Жар белого вереска

«Смерть: полное затмение солнца и земли». Я. Ипохарская

Когда она вдохнула в себя холодного воздуха ночи, то почувствовала, как тяжесть тела склоняет к земле, и как больно дыхание сжимает в тисках грудь, и ее бледные дрожащие пальцы стиснули белую ткань шелкового косодэ, мокрую от чужой крови и пота. Ей казалось, что она вынырнула из черного озера, которое так походило на смерть – там нет чувств и боли, света, а бороздящая в серебристой ряби тьма темнее иссиня-черной мглы. Карин медленно опустилась на блестящие деревянные полы своих спальных комнат, чувствуя, как дух жаждет вырваться из тела вновь и окунуться в соблазняющий мрак. Тени шептали и взывали, искушая своим ласковым шепотом и наслаждением, и потоком свободы. Свобода являлась величайшей страстью и мечтой, к которой тяготила ее душа. Во тьме и в смерти нет хозяев, нет обязательств, и нет поедающей волю любви, и стоит лишь протянуть руку, чтобы очутиться в спасительных объятиях призраков тьмы и пасть лицом в чистоту бездны. Их ласковые вихри унесут в далекие черные небеса, где раскрывается буря, и бушуют северные ветры, а над облаками темными, расстилаются облака белоснежные, как парное молоко, и рассветные лучи обжигающего диска солнца вонзаются в сизо-кремовые гряды. Миражи в кружевных разводах смольного тумана опадут над раскаленными красными песчаными каньонами, и холодные борозды, пронзая расколотую землю, протекают хрустальными реками, стекаясь по скалистым вершинам гор. И на самой окраине золотого утеса, где изумрудные волны лазурного шумного моря высятся до пронзительно чистого голубого неба, обтекая стены янтарного дворца, сливаясь с ониксовыми бутонами нарцисса на спиральных прозрачно-медовых лестницах, она могла увидеть золотых соколов, сотканных из жаркого серебряного света, сливающегося с пенистыми блестящими волнами, и их белые крылья утопали в прохладных темно-синих водах. Карин шумно выдохнула, глотая воздух, словно вынырнула из-под сковывающих потоков ледяных вод, чувствуя горячее прикосновение человеческого тепла на своей коже. Чуждое прикосновение, отличающееся от касания заблудших теней во мраке, что обнимали ее, стекали ласковыми струями по телу; неприязненное в сравнении с прикосновением жестокого и нежного ветра, обволакивающего пурпурно-медные облака на закате. Она скорчилась от спазмов, представляя ледяные черные колья, пытающиеся разорвать плоть и сломать кости. Ладони были влажными и разгоряченными, и она оставляла пальцами влажные полосы на деревянных половицах, когда черная шелковистая накидка укрыла ее плечи, и она в успокоении смогла отпустить сковывающую напряженность, что удерживала телесную оболочку. - Дышите глубже, Карин-доно, - взволнованно шептала женщина, осторожно приподнимая ее, будто боясь прикосновением причинить страшную боль. И Карин в мгновение широко распахнула глаза, вжимаясь костяшками пальцами в грудь, оставляя на коже багряные пятна от жесткого прикосновения собственных рук, задыхаясь от натужного и тяжелого кашля. Кашель раздирал и жег горло, и с губ опали рубиновые капли крови, и она сплевывала кровь вместе с желчью, с отвращением ощущая слабость в каждом мускуле и суставе, и натужное дыхание колом пронзало горло и грудь. Слабость ее физической оболочки, которая сковывала ее истинную натуру, бушующую природу первозданной темноты, которая могла окутать весь мир, заставив одним глотком, одним соединением с мраком позволить умереть жизни в каждом лепестке и в каждой кристальной капле чистейшей воды. Власть была столь сладкой, столь неутолимой и обжигающей, истомой прожигающей чресла и кровь, от которых она готова была стонать и кричать в упоении. Опьяняющее удовольствие власти, приносящее несравненное блаженство, когда сама смерть подчиняется одной силе мысли, когда течение жизни покоилась в ее ладонях. Она могла дыханием обратить в пепел тысячелетние дворцы, и древние библиотеки, что скрывались глубоко под землей, представляя, как воспламенятся в неистовом пламене фолианты и манускрипты, глиняные таблицы и каменные скрижали, а бумага и папирус исчезнут в ярко-красном поедающем огне, и растворятся в черном пепле тексты с письменами, что были сотворены еще до сотворения правления и языков, и великих городов. - Вам нужно отпустить это, Карин-доно. Не позволяйте иным сущностям поглотить Ваш рассудок, - голос женщины дрожал, когда она поднесла к ладоням Карин клинок в черных ножнах, сверкающий серебряной полосой в свете горящего огня камина. - Вы смогли добиться успеха этой ночью, моя госпожа. Один из клинков Вашей семьи принял Вас в качестве своего властелина. Вы истинная наследница семейства Сиба, - шептала она, склоняя в почтении голову, удерживая на раскрытых ладонях длинный меч, на эфесе которого сверкала тонкая цепь из белого золота, тихо позвякивающая в воздухе. Карин сдвинула брови, и сильно прижав лоб к половицам, с тяжестью вздохнула, прежде чем на трясущихся локтях приподняться и устало привалиться спиной к деревянным раздвижным дверям. Она выдохнула из себя воздух, обратившийся в седой пар, ее била болезненная лихорадка, и мокрые ладони потянулись к шелковым полам белоснежной рубахи, когда она прикоснулась к своей груди, в ожидании ужаса почувствовать на пальцах влажность крови. Но крови не было, как и ужасного ранения, нанесенного рукой мужчины. Карин резко втянула через ноздри воздух и вжалась спиной в деревянные выступы, и сильно стиснула зубы, пытаясь сдержать безудержную волну нагрянувших воспоминаний боли. Его холодные и полыхающие яростью сапфировые глаза, которые окружали морские штормы и ледяные вьюги, в его глазах царствовали зима и красота раскаленного в сизых ветрах морозного рассвета, что смотрели в самую глубину ее сущности, расщепляя душу. Его пальцы, что опаленными кинжалами вонзились в грудь, безжалостно раздирая кожу и плоть, и его сильная рука, с искусством истинного и непревзойденного убийцы пробивающая позвонки, разбила кости, словно они были колосьями пшеницы. Он хотел ее убить. И он бы, не колеблясь, исполнил произнесенные угрозы, медленно раздирая плоть на части. Стальная хватