Жар белого вереска

«Погрязнув в наслаждениях, мы перестаем ощущать всякое удовольствие». Р. Тагор

Она кружилась с черными клинками в своих руках вокруг своей оси, и словно крылья дракона, сотканные из густой пелены абсолютной черноты, овевали ее стан, и широкие карминовые юбки поднимались над ее стопами, открывая взору каждого совершенство ее кремовой кожи, длинных и красивых ног. И золотые браслеты сияли в окаймлении ниспадающего заката, как и золоченые нити, вплетенные в ее шелковистые темные локоны, что были чернее сумрака ночного и длани мрака. Богиня войны молилась жажде сражения, пролитию крови, и каждое движение ее рук и каждый взгляд был полон страсти и огня, готовых поглотить весь мир без остатка. Величественные в ореоле своей власти и могуществе, правители смерти восседали на своих каменных престолах, наблюдая за каждым поворотом изящной женской фигуры, за каждым молниеносным и искусным оборотом чернильного лезвия в ее руках, прорезающего воздух, за колыханием длинных струящихся волос, сотканных из сумерек и тумана, за холодным, как лед и камень взглядом, что вонзался заостренным кинжалом в вены. И в глубине ее темно-серебристого взгляда зияла тьма – жар, что пронзал плоть раскаленными иглами льда, сжигающий дотла вечный холод, и безлунная мгла. Никто среди наблюдающих за танцем смерти не шевелился, не двинулся с места, и бессмертные в плоти своей, завороженные красотой и дерзостью неотрывно следили за тем, как поднимаются уголки ее полных алых губ, что были омыты кровью, как смеется темный взгляд, как нефритовые подвески на ее одеждах отсвечиваются в лучах заходящего солнца, тающего в грядах тьмы. Одна из командующих приоткрыла губы, и стиснула челюсти, пытаясь сдержать вспыхивающий в крови гнев, и резко поднявшись со своего трона, женщина взмахнула рукой, покрытой росписями теней и мрака, острыми золотыми когтями в сторону стражей, и крик ее разнесся по ветру над всей площадью, окаймленной кроваво-красным закатом, тогда как кобальтово-темные глаза были переполнены ужасом и отчаянием: - Немедленно остановите церемонию! Она возносит мольбу смерти, а не процветанию! Придите в себя! Остановите жрицу, не дайте ей завершить темное поклонение небесному царствованию! Но крик ее угас в шепоте сумрака, объявшего дворян и сановников, когда черные клинки жрицы в едином ритме провели окружность в воздухе, и руки крепко схватились за рукояти мечей, чьи острые концы теперь были направлены в белый камень под ее ногами. Музыка барабанов и цитры замерла, как и взгляд потрясенной толпы, обращенный на женщину, что опустилась в прощальном движении на колени, и алая шелковая ткань скользнула на белый камень, окружая тонкую фигуру кровавой рекой, и вознесла над своей головой агатовый меч, по лезвию которого стекали опадающие лучи медово-красного заката. Губы Сойфон дрожали, когда она смотрела на женщину ослепительной красоты перед собой, чувствуя, как чернота поглощает ее белесую шею, как скрывается свет в ее кристально-чистых глазах, как страшное черное пламя поднимается за ее спиной, как раскрываются черные драконьи крылья мрака, и как когти существ, пришедших из теней, врезаются в белесые камни, обжигая их столпами огня. Но ее миражи не подвластны были взору тех, кто восседал подле нее. И тогда как ее взор был полон страха и ужаса надвигающегося отчаяния, один из бессмертных богов смерти, прошептал: - Наконец-то… Хищная улыбка вепря исказила смуглое и обезображенное длинными неровными белесыми шрамами лицо мужчины, и золотые украшения в его темно-каштановых волосах загремели от порыва ветра, наполненного чувствами жажды мести и ненависти, неутолимого одиночества и глубокого отчаяния, изголодавшегося и ненасытного чувства крови, ощущений уходящей жизни в теле другого человека. И мужчина улыбался чувствам, что покрывал воздух, его глаза горели пламенем жажды убийства. Увиденное на лице одного из великих служителей небесного царя потрясло Сойфон, и тело ее безвольно рухнуло на каменное кресло, когда