Жар белого вереска

«Жить среди ненависти подобно смерти». Л.Валла

Багровая азалия и кровавый ликорис, пурпурная роза – во всем она видела пламя, обращающее все сущее в черноту пепла. В воде, которой наполняли золотые чаши с благовониями и соком тутовника, чтобы она могла омыть свои руки, и когда Карин смачивала кончики пальцев в горячей воде, прозрачная жидкость обращалась в черную кровь. Ее руки дрожали, и тяжелые золотые чаши раскалывались хрупким стеклом под взглядом ее потемневших глаз, и аметистовые капли разъедали изразцовые плиты. Когда она набирала тонкой кистью красную помаду, сделанную из самых прекрасных лепестков, то смачивала губы кровью. Красный оттенок Карин ненавидела больше всего, но церемониальные одежды, в которых она будет подносить дар небесному создателю, красны, как ягоды медно-розоватого бересклета; шелк, которым укроют ее лицо прислужницы в первую брачную ночь, будет рдяным как красный воронец; бургундно-аметистовые шелковые нити, что соединят золотые бокалы с рубиновым вином, будут ярче заката, когда она поднесет края холодного металла к губам, чтобы влить в себя часть духа своего будущего супруга. И соединить кровью две души, в один сосуд, разделенный на два тела. Его жизнь вольется кровавым потоком, из горько-сладкого вина, превращаясь в спелую сочность крови. Ее силы едва хватало, чтобы вынести натиск могущественных ветряных волн, что океанской грядой обрушивались на тело, заволакивали зрение темной пеленой, лишали воздуха. Ее стопы с такой силой упирались в камень под ногами, что темные сапоги просели в грунте от столкновения их духовных сил, и она слышала, как раскалывалась земля под ее ногами, чувствуя костями подземный гвалт и дребезжание. Ее трясло от лихорадочной дрожи, когда голубые ленты ветров впивались обожженными укусами в кожу, пробивая черную броню ее обсидианового одеяния. Воздух был настолько холодным, что обжигал легкие раскаленным огнем, но она не сводила с него своих глаз, встречаясь с бесстрашием с расходящимися лазурными волнами. Карин всматривалась в его фигуру, овеваемую светло-лазоревыми воздушно-морскими грядами силы, и в мгновенье, она осознала, почему его нарекли богом смерти. Все, что она могла со всей бессмертной властью, струящейся по ее телу - стоять и смотреть на его образ, обвиваемый вихрями ветра и снисходящими с небес сапфировыми бурями, что обнимали сильные плечи белоснежным и лазурным покровами снега и льда. Она всегда знала, что он могущественен, еще с того мгновения, как он впервые ступил в тот день в их дом, когда спускался по деревянной лестнице, и туман затягивался над спокойными озерами, оплетая кружевным стеклом водную рябь на небесно-прозрачной глади, а живые бутоны роз скрывалась за льдинистой паутиной, скрывая свой оттенок красноты жизни за темным стеклом смерти. - Великая Мать, - шептала Карин, чувствуя, как ледяной воздух сковывает тернистым узлом горло, - помоги мне… Мужчина широко расставил ноги, словно готовясь нанести удар, но его руки оставались опущенными по бокам, и он не притрагивался к длинному клинку, висящему на кожаной перевязи за его спиной, но Карин видела, как изумрудные глазницы платиновой рукояти в форме шипастой драконьей головы, полыхали заревой морской волны в ответ на вздымающуюся власть вокруг его плеч, и словно раскрывались сизо-голубые крылья, расходясь в ветрах. Это было всего мгновение, когда она смогла различить сияние небес в его холодных голубых глазах, кипящих гневом и жизнью, его белосо-серебристые брови чуть дрогнули, словно он смог сконцентрировать мощь своей стихии в нужной точке, позволяя себе спустить с себя цепь, что сдерживала его могущество. Шквал ветра обрушился на нее со всей давящей силой, и если бы она не окружила себя защитным барьером, ударная волна разорвала бы ее тело в рваные клочья кровавого мяса и костей, и плоть обрывками бы распалась по разбитым каменным плитам, закрывая светлые стены ярко-красной рекою горячей крови. Она не успела выдохнуть из-под давящей гряды ветров и морозного дуновения, что пронизывало ледяными кольями ноги, как молниеносный удар вонзился острой болью в ребра, и все тело поддалось обрушившейся волне, сбившей ее с ног, опрокинувшей назад голову, отчего твердая броня, укрывающая тело раскололась в мелкую крошку и каменный песок. Воздух выбило из легких, когда спиной она пала на земную твердь с такой силой, что каменные валуны заостренными осколками восстали вокруг ее тела стеной темной бури, и зыбучая пелена песка фонтаном поднялась к черному разверзнувшемуся небу. Спина и шея горели от крови, столько липкой и струящейся крови, привкус который стыл смертью на самом кончике языка, и невыносимая мигрирующая боль, что раскалывала зрение, туманя взгляд. Нужно встать, повторяла она про себя. Нужно немедленно подняться до того, как он возвысится над ней, обрывая жизнь и отголоски сознания, но тело не слушалось ее, не подчинялось приказаниям разума. Карин раскрыла рот, и с губ повалился мощный поток крови, которой она больно давилась и кашляла, и увесистый громкий кашель с хлюпающим от крови звуком разносился по телу дробящей и вибрирующей агонией. Поднимайся – приказывала она себе, стискивая зубы, но могла только смотреть на черное заволакивающее пеплом небо. Нет, ни к этому она себя готовила все эти годы, ее месть еще не осуществилась. Не сейчас, когда она только ступила на свой истинный путь и предала свою душу, осквернив свою сущность. В завывании ветра она слышала ленивые подступающие шаги человека, проходящего между громадных каменистых осколков и разбитых воздымающихся над ней плит. Шаги по сырому от крови и дождя камню. Его лицо было бесстрастным, и по его красивым, безупречным чертам лица невозможно было прочитать, что он чувствовал внутри себя, глаза же кипели яростью. Он остановился над ее безвольной фигурой, когда она в отчаянии пыталась проглотить каплю воздуха, грудь с дрожью опускалась и поднималась, и при каждом спасительном глотке кислорода, Карин ощущала, как упираются разбитые ребра в легкое, и как бледная кость выпирает из-под кожи на локте. Мужчина смотрел на нее холодными темно-зелеными глазами, в которых сливались малахит и темный богатый оттенок изумруда, и тени высоких хвойных лесов, и отголосок морской волны, омывающие скалистые берега, и в этих глазах, сверкающих над ней в опустившейся темноте, не было милосердия или жалости, лишь твердое намерение убийства. - Я впечатлен храбростью человека, который посмел осквернить священный чертог покоящихся бессмертных душ, вломиться в залы, которыми мы дорожим на протяжении столетий, оберегаем покой и чтим память величайших хранителей белого града, - в грозящем спокойствии говорил мужчина, не отрывая своих любопытных глаз от кровяных разводов, растекающихся под его ногами. - Я не стану использовать свой меч, чтобы убить тебя, слишком