Жар белого вереска

«Любовь должна прощать все грехи, только не грех против любви». О.Уайльд

Она смогла бы полюбить белоснежные дворцы, раскинутые вдали серебристого горизонта, окаймленного туманно-золотым дымом, и заснеженные горы, чьи бриллиантовые вершины окрашивались черной кровью и лилово-багровой тьмой, опалово-медной пылью и искрящейся белизной; и тонкие ветви сакуры, что обнимает хрустальный лед, и застывшие нежно-коралловые лепестки и бутоны под слоем темно-индигового инея; живую изгородь, на которой застыли темно-бирюзовые остроконечные чайные листы, посыпанные серебристым пеплом утренней стужи; отлогие лестницы, уходящие в бирюзовые небеса. Она смогла бы привыкнуть к широкой и огромной кровати из кипарисовой древесины, и пестрым витиеватым узорам диких роз покрытых изумрудными камнями на комодах, к высокой тонкой столешницу с хрустальными подсвечниками, где по вечерам прислужницы, постельничии зажигали теплые огни. И она смогла свыкнуться с ощущением пустоты и одиночества, когда ее комнаты заволакивал сумрак опадающей ночи. Но блуждая по пустынным светлым коридорам, проходя вдоль широких залов, откуда доносились звуки мягкой цитры и аромат корицы и темного шоколада, липового меда, морозной утренней свежести, она вспоминала, что весь иллюзорный мираж покрыт ложью. Застекленные мансарды были увиты белоснежными цветами лилии и орхидеи. Оттенок утренней зари и сияния звездного света, девственно-молочного снега и меха барса - белоснежный цвет, что она так ненавидела и не могла забыть. - Проследуйте сюда, моя госпожа, - произнес молодой мужчина, склоняя перед ней голову, и направляя руку в строну раскрывающихся тяжелых ворот из белого нефрита, испещренные изображениями морских волн и небесными драконами. Юноше было не больше двадцати, и уже в столь раннем возрасте он смог дослужится до звания младшего офицера. И поднимаясь по высоким каменным ступеням, она бросила равнодушный взор на военные отряды мужчин и женщин, что по приказанию командиров выполняли различные боевые стойки, и один стиль сменял собой другой. Но уже с первого взгляда она понимала, что предпочтение Капитана отдавалось северному стилю, где основная нагрузка тренирующего выпадала на ноги и акробатику, и жесткая, дисциплинированная подготовка даст преимущество в движении и скорости солдатам, силе ног, а расширенные боевые стойки позволят быстро менять направление, в котором нельзя будет предугадать силу удара. Рукопашный бой был одним столпов обучения, как и освоение искусства клинка. Рассвет еще только занимался, а все отряды были уже полностью экипированы к тренировочному дню. Она почувствовала, как внутри нее растекается горечь и толика белой зависти. Она бы многое отдала, чтобы беспрепятственно ступить к одному из тренирующихся гарнизонов, она бы впитывала в себя каждое слово, каждое движение, если бы ей было позволено. Она бы наслаждалась каждой секундой, но ее лицо оставалось таким же беспристрастным и безучастным, хладнокровным. - Капитану это не понравится, - тихим голосом прошептал юноша, и она смогла различить его собственное недовольство, когда его темно-серые глаза в гневе бросили взор на разбросанные группы солдат, что с возгласами и пораженным шепотом приближались к стенам. Несколько мужчин, что случайно бросили взгляд на открытые балконы на краткий миг застыли, и она могла чувствовать на себе цепкие и острые взоры, что поедали ее, и ощущение дрожи поглощало изнутри. За взором застывших солдат последовали другие, пока целый строй не останавливался, следя за каждым ее движением, словно она была снизошедшим божеством. Она медленно отвернулась, стараясь ступать за своим проводником в спокойствии и безмятежности, равнодушии, но это было трудно, особенно когда она расслышала грязную брань со стороны командиров. - На вас смотрит Капитан, отродье! Быстро встали по своим местам! Но солдаты не возвращались, и будто не слышали отданного приказания, и по дальним рядам сотни воинов расходился восхищенный шепот, рокот и волнение, а некоторые продолжали наблюдать с окаменевшими от потрясения и удивления чертами, даже когда товарищи пытались отвести