бледными пальцами она схватилась за холодные подлокотники, словно пытаясь удержать себя из последних сил на краю сознания. Ее белоснежное хаори утопало в свете меркнувшего пламени солнца, что озаряло темные смотровые башни, и темнота опускалась на белокаменные дворцы, на золотые высокие шпили, на которых развевались флаги благородных домов, и живые тени восставали из черноты, разъедая своим прикосновением мрака чистый свет. Серебряные кольца, вплетенные в иссиня-черные волосы женщины, что считались символом почета среди воинов карательного отряда, отяжелели; пальцы, украшенные золотым когтем с острием, пронизанным ядовитыми соками, которым она пронзала сердца своих врагов, сочился кровью, и она видела, как черная кровь вытекает из-под пальцев, как багровые капли марают белые одежды на ее коленях, и как пелена пепла усыпает небо. Ниспадавшие тени терний и шипов, что скалились в демонических образах, меркли, и лиловые тени укрывали чернотою холодную красоту лица Кучики Бьякуи, когда он смотрел, как по черному лезвию длинного древнего клинка стекаются, как слезы, заходящие лучи света. Но он лишь продолжал смотреть на женщину, что возносила хвалу черной заре, не предпринимая действий, его рука не легла на светлую рукоять катаны. Глава древнейшего благородного дома сидел на своем белом троне и наблюдал за дыханием женщины, за тем, как длинные локоны омывают светлое лицо, и глаза его были полны восхищения. Его глаза сияли, и из темного серебра обращались в чистое золото. Сойфон обратила воспаленный и растерянный взор на восседающего в самом центре мужчину, что возглавлял на празднестве божественную церемонию, что был судьей поданных даров небесному владыке, карателем нечистых на празднестве чистых душ. Его взгляд оставался чистым и спокойным, и взор его небесно-голубых глаз не покидал женщину, что вонзала черный клинок в золотой диск солнца, скрывающийся на краю горизонта – то была тень, которой женщина оскверняла их древний род, что с незапамятных времен защищал небеса от тьмы. И вот она приносит богу в жертву танец смерти. Губы мужчины были слегка приоткрыты, и когда он выдыхал, с полных уст его сходил горячий пар, и воздух, наполненный ароматом вишни и гортензии, наполнился морозом и свежестью зимы. Камни под их ногами покрывались зеркальной гладью голубого и темно-фиолетового льда, фрукты застыли в хрустальной пыли на золотых широких подносах, скрывая изящную роспись цветов и охотничьих сцен, инеем усыпались столы из белого мрамора, и живые цветы гладиолусов и ирисов окаменели в ледяном стекле. И темно-лазурный взгляд мужчины все еще был обращен к женщине, что босыми ногами и ладонями поднималась с каменных плит, что теперь покрывал густой снег. Карин Сиба неспешно опустила меч, и ее темные волосы прилипли к мокрым от тающего снега щекам, что укрывал нежно-алый румянец, и с ало-красных влажных полуоткрытых губ сошел едва различимый вздох, словно она пыталась выдержать на глазах у всего белого сообщества ту зловещую и страшную ауру, что спадала на ее плечи. Воздух был тяжел и накален, как если бы мог воспламенить все вокруг, но она стояла окруженная отголосками тающего зарева солнца с высоко поднятой головой, как падшая владычица всего мирозданья, открыто смотря в глаза своего будущего мужа. И в ее глазах не было ничего кроме холодной жестокости и лютой ненависти, как если бы в поклонении своем она взывала к небесам дать ей достаточно власти, чтобы низвергнуть этого мужчину с белого трона. Но черты ее лица становились только прекраснее от неугасающего пламени вражды, и смертельный блеск в ее глазах поверг бы на колени любого из смертников, и они бы умоляли ее об одном лишь взгляде, перед тем как позволили бы отнять остатки теплящейся в теле жизни. Подземный гвалт обрушился на священный город вместе со страшным взрывом, и медное пламя вздымалось над белоснежными павильонами и святилищами из опалового и лунного камней, как восходящее солнце. Огонь, что был ярче пролитой крови, застывшей на острие