высока честь для такого ничтожества, - в презрении шептал он, вонзая свой пронзительный взгляд в ее темные глаза, когда ветер колебал короткие белоснежные пряди его волос, и даже сейчас ее пальцы ломило от желания прикоснуться к его шелковистым локонам. Какое было бы это невероятное блаженство, почувствовать мягкость его волос на кончиках своих пальцев, погрузиться в ощущение, стирающее все грани рассудка. Его пальцы вошли в ее плоть с такой легкостью, что она не успела взвыть от боли, крича в своем разуме, и когда он поднял ее тело над собой, Карин, окаменев от ужаса, всматривалась в его руку, проходящую сквозь нее, и кровь стекалась по широким темным рукавам его кимоно, ручьями проливаясь на белоснежное хаори, крупными рубиновыми каплями опадая на скулы и задерживаясь на губах. И он продолжат смотреть на нее все теми же бездушными холодными глазами. - Я предпочту разорвать тебя своими собственными руками, хочу почувствовать, как жизнь уйдет из твоего тела, чтобы вырвать твое трепещущее сердце и сжать его в своей ладони, наблюдая, как кровь брызгами выльется из сосуда, что сохраняет остатки твоей бренной жизни. Карин задыхалась от боли, раскрывающейся в самом центре груди раскаленными углями и кипящим жидким железом, чувствуя, как кровь горячими потоками стекается между ног, расползаясь по коленям и вниз, к самым стопам. - Меч, что ты забрал из белых чертогов не принадлежит тебе. Он принадлежит дому моей суженой, - его глаза стали чернее, оттенок мхов растворился в углубляющейся в черном смоге тьме, что внутри нее сжалось, и струя крови вырвалась из ее рта вместе с рваным криком, обрызгав кончики его серебристых ресниц, и хватка его с каждым мгновением становилась все крепче, и кости внутри нее готовы были разломиться. - Я позабочусь о том, чтобы ты кричал долго. Из всех мечей ты выбрал клинок, принадлежащий отпрыску семейства Сиба. Твои грязные пальцы прикоснулись к самому чистому клинку из всех, - он моргнул, в задумчивости склоняя голову, словно размышлял не об убийстве, а о погоде, и взгляд его устремился к ее лицу, сокрытому костяной черной маске. Его глаза с нескрываемым интересом рассматривали заостренные выпуклости и узоры на черном камне звериной маски, что укрывала ее лицо до самого подбородка, и вглядывались в глубины узких острых глазниц. - Необычная маска из агата, - его глаза недобро блеснули иссиня-изумрудным огнем, и он стер большим пальцем правой руки застывшую на его полных губах каплю крови, растирая спелый оттенок вдоль скулы. - Возможно, я принесу твою голову своей нареченной, чтобы она смогла посмотреть в лицо тому, кто посмел осквернить священный дух ее отца и брата, павшего от рук кровожадных убийц. Может, убийцей окажешься ты, и я смогу отомстить за страдания и отчаяние, в которых она прибывала все эти годы, и я отомщу тебе за свое собственное отчаяние, что испытываю я, глядя на ее бледное лицо, - он ядовито выплевывал последние слова, сжимая кости внутри ее тела, и замахнувшись, отбросил ее фигуру к дальней стене, и она смогла увидеть звездные искры перед своими глазами, когда у нее помутнело сознание, когда его окровавленная ладонь вышла из ее горячей плоти. На трепещущих коленях она скатилась по стене вниз к земле, оставляя на пологом камне длинный кровяной след. Она слабо подняла голову, ударившись затылком о камень, продолжая делать обрывистые вдохи, наблюдая, как мужчина в спокойствии, отряхивает руку от ее крови. Неожиданно Карин осознала, что никогда прежде ей не была знакома эта часть его сущности – он был прирожденным убийцей, и ему ничего не стоило разорвать ее голыми руками. Он не станет задумываться о засохшей и грязной крови под ногтями своих пальцев, не станет терзаться воплями и ужасом своего противника, он будет продолжать убивать, нанося разительные удары. Она знала, что после того, как потратит все свои силы на то, чтобы забрать святые клинки из святилища, то ничего не сможет противопоставить своим врагам, ничего, и знала, на какой риск шла с самого начала. И не могла свернуть со своего пути. Ей хотелось узнать, сможет ли она на грани смерти противостоять их всевластию, сможет ли сбежать, укрывшись в тени ночи, сможет ли встретиться лицом к лицу с одним из богов и избежать проклятия смерти, сможет ли увидеть своего возлюбленного, стоящего по другую сторону от ее правды. Хитсугая Тоусиро, чье имя она выписывала чернилами на самом дорогом красном шелке и сжигала в пылающем огне, молясь Великой матери и Небесному отцу об их скорейшей встрече. Она думала о том, что сердце разорвется в груди от счастья видеть его, слышать его, чувствовать его тепло. И он был здесь. И руки его были перепачканы в ее крови, черты его лица были обезображены липкими багровыми полосами, и его кремовая кожа, как лепестки гардении, так напоминала холст с разведенными темно-красными мазками масляных красок. Кожа, что белее девственного снега, сокрытая темным бистром. Ее кровь, его лицо было залито в ее крови, с кончиков его пальцев стекала ручьями ее кровь, и капли звенели о разбитый мрамор выложенных плит, в воздухе отчетливо различался запах железа. Его рука была полностью окровавлена до самого локтя, и широкие рукава его накидки сочились кровью. Серебряные молнии схлестнулись, сплетаясь искривленными золотыми паутинами, раскалывающими черный полог неба, разрывая горячий и бурлящий воздух, обрывая истошные вопли, поднимающиеся над дрожащими сумеречными дворцами, оставляя за собой оглушающую тишину. Полы его белоснежного хаори вздымались на жестоком ветру, окропленные кровью, ее кровью, и она прижимала руки к своей груди, пытаясь остановить бегущую волнами горячую кровь, и кожа на ладонях неприятно стягивалась от рубиновых сгустков. Карин чувствовала кончиками пальцев собственную плоть, все еще ощущая его пальцы, разящим клинком, вонзившимся в кожу, проникающие внутрь, сжимающие кости. Его сила бежала по ее венам, впиваясь ледяными ожогами, и Карин не могла остановить лазурный поток пронзающий болью сознание и подавляющий волю, склоняющий на колени, с такой легкостью он остановил ее. Она стиснула окровавленные зубы, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чувствуя, как гнев переполняет каждую клеточку тела. Она не может позволить ему победить, не сейчас. Сейчас не пришло его время, ее месть еще не осуществилась. Ее сестра умерла под огненными развалинами, ее светло-карие глаза померкли под бурлящими кострами и черным пеплом. Вопреки отчаянию, ее сердце билось все сильнее, а кровь гудела в ушах, что-то внутри нее разрывалось, и воздух вокруг нее пел чистотой хрусталя, а погруженные в тени разбитые высокие колонны усеивались алмазными пиками льда, треск льдин о камень становился оглушительным. И она смогла ощутить, что дрожит, только когда ее стопы примерзли к темному камню, и она пронзительно закричала в жестокой