мужчин в сторону. - Давай, Капитан Хитсугая смотрит на тебя. Отвернись от нее! – взволнованным и страшным шепотом говорил мужчина, почти оскаливаясь, как дикий зверь в лицо застывшего воина. Казалось, что глаза говорившего были воспалены от ужаса, и резко ухватившись за плечи оцепеневшего у высоких стен солдата, человек отталкивал соратника обратно к формировавшимся рядам, в надежде, что его не услышат. Но она слышала, и недовольный ропот, и злое шипение, и клацанье клинков и охотничьих кинжалов, шум кожаных сапог, когда шла через арочные восточные проходы к широкой открытой зале под застекленным овальным куполом, откуда можно было наблюдать за построением солдат. Прислужницы, склонив головы, поддерживали в руках ее длинную черную мантию с золотой вышивкой, и ступающая подле нее молодая девушка высоко поднимала красный шелковый зонт, что смог бы укрыть ее лицо, изысканную мраморную кожу от горячего солнца. К ее удивлению, большинство прислуги были еще совсем молодыми и неопытными, не поспевали за ее шагом, и ткань тянущейся мантии, спадающей с ее плеч, больше тянули на себя, нежели позволяли делать свободной шаг. И Карин страшилась, что наклонись она резко в сторону, не удержав хрупкое равновесие на высокой платформе узких туфель, и женщины попросту порвут тончайший шелк, Когда утром к ней пришли десятки женщин, она еле сдерживала себя, чтобы не взвыть от досады и нетерпения. Она не хотела этих дорогих тканей - кашемир, восточный лен, пурпурный батист и огненно-рыжий атлас с вкрапление золотой нити, и стоит лишь прикоснуться к материи, и цвета начинали переливаться под пальцами, словно водная рябь. Ее волосы закрутили в тугие кольца, закалывая тяжелыми шпильками из опала и рубина, вдевая в локоны украшения из драгоценных камней, но когда из темного сундука стали доставать шуршащую ткань шелка, чтобы покрыть волосы, ей пришлось строго возразить. Тогда бы она и шага ступить не смогла под таким слоем одежды и тугих поясов, что удушали и не позволяли сделать вдох. Она в молчании терпела, когда женщины отвели ее в купальни, где статуи древних богинь опускали малахитовые вазы, с которых стекались чистые и горячие воды в широкий бассейн, выложенный пестрой узорчатой мозаикой лазурных и изумрудны камней, позволяя омыть голову благовониями, а кожу розовым маслом. Но за годы, проведенные в поместье Кекаку Сиба, она успела позабыть, какого быть обнаженной на глазах стольких прислужниц и ощущала стыд и разочарование, резкую боль несправедливости. Когда она ступила на каменные плиты, залитые ярким дробленым светом, что ослеплял и опалял, окутывал жаром, то обратила взгляд на мужчину, что я стоял к ней спиной, сложив руки на сильной груди. Ее туманно-черные глаза замерли на чернильном символе нарцисса, что был вышит на его белоснежном хаори. Острые полные лепестки, сердцевина в форме полой чаши – знак, что долгие годы висел рядом с гербом ее фамильного дома; честь и достоинство, что принадлежали ее отцу; чистота рода, которого нельзя было замарать низостью и корыстью. Он не произнес ни слова, когда ее сопровождающий сообщил о ее приходе, и лишь когда слуги поклонились, а украшенные резьбой каменные темные ставни затворились, и двое остались наедине, мужчина тихо произнес: - Я надеялся провести завтрак в спокойствии, и не тревожить Вас, - он тихо улыбнулся, оборачиваясь к ней, когда на веранду сошлись пронзительные северо-восточные ветры; на потолке поблескивали в сиянии серебра поблекшие фрески, заливающиеся потоком яркого солнца; колонны оплетали мраморные ветви лавра. Ей чудилось, что со взором его индиговых глаз пришли холода, сковывающие, приносящие агонию, словно остроконечные льдины вонзались в конечности. - Но, похоже, что Ваша красота смогла застать врасплох большую часть легионеров моего отряда, и они вряд ли смогут уже быть такими как прежде. Теперь их сердца и души отданы не Белому Сообществу, а женщине, - он усмехнулся, прикрывая глаза. Карин ощутила, что начинает задыхаться, когда человек подошел к низкому, но массивному каменному столу из темного агата, инкрустированного лазуритом и халцедоном, безмолвно приглашая