клинка, окрасило черное небо, и звон сигнальных колоколов наполнил воздух громоподобным эхом тревоги и скорби. Крик, от которого застывала в венах кровь, раздался среди многолюдной толпы, когда чернота поднималась от громадной звериной фигуры дикого волка, с чьих белоснежных и острых клыков опадала людская кровь, когда чудовище ломала хрящи и кости, пережевывая еще горячую плоть ребенка, чьи темные одежды окрасили в спело-бурый оттенок, яркость которого можно было различить даже на черной ткани. Плач и рев наполняли воздух, и белоснежных крыш полился жидкий огонь, и белоснежные шелковые флаги с фамильными гербами древних родов и великих отрядов сгорало в воздухе. Карин продолжала стоять, не шевелясь, позволяя общему волнению накрыть себя с головой, она тяжело выдохнула, и серебристо-черный туман, сошедший с ее губ, превращался в сплетение крылатых драконов, устремляющихся в ночную высь, освещаемую золотом огня. И вздыхая полной грудью морозный воздух, растекающийся болью по легким, смешанный с ароматами крови и пламени, женщина с холодным равнодушием подняла глаза к высотным башням, на которых высились золоченые флагштоки. Карин с особой пристальностью смотрела, как языки буро-рыжего огня поедают вышитые черными нитями символы каждого из тринадцати отрядов белой цитадели. Она слышала где-то в отдалении, как командиры и лейтенанты отдают младшим офицерам приказания, как пытаются успокоить людей, что топтали под ногами других. Она обернулась в сторону черной волны людей, тянущейся с площади вдоль широких улиц, и в ушах ее гремели раскатом детский плач и старческий стон, вздох, что застыл на губах молодой женщины, прижимающий руки к окровавленному бедру, встречаясь взглядом с золотыми острыми зрачками приближающегося к ней вепря. И стискивая рукоять черного меча в своих руках, Карин позволила боли проникнуть в самое сердце, разгоряченные струи крови стекали с разодранной ладони на эфес тяжелого лезвия, пока она смотрела своим горящим взором на черный смог, поднимающийся над облаками. Горели святилища, где поклонялась воинам, что вошли в их историю, и обрушивались тяжелые крыши из золотисто-красного стекла, скрывая под каменным градом белоснежные статуи древних богов, жриц, что приносили подношения этим вечером, расставляя перед божественными тронами алмазные графины игристого вина, свежие фрукты, на которых застыли хрустальные капли воды. И она словно могла представить, как затухают высокие огни свеч, и ароматы благовоний и сжигаемых цветов в ритуальных каменных чашах исчезают под столпами поднимающейся пыли и мелких каменных осколков, откалывающихся от гранитных глыб, словно могла увидеть, как девушки, посвятившие себя служению чистым душам павших воинов протягивали к их изваяниям кровавые ладони, принося молитвы и любовь свою в последний раз. И руки их опускались, безжизненно падая на холодный мрамор, согреваемый огнем и медленно остывающей кровью. Карин обернулась в сторону Хитсугаи Тоусиро, отдававшего приказания своим прислужникам и солдатам, что подоспели из его личного гарнизона, располагавшегося у стен самого храма, в их руках уже сияли обнаженные клинки, окутанные черной кровью темных волков и вепрей. Она смотрела на его строгий профиль, на его сдержанное и холодное лицо, на глаза, полные решимости и толики безжалостности и жестокости. Другие капитаны покидали один за другим свои престолы, высвобождая из ножен сияющие, как свет звезд, святые клинки, наполняя воздух небывалым могуществом, когда раздираемое огнем и человеческими воплями пространство наполнил дикий волчий вой. Казалось, что ее сердце разрывалось от снедающего волнения, необъятного страха, что обнимало и пронизывало кожу. Знакомое чувство, когда нечто пронзает затылок, и когда дрожь блаженно-болезненной волной спускается по позвонкам к самому телесному естеству. Медленно, она заставила поднять свой взор в сторону чувства, что пронизывало ее грудь насквозь, словно поднимая невидимую тесьму, тянущуюся из самого сердца. Ледяной