебристых глазах. – Будет множество мужчин, что захотят стать ближе к тебе. И им будет все равно, есть у тебя муж или нет, есть возлюбленный, человек, которому отдано твое сердце и душа. Карин осторожно положила холодную ладонь на плечо, растирая ноющую боль, что терзала мышцы, без лишних промедлений отвечая: - Так мужчины в моей жизни нет. - Мне ничего не известно о твоих взаимоотношениях с будущим супругом, но твой отец при жизни осведомлял меня, что ты восхищаешься этим человеком, и он был необычайно счастлив и горд тем, что смог найти для своей любимой дочери мужчину столь подходящего во всех ее стремлениях. Только поэтому я и не запрещаю тебе держать в руках клинок, что по традициям могут держать только мужчины нашего дома, и только потому не против твоих бесконечных тренировок, которыми ты стала столь одержима. Хотя следует заметить, что слуги уже давно перестали приходить в северное крыло моего особняка. Они не могут просто дышать этим воздухом, наполненным силой, что так и плещется из тебя. Люди начинают задыхаться и терять жизненные силы. Воздух высасывает из них всю духовную энергию. Я наслышана о том, какой блистательный воин и стратег Хитсугая Тоусиро, и уверена, что он будет горд тем, что его суженная знакома с основами владения мечом и ближним боем. Как его жена ты будешь главой над всеми слугами в его доме, а также заправлять всеми финансовыми вопросами вместе со старшей прислужницей. Знание о вооружении пригодятся тебе, чтобы составить планы расходов на текущий год. Он Капитан, в конце концов, ты не можешь позволить себе, чтобы кто-то другой выполнял такую ответственную работу за него, а так ты сможешь ему помогать. Женщина на краткое мгновение прервала свое чтение, поднимая осторожный и цепкий взгляд на девушку, чье красивое лицо обратилось в холодный и безжизненный камень. Изысканные черты застыли, а глаза стали пустыми, как луна, сокрытая за беспроглядными грозовыми тучами, но чуть раскрытые губы оставались алыми, как лепестки рубиновой розы, нежно-красная кровь украшала полные уста. - За все эти годы ты ни разу не повстречалась с ним, хотя его экипаж неоднократно останавливался у ворот нашего дома. Ты не желала даже выйти и поприветствовать его. Признаюсь честно, порой я испытывала по отношению к этому молодому человеку редкое чувство жалости, когда он в кромешном молчании стоял у твоих дверей, ожидая твоего позволения войти в твои покои, - произнесла с легкой усмешкой женщина, выдыхая густой вишневый дым тяжелого табака, что изгибался сизыми змеями вокруг ее строго лица. - Поистине необычайно красивый молодой человек, и кажется чрезмерно гордый, но он чтит традиции и хорошо воспитан, искусный воин и один из сильнейших Капитанов всего белого сообщества. Многие пророчат ему судьбу следующего главы. Любая другая женщина на твоем месте готовила бы лучшее кимоно и мучилась мыслями, какое украшение вплести в тугие и толстые косы, какую прическу сделать, какие выбрать духи, какой макияж правильнее нанести на лицо, хотя ты и без того редкая красавица. - Это правда, - ответила Кекаку, заслышав слабый смешок со стороны молодой девушки, снимающей с себя темную рубаху и широкие хакама, и накидывая на плечи простую белоснежную мантию изо льна, и завязывая атласный серебряный пояс на талии. - Ты можешь отрицать очевидное в силу своей юности и неопытности, но я живу не первое столетие в этом мире, - говорила женщина, смотря на девушку с нежностью и заботой, в ее глазах обитало столько любви по отношению к этому доброму и ранимому созданию, что познало столько боли и зла за свою короткую жизнь. И как бы она не старалась уберечь ее от всех бед, что подстерегали ее на пути в мир, она знала, что когда-нибудь Карин придется встретиться со своими самыми ужасными страхами лицом к лицу. - Ты уже прежде встречалась со своим будущим мужем, - продолжала Кекаку, сворачивая свиток, наблюдая, как по нежно-изумрудным граням нефрита проскальзывают лучи темно-медового света утомленной зари. Карин же смотрела на ее механическую руку, которую отняло одно из созданий теней и мрака. Великолепные детали