агонии, которую не могла пересилить человеческая плоть. Над ними повисало морозное облако, и когда снежные бури смыкались над ее головой, а холод смешивался с ледяными водами, гроздья искрящихся осколков льда ссыпались на ее окровавленную темную маску. Бог смерти обрушивал на нее свой гнев. - Не волнуйся, я не позволю тебе умереть, - невозмутимо говорил глубокий мужской голос, и сквозь прорези темной маски она наблюдала за застывшим выражением его лица, холодное лицо, как айсберги на самом северном краю моря, скрытого за белесой пучиной снега и льдинистой твердыни. - Я сделаю все для того, чтобы ты смог в полной мере ощутить всю боль, которую только может подарить тебе жизнь. Я буду сам ломать твои кости, вырывать пальцы и вонзать раскаленные колья в зрачки, пока ты не начнешь молить о смерти, но даже тогда я не позволю умереть существу, что посмело осквернить память святого духа этого святилища. Это были его слова, обращенные к ней. И то был его голос, о котором она столь часто грезила в своих снах, когда он обдувал своим дыханием ее окровавленные стопы, и когда его тепло успокаивало ее, растекаясь по телу, когда он нес ее до главных ворот родового дворца. Его дыхание и сердцебиение, его твердый и сильный шаг, в звук которых она вслушивалась, словно в мягкую колыбель богов. Его голос, что сладкой музыкой разносился по ее венам, голос, в котором она купалась в вечном блаженстве. Сколь часто она мечтала слышать его голос, сколь часто грезила, ступая во снах за ним тенью. Он наконец-то стоял перед ней, по другую сторону правды, и голос, преисполненный гнева и ненависти. Она бы хотела, что бы он принадлежал ей, что бы он мог одарить ее тем же взглядом, которым он смотрел на любимую женщину в тот день. Ее губы шевелились, выговаривая его имя, но она не проронила ни единого звука, чувствуя, как слеза омывает скулу, щеку, западая в израненные губы. - Этой ночью по твоей вине погибли сотни людей, невинных. Ради чего ты проливал эту кровь? Кровь. Ее глаза всматривались на мокрые пятна крови на его лице, которые не смывал обрушившийся на них градом ледяной дождь. Проходили минуты, но она продолжала молчать, а он стоял в своем величии, омываемый ореолом власти и могущества, когда она медленно склонила голову от усталости к камню. Дыхание стало натужным, еще мгновение и перед ней разверзнется бездна. И тогда он растворился перед ее взором в веяниях смога и тумана, ветров и стены дождя, а в следующий миг, его пальцы сомкнулись на ее шее, сжимая горло в железных тисках, поднимая и прижимая к разбитому обломку стены. Она задыхалась, поднимая в слабости руки, и раздирая вены на его молочной кисти, беспощадно вонзая ногти в его кожу, и плача от того, что своими собственными руками причиняет ему боль, но его хватка не ослабевала, а кольцо пальцев готово было разломить суставы, и она слышала треск своих костей. И теперь ее пальцы были в его крови, и от этого хотелось выть. Неужели эта агония будет преследовать ее всегда? И любовь к человеку, которого она не знает, будет терзать ее на каждом шагу, словно стеблевый паразит поедает распустившийся ликорис. - Что за лицо скрывается за костяной маской черного волка? – шептал мужчина, приближая свое лицо к ее губам, когда она беспомощно болтала ногами в воздухе, а он всматривался в прорези глазниц каменной маски. Карин знала, что его глаза неописуемого голубого оттенка, но никогда прежде не догадывалась, что в них обитает и оттенок сирени, и она могла различить темно-синий и лиловые тона, над которыми воздымался оттенок чистейшего смарагда, что пылал ярче алмаза или рубина. Он убьет ее, если она продолжит колебаться. Карин прижала стопы к стене, отталкиваясь носками, и согнувшись, со всей силы направила удар коленом к изгибу локтя его руки, что удерживала ее над землей. Но он был быстрее, когда тыльной стороной ладони свободной руки ударил ее под колено, мгновенно сломав кости в ее ноге, и конечность безвольно повисла в воздухе, а ладонь, прижимающаяся к ее гортани, жестче придавливала ее к камню, и по стене расходились паутиной толстые кривые трещины. Она не остановилась, и здоровой ногой стопой ударила его в грудную клетку, намереваясь повредить мечевидный отросток грудной кости, но мужчина не шелохнулся под силой ее удара. Его ресницы встрепенулись, когда мышцы дернулись на его лице, и он, глядя ей прямо в глаза своим потемневшим от ярости взором, положил ладонь на голень, и резким движением разорвал мышцы, и каждая кость в голени разломилась на десятки осколков. Женщина больно закашлялась кровью, и скатывающаяся струя крови опала на фаланги его длинных пальцев, и кожа его была словно раскрашена бистром. - Мне не особо нравится рвать на части соперника, который не может противиться моей силе, и все же во мне вызывает любопытство осознание того, что ты смог выйти живым из святого чертога и стоять на своих ногах. Демоны, что охраняют святилище, позволили тебе выйти или же оставили смертельное проклятие, которое я не могу ощутить? Думаю, что в последующих наших встречах ты сможешь рассказать мне много того, о чем сам не подозревал. Почему бы сейчас не раскрыть того смертника, что возомнил себя вершителем судеб, стоящего выше бессмертной обители и его стражей? Ее бил озноб, когда его рука потянулась к ее маске, и пальцы прикоснулись к костяным резным основаниям, и она могла ощутить кончики его холодных пальцев на своей коже. Глаза женщины расширились, когда он потянул за края, укрывающие верхнюю половину ее лица, и на чело упали леденящие капли дождя, скатившиеся быстрой чертой к окровавленным губам. Нет, он не получит этого удовольствия. Она должна бороться, чтобы отомстить и восстановить честь своего дома. Ее пальцы вгрызались в его вены, и только когда ее ногти глубоко впились в его плоть, он перевел скучающий взор на свою руку. Нужно сосредоточиться, она должна уйти от него, пока все не разрушилось. Пока все не закончилось для ее настоящего тела. - Жалкие попытки, ничтожество, - сузив глаза, яростно прошипел он, направив воздушную волну к кистям ее рук, что исполосовывали ладони и пальцы мелкими резными ранами, что так походили на бледные шрамы на его руках. Порой она ненавидела его за то, что не могла избавиться от чувств, что корнем проникли в самое сердце, и лишь смерть могла бы изничтожить расцветшие ростки глубокого и необъяснимого чувства. Это было до того нелепо – любить человека, которого она совсем не знала. Карин ничего не знала о мужчине, которому ее обещал родной отец. Каковы были его горести и радости, что приносило ему счастье, и что он безудержно любил, что приводило его в восторг, и за что готов был умереть и не пожалеть жизни другого? Она собирала его образ по крупицам, как если бы собирала разбитое зеркало, пытаясь услышать из уст других любую историю о солдате с волосами цвета парного молока, которого