шелк ее темных волос холодил лицо, когда девушка обратила свой стеклянный взор к озаряющему небеса пламени. Вглядываясь в золотисто-красные всполохи, что овевали золотые розы, обвивающие терниями белоснежные колонны, и черные туманы, вздымающиеся над кристально-прозрачными крышами из халцедона, замечая высокую человеческую фигуру, стоящую у самого края. Человек стоял у обрыва, балансируя на выступе золоченой головы небесного дракона, наблюдая за кровавым торжеством, раскрывающимся перед его глазами. И кровь, что была темнее смоли, спадала с его пальцев, обливая закрученные рога небесного стража. Волки, разрывающие тела, оставляющие за собой кровавое месиво и обглоданные кости, стаи черных воронов, слетающихся из самых глубин просторов черного небосвода, и стремглав опускающиеся к жертвам, пронизывая острыми клювами и когтями плоть. Он впитывал в себя крики и боль, вслушиваясь и всматриваясь, словно он стоял лишь благодаря этим крикам, и тьма питала его силу. Черные полы плащаницы поднимались вверх, словно грозовые тучи, развиваясь на горячем ветру, объятым пламенем. Его тело обвивали туманные призраки и тени, что опускали костлявые руки на его плечи, и на предплечья его садились черные ястребы, взмывающие из смугло-серебристых волн дыма и копоти. Черные перья ястребов мгновенно загорались, опадая на землю водопадом огня и горящей шипящей лавы. Маска. Его лицо было сокрыто за костяной маской, испещренной выступающими резными осколками черных костей, словно обугленных в пламени, золотыми арабесками. Она смотрела на него до тех пор, пока человек не сделал шаг вперед, широко разводя руки в сторону, и позволяя воздуху обнять себя, канул в пучине высоких столбов пламени, взметнувшихся до самой черной выси. Карин отступила на шаг, словно могла физически ощутить приближение существа, принявшего форму человека, и столкнулась с мужчиной, стоявшим позади нее, и ветры, и шум морского шторма объяли ее. Она обернулась, встретившись с тяжелым взглядом Хитсугаи Тоусиро. Карин глубоко втянула в себя паленый воздух, не опуская перед ним своего взора, хотя каждая клеточка ее тела трепетала от обуявшего страха, от силы, что дребезжала в воздухе, от голубых потоков, что спадали с его широких сильных плеч. Но она только сильнее стиснула в своих руках клинок, приподнимая подбородок и расправляя плечи. Она не доставит ему удовольствия, не позволит увидеть слабость в ее глазах. Но он просто смотрел на нее, не двигаясь и не говоря ни единого слова. Это походило на их первую встречу, когда отец представил ее суженному, человеку, которого выбрала семья, ее отец. В тот день у него был такой же взгляд, в котором можно было бы утонуть, полный нечитаемых эмоций, и холод, отторжение всегда были в них. Сколько раз ей приходилось вспоминать этот взгляд. В тот день горели иные огни, и играла музыка флейты, тишина лавандового и темно-синего неба и ночь окутывали их фигуры, а теперь их сковывал огонь вражды и свежая кровь, и раздирающие ночное покрывало людские стоны. Она смотрела на то, как тени и свет падают на его красивые черты лица, как пыльный воздух колышет серебристые пряди волос, и готова была поклясться, что сияние жемчуга отсвечивало на кончиках ресниц, но чернота не обезобразила чистую глубину его лазоревого взгляда. Затем мужчина тихо произнес, все еще прикасаясь к ней: - Ты не ранена? Карин ничего не ответила, только продолжала смотреть в его глаза, не слыша и не замечая ужасов, происходящих за ее спиной, не чувствуя новых толчков земной тверди под своими ногами. Возможно, если боги разгневались на нее, то этого будет достаточно. Она готова принять смерть и падение неба, но до самых последних мгновений не отведет своего взгляда от его глаз. Что бы она не испытывала, есть связи, которые останутся нерушимыми. Она слышала, как приближается стая черных волков, скалясь и раскрывая окровавленные пасти, рыча и брюзжа ядовитой слюной, что расплавляла камни под громадными лапами. Мужчина обратил свой взгляд на стаю