из платины сияли, заполняя темные углы широкого зала холодным блеском. Но она знала, какое прикосновение этой холодной и неживой руки к коже, как металл будто впивается в плоть; слышала, какие ужасающие крики разносятся по пустующим коридорам, когда лекари смазывают маслами спирали и балансирные шестеренки, скрепляя механизм с нервами и мышцами; видела слезы отчаяния и потери, когда женщина держалась живой рукой за неживую часть своего нового тела с мертвым и отринутым духом. Тихие всхлипы, вырывающиеся из ее груди, принадлежали другому человеку. Не той, что одним своим присутствием могла склонить к себе тысячи сильнейших воинов белой цитадели. Не той, что наводила страх своим леденящим взглядом невиданных и бессмертных врагов, что равнялись богам поднебесным, что сокрушали хранителей всеблагой обители. Пустые. О них Карин лишь слышала, и порой в глубине ночной тиши чувствовала их присутствие, за гранью иного мироздания, слышала их дикий и звериный зов и тоску, соблазн черноты и бесконечной, всепоглощающей пустоты, бесчувственности, которыми наполнялись их тела. Искушение мечтаний, которые завладевали разумом. Когда старшая воительница семьи Сиба сражалась в передовых рядах фронта в войне с созданиями иных миров, выходящих из теней, раскалывающих сами небеса своими белесыми когтями. И она потерпела сокрушительное поражение, пытаясь спасти товарищей из своего гарнизона. И в бессмысленной попытке удержать чужие жизни, потеряла конечность, которую не пожелала больше возвращать, считая это расплатой за то, что не смогла спасти жизни преданных ей людей. Отдала на поглощение костяных чудовищ, что поедали плоть и дух без остатка. Карин испытывала схожую боль, и чем-то отличающуюся агонию в глубине сердца. Она видела глаза своей сестры, в тот миг, когда их взгляды пересеклись в последний раз, Карин не увидела в них страха или мольбы. В ее янтарно-каштановых глазах было узнавание и радость, и прощание длиною в вечность. Юзу знала, что не сможет сделать последний рывок на свободу из пламенной клетки, не успела бы никогда, и она свободно подарила себя красно-рубиновому огню. Невероятное осознание того, что она больше никогда не увидит свою сестру, потрясало, выбивая дыхание из легких, лишая здравости мысли. Она больше никогда не увидит ее, не услышит ее голоса, не почувствует теплоту прикосновения. Ее сестра больше не заберется к ней в кровать в час грозы и бури, когда небо заволакивало дымкой темноты. Карин хотела бы столько всего ей рассказать, столько бы хотела открыть, но это больше не случится. Расставание убивало, разрывая на части. Юзу застыла в ее воспоминаниях, как мошки замирают в янтаре. Она останется вечно юной и бессмертной лишь в ее мечтах и снах. И Карин страшилась, что в один день не сможет вспомнить ее лица, цвета ее глаз, позабудет голос. Она представляла ее себе в саду лотосов, в окружении хрустальных голубых и искрящихся вод и великолепных бутонов белоснежных цветов, воздух, наполняемый солнцем, кружащий голову. Юзу всегда улыбается в ее снах, но не видит ее. Она там, в тихом саду, срывает распустившиеся лотосы, ступая по искусственному пруду по каменным белым плитам, приподнимая тяжелые темные юбки своего богато расшитого кимоно с узором фениксов, парящих в облаках. И вместе с ней ее родители и любимый старший брат. Ичиго счастливо убаюкивает своего первенца в руках, прижимаясь щекой к детскому челу, тогда как ее новая сестра стоит подле него, любуясь в счастье наслаждением отца, что наконец-то прикоснулся к своему дитя, которого столь долго ждал. И Карин видела, как на парчовом лоскуте шелка, в который обернули ребенка, было изображено девять небесных драконов, вышитых на чистых золотых нитях – символ божественной власти. Отец и мать сидят в просторной старинной беседке из красного дерева, и кирпичную крышу украшают золотые фигуры журавлей. Они вместе, улыбаются друг другу, не видя и не замечая ее, испивая медовый жасминовый чай, и Карин чувствует этот аромат, но не может присоединиться к их мирному существованию. Они потеряны и забыты в пучинах времен, и возможно, что они