именовали белым демоном. Говорили, что в родной деревне его прокляли за то, что в день своего появления на свет, холод унес жизни сотни детей от снизошедшей с небес бури, что подняла землю и выкорчевала столетние хвойные деревья с горных хребтов, оставляя за собой глубокие борозды вскопанной сырой земли, и море с востока взошло над скалистыми утесами, опадая ударной волной на ощетинившиеся обрывные скалы, разбивая высокие каменные гряды. Полноводные реки сковали голубые льды, а богатые урожаи погибли в морозных метелях, и стебли золотой пшеницы осыпались в ладонях кристаллами индиго, и в руках не оставалось ничего кроме инея и смерти. Свежая вода обращалась в испорченную и грязную, разносящую болезни. Люди умирали от голода, что правил на протяжении целого десятилетия, и белоснежная столица оставляла умирать отдаленные районы своих владений с плодородными землями, позволяя рухнувшим небесам погрести за мертвенной пеленой тысячи невинных жизней. Говорили, что люди кричали, преисполненные ужасом его образа. Карин вслушивалась в тихий шепот служанок, что поднимали пестрые и широкие веера, скрывая алые уста, что говорили, как старшую дочь семейства Сиба отдадут белому демону. И она ненавидела каждую из этих женщин, вспоминая о нежности его рук, о теплоте его тела, что проникало в саму ее кожу. Говорили, что волосы прямые и мягкие, блестящие шелком его побелели от падения звезд в предзнаменование неминуемой гибели народа, а леденящая глубина иссиня-лазоревого взгляда вобрала в себя все пресные реки, впадающие в великое море, что сковали вечные голубые льды. Белесые брови, раскрашенные тончайшей кистью, кожа оттенка светлой жемчужной пудры, волосы светлее крема из лепестков гибискуса, глаза темного аквамарина. Гибискус – цветок, знаменующий смерть, и верующие в суеверия прислужницы ее дома, обрывали нераспустившиеся полные бутоны великолепного цветка, дрожа в страхе перед смертью и болезнью, сжигая в пламени лепестки всех оттенков. Карин очерчивала кончиками пальцев изящные и крупные бутоны с ярко окрашенным венчиком, восхищаясь полнотою толстых вечнозеленых стеблей, заостренных малахитовых лепестков. Бутоны могли приобретать любой оттенок кроме черного, и цветы напоминали ей об истинной сущности человека, предназначенного ей в мужья - за образом красивого мужчины, таилась власть, готовая сокрушить города. Бутоны, что отцветали у каймы прудов, наполняли воздух пестрым и свежим ароматом, умирая скоротечно в своем совершенном цветении. Она не боялась смерти и болезни, и если проклятие падет на ее плечи, то она будет наслаждаться скоротечным мгновением, проведенным подле этого мужчины, наслаждаясь его близостью, как и ароматом цветка смерти. Карин посмотрела в его глаза, чувствуя вонзающийся в кровь жар, сковывающего мышцы льда, кристальными инкрустированными частицами оплетающими колени и бедра, и она сжимала сухие губы, сдерживая вопль, когда серебро чистых алмазных копий сформировались над его плечами в воздухе, а взгляд его темных сизо-сапфировых глаз стал острее. «Ты умрешь» – торжествовали черные смерчи, сходящие с почерневшего неба и раскалывающие земную твердь. Она слышала от солдат, что когда близится мгновение смерти, человек забывает о боли, притупляющей сознание и ясное видение взгляда, как матери забывают о муках деторождения, возлежа на окровавленных перинах, но гневный жар ледяных кинжалов, что впивался в нее, не исчезал и окутавшие вихри снега приковывали к камню за ее спиной. И ее горячая кровь охладевала, обращаясь в рубиновые осколки, и ей представлялось, что плоть сливается с камнем. «Ты умрешь» - воспевали морозные ветры, разносящие сверкающие бриллиантовые осколки снега, сияющие драгоценными каменьями, и кобальтово-свинцовые тучи, вихрясь в темном поднебесье. - Ты умрешь, - прошептал мужчина, и за спиной бога смерти поднялись стены живых вод и лазурные клинки, что прозрачнее слезы заострились опаленным льдом. Карин задыхалась, теряя четкость очертания мужского лица, взирающего на нее со всей лютой и дикой яростью, на которое только способно человеческое сердце. Карин смотрела в его глаза, видя в жестокой глубине его взгляда свои собственные глаза, вспоминая саму себя, стоящую перед высокими напольными зеркалами, по тяжелым рамам которых тянулись ленты богатой гравировки пантер и оленей, чешуйчатых драконов и львов. Она смотрела на свое отражение робким и невинным взглядом, любуясь своей расцветающей молодостью, и прикасаясь кончиком указательного пальца к полным губам, думала о том, что когда-нибудь он прикоснется к ней, он накроет губы своим горячим дыханием, и его руки заскользят по ее светлым оливковым плечам, наслаждаясь мягкостью ее кожи. Во взоре ее заплясали тени. Ее наставницей была молодая женщина, и когда ее представили Карин, то она подивилась тому, как одно существо могло воплотить в себе столь одурманивающую красоту и бессмертную грацию, в каждом движении сквозил таинственный призрак искушения. И она хорошо помнила, как женщина обняла своими нежными ладонями ее лицо, приближая свои золотисто-карамельные глаза к лицу, заглядывая в темные глаза бури. Она помнила, как мелодично звенели тяжелые золотые серьги, ее тихий смех, алые губы, и мелкие украшения в темных, курчавых и лоснящихся волосах, едва тронутых коричневой хной, что спускались до самой поясницы, пахнущие тонкими духами, богатую одежду царственных оттенков красного и черного, холодные перста, что усеивали длинные изящные пальцы, отсвечивающие краснотой в свете зажженных свечей и рдяных языков огня, горящего в камине. - Твои глаза полны воды и жажды, - шептала она, всматриваясь в ее глаза, обводя пристальным взором ее острые черты, тогда как Карин стояла неподвижно, не смея шевелиться без ее веления, затаив в волнении дыхание, когда северные обдали своим дыханием ее оголенную плоть. Благовония заполняли комнату, несмотря на распахнутые настежь балконные стеклянные узорчатые двери, впускающие в спальни ночной хлад. Она обводила ее плечи и ключицы холодными пальцами, что были мягче шелка и лишены человеческого тепла, прикасалась к длинным тонким чернильным волосам золотистыми когтями, и когда она поднимала руки, сгибая локти, Карин могла видеть золотую вышивку дракона на красных широких рукавах ее кимоно, открытую полоску жемчужной кожи без единого изъяна. Ее поражала удивительная грация ее медленных движений и аккуратного бесшумного шага, то была совершенная красота. - Мне нравится твой взгляд. Такой горячий взгляд подарит много удовольствия и доставит радостное наслаждение твоему обладателю, и ты с упоением научишься искусству любви, принимая мои слова, словно молитву, - уверенно произносила женщина, отходя в сторону и усаживаясь на резной табурет из черной древесины, когда темно-бардовые юбки легли кровяной рукой у ее нагих ног. Женщина изучала ее