присоединиться к нему с легкой и свободной улыбкой на полных устах, когда он простер рукой над множеством блюд, расставленных на холодной каменной поверхности. Годы не изменили его лица, оно оставалось таким же прекрасным и молодым, ни одному скульптору бы ни удалось передать тех точеных и изысканных черт мужчины, стоявшего перед ней. Он был высок и широк в плечах, но то, что говорило о его непоколебимости, его силе, были светло-кобальтовые глаза, и твердый, решительный лазурный взгляд теперь был направлен на ее лицо. И мужчина безотрывно следил за каждым ее движением, когда она заняла место напротив него за столом. По залам блуждали леденящие сквозняки, и Карин не жалела, что прислужницы предложили ей несколько простых рубах под кимоно, ее щеки заалели только от стылого и жесткого ветра, неприятного и жгучего. Она осторожно сняла свою обувь, аккуратно поставив рядом с каменной скамьей, неспешно опустилась на расстеленное татами и шелковую подушку из золотой парчи, выпрямляя спину и поджимая под себя ноги, оставаясь в строгой и официальной позе. Карин научилась так сидеть часами. Она помнила, как затекали и мучительно ныли мышцы ноги, и как ночами болела ее спина. Однажды в наказание, мать заставила просидеть ее несколько дней под присмотром старшей прислуги без еды и воды. Тогда ей представлялось это сущим испытанием, через которое не смог бы пройти каждый; она отчетливо вспоминала боль в пальцах ног, и как она не могла ходить после того, как прислужницы поднимали ее за плечи, помогая встать на ноги. Конечности не слушались, немели и деревенели. Но позднее, она сама устраивалась на бархатном дзабутоне, раскладывая перед собой медицинские манускрипты, чернила и кисти, тренируясь писать, сидя с совершенной прямой спиной, выписывая идеальные кандзи. Она делала это ради него, ради того, чтобы стать для него достойной. - Пожалуйста, садитесь, как Вам удобнее, - мягко предложил мужчина, нежно улыбаясь со всей искренностью. - Поза сэйдза весьма затруднительна. Я не хотел бы, чтобы Вы отягощали себя традициями, которые велят Вам вести столь строго-определенный образ жизни подле меня. Она ничего не ответила на его слова, смотря, как рассекают облака охристые лучи, и как раскалывается гранями аметистово-золотой свет, стекаясь с крыш, укрытых золотой черепицей. Мужчина же сидел перед ней полностью расслабившись, чуть расставив ноги, постукивая в задумчивости изящным пальцем по подбородку, и наблюдая за тем, как ветер колеблет свисающие с золотых подвесок в ее черно-смольных волосах кристальные камни, внимательно изучая ее лицо, когда внизу на широких и открытых белоснежных площадях отдавались новые приказания. Карин же стиснула зубы, чувствуя, на своем лице его пристальный взгляд, словно могла ощутить прикосновение его рук, длинных и тонких пальцев, ладоней, испещренных тонкими белесыми, как шкура водяных змей, многочисленными шрамами. Человек заметил ее взгляд, и непроизвольно сжал кулак, опуская руки, скрывая свои ладони от ее темных грозовых глаз. Ее брови при этом жесте дрогнули. Его руки были обезображены, и он не исцелял раны, оставляя шрамы видимыми намеренно. Когда он понял, что она не собирается отвечать, или следовать его словам, он с затаенной усталостью вздохнул, сменяя тему: - Надеюсь, что Вы хорошо спали. Мне было сложно привыкнуть к жизни в столице. Мне казалось, что здесь даже воздух другой, иные порядки, иные устои, - говорил он, поднимая золотые палочки для еды, и стукнув драгоценными кончиками по столу, пододвинул к себе полную и горячую ониксовую пиалу душистого риса. Она не поднимала глаз, и, сложив руки на коленях, вслушивалась в приказания командиров. Она тихо слушала, как солдаты сменяли позиции, изменяя боевые позы, как лучники натягивали тетиву, как двигались их тела, как бились сердца. Карин думала, что могла бы его понять. Он покинул первый район в раннем детстве, и насколько она знала, то долгое время жил в страшной нищете. Сейчас она не могла себе и представить этого человека в то время: босого, голодного и грязного. Она могла бы даже представить удивление мальчика, который думал, что проживет всю свою жизнь