хищников, в ленивой походке выступая перед Карин, и закрывая ее собой, и она могла наблюдать за происходящим только из-за его широких плеч. - Стой спокойно, - говорил он успокаивающим голосом, но воздух дрожал в его присутствии, и каменные плиты под ее ногами утопали в толстых слоях льда. Она никогда не видела прежде его силу, и что происходит с самой жизнью, когда его святой клинок выходит из ножен. Сильнейший из стражей небесной обители, защитник неба, что был ниспослан на землю, что перерождается каждое столетие. Говорят, что когда он появился на свет, в черных небесах засияла голубая звезда, и сильнейший шторм пал на земную твердь за долгие тысячелетия. – Я быстро разберусь. Воздух наполнился запахом зимы и мороза, и на ее сознание обрушились картины серебристо-индиговых ледников, покрывающих золоченые и рубиновые крыши, и ярчайшие оттенки утопали в бесцветных прозрачных льдах, и сама жизнь увядала. Карин подняла взгляд на его спину, где был вышит символ его Отряда. Хаори, что некогда носил ее отец, и за полы которого она хваталась в детстве, и когда дом наполнялся теплом солнечного света, запахом корицы и цветущей вишни, и смехом. Карин все еще могла ощутить на кончиках пальцев нежных шелк, струящийся между пальцев. Черные звери, чья шерсть была покрыта шипами и драконьей чешуей оттолкнулись темными лапами от опаленной огнем черной земли, взмывая в воздух в смертельном прыжке, в горящем желании откусить головы и разорвать шеи, но они растворились в сине-лазурном вихре, исчезая в черной пыли, расходящимся по ветру. Ветряные кинжалы врезались в каменные стены дальних соборов, отчего колонны раскалывались, и она смотрела, как опадает здание, оседают крыши в столпах каменной пыли. Карин сглотнула, словно не веря своим глазам. Он не сходил со своего места, не поднимал рук, и не доставал свой меч, не высвободил свое истинное могущество. В его жилах била такая сила, что одной мыслью он мог разрушить целый город. Она все еще чувствовала онемение в своем теле, с трудом могла дышать, когда к ним подоспели стражи его легиона, и он повернулся к ним, говоря жестко и безапелляционно, и даже она, в чьих жилах текла кровь древнейшего дома, вздрогнула от его низкого голоса, от таящейся в словах угрозы и обещания: - Возвратите Госпожу в целости и сохранности в Десятый Отряд. Если хоть один волос упадет с ее головы, каждый из вас будет отчитываться передо мной лично. Меня не будет волновать вина одного человека. Ответственен за ее жизнь каждый из вас, и я сделаю все для того, чтобы наказание было долгим и мучительным. Он вновь повернулся к ней, рукой обнимая за плечи, нежно и трепетно, словно боялся прикосновением причинить боль, но тяжесть его руки больше приводила в смятение, нежели в сладостное забытье. Она не желала этого прикосновения, не хотела того разрывающего на части чувства опустошенности, что она будет ощущать, когда его рука соскользнет с ее плеч, и как позднее Карин будет пытаться отпустить воспоминания об этом прикосновении, содрогаясь, что оно растает, как сон. Только она оказалась в окружении десятка солдат, что встали в стройные ряды вокруг нее, как он мгновенно отступил, спускаясь по каменным лестницам к площадям, по которым тянулись кровавые следы и кривые красные разорванные линии, словно тела тащили. Она следила за его уверенным шагом из-за окружающих ее высоких фигур воинов, чьи черные одежды походили на смерч и дым костров. Она наблюдала за его нерасторопной, но твердой поступью, пытаясь уловить за расстилающимся седым дымом его силуэт, вспоминая тот день, когда он спускался по деревянным лестницам дальнего павильона в родовом особняке Сиба. Тогда она впервые распознала в воздухе его иссиня-голубую ауру, что сияла адамантом и светом зимнего восхода, и как капли дождя, встречающиеся с водной гладью, расходились рябью по поверхности кристальных вод, и как капля под водной глубиной обращалась в сапфировый лед. Он растворился в голубом тумане, исчезнув с порывами ветра, которые овеяли ее