некоторое время в безмолвии, склоняя голову, отчего черные кудри спадали на плечи, скрывая острые скулы, и порой раскрывая в страстной полуулыбке уста, испуская чувственный вздох, как если бы она получала наслаждение от представшего перед ней образа, и темно-ореховые глаза мерцали в слабом свете колеблющихся огней. - Ты не боишься, - наконец произнесла она, не спуская с ее лица своих зачарованных глаз. И Карин, не отводя своего взгляда с легкостью вздоха, ответила: - Нет, не боюсь. Аметистовые уголки губ женщины, сочившиеся яркостью гранатового сока, приподнялись в коварной и обольстительной усмешке. - Знаешь, что происходит на брачном ложе между мужчиной и женщиной? - Да. - Ждешь этого? – вопрошала шепотом женщина, слегка откидывая голову и изгибая шею, но ни на миг, не отрывая от юной девушки взгляда. - Да, - с хрипотцой в голосе ответила Карин, чувствуя, как тело сковывает легкая дрожь. - Да – то верный ответ, если ты хочешь получить желаемое, но мало иметь одну красоту и желание, ты должна научиться доставлять ему удовольствие. И если днем твой муж будет стоять во главе могущественного гарнизона, и сильнейший воин белой цитадели будет трепетать перед ним в страхе, то он должен трепетать перед тобой, от страха и отчаяния, что ночь, которую он провел с тобой, более не повторится. Женщина с таинственной и темной полуулыбкой на губах осмотрела затемненную спальную комнату, заостряя внимание на пышно убранной кровати с высокими резными деревянными бортами, застеленной расшитым покрывалом из черного шелка и простынями плетеного восточного полотна. Напольные лампы из латуни и матового стекла, украшенные арабскими арабесками и орнаментами инкрустированные золотыми цветами, наполняли комнату алым сиянием, и когда женщина склонилась к полу, подобрав рассыпанные благовония, то волосы ее приобрели оттенок чистой меди. - Есть правила, которыми нельзя пренебрегать, если хочешь завладеть его разумом, чтобы он думал о тебе каждое мгновение. И даже если вы не знаете друг друга, то первая брачная ночь разрушит многие стены, которые сдерживают двоих людей из высокого сословия. - Он не дворянин, - осторожно прошептала Карин, на что женщина изящно изогнула тонкие смольные брови. - Для тебя это важно? – осторожно улыбнувшись, спросила наставница. Карин опустила глаза, обращая взгляд к красивым высоким вазам из глазурованной меди, наблюдая как кружевные тени облепляют пышные узоры. - Думаю, что нет, - тихо ответила Карин, не поднимая глаз, проводя рукой по поверхности до блеска отполированного ночного столика, на котором стояли хрустальные графины с дорогими духами, изумрудные шкатулки с кремами для тела и волос, золотые подносы с опаловыми гребнями и овальными зеркалами в серебряной оправе, по которым тянулись плетеные лозы распустившихся роз и зачарованных птиц. - Но есть вещи, которые не дают мне покоя, - нерешительно призналась девушка, и темная лента распущенных длинных волос сокрыла часть ее лица. - Я не знаю этого человека, и выполняю лишь волю своего отца и наставление своего дома, я служу белому сообществу. И моя кровь, и мое дыхание принадлежит Небесному Владыке, и я исполняю наказ великого всевышнего отца, подчиняясь распоряжению Совета и желанию родного отца. Я часто задаюсь вопросами, что нашел мой отец в этом мужчине, и в то же мгновение думаю о том, что для меня это не имеет значения, потому что я хочу принадлежать ему. Я хочу стать частью его духа, и его плоти, и я жду мгновения, когда мои губы прикоснуться к рубиновой чаше с красным вином, что внутри меня станет его кровью. Я хочу узнать, правда ли то, что толкуют древние писания, что когда нареченные проходят через древний обряд перед небесными блюстителями, то могут видеть воспоминания своей второй половины. Правда ли, что боль, что испытывает один, может чувствовать другой. И если это так, то я хочу этой связи всем своим сердцем и духом, потому что я смогу разделить вместе с ним его дыхание, его помыслы, его желания. И я смогу забрать всю его боль и избавить от страданий, что будут ожидать его на поле брани в кровавом месиве из тел и опаленной огнем земли, забирая и поглощая все в себя. Все ужасные картины, что предстанут перед его взором. - Почему же тебя волнует его кровь и из какого рода он выходит, если сами высшие посчитали ваш союз достойнейшим за многие столетия? – спокойно поинтересовалась женщина, перебирая в руках тонкую золотую цепочку на запястье. Карин медленно подняла на женщину свой взгляд, и пальцы наставницы замерли на золотой цепочке, когда она ощутила исходящий от юного тела трепет, но больше всего ее потрясло выражение ее глаз. На нее смотрели глаза уже не ребенка. - В старых текстах фамильного архива, я нашла несколько манускриптов, что описывали обряд, через который проходили молодые суженные. Союз пар из благородных семейств был самым крепким и самым могущественным, сила их преумножалась, и позднее торжественные церемонии проходили еще до официального бракосочетания. Служители белого града поняли, что могут защитить последующие поколения, создавая такие союзы, с силой которых не могла сравниться ни одна боеспособная армия, ни этого мира, ни того, что сокрыт за завесой теней и черного мрака бездны. Двое людей, чьи души соединены воедино могли подчинить себе всю землю, если бы того возжелали, но объединяли только выходцев из пяти благородных семейств, в которых протекала кровь небесного блюстителя. Человек, которому я предназначена в жены, его кровь не чиста. И я испытываю ужас ни от того, что не смогу оправдать возложенных на себя надежд своих родителей и высших чинов, что следят за каждым моим шагом, а того, что он не сможет видеть и чувствовать меня. И я чувствую нарастающий страх от осознания того, что не смогу увидеть его и статься его частью, хотя жажду быть поглощенной его сущностью больше всего на свете. - Не боишься ослепнуть от испытываемых к этому мужчине чувств? – растягивая слова, произнесла женщина, всматриваясь в мой прямой взгляд, и в ее голосе не было ни злого умысла, ни презрения, в нем сквозило женское любопытство, сжигающее сами кости. - Я уже слепа, - отрешенно, но твердо прошептала девушка, признаваясь в самом сокровенном, что таилось в глубине ее души. – Но самое главное, что моя жизнь не имеет более красок, который мог бы видеть живой человек после встречи с ним, после того, как я смогла ощутить прикосновение его кожи, услышать его голос, что пронзает плоть легче кинжала, и я испытала чувство легкости вхождения острия в свое сердце. Я живой мертвец, что ступает под палящими лучами солнца в надежде отыскать свой глоток жизни, а он и есть моя жизнь. Наставница некоторое время в молчании изучала ее своим пристальным взглядом, останавливаясь на точеных чертах лица, а затем медленно поднялась, отводя свои сверкающие мглой глаза к резной скамье и ночному