в тленном доме, с разбитыми дверями и разрушенной крышей, когда к порогу подошел эскорт белоснежной цитадели, когда к нему спустились воины в черных мантиях, с плеч которых сходили волны силы. - Вам не по нраву пища? – спокойно поинтересовался мужчина, хотя она смогла расслышать волнение в его голосе. Карин посмотрела на роскошный стол – здесь был и свежий горячий рис, политый медом и карамелью, с крупным темным изюмом; и великолепно нарезанная фугу, выложенная на широком расписанном блюде; сладкие такояки; унаги, добротно политая острым соусом; свежий хлеб и восточные сладости; хрустальные графины рябинового вина. Здесь же на золоченом подносе стояли и алмазные чаши белого чая с жасмином и мятой, аромат которого она запомнила на всю свою жизнь. Ее губы приоткрылись, и серебристый пар воздуха сошел с алых уст. Ее руки не дрожали, ее лицо оставалось неизменно спокойным, но она чувствовала, как внутренний холод пронзает каждую частицу, вонзаясь в сердце. Она помнила сплетенные тела, помнила женский крик наслаждения, отдающийся эхом и впитывающийся в белые стены, в ее кровь, как женщина в опьянении вертела головой из стороны в сторону, и ее рассыпавшиеся по плечам темные волосы оттеняли молочно-белые фрески, когда ее тело было прижато к стене. Женщина, что была слишком одурманена страстью, чтобы ее глаза видели фигуру человека в проеме между створками дверей. Она помнила сырую и промозглую ночь, когда воды прибрежных рек таяли, затопляя тростники; бурю, что вырывала старые деревья с корней, оставляя в земле глубокие впадины, когда над горизонтом заходящего солнца восставал ореол черных облаков пепла, что заволакивал ночное небо. Карин возвращалась домой, и огонь, чей жар сжигал кожу до мяса и костей заполнял морозный воздух; небесное пламя, поедающее твердыню, от давления которого разорвало ее скакуна. Плоть коня раздирало под ее ногами, когда она пыталась удержаться в седле, и ее одежда, ее лицо и волосы были облиты его кровью; ее руки купались в его внутренностях. В ее горле потонул безумный крик, когда на ее глазах бездыханные люди опадали на промерзлую землю, и чистый снег белесой благодати, усеивающий горы и далекие хвойные леса, что она так любила, смешивался с багровыми реками горячей и кипящей крови. Говорят, что нельзя познать истинную власть огня, пока не обожжешься, не ощутишь поцелуй карминовых цветков пламени. Карин опустила глаза на великолепно расшитый наряд, она с трудом могла различить стежки. И она помнила то, как его дыхание исцеляло ее стопы, и то, как она прижималась щекой к его спине, чувствуя тепло его тела, силу ног и рук, поддерживающих ее. Помнила, как срезала себе волосы кинжалом, переплетая темные локоны вместе с цветками вереска. Карин наконец-то подняла свои темно-туманные глаза, встретившись с пронизывающим, твердым взглядом Хитсугаи Тоусиро. Такие глаза могут быть только у человека решительного, не поступающегося с внутренними принципами, сильного. Его чудесные светло-кремовые брови сдвинулись, почти сойдясь на переносице, подчеркивая мощный и чистый лоб над глубоко посаженными голубыми глазами. - Женщина не имеет права поднимать глаз до тех пор, пока супруг не дозволит ей сделать этого, - ответила она, поднимая платиновые палочки с рельефными гравюрами охоты на оленей и вепрей. Кровь хлынула к его лицу, исказив красивые черты, когда он втянул в себя воздух, словно стараясь совладать с обрушившимся на него гневом, его челюсти плотно сжались, когда он вновь поднял свой кристально-синий взгляд, и в этот раз он не скрывал холода в своем голосе: - Вы здесь не моя пленница, а гостья, и моя будущая госпожа, моя супруга, - говорил он, когда ветры принесли с собой опавшие лепестки сливы, что прибивало к земле дождем, и все веранды были усыпаны нежно-алыми бутонами. - Вы станете частью меня, когда мы выпьем из рубиновых пиал, что подадут нам жрецы в день нашей свадьбы, когда небеса станут свидетелями нашего единения. К тому же, мы с Вами еще не прошли через священный обряд, прежде чем вступить в брак и соединить себя духовными узами. Я чту законы и традиции, но я не настолько жесток, чтобы столь