лицо, пока она смотрела на то, как исчезает в искрах снега его высокая фигура. - Нужно спешить, моя Госпожа, - хриплым голосом произнес один из мужчин, что окружали ее живым щитом со всех сторон. Она неспешно сделала первый шаг, затем следующий, но двигалась в полуобороте, пока с глаз ее не скрылась горящая площадь, на которой она совершала ритуальный танец, с места, с которого исчез его силуэт. И когда они двигались вдоль темных улиц с высокими стенами, что скрывали за собой свет огня, она думала про себя о том, что он впервые обратился к ней без почтения. Так, как обращаются к близким людям. Она сжала клинок в своих руках, шипя сквозь зубы от пронизывающей боли в ладони, и опустила взгляд к агатовому мечу, по лезвию которого стекала широкая багровая полоса ее крови, застывая на кончике черного острия. *** Они практически бежали вдоль длинных белоснежных стен, казавшихся бесконечным лабиринтом, и Карин приходилось поддерживать широкие багряные юбки, когда она начала задыхаться. Воздух внезапно покинул ее легкие, и грудь проткнула острая боль, как если бы шипы впивались в плоть изнутри, и она опустилась на колени, болезненно хватаясь за грудь. Все тело, начиная от позвонков и заканчивая кончиками пальцев на ногах, ломило, словно на кости опускался тяжелый молот, разбивающий ребра и разрывающий плоть. И оседая на колени, она хватала ртом воздух, и каждый глоток являл новую волну агонии. Никогда прежде она не ощущала подобной боли, что стискивала в железных прутьях сердце. Она повалилась на землю, пока чужие руки прикасались к ней, пытаясь поднять, когда она противилась, мотая головой из стороны в сторону. Нельзя. Нельзя прикасаться к дворянам без их дозволения – то карается смертной казнью. Только он мог к ней прикасаться. Только он. Карин продолжала задыхаться, когда увидела, как впереди вдоль высоких каменных ворот передвигаются черные волки, сотканные из тьмы и ночи. Она стиснула ткань своей белоснежной рубахи, грязной от сажи и дыма, и тяжело вдохнула в себя кислород, смотря горящими глазами на приближающихся вепрей. И их когти разбивали каменные плиты, и черные трещины полосами растекались по выложенным гранитом дорогам. Один из воинов прокричал, оборачиваясь к солдатам, которые напряженно смотрели на приближающуюся стаю хищников, что успели за ночь отнять сотни жизни их сотоварищей: - Высвободить свои духовные клинки. Защищать благородную госпожу ценой своей жизни, и держать строй плотным рядом. Но призраки тьмы двигались вместе с тенями и ночным ветром, быстрее звука и пламени, пожирающего здания и людскую плоть. И в одно мгновение голова говорившего воина отлетела в сторону, разбившись в красное месиво о белесую каменную стену, а черный волк стоял к ним вплотную, рыча и скаля окровавленные клыки, пережевывая челюстями кости. Карин болезненно и прерывисто дышала, смотря, как кривыми бородами сквозь ровно выложенные камни протекала горячая кровь, что в свете пламени становилась черной, как яд. И кровь, что брызгала веером из тела, оставшегося без головы, заливала черную плоть зверя, марая безобразную темную морду, покрытую углями и пеплом, словно волчья плоть горела изнутри, как и ее собственное сердце. Они выходили из самой тени, прокусывая глотки, вонзаясь пастями в лицо, откусывая конечности, отчего ее лицо было залито кровью солдат, вставших на ее защиту. Но Карин не могла двигаться, духовная сила, что поддерживала ее все это время, оставляла телесную оболочку. Такие приступы приходили нечасто, раз в два года и всегда оставались краткосрочными – проклятие ее рода, причина, почему женщины в ее семье никогда не держали духовных клинков в руках, почему великие мечи, хранящиеся в их доме, передавались по наследству лишь сыновьям. Кровь по женской линии была кровью небесного владыки, силой, что наполняла жизнью их плодородные земли, питала могущество каждого стража божественной обители, каждый духовной клинок. Строжайшим запретом было использование этой огромной духовной силы. Женщины их рода подвергались вечному пленению и изгнанию в бездну, кишащую демонами лишь за попытку обладания той силы, что струилась по их венам. И даже если бы им приходилось встречать смерть, никто не осмеливался снимать с себя удерживающие цепи. Один из солдат, что стоял подле нее, дрожал, но упорно держал свой клинок перед собой, и глаза его были переполнены решимостью. Он не боялся уйти вместе с братьями и сестрами, чьими телами пировали ночные призраки. Карин кашляла, склоняясь к пропитанной кровью земле, чувствуя, как всполохи духовной силы вырываются из нее. Сколько раз она пыталась взять под контроль эту власть, сколько раз пыталась научиться управлять и читать заклинания из магических книг. - В сторону, - хрипло произнесла она, не поднимая взора, и обращаясь к воину, стоявшему перед ней и не сводившего глаз с пожирающих плоть демонов. - Что? – ошеломленно прошептал юноша, оборачиваясь к ней. - Я сказала в сторону мальчишка, если не хочешь, чтобы я прорезала твое слабое тело пополам! – заорала Карин, поднимая свой горячий взор, и черная вспышка энергии безмолвной грядой, что скалой возросла до самого неба, пронеслась вдоль стен, раскалывая древние постройки, окружающие их на части. Тьма засыпала собой воздух и пламя, и свет воздымающегося полумесяца, мрак заливал легкие, вливался бесконечным и струящимся потоком в глаза и рот, черной жидкостью, что было магмой и черным маслом, заливая тело. Казалось, что прошла целая вечность, и что замерло все вокруг, и даже само время остановило свой нескончаемый ход, прежде чем черная полоса растворилась в воздухе, опускаясь невидимыми серебряными искрами, уносимыми стонущим ветром. Мальчишка дрожал, как осиновый лист, и, слыша биение его сердца, Карин казалось, что оно через мгновение остановиться от бойкого ритма, что звенело в ее ушах, и столь горячей была кровь, бьющая в жилах. Карин все еще тяжело дышала и кашляла, сплевывая кровь на камень, перед собой, и размазывая трепещущими пальцами чужую кровь по камню, когда поднималась на ноги, хватаясь руками за стену, чтобы помочь себе устоять на ногах. Мальчишка при этом действии отошел, словно ошпарило кипятком. Он взирал на нее тем взглядом, словно перед ним предстало чудовище более страшное, что некоторое время назад поедали его товарищей. Она оглядела тела мертвецов, кривясь и морщась при виде расколотых голов и разорванных желудков, окровавленные внутренности затопили всю улицу. Она вновь посмотрела на мальчишку, в руках которого дрожал меч, подметив про себя, что он действительно был слабым: невысокого роста, коренастый, тонкие и хлипкие темно-русые волосы, бледная кожа, что была на несколько тонов белее, чем у трупов, расстилающихся перед ними кровавым ковром. И она подумала, что мальчишка, которого она спасла, станет новой проблемой. Что ему стоит рассказать о том, что он видел? Что ему стоит предложить великому совету заглянуть в его воспоминания и увидеть все своими глазами, как она позволяет черноте поглотить целые кварталы, не оставляя ни одного живого существа? И какое наказание последует за этим? Но не приговора смертного она страшилась больше всего, а того, что после стольких лет она не сможет отомстить за смерть своей семьей, не сможет воплотить возмездие в явь, не сможет кровью врагов помянуть гордыню и честь павших солдатов армии ее отца. - Как твое имя? – тихо произнесла Карин, прижимаясь спиной к стене, и стараясь изо всех сил удержаться на ногах. Ее все еще мотало из стороны в сторону, а низ живота скрутило болезненными спазмами. От вида разодранных кишок ее замутило, и она, прикрыв глаза, решилась проглотить подступившую к горлу вырывающую рвоту. Еще не хватало, чтобы прислужник увидел благородную, стоящую на коленях и выворачивающую все из желудка у него на глазах. Юноша ничего не ответил, опустив клинок, и обернувшись в сторону павших. Он склонился перед женщиной, чье тело возлежало у самых его ног, и осторожно прикрыл пальцами стеклянные и потемневшие глазницы, смотяр как горячий ветер