обратят на нее взор лишь тогда, когда она будет находиться на грани погибели. Порой, у нее возникало чувство упереть острие клинка себе в грудь, пронзить сердце, забыть о терзающей боли навсегда – убежать прочь от мирских страданий, но где-то глубоко внутри она знала, что если поступит именно так. То не сможет встретиться с ними вновь. Перед ней раскроется другая пустота, холодная, страшная и одинокая. И у нее еще осталось слишком много незаконченного в этом мире, чтобы отправиться на поиски своей смерти. - О Вашем союзе знали многие, еще до того, как твой покойный отец официально представил тебя ему на церемонии вступления в высокий ранг в главном поместье Сиба. Дворяне и знатные господа говорили об этом, о браке, что станет залогом нового будущего. Губы Карин дрогнули в неприятной и ироничной улыбке, когда она тихо произнесла в ответ, в отвращении сузив глаза: - Нового будущего? Кекаку замолчала, всматриваясь во мрак, распространяющийся от ауры молодой девушки, что заволакивал комнату, поглощая свет. Она словно могла различить ужасающие щупальца, тянущиеся по стенам и половицам, ощутить на коже холод, от которого замирала сама душа, и останавливалось сердце. Ее сила будоражила, и только белоснежная цитадель могла сдерживать могущество, растущее в ней день ото дня. Женщина пошатнулась, опираясь здоровой рукой о деревянные балки, хотя почувствовала слабый треск конструкции деревянной крыши. - Скажи мне, Кекаку-сан, как великий Совет собирается заставить меня зачать от этого мужчины? - процедила она сквозь зубы, сжимая кулаки, и глубоко дыша, когда смотрела в серебристые глаза женщины. Девушка подходила к ней медленно, нерасторопными и тяжелыми шагами, словно ей было трудно идти, словно каждый шаг причинял физическую боль, пока Карин не приблизилась к самому ее лицу, пока не ощутила волнующий аромат дыма и вишни, дикой орхидеи. - Они будут стоять над нами в брачную ночь, ожидать, когда атласные простыни изорвутся под нашими телами, и моя девственная кровь накроет белизну чистой материи? Разве это не будет походить на насилие? – испрашивала она, рассматривая черты лица молодой женщины с древней душой. Кекаку опустила глаза и поморщилась, словно смогла ощутить боль предательства, осознать произнесенные же ее слова. - И ты отдаешь меня на растерзание и этому мужчине, и прихвостням Совета, которые хотят выдрать из моего чрева ребенка, что сможет защищать их от наступающей погибели. В этом ведь вся суть, не так ли? – шептала она, чувствуя, как вырываются смерчи и сумрак на свободу из-под ее пальцев, как уплотняется давление в воздухе. - Что-то приближается, - говорила она, когда тонкие брови на ее переносице сходились, словно она могла ощутить внутри себя прикосновение нечто. - То сила, о которой не ведомо ни одному из великих стражей белого города. Сила, что однажды поглотила и уничтожала почти всю ветвь величайшей дворянской семьи. Карин отступила в волнении в сторону, и все еще удерживая в руках клинок, готовый выпасть из ее ослабевших рук, дрожащих конечностей, поддавшихся морозной дрожи, раскрыла отодвигающиеся деревянные седзи, открывая свое красивое и юное лицо дневному свету, подставляя веки свежему воздуху, мелодии наступающего и просыпающегося дня. - Тебе не нужно напоминать мне о моем долге или о моих обязанностях, более я не собираюсь тревожить тебя и Гандзю своим пребыванием в твоем поместье, - спокойным голосом говорила девушка, смотря с придыханием, как растекается темное злато восхода по тончайшим ветвям сакуры, как краснеют розоватые лепестки пунцовых бутонов. - Ты знаешь, что я благодарна за твое гостеприимство, которым ты меня одарила в эти шесть лет. Когда я стану его женой, то постараюсь отплатить тебе, - Карин собиралась уже выйти в коридор, соединяющийся с садом, как остановилась, оборачиваясь к женщине, чье лицо напоминало искаженную гримасу боли. Кекаку в не смелости подняла глаза, в которых читалось раскаяние, сожаление, горькая расплата и понимание. Ее лицо было маской, на которой не отражалось ни одной эмоции, но в глазах воцарился хаос. - Я знаю, что было написано в