неуважительно относится к будущей хозяйке своего дома. И я хотел бы, чтобы мы прояснили это сразу. Я не буду делать ничего того, что пришлось бы Вам не по нраву. Ее губы изогнулись в легкой улыбке: - Я лишь выказываю должное уважение. Так принято. Они смотрели друг на друга некоторое время, а затем девушка отвела свой взгляд, разорвав тонкую грань связи, и в молчании взяла пиалу с рисом, приступая к трапезе. Она ела медленно и аккуратно, вслушиваясь в журчанье заводи ручьев и прудов, что протекали в близлежащих садах, и в это время года окаймлялись ирисами, а густые рощи заливались медно-багряными цветами, и ягоды шиповника становились темными, как капли крови. Аромат хризантем и розовых кустов наполнял собой воздух, звуки сталкивающихся клинков с рассыпающимися золотыми искрами, растворяющихся на холодном северном ветру заполнял пустоту оглушающей тишины между собеседниками. Но проходили долгие мгновения, а мужчина так и не притронулся к пиалам, стоящим перед ним, все так же продолжая пристально изучать лицо сидящей перед ним женщины. Карин опустила палочки поверх чаши, поднимая взор на мужчину, и резко спросила, вскидывая голову: - Что-то не так с моим лицом? Тоусиро усмехнулся, глубоко заглядывая в ее сумеречные глаза. - Я не видел Вас на протяжении долгих лет. Когда я увидел Вас в первый раз, Вы были еще совсем ребенком, а теперь передо мной красивая и взрослая женщина, - его глаза потеплели, когда он потянулся к золотой чарке с горячим сакэ. - Мне следует к этому привыкнуть, но боюсь даже спустя столетия, каждый день когда мои глаза будут видеть Вас, я буду чувствовать всю ту же опустошенность, что сдавливает мне сердце. Карин готова была поклясться, что могла пронзить камень, упираясь пальцами в поверхность холодного камня стола. - У меня есть просьба к Вам, - мягко произнесла девушка, опуская темные ресницы. - Разумеется, - с теплотою ответил мужчина, раскачивая напиток вдоль кромки золотисто-охристой чарки, наблюдая, как хрустальную жидкость пронизывают лучи горячего света восстающего солнца. - Я бы хотела, чтобы в моих покоях более не было прислужниц, которых Вы послали этим утром. Его белесые брови, будто выжженные на солнце изумленно изогнулись, когда кончики его губ приподнялись в искренней улыбке. - Вам не по нраву их обхождение? Я найму других и сегодня же вечером, эти женщины помогут Вам с приготовлениями. - У меня есть своя прислуга, что прибыла со мной из западного поместья Сиба, и я предпочту остаться с человеком, которому доверяю, а не с безликими женщинами, что ходят вокруг меня, словно призраки и боятся коснуться, как если бы я растворилась от одного их прикосновения. Мужчина недоверчиво свел брови, потирая переносицу, словно он уже противился предложению: - Та пожилая женщина, что прибыла вместе с Вами прошлым вечером? Почему она? Карин одарила его твердым взглядом: - Я ей доверяю. - Вот как, - в задумчивости произнес Хитсугая, проводя кончиком большого пальца по нижней губе, жест, что достался ему от прошлой жизни, и привычка, от которой он долгие годы не мог избавиться. И он в недовольстве и раздражении отдернул руку от губ, словно обжегся, вспоминая слова другой женщины, ее лицо и голос. Он посмотрел на раскинутое голубое небо, и прозрачно-пенные облака отражались в его небесно-сапфировых глазах, что бесцельно блуждали по юдоли синеющего свода. Его губы плотно сжались, когда он сложил руки на груди, и тихо сказал, вновь обращая свой чистый морской взгляд к женщине: - Это то, что я бы хотел с Вами обсудить, Карин-доно. И одно осознание того, что он произнес ее имя своим голосом, что ее имя застыло на его губах, заставило ее оцепенеть, а боль в груди разлиться горячим пламенем, пожаром, что не утихал с того дня, когда он спустился к прудам в главном поместье, когда прикасался к ее коже. - Этой ночью в своих покоях Вы поставили духовный барьер, чему я крайне удивлен, ведь, насколько мне известно, для женщин семьи Сиба опасно для жизни использовать духовную силу, поэтому Вашими предками были наложены запреты на изучение традиционного искусства освоение духовного потока. Многие женщины Вашего семейства