столику, стоящим вдоль широкого ложа, где лежала стопка шелковых темных простыней и расшитые накидки. Она осторожно и высоко подняла медный кувшин, легко сгибая локоть, отчего струящаяся ткань чудесной вышивки на материи ее кимоно спустилась до деревянных половиц, открывая взгляду великолепный узор цветов и львов. И опустив крышку сосуда, женщина наполнила блестящую от света огня чарку холодным вином, пряный аромат которого распространился по всей комнате. Ее движения были нерасторопными, когда она склонилась, подгибая колени и вставая в позу седзи, расставляя золоченые блюда на ониксовом подносе. Пальцы мягкой волной легли на бархатный мешочек, связанный шелковой тесьмой, и, проведя вдоль вышитых золотых узоров большими пальцами, она расплела узел, подцепляя кристальные палочки для еды, кончики которых она положила рядом с сервировочным блюдом. И небрежно отодвинув медное блюдо, она подняла в руках тяжелый хрустальный сосуд, отсвечивающийся чернотой чернил и теней, словно в драгоценном графине переливалась кровь. - Порой необычайно красивые вещи создаются для того, чтобы подчеркнуть красоту и элегантность человеческих рук, - с тайной улыбкой на губах произнесла наставница, меняя угол наклона у хрустального сосуда, отчего края тонкого горлышка засверкали игрой золотых и серебряных, пурпурно-лиловых огней. - Другой человек сможет заметить кольца на твоих пальцах, и то, как яркие камни перстней сочетаются с молочной чистотой твоей кожи, и лишь ощутив в руках совершенное творение, можно достичь истинной и неподдельной красоты. Пытайся достичь совершенства каждую секунду, - прошептала женщина, и смоль ночи проскользнула вдоль длинных темных ресниц. - Когда наклоняешь сосуд, не сгибай слишком сильной локоть, но и никогда не бери в руки графин, который не сможешь удержать, - более резким голосом сказала она, отчего Карин вздрогнула, поправляя тонкую батистовую шаль на плечах. - Пусть в сосуде будет немного жгучего и холодного напитка, и ты сможешь наполнить всего одну чашу, но твои движения должны быть овеяны призраком красоты. Она подняла на стоящую поодаль девушку темный взгляд, с тихим стуком поставив графин одной рукой на стол, и мираж теней и света окружил ее гибкую и высокую фигуру, а кожа лица приобрела янтарно-золотистый оттенок настоявшего белого чая в сиянии прозрачно-белесых лучей солнечного света. - Подойди сюда, - и жестом руки она повелела Карин приблизиться и встать подле нее, но сделав несколько шагов, наставница в сомнении сдвинула брови, и сердито сверкнув глазами, незамедлительно выставила ладонь вперед, и девушка мгновенно остановилась. - Отвратительно, - в нескрываемом омерзении произнесла женщина, и у Карин перехватило горло от острого и колющего волнения, - ты подходишь к брачному ложу так, словно собираешься от усталости рухнуть на него в то же мгновение, тогда как после брачной церемонии и пиршества, тебе придется ожидать своего мужа, не смея поднимать алой накидки со своего лица. И ты будешь ждать своего нареченного, пока он не придет, следуя всем традициям, и если муж позволит тебе подняться, ты должна двигаться легко, словно это не составляет труда. Неужели ты думаешь, что после всех официальных приемов и поздравлений, он не будет чувствовать усталости. Нет, он будет вымотан этим событием, и мы не простолюдины, чтобы с благородных срывали одежду, а тело использовали, как усладу неистовой страсти. Дозволь ему посмотреть и почувствовать тебя, ощутить исходящий аромат от твоих волос и рук, возжелать еще до того, как он сможет насладиться твоей открытой кожей, а губам попробовать мягкость и горячность плоти. Заставь его обращаться с тобой, как со своей госпожой, а ему отнеси роль дорогого гостя. Позволь увидеть ему дорогую ткань твоего одеяния, позволь насладиться медленностью твоего шага, спокойствию движений, позволь любоваться твоим образом, как любуешься его в своих снах. Карин слегка раскрыла губы в предвкушении, и они заалели пунцовым оттенком розы, и по предплечьям проскользнула неистовая дрожь, что опалила жаром все тело. Она не чувствовала ног в золотых тканевых туфлях, но великолепная истома наполняла тело. Эхо слов, стоявшей перед ней женщины растворялось в сознании, как море расходится в туманных гранях восходящей в знойных потоках ветра бури, сливаясь со свинцовым горизонтом. - Но взамен тебе придется многому научиться, и это куда более тяжкий труд, нежели письмо, музыка. В любом искусстве есть гении, а есть те, кто неустанно работают над собой, и то, что другим дается с легкостью, они получают невозможными усилиями и желанием. Искусство любви зависит исключительно от твоего таланта, и, твоей страсти. Чувства, что ты испытываешь к нему, могут стать преградой, ведь ты полна робости и нерешительности в этих стенах, но в своей невинности у тебя есть искушение, а потому ступай к нему с желанием в глазах. С желанием, о котором ты твердила, смотри на него так, словно собственное дыхание причиняет тебе боль, а его спасительный глоток воздуха. Шаг, которым ты ходишь днем, я видела этот совершенный шаг, полный неотчуждаемой гордости и неприкосновенности, отдаленности и неприступности. В спальных комнатах ты позволяешь увидеть ему себя открытой для него одного. Позволь ему прикасаться к тебе, позволь ему смотреть на тебе в ночи и отвечай ему взором, когда днем ты не поднимаешь своих глаз. Всегда будь в самых красивых одеждах, не позволяй усталости и боли коснуться твоего лица, а угрюмым мыслям завладеть разумом. Заставь его принадлежать одной тебе, пусть он покорится. Женщина обвела взглядом комнаты, слегка распоясав плотную шнуровку на своем кимоно, и спокойно продолжила: - Эти комнаты специально приготовили для нашего обучения. Предстоит очень многое, и эта часть подготовки к тому, чтобы ты смогла стать достойной супругой будущего главнокомандующего, именно ведь так про него говорят. Красивый мужчина, но на мой вкус слишком холодный и беспристрастный, но если завладеешь его мыслями и сердцем, то он будет принадлежать только одной женщине. И этой женщиной станешь ты. Заставь его думать о тебе. Со мной же не бойся быть невежественной, ты не сможешь научиться этому за неделю, нам потребуются многие месяцы, в спальне много церемоний, которые не уступают по традициям и правилам этикета дневным пышным празднествам. И встав рядом с кроватью, наставница резко повернулась к девушке, доброжелательно подавая руку. - Попробуй снять с меня накидку, и не думай о том, что твой господин обернется к тебе. Не позволяй ему раздеваться самому, в конце концов, это не постоялый двор. И никогда не оставляй одежду на полу, лишь в крайнем случае, наутро постельничий и прислужницы все уберут, - с призрачной улыбкой произнесла женщина, и скорее для себя, чем для своей воспитанницы. - Скамьи у постели для того и стоят, чтобы ты смогла быстро помочь