завещании моего отца. Одним из его посмертных желаний было, чтобы я сочетала себя узами брака с Капитаном Десятого Отряда, Хитсугаей Тоусиро. Карин смотрела, как светлый горизонт облаков расходится под натиском слепящего ореола медно-красной зари, как небеса накрывает пелена лазури и темной лаванды, чистого пурпура, когда прозрачно-ониксовые лучи проходили сквозь чистые и холодные небеса. Ветры в далеких и безбрежных высях крепчали, ослабевали у цветущих крон молочного жасмина. Многослойные облака захватывали сапфировый горизонт небосвода, и когда она выдыхала горячий воздух, он обращался в пар, развевающийся кружевными змеиными лентами, рассеивающимися в свете огненного прожигающего солнца, оставляющего жаркие поцелуи на алеющих щеках. - Я выполню последнее желание и завет отца, ибо все, что я совершаю ныне, я делаю лишь во благо, в честь и память своей достойнейшей семьи, - ее голос был пустым, лишенным жизни, казалось, что ее чувства заволакивало беспроглядная пелена равнодушия. - И я не буду позорить себя страхом. Она помнила страсть в его голосе, наслаждение, с которым мужчина прикрывал глаза, находясь в объятиях другой женщины, как солнечный свет окутывал их фигуры, словно сами высшие благословляли их соединение в поцелуе, в мольбе и стремлении душ друг к другу, в красоте единения мокрых и обнаженных тел. Но порой в своих снах, она слышала его голос, переполненный плотским удовольствием и духовным облегчением, в которых не осталось и крупицы разумности. И Карин больше понимала, что в тот миг его окутывал невыносимый голод и жажда. Бог, обратившийся в изнывающего хищника. Он хрипел и рычал, как одичавший зверь, его руки на женских плечах были сильными, а пальцы впивались в горячую нежную и влажную плоть, словно он не мог насытиться прикосновением. И она помнила, как его загорелая на солнце коже оттеняла нежно-бархатную кожу женщины, что он держал в своих объятиях. К горлу всегда подступал неприятный и режущий как осколок стекла рвотный позыв, когда она представляла себе это видение. И хотя прошло уже много лет, каждый день она убегала, желая отсрочить мгновение, когда ей придется встретиться с тем мужчиной. Что произойдет после этого? Порой ее руки болели, и она сжимала до крови в ладонях рукоять клинка, думая о том, как вонзает острие в его грудь, и могла вообразить, как его горячая кровь потечет по ее ладоням и пальцам, по запястьям, соединяясь вмести с голубеющими венами под ее светлой кожей, как позже его темная кровь засохнет под ее ухоженными ногтями, и она будет пытаться смыть кипятком, алеющие борозды. И от одной же этой мысли ее собственное тело начинало содрогаться от боли. И Карин понимала, что никогда не сможет причинить ему физической агонии, как и никогда не станет удерживать его в браке. Он имеет право сам выбирать человека, которому отдать свое сердце. Она же останется верной самой себе и своим внутренним обетам, и будет исполнять роль совершенной супруги. Но она никогда не пустит его в свои покои. Никогда ему не доведется увидеть ее гардероба с длинными темными мантиями с вышитыми золотыми дикими орхидеями и лунными созвездиями, чистыми нежно-розоватыми лотосами, никогда не прикоснуться к белесо-прозрачным сорочкам из тончайшего батиста и газовой материи, никогда он не увидит ее в кимоно из ткани струящего золота и меди с огненными фениксами на спине. И никогда он не увидит, как она, сидя перед высоким зеркалом, будет проводить гребнями по своим волосам, и он же никогда не пожелает прикоснуться к прядям, что она растила для него… - Я не желала его видеть от того, что не могла смотреть в его глаза. В конечном счете, что я увижу в его взоре? Любовь? Презрение? Его тоже заставляли пойти наперекор своим истинным желаниям. И, возможно, ему будет еще больнее пойти на этот шаг, чем мне, – произнесла она с легкой хрипотцой в голосе, и глаза ее наполнились смертной болью и далекой пустотой, то, что истязало ее на протяжении многих лет, вырывалось наружу, разрывая. - Между вами что-то произошло, - тихо вымолвила Кукаку, держась здоровой рукой за металлическую, словно могла в