преждевременно умирали не в силах совладать с могуществом, что протекало в их крови. Клан Сиба сильнейших из всех пяти домов, и небесный Владыка, что взирает за нами, одарил своего ближайшего слугу, и Вашего далекого предка своей собственной кровью. Могу я поинтересоваться, для чего Вы установили защитный барьер? Карин улыбнулась, понимая, что опровергать сказанное было бы бессмысленно: - Почему Вы считаете, что барьер установила я? - Ох, - искры зеленого огня в его глазах замерцали в темной глубине лазури, когда он усмехнулся, - много лет назад, когда мы с Вами впервые встретились, я хорошо запомнил оттенки Вашей духовной силы. Золотое свечение, как солнечный диск над черными морскими грядами, что темнее сумрака и безлунной ночи. Сияние янтаря над океаном агатового хаоса, что делает воздух резче, как лезвие на коже. Ее плечи невольно вздрогнули при такой откровенности, когда она опустила блестящие черные глаза, в которые прокрадывались лучи мерцающего бледного солнца. Он запомнил. Карин тоже помнила тусклые голубые волны, едва колеблющиеся в эфире и воздухе, овевающие его фигуру, сияние алмазной стихии льда, бело-жемчужный свет северного полнолуния, вздымающееся над ней, обрушивающееся на сам воздух. Она могла видеть сквозь воздушные границы, как расщепляются камни под его ногами, оставляя осколки льда и снега. Лепестки роз вяли и укрывались плотным слоем кристального холодного бриллианта, сковывающего жизнь, поглощая темноту и яркость оттенка заостренных прозрачно-малахитовых листьев; замирающее течение горных рек. Но ей виделось, как накатывает громадный вал темнеющих морских вод, и мощные стылые вихри, смешанные с хрусталем льда и снега били в лицо, оставляя жгучие тончайшие порезы на щеках, лаская кровавые подтеки, бежавшие узкими лентами вдоль скул, скатываясь до острого подбородка. Сердце трепыхалось в груди, и острый комок подкатывал к горлу, когда тень нависающей волны опадала, скрывая ее лицо. - Для чего Вы установили в своих покоях столь сильный духовный барьер? – настойчиво вопросил мужчина, опрокидывая чашу горячего сакэ в горло. Карин молчала, чувствуя, как начинает саднить горло, словно она только что выпила испорченное молоко, и девушка могла ощутить терпкий вкус на кончике языка, от которого подступала тошнота. - Моя семья была уничтожена за одну ночь. Одно из сильнейших семейств с самой боеспособной армией, с самыми большими по численности гарнизонами и самыми широкими земельными владениями. Мой отец лично отбирал в каждый из военных подразделений солдат, сам назначал командиров, следил за проведением тренировок ежедневно, знал каждого бойца по имени, самостоятельно распределял для каждого обязанности и еще успевал узнавать о семье любого поступившего на службу солдата, стараясь сделать семью Сиба новым домом для приходящего под наши флаги. И совершенно было неважно, из какой далекой или нищей провинции пришел человек, важны были его преданность и навыки. Я всегда считала, что отец хорошо умеет разбираться в людях, - ее ресницы опустились, и ее лицо окрасила утренняя заря, светлая звезда, восходящая над горизонтом. - Но в последние годы я уже так не считаю. Карин посмотрела вниз, уловив звучание натягивания тетивы луков из черной древесины, немного сощурившись при ослепляющем сиянии серебряных наконечников. И после недолгого молчания, в спокойствии и равнодушии продолжила: - Ожесточенные бои на широких площадях родового особняка не прекращались, никто и никогда не уступал другому, порой приходя в ярость из-за неспособности разбить и одолеть противника – настолько сильной была концентрация силы в крови каждого. Иногда мне чудилось, что земля дымиться от крови. И этот недостаток также подмечался командирами каждого из гарнизонов, способность сохранять хладнокровие во время битвы может сыграть важное значение, если не решающее. И если солдаты были недостаточно подготовлены или проявляли слабость, в том числе моральную или эмоциональную, то незамедлительно покидали родовое поместье, но, несмотря на свой уход, чтили законы моей семьи даже когда приносили клятву верности иному благородному дому, или вознося