играет с ее темными окровавленными волосами. - Ты не слышал, что я тебе сказала? Назови свое имя? - Мироку, - безжизненным голосом ответил он, не поднимая на нее своих глаз, и не сводя странного и задумчивого взгляда с лица женщины. В каждом гарнизоне перед друг другом приносили клятвы верности, ладони разрезались перед священными чертогами в обещании защищать собратьев по оружию и умирать вместе с ними. После наречения каждый становился друг другу братом и сестрой. И она думала в этот момент о том, что он мог посчитать себя предателем просто за то, что не умер вместе с ними. - Ты служишь в Отряде моего мужа, - добавила Карин, и в этот момент он поднял на нее свои глаза, темно-карие с медными крапинками, как заход солнца. - Когда Капитан Хитсугая подходил ко мне, выбирая в свой личный гарнизон, то был счастливейший день в моей жизни Человек, которым я восхищался всю мою сознательную жизнь, и на которого я всегда жаждал равняться и походить, избрал меня и посчитал достойным, чтобы в великой войне против зла, я мог бы сражаться подле него. Нет более высшей награды для младшего офицера, что только что окончил обучение. Ресницы Карин вздрогнули, когда юноша стер большим пальцем правой руки кровавый подтек на щеке женщины, растирая ее кровь между пальцами, будто желая. Чтобы эта кровь смогла просочиться сквозь кожу и стать часть его самого. - Ты больше не часть Десятого Отряда, и более не подчиняешься Хитсугаи Тоусиро, - тихо произнесла Карин, подходя к нему на шатающихся ногах, когда он поднимался, крепко стискивая рукоять своего меча в своих руках, смотря на нее глазами, полными страха и восхищения. - Отныне ты принадлежишь мне. Ты не будешь никогда исполнять приказы моего мужа. Твоей Госпожой отныне являюсь я, - жестко говорила она, выплевывая слова из-за стиснутых зубов, пытаясь совладать с растекающейся по мышцам болью. - Ты будешь убивать ради меня и во имя меня, во имя моего дома. И ты не предашь меня. Он смотрел на нее, не отрываясь, пока они оба вздыхали аромат ветра, наполненный кровью. - Если ты не примешь клятву передо мной, то умрешь, - каскад холодного ветра накрыл их, обрушивая на их головы черный снег. Чистый белый снег обращался в абсолютную черноту от сгоревших построек, от грязи и золы, что продолжали подниматься в воздух от неутихающих сражений, шум которых доносился до самых отдаленных районов древнего города. Ты хочешь жить? – тихим голосом вопрошала она, подходя вплотную, и в глазах ее блуждали черные туманы и пелена серых облаков, и холодность осенних дождей, накрывающих полотном северные земли в период урожая. - Или ты хочешь раствориться во тьме, свидетелем величия которой стал? – продолжала она, говоря слова ему в окровавленные губы. - Только скажи, и тьма, что растекается золотом по бездне поглотит тебя, не оставляя воспоминаний о твоем существовании. И я не буду милостива к тебе, твое тело не останется в этом мире, а мрак погребет тебя вместе с теми существами, что разрывали плоть твоей возлюбленной, кровь которой теперь на твоих пальцах вместе с кровью твоих товарищей. Она прикасалась рукой к его щеке, и он смотрел на нее глазами, по которым невозможно было прочитать ни одной эмоции. Они были темными, как старое золото, как тот закат, что погряз в лавандово-черных сумерках, когда она возносила над царями бытия агатовый клинок объявленной войны. Он опустился перед ней на колени, склоняя голову, и прижимая свое лицо к ее животу, словно она была его материю, когда он пробормотал срывающимся голосом: - Мой меч принадлежит одной лишь Вам, моя Госпожа. От автора: я наконец-то смогла вернуться к этой истории! Эмоции, меня переполняют счастливые эмоции. Благо, что в стране были выходные, и я смогла вернуться сюда! Спасибо огромное всем за потрясающие отзывы, у меня в груди всегда все переворачивается от счастья, когда я перечитываю ваши впечатления от прочитанного! И порой ваши добрые слова спасают меня в самых сложных жизненных ситуациях! Всех с великим праздником Победы!