неживых сплетениях нервов ощутить волну боли. Она не смотрела на Карин, следила, как солнце, поднимаясь, заволакивает своим искрящимся сиянием пустоты темноты в широкой тренировочной зале, как растворяются чернильные призраки под натиском огненного диска. - Тем не менее, ты бы могла сбежать, не так ли? Ты всегда могла это сделать, Карин. Могла оставить все позади – свой статус, гордость, жизнь, которая тебе омерзительна. Никто кроме здешних слуг и придворных не видел тебя на протяжении этих шести лет. Расскажи я о том, что ты исчезла, все бы незамедлительно бросились на поиски пропавшей наследнице дома, но я знаю тебя, что ты смогла спрятаться так далеко, куда еще ни один из бессмертных воинов цитадели не ступал и не оголял клинок. Иногда я думаю о том, что ты могла бы предпочесть более спокойную жизнь где-то вдали от двора, возможно, с простым человеком, что занимается ремеслом или же земледелием, и возможно эти пугающие тени и тьма, обитающие в твоих глазах постепенно бы исчезли, отпустили твою душу. Богатство противно тебе, как и слава. И порой я представляю тебя с человеком, с которым ты счастлива в обветшалом доме, и как ты готовишь ему белый чай, а он же принимает эту чашу из твоих рук, и он смотрит на твое лицо с благоговением и каждую ночь молится, благодаря Всевластителя за то, что ты рядом с ним; за то, что каждую ночь ему доведено обнимать тебя и согревать своим теплом. Карин стояла в полуобороте, слушая ее признание с иронической улыбкой на устах. И она тихо произнесла, почти шепотом: - Красивое сказание. Но меня не интересует спокойная жизнь, если ты потеряешь все. Все, что вместе с моей семьей ты строила долгие годы, воздвигала, о чем мечтала. Ты тоже потеряешь это. И вполне вероятно, что позднее пожалеешь о содеянном. Стоит ли этого твое видение о моей спокойной и неблагоустроенной жизни в глуши с любящим человеком? Вместе с моим статусом, ты потеряешь эти земли. Тебя могут пощадить вместе с братом, но вы будете изгнаны из белой обители навсегда. Вам была поручена моя безопасность, и Совет поймет, что ты не смогла бы позволить без необходимых на то намерений мне лишить себя жизни или сбежать, - Карин бросила жесткий и испытующий взор на старшую женщину, отчего та внутренне напряглась, словно могла ощутить, как легкие наполняет горящее стекло. - Обвинят тебя. Обвинят в государственной измене, объявят клятвопреступницей. И если в Совете не будет единого мнения, то казнят не только всю прислугу вместе с прилежащими к твоим землям поселениями и городами, но и тебя, и моего дядю. И от моей семьи уже ничего не останется. Я буду лишь тенью великого прошлого. Карин сделала глубокий вдох, впуская в свои легкие холод и сладкий аромат цветущих деревьев, а затем, изогнув губы, медленно выпустила струю воздуха, наблюдая с интересом, как развивается в вихрях седой пар. - В столице у меня есть шанс узнать, кто стал причиной смерти моих родителей. И я не упущу возможности отомстить. Ее руки сжались вокруг катаны настолько плотно, что кожа содралась, лопнула, и с рук ее полилась кровь, крупными рубиновыми каплями стекаясь на чистые деревянные полы. - Страшно отомстить за их погибель, - произнесла она, словно девушка давала мысленное обещание. - Нет необходимости губить свою жизнь ради мести. Хитсугая Тоусиро хороший человек, я видела его на поле боя, видела его поступки, слышала о его делах. Он достойный мужчина. Позволь впустить его в свою жизнь, и тебе станет легче. Если не быть возлюбленными и любовниками, можно попробовать стать соратниками и верными, преданными друзьями. Дворянам жить сложнее, нежели людям из низших слоев, нам не приходится выбирать. И выбирают за нас. Сэйретей полон лжи и притворства, и если есть человек, которому можно искренне доверять, то можно засыпать без страха по ночам, что наутро тебе не перережут глотку. - Кекаку подняла на девушку внимательный и жесткий взгляд: - Я знаю, что ты можешь на него положиться, как и знаю, что он никогда не позволит себе оставить тебя. - Гордыня и честь не позволят, - без промедления ответила Карин резким, повышенным тоном, словно