клинок на службу одному из тринадцати отрядов белоснежного града. Мужчина не сводил с нее глаз, внимательно слушал и молчал, словно боялся упустить малейшую деталь. - Хитсугая-сан, что Вы знаете о ночи? – неожиданно спросила женщина, не смотря ему в лицо, а все с тем же неизменным взором, в который проникал свет аметиста, наблюдала за перестроением военных рядов. - Ночи? – изумленно прошептал он, чуть сдвигая тонкие брови. - Ночь самое необычное и опасное время суток. В ночи нельзя различить, кто друг, а кто враг. И именно ночью были убиты все – солдаты, прислужники, близлежащие города. Я видела, как люди сгорали заживо, как тлели их тела, и как ветер уносил их пепел, как холодные снежные бури заносили останки. Она медленно перевела взор на мужчину, одаряя его жестоким и гневным взглядом: - Мой отец вовсе не разбирался в людях. Дуновение утреннего ветра пронзило своей холодностью, и Карин завороженная смотрела, как его губы приподнимаются в странной улыбке, что не выражала тепла или отрешенности, наблюдала, как молочные пряди волос опадают на его красивое и юное лицо. И если протянуть руку, она смогла бы ощутить на кончиках своих пальцев, бархат и шелк, какими мягкими должны быть эти локоны оттенка пахты и кипени. - В столице Вам ничего не будет угрожать, - мягко заверил ее мужчина, тихо усмехнувшись, смотря на изумительный блеск в темнеющих глазах женщины. Неприступный взор, словно солнечные блики проходили по острию кинжала, пронзившего сердце, впитывающего в сталь багряность крови. Пленительные глаза прекрасной лани. - Вы находитесь под моим покровительством и защитой каждого находящегося здесь солдата. Разве Вы не слышали историю об императоре, что так боялся смерти. Он скончался от того, что боялся людей. Он не выходил из своих покоев, не принимал пищи и воды, и даже тени казались ему ядовитыми змеями, что желали обвить его тело тугими кольцами, а белые резцы вонзить в его плоть. Он умер от наваждения, а не от скрытой угрозы. - За пределами белой цитадели неспокойно. До Кекаку Сиба доходили слухи о том, что в дальних регионах собираются силы, что готовы обрушить свой гнев на столицу. С чего мне должно быть здесь спокойно? В новом месте, которое я не могу назвать своим домом, среди незнакомых людей, что всю жизнь учились убивать. - Я могу Вас заверить, Карин-доно, что любой прикоснувшийся к Вам поплатиться за это жизнью. Карин в молчании вслушивалась в его слова, в эхо слов, что звучали в ее сознании, и нахмурилась. - Почему Вы не желаете, чтобы я устанавливала барьер? Это Вас оскорбляет или я нарушаю какое-то особое правило, действующее на территории Ваших далеко простирающихся владений? - Это излишне, - просто ответил он, наполняя фарфоровые чаши белым чаем, и аромат наполнял ее легкие, кружа голову. - То, о чем Вы говорите, всего лишь неясная тревога, и я не хочу, чтобы Вы пострадали. В конце концов, это может плохо отразиться на Вашем здоровье и на здоровье будущего ребенка. Карин вскинулась, резко встав, отчего золотые графины опрокинулись, и красное вино разливалось густым алым потоком по драгоценным камням, как илистая мутно-коричневая река, затопляющая поля посевов. - Если Вы мне отказываете, то мне придется просить разрешение у Совета! – ее голос был сильным и громким, эхо ее возгласа пронеслось над всем боевым построением солдат, и когда она ощутила на себе пристальные и любопытные взгляды, то по ее спине прошелся холод. - Страх и ненависть ничего не дадут Вам, Карин-доно. Прошу Вас сядьте и успокойтесь. Мне искренне жаль, что я стал причиной Вашего гнева, хотя и в нем Вы все еще остаетесь прекрасны, - но в его голосе не было и капли раскаяния или сожаления, и она стиснула зубы, чтобы ненароком не прокусить себе щеку до крови. - Обручение одной из последних чистокровных господ с одним из сильнейших воинов белой цитадели не обыденное событие. Этого ждали на протяжении многих поколений. Но Вы хоть и завоевали безграничное доверие моего отца, от меня Вы его еще не получили. Хитсугая Тоусиро засмеялся громко, и его смех походил на бьющиеся воды чистейшего ручья о твердые камни в горных хребтах. - Так в этом