ему раздеться и не оставлять одеяние, расстеленным на холодных половицах. Острожной зайди за спину, и прикоснись кончиками пальцев к вороту, проводя линию вдоль шелковых бортов, он слегка раздвинет руки для тебя, помогая. После празднества твой супруг облачиться в несколько слоев ушикаке, поэтому снимай каждое одеяние поочередно, не забывая про пояса. И Карин повиновалась ее словам, украдкой позволяя себе мысль о том, что у нее появится истинный господин. Двух женщин в огромной комнате охватывала абсолютная тишина, и девушка могла расслышать шуршание своего шелкового кимоно, скользящего по камням пола. Карин отчетливо запомнила песню цикад и пронзительный шепот ветра, шелест изумрудной листвы и сводчатую пустоту огромных спален, витые колонны постели, по которым спускались резные лозы роз; наполняющий комнаты блаженный мрак и золотую яркость огня; тайное блаженство от представления ласкового мужского голоса. Когда-нибудь они окажутся вдвоем в покоях белого дворца, и причудливые бесформенные тени золотистые и черные будут скользить вдоль белоснежных стен, и тишину в комнатах будет наполнять свежий ветер и треск огня в камине. Сияние пламени тонкими лучами будет пронзать деревянные перегородки с узорами черных аистов и мелкие ромбы раскрытых оконных ставней. Ее глаза были влажными, как серебряная вода после дождя, сонными и мечтательными, и когда она подбирала пальцами материю воротника верхнего хаори винного оттенка, и широкие полы роскошной материи разошлись, скользя по атласному платью с плеч женщины. От одеяния исходил аромат хвои и ванили, смешивающийся с более терпкими и сильными ароматами корицы и кофе, и едва различимое благоухание кожи, смоченной маслами. - Хорошо, - коротко сказала женщина, оборачиваясь к ней, и жестом руки, предлагая ей сесть за чайный столик, на котором стояли фарфоровый сервис. Наставница приоткрыла крышку чайника, глубоко вдыхая лиственный запах, после чего удовлетворенно чуть склонила голову, слабый стон сошел с ее раскрытых губ, и она блаженно прикрыла глаза. - Расскажи мне, - ласково говорила она, - что вызвало в тебе такие чувства? Карин усаживаясь в традиционную официальную позу и расправляя толстые и пышные складки на кимоно, слегка позлащенные светом огней, и подняла на женщину темные глаза, наблюдая за ее руками, и дивясь белизне кожи, что была белее снега. Она задавала вопрос, полная искреннего женского любопытства, извивающегося змеиными всполохами под самой кожей, и если не ответить сейчас, то она задаст вопрос в их последующую ночь. - Ничто, - честно призналась Карин, и когда она произнесла эти слова, то ощутила, как тело расслабляется, словно она смогла отпустить то, что так долго сдерживало. То была странная связь, сквозившая в воздухе, едва ощутимая и незримо присутствующая, то было не доверие, но неизбежное понимание. Наставница наливала в фарфоровые чаши с узором полных белых пионов, горячий чай, расходящийся седым паром, обрамляющий тонкие черты лица и чернильные длинные ресницы, с которых лентами сходили смутные тени. Карин обхватила ладонями фарфоровую черную чашу, украшенную изразцами и арабесками молочно-белых анемонов, чувствуя, как боль от жара пронизывает кожу, а воздух наполняется сладким ароматом меда и лепестками жасмина. - Он красивый мужчина. - Да, - ответила Карин, после недолгого молчания, наблюдая за тонкими переливами сине-зеленого и медно-красного оттенков огня, пылающего в камине, ощущая, как нежное благоухание ароматической смолы пропитывает саму ее суть, проникая в тело вместе с кислородом. - Но это не его жестокая красота заставляет меня подчиняться его сущности, - девушка опустила глаза, различая в янтарно-изумрудной воде отражение своего равнодушного лица, выражение темных глаз, охваченных отчаянием. Карин слегка переместилась вперед, едва смея дышать. - Сколько себя помню, я всегда жила в строжайших правилах, и никогда не могла позволить себе делать то, что мне возбранялось, - негромко говорила она. - Я не могла вести беседу с прислужницами, что были моего возраста и воспитывались под началом старшей управляющей, хотя столь многое волновало и интересовало меня. Я хотела когда-нибудь говорить с ними на равных, спросить, какого было жить под открытым небом, иметь возможность выбрать самому себе путь, быть частью их проскальзывающих улыбок и смеха, разносящегося по холлам. Я всегда должна быть символом могущества, совершенства, и мне не дозволялось очернить себя беседой с простолюдинами. Забавно, но когда я была еще совсем ребенком, я не могла понять, за что меня наказывали, когда приходила в людскую, и какой же страшный взгляд был у всех присутствующих в обеденных залах и кухнях, когда юная госпожа спускалась к ним. Они будто увидели меня перепачканной в грязи. Женщина не сводила с Карин невозмутимых глаз. - Каждый мой день проходил в золотой клети, созданной из запретов, и прутья драгоценного металла сжимались все сильнее, ломая и подчиняя своей воле, вопреки всем моим усилиям. Слова матери о долге, чести, уважении – то самое непреодолимое обстоятельство, которое встает на пути желаний. И приходится подчиняться, чтобы не видеть разочарования на лице отца, читать не понимание в глазах сестры, открытое несогласие в образе старшего брата, - она горько усмехнулась, представляя картины своих воспоминаний. - Я задумывалась о том, сколь много утрачу в своей жизни – не смогу увидеть нефритовое море, что простирается до самого края мира, говорят, что оно чище дождевых капель и слез, никогда не смогу держать в своих руках эфес меча, не смогу побывать в далеких и бескрайних краях, не смогу босыми ногами ступать по снегу и зеленой траве, наслаждаясь светом солнца, - она тревожно помедлила, и губы ее слегка задрожали. - И никогда я не смогу выбрать человека, которого искренне полюблю. Когда я увидела этого мужчину, в то время нашей первой встречи еще юношу, то я почувствовала, что не могу дышать, а когда же он поднял на меня свои глаза, я будто смогла окунуться в море, о котором столько читала и мечтала увидеть, и меня обожгло белое пламя, а внутри пробудился голод и желание. Чувство, которое мне столь сложно описать, передать, и я впервые ощутила такую невероятную свободу. Мне все равно, чем это было вызвано – его ли то была красота, его доброта или голос, что каждую ночь приходит ко мне вместе со снами. Мне, что утратила свободу с самого рождения, было дозволено на миг окунуться в жизнь, полной свободы. Так думала я, когда впервые посмотрела ему в глаза и коснулась его рук. Меня охватило такое немыслимое счастье, когда отец представил меня ему, он был для меня надеждой вырваться из заточения и вернуться на свободу. Я чувствовала в нем гордость и силу, которая будоражила умы тысячи сильнейших и храбрейших воинов белого города, но меня не пугала власть, что убивала живые цветы. Я