ей претила мысль о том, что этот мужчина мог хотя бы единожды проявить о ней каплю заботы, проявить милосердие. - Он знает, что произошло с твоей семьей. Он человек старых порядков и весьма консервативен, его считают одним из самых строгих Капитанов белоснежного града, но и самым великим. За то непродолжительное время, что он находится на своем посту, он создал сильнейший гарнизон бессмертных воинов. Просто зная о том, что ты его супруга, люди будут остерегаться произнести неверное слово или проявить непочтенное уважение по отношению к твоей персоне. Но я уверена. Что он будет добрым мужем. Карин зло усмехнулась: - Как же мне быть, если мой супруг будет выказывать непочтение по отношению ко мне? Кто станет моей защитой тогда? Кекаку нахмурилась, всматриваясь серебристо-туманным взором в юные черты лица своей племянницы, словно пыталась отыскать в них свой бесконечный ответ. Возможно, внутренне она и догадывалась, но просто не желала признавать. Все были наслышаны о том, какую привязанность молодой Капитан испытывал к одному из Лейтенантов. Привязанность, которую можно было бы сравнить с одержимостью к молодой и красивой женщине, сильной и умелой, которая смогла бы стать ему верным союзником и парой. И еще до объявления, сделанного отцом Карин, многие в правительстве полагали, что союз тех двоих возможен, но предположения были тут же пресечены единогласным решением Совета. Хотя шепоты о связи двух молодых людей шли до сих пор. И Кукаку невольно подумала, а могло ли статься так, что Карин каким-то образом смогла узнать об их связи. Карин с равнодушием отвернулась от женщины, словно ей был безразличен ответ. - Не стоит поучать меня, как маленького ребенка. Муки потери слишком многому меня научили, поэтому я не испытываю страха. И в жалости этого мужчины я не нуждаюсь. Девушка вышла в коридор, отряхивая израненную руку от льющихся струй крови, и через несколько мгновений раны на ее ладони полностью затянулись, как если на плоти никогда и не было шрамов. И от кожи исходило слабое веяние дыма, внутренний огонь ее духа исцелял плоть. - Я отвечу на приказание Совета сегодня же, и сообщу главам четырех семейств о том, что незамедлительно направляюсь в Священный город. Пройдет еще немного времени, и я свяжу себя узами браки с достойнейшим из Капитанов, - она недобро ухмыльнулась, словно сама идея брака не приносила ей ничего кроме новых мучений. Она видела в этом лишь новую череду страданий, которых Кукаку было не понять. Карин окинула женщину в последний раз и неспешным шагом удалилась. Кукаку поражалась той изящности, которая царила в каждом мановении движения молодой девушки, как длинные темные волосы развевало дуновение ветра, какой тихой была поступь, какой белоснежной была кожа, словно восходящая на просторы темного неба полная луна. Женщина провожала взглядом тонкую фигуру девушки до тех пор, пока ее силуэт не исчез за поворотом в дальнем конце коридора. И впервые за многие года она позволила себе слабость. Привалившись к дверному косяку, одна из лучших воинов двора чистых душ опустилась на колени, и, опустив лицо в ладони, стиснула зубы, пытаясь удержать внутри себя вырывающийся всхлип. Она не могла простить себя за то, что продала свою девочку, даже не попытавшись ее освободить от оков долга. *** Сгущались сумерки в тот день, когда Карин прибыла в столицу. И сходя с паланкина, увешанного золотыми полотнами, усыпанными ониксовыми орнаментными узорами, она смотрела сквозь кружевную белую ткань праздничной мантии, прикрывающей часть ее лица и покрывающей темные волосы, как золотой обелиск окрашивает кровавым морем высокие крыши белоснежных башен, обращая снежную белизну в темную медь и тени. Ноги сжимали туфли на высокой темной платформе, и пальцы ног больно впивались в жесткое дерево, и каждый шаг давался с трудом не столько из-за испытываемой рези в конечностях, сколько из-за тяжести золотых подвесок и цветочных вставок, что увивали собой смольные застежки и лаковую поверхность по бокам высокой обуви. Она шла медленно, смотря, как впереди нее возвышаются громадные ворота из плотной и