все дело, моя госпожа не доверяет мне. Когда мы станем с Вами единой кровью, единой плотью и вечным духом, я вряд ли смогу причинить Вам боль или привнести страдание. Ведь Ваша боль станет общей с моею агонией, мне ни к чему усложнять себе жизнь или разрушать Вашу. Карин с разящей жестокостью выдержала его взгляд, и тихо произнесла: - Смелое заявление от простолюдина, в жилах которого протекает черная кровь. Человек только улыбнулся на ее слова, но в улыбке его не было доброты, когда он ответил, вглядываясь в омут темных глаз: - Моя будущая жена остра на язык, слова ее жестоки и беспощадны, но если бы знала и видела она себя, то окунулась бы в бледный звездный сумрак глаз ее, чьим заложником являюсь я отныне и вовеки вечные. - Замолчи, - в ярости прошипела она, запоздало забывая следовать должному этикету, чувствуя, как горят ее щеки и слезятся от стылого ветра глаза, когда он тихо посмеивался. Когда мужчина успокоился, то вздыхая, продолжил, проводя пальцами вдоль коротких светлых волос: - Можете использовать столько темных заклятий, сколько Вам будет угодно, лишь бы Вы не пострадали от этого. Я могу лично выписать заклятие собственной кровью под дверьми Ваших покоев, готов оставаться за закрытыми дверями столько, сколько необходимо. Оберегать, как верный раб Ваш тихий сон, даже если мне никогда не доведется увидеть Вашего прекрасного лица во власти сновидений нежных. И я же буду выстилать шелковые ткани перед Вашими ногами, оставляя поцелуи за Вашей тихой поступью и безмолвно ожидать, когда Вы обратите на меня свой взор. - Небеса обделили Вас состраданием и справедливостью, - вымолвила Карин, и уже собиралась уйти, когда алтарные резные каменные двери отворились, и юноша, что сопровождал ее, вошел вместе с овальным опаловым подносом, на котором лежали свитки и письма. Он остановился возле Капитана, что так и не обратил на него свой взгляд, смотря на гневный профиль своей будущей жены. Юноша глубоко поклонился, и фениксовые золотые подвески на его поясе покачнулись, и он сказал: - Пришли письма от Капитанов и старейшин, а также приказ со стороны Совета о назначении даты великого обряда, а также послание от Лейтенанта Пятого Отряда. То было обычное донесение, произнесенное спокойным голосом. Ее отец получал письма каждый день, и во время торжеств, и во время трапезы, и когда приносил хвалу в храмах богам. Карин застыла, ей казалось, что невидимое раскаленное лезвие проходится по позвоночнику, проникая глубже в плоть, сдирая кожу, отделяя мясо от кости, раздирая внутренности, и дыхание перехватило. Лейтенант Пятого Отряда. Женщина с темно-медными глазами горячей карамели и заходящего солнца, с шелковистыми волосами меха соболя. Мужчина неспешно перевел задумчивый и серьезный взгляд на юношу, протягивая руку. - Спасибо, Синдзо, ты можешь идти. Когда молодой человек прошел мимо нее, то окинул женщину странным взглядом, словно мог заметить ее внезапную бледность и дрожащие губы. - С Вами все хорошо, моя госпожа? – с волнением в голосе спросил юноша. Она не слышала его, не чувствовала его рук, когда он пытался ее остановить, прикоснувшись к длинной мантии ее кимоно. Он не смел, за это мог лишиться конечности, за прикосновение к особе высокой и благой крови. Она не видела перед собой красоты раскрытых каменных ворот, оплетенных искусственными золотыми виноградными лозами, и широких, вымощенных белоснежными мраморными плитами дорог. Она знала, что ей необходимо уйти прочь, бежать от величавой красоты изумрудных глаз, от жестоких слов, смысла которых она не осознавала. Но взгляд его темно-малахитовых глаз, в которых плескался сапфир и безоблачная синева, сопровождал ее до самых покоев. От автора: я рада, что смогла закончить главу к тому ужасному времени, когда заканчиваются праздники. Я надеюсь, что смогу быть больше дома, и что смогу отыскать работу, которая позволит мне и учиться, и в должной мере уделять время своим творческим работам. И я очень надеюсь, что смогу в скором времени написать продолжение! Спасибо огромное всем тем, кто читает эту историю и оставляет свои комментарии. Это действительно меня спасает и вдохновляет!