боялась, что могу больше никогда не увидеть его, - Карин выдохнула, вслушиваясь в мягкий шепот дождя за окном, и закрывая глаза, втянула в себя воздух, повеявший влагой и холодом. - Разве с Вами никогда не было такого? Вы встречаете человека всего единожды, и уже не можете его забыть, и он становится призраком жизни, что преследует, не оставляя даже во снах. Женщина, сидящая перед ней, смотрела на нее внимательным взором, и раскрыла в нерешительности рот, чтобы произнести слово, но неожиданно поежилась и плечи ее слабо дернулись. Они обе смолкли, наслаждаясь во вплетающийся шум листвы и мелодичный звук барабанящих по окнам капель, что блестели в свете огня от чистых влажных хрустальных дорожек. Наставница в молчании устремила свой темный беспристрастный взгляд в черноту опускающейся ночи, когда дождь с безликой яростью обрушился на окна, и тихо сказала: - Когда-нибудь эта любовь убьет тебя. Карин же ничего не ответила на ее слова, и даже когда эта женщина, имя которой она так и не узнала, исчезла из ее жизни, она не раз вспоминала их первую ночь, и ту беседу, что они разделили, наслаждаясь в уединении и тишине горячностью белого чая, мгновением единого понимания. Она чувствовала легкость, которая растаяла с первыми лучами солнца, и девушка вернулась в свой прежний мир, но сердце пылало, и ее радость от предстоящих будущих ночах расходилась по телу, как утренний туман растекается седой дымкой, скрывающей сверкающую в рассвете зеркальную озерную гладь. В ее глазах этот мужчина был светом и мглой, и когда раскаленные иглы кобальтового льда вонзались в плоть, она сосредоточила свой пылающий взор на его иссиня-нефритовых глазах, вспоминая ласковый шепот холодного серого дождя в ту ночь. Ее окружала громада темноты, в которой отчетливо укоренился аромат смерти. Карин вмиг осознала, насколько крошечной казалась себе в его сильных руках, сколь огромна и неотвратима власть стихии, что подчинялась его железной воле, и она терялась в веяниях и потоках сталкивающихся аур, наблюдая за его суровым и жестоким взглядом. Карин глубоко вдохнула, чувствуя, как онемели пальцы от холода и крови, от леденящей агонии в груди от раскрытой влажной раны. В ее очах засияла тьма, и тело накрыла ласковая пелена мрака, и дыхание растворялось в сапфировом холоде, расходясь горячими седыми лентами под холодными струями дождя. Глаза мужчины в изумленном потрясении смотрели, как фигура человека под его руками растворяется в свинцово-пепельном тумане и золе, а мокрый воздух наполняется запахом углей и огня. Чернота охватила его белую кожу, черные воды хлынули под ноги, и мужчина опустил взгляд к темным волнам теней, растекающихся вдоль белого камня разрушенных плит. Кружевные тени пологом покрывали крыши дворцов и светлые стены, и по высоким мраморным ступеням сливались могучие потоки черных вод туманных миражей, стекаясь чернильными обсидиановыми водами с разбитой площади, и льющиеся потоки журчанием наполняли пространство. За чернотой скрывался свет рассекающих серебром молний сумрачные небеса, и теплые волны изливались на каменные кружевные парапеты и стеклянные купола, и сквозь бурю вод, снисходящих с высоты клубящихся плотных темных облаков, обрушивалась чернота. Мгла убивала звук и оттенки, пожирающий мир мрак сжигал в своем омуте кислород, и мужчина поднял взгляд к небесам, когда на его светлое лицо опадали холодные капли дождя, и он прикрывал влажные молочные ресницы, чувствуя ледяной холод дождя на своих губах, наблюдая, как черная пустота поглощала небо. Искрящаяся лента молнии осветила его острые и пронзительные светло-голубые глаза, в которых отражалось затмение. Полы его белоснежной накидки срывались от раздирающей силы северных ветров и несущихся, сбивающих потоков черноты. И он стоял неподвижно завороженный упивающейся красотой нагрянувших раскатов черных гряд. И когда величественная темнота накрыла и его, не отвернул своего невозмутимого и непоколебимого изумрудного взора. Вмиг все растворилось во тьме. Прошло мгновение, и бури успокоились, и исчезли потоки холодных сапфировых вод его силы, вдалеке исчез звук грозной битвы и крушащего монументальные постройки дикого красного огня, а небо осветило спокойное светило перламутрово-лиловой полной луны, и ветры наполнились теплотой знойной летней ночи. С тенями сошли кровавые подтеки с его лица, седым паром разошлись кровяные царапины на его кистях, и когда он обернулся, ветер нежным дуновением овевал его совершенные холодные черты лица, и лунный свет закрадывался в сияние темноты, скрывающихся в аквамариновой глубине лазурных глаз. Мужчина смотрел на фигуру человека, стоящего по иную сторону белоснежной площади, и образ человека скрывала черная плащаница, развивающиеся под сильными потоками ветра, а лик сокрыт был маской с оскалом черного волка. Они смотрели друг на друга, не смея двинуться с мест. Лицо мужчины непривычно спокойное осветилось ниспадающим сиянием лунного света, отчего его короткие белоснежные пряди волос сливались с серебром полнолуния. Чернота теней, облекающих образ человека, обратилась в чистый агат. Хитсугая Тоусиро не шелохнулся и не предпринял попытки остановить человека, когда его фигура растворилась вместе с тенями в мягких водах черноты, с жадностью наблюдая за исчезновением своего врага, запоминая его черты и образ. Его противник ушел вместе со свинцовыми туманами, и он еще долго стоял на белоснежной площади, на которой не осталось и следа повреждений былой битвы двух могучих соперников, дыша ароматов распустившегося жасмина и вслушиваясь в тишину спокойствия белоснежного города, раскрывающегося перед его глазами. От автора: У меня были грандиозные планы на летний сезон, чтобы я смогла полностью окунуться в эту работу, но все сложилось не так, как я того хотела. Моя официальная работа отнимала все свободное время, и порой я просто приходила домой, падая с ног, что и сейчас продолжается в некоторой степени, правда я немного начала правильно составлять график своего свободного времени, и очень надеюсь, что предстоящий отпуск, хоть и непродолжительный, поможет мне немного прийти в себя. Я ни в коем случае не планирую бросать свои работы, и всеми силами пытаюсь выкроить время, чтобы продолжить. Я неустанно хотела начать писать новые главы, но у меня просто не было физических сил и времени на обычный человеческий сон, и в итоге я продолжала писать, но в не скором темпе, поэтому продолжение и затянулось на несколько месяцев. Все это время меня очень поддерживали слова читателей, которые оставляли свои комментарии, это очень помогало и подстегивало, когда у меня были крайне трудные дни. И огромное спасибо всем тем, кто так долго ждал продолжения и не бросал эту работу, для меня это очень важно, и я особенно ценю это. Спасибо вам огромное! Надеюсь все с наслаждением смогут провести остатки этого лета:)