массивной черной древесины, окованные небесными драконами из драгоценного агата. Сегодня она проходила через главные алтарные врата, сегодня ее встречали тысячи прислужников, десятки тысяч святых воинов, выстроившихся в длинные ряды. Их было столь много, что темная одежда их кимоно скрывала за собой белоснежные каменные плиты, когда они, будто по единому порыву и внутреннему приказанию, склонились, когда она ступила на территории Десятого Отряда. На ее плечи навалилась огромная духовная сила, словно небеса рухнули, и земля под ногами провалилась, разверзлась, а кисти рук сжимали незримые оковы, стискивающие в железных прутьях. Высокие чернильные и тонкие шпили тянулись над боевыми башнями и стенами, и на белоснежной шелковой ткани флагов отчетливо можно было разглядеть цветки распустившихся бутонов нарцисса. Великолепный цветок с лентообразными полными лепестками, притягательным, дурманяще-сладким, опьяняющим ароматом, что так часто использовали для духов, что преподносили в качестве дара для именитых чиновников и дам высокого сословия. И все же цветы знаменовали собою обманчивые и иллюзорные надежды, являлись символом эгоизма. Белизна, в сердцевине которой раскрывается охристо-золоченая ложь, словно яд, проникающий в снежную белизну лепестков. Склоненные головы, руки направленные к ее стопам, абсолютная тишина, в которой она могла слышать свое дыхание, свое внутреннее сердцебиение, падающую каплю воды в безмятежные глади зеркального пруда. И Карин задумывалась, слышали ли все они ее шаткие и громкие удары сердца, прерывистость дыхания? Ее лицо было выражением спокойствия, но внутри нее рушились все барьеры стойкости, когда она смотрела на широкую белоснежную лестницу. Когда-то она уже поднималась по этим полированным ступеням из полупрозрачного мрамора с инкрустацией из самоцветов, что на рассвете обретали окрас чистого молока, на заре обливались нежным пурпуром, а в ночь полной луны блистали жемчужным серебром. Парапеты выкладывались причудливой цветочной и травяной мозаикой из агата и розового мрамора, кварца и хризолита, и изумрудная бирюза стеблей и заостренных листьев протягивалась до самых вершин. Когда Карин ступила на первую ступень, то в мгновение остановилась, когда перед ее лицом и застывшим, пораженным взором проскользнул в стылом ночном воздухе белоснежный лепесток нарцисса. Знакомый аромат зимы и смерти, холодного ветра и иссиня-перламутровых льдов, темных в своей прозрачно-лазурной синеве. Она держалась пальцами за светлые подолы широких юбок, что стекались длинным, как лунная река шлейфом за ее спиною. И на ее тонких пальцах были золотые персты, увитые крупными изумрудами и платиновые когти, прикрывающие ногти. В соответствии с традициями она не могла позволить себе работать на земле, а потому руки ее должны были оставаться неприкосновенными к тяжкой работе. Но в действительности, даже спустя столько лет, она нарушала основные традиции, что были основой. Основой… Карин обернулась, когда высокие флагштоки поднимали воины белой обители; слышала, как по единой команде они сделали последовательные шаги, действуя в едином ритме, словно были одним живым организмом. Поочередно их руки сгибались, и мужчины вставали с колен, возвышая над своими головами белоснежные флаги с выгравированными нарциссами. Карин будто наблюдала за действием туманящимся взором, когда солдаты поднимались, а затем вновь склонялись. На этот раз солдаты приветствовали своего единственного Господина, перед которыми опускали чела, глаза, перед которым дыхание сбивалось. Черноту небес наполняли белоснежные лепестки нарцисса, усеивающие собой белые камни. Но лепестки были настолько светлы, что рассеивали мглу опавшей темноты, смешиваясь с хлопьями леденящего снега. Вихри бутонов скрывали за собой просторы ночного неба, на котором уже проглядывались звездные светила, далекие и сверкающие кристаллы. Что бы подготовить такое количество сортов нарцисса, потребовалось бы сотни, тысячи людей. И за лепестками она не видела темных мантий защитников двора чистых душ, не видела золотых крыш здания, к которому поднималась. Карин почти задыхалась от сладкого запаха и накатившего страха, непонятный страх, который кольями врезался в сердце, проламывал кости, сдавливал трахею. Ее руки дрожали, когда она сделала нерешительный шаг вперед, поднимая мантию, что укрывала ее лик, и нежный румянец опалил ее щеки, когда мощные порывы ветра овевали ее высокий и хрупкий стан. Она узнала загодя его приближение, и все же в этот раз не смогла сбежать. Бежать было некуда, повсюду ее окружала сияющая и совершенная девственная белизна. Ее окружала его сила, словно притягивающая к себе, а она же вновь раскрывалась перед ним, словно он силою расправлял и отрывал бутоны, добираясь до сердцевины цветка. Его одеяние было сгустком темной опаловой ночи, и золотые драконы на широком, свисающем тканевом поясе были настолько отчетливо вышиты, что Карин могла разглядеть каждую деталь, каждую мелкую медную чешуйку, что переливалась оттенками самоцветных камней и красным золотом рассветов, что восстают из-под владений ночной бездны. Ее губы полыхали ярко красной помадой, а глаза сияли ярче звездного света, падающего на их лица. Впервые за долгие годы, что она мечтала о нем, ненавидела в нем. Мужчина, о котором она грезила, и чей образ приходил в ужасных ночных кошмарах, стоял перед ней и смотрел в ее грозовые и туманные глаза. Не отрываясь, словно хотел запечатлеть каждую черту ее лица. Карин чувствовала, как всепоглощающий страх белым огнем омывает тело. Она помнила, как смачивала духами виски и пряди темных волос, кисти рук и ключицы, помнила холод стекла небольшого хрустального флакона, когда наклоняла горлышко, и как рдяные капли растекались по кончикам пальцев и лентам нитей судьбы на ладонях – слабый аромат жасмина, что успокаивал и напоминал ушедшем прошлом, потерянном доме. Она помнила, как смотрела в зеркала, чья рама была увита красной шелковой тканью с золотою вышивкой, и она смотрела на свои губы, едва прикасаясь подушечками пальцев к нижней губе, страшась осознать, что оттенок слишком ярок. И стирала губы белым сложенным листом, но рдяная краска будто въедалась в саму ее сущность, не покидая, не оставляя. Хитсугая Тоусиро смотрел на нее. Ее мысли гнева и ярости, глубокой обиды просачивались вглубь и стирались прочь, их унесло полотном белоснежного вихря снежных лепестков нарцисса. В его взгляде не было холодности, отстраненности, скорее жесткая и непоколебимая уверенность, более она ничего не могла прочитать в чертах его лица. Красивого лица, которое не изменилось с годами. Тогда, она видела его лишь со стороны, его спину, его профиль, и лишь отчасти видела взгляд, теперь же эти удивительные, пронзительные светло-сапфировые глаза всматривались в нее. И она хотела бы утонуть в них. Карин сделала едва заметный вздох, раскрыв полные губы, в надежде, что он не заметит ее колебания, ее дрожи, что готова была своей силою сломить кости. - Карин-доно… Его голос был нежнее флейты, нежнее летнего ветра, слаще прикосновения снежных осколков к разгоряченному лицу в мгновение любовной лихорадки. - Я счастлив наконец-то увидеть Вас вновь спустя столько лет. В его голосе были ноты тепла, но скорее человека, что с гордостью исполнял свой долг, нежели преданного мужа, что спустя долгие годы смог вновь увидеть возлюбленную женщину, чей заветный образ хранил в сердце. Спустя недолгое время на темный небосвод взойдет луна, что омоет своим серебряным и нежным светом темноту. Ее душа была пуста, но мятежна. Она смотрела на него, и понимала, что канула в пропасть беспроглядной темноты, откуда не было дороги обратно к свету. Лишь вечная, густая и плотная темнота, полная одиночества и отчаяния. От автора: я знаю, что это было очень долго и давно, но из-за работы, практики и учебы у меня совершенно не было времени притронуться к своим работам, поэтому я очень надеюсь, что о моих двух произведениях еще не забыли. Я от всей души поздравляю всех с наступающим Новым годом! Пусть он принесет вам только счастье, успехов, новых побед и достижений, а главное исполнения всех ваших самых заветных и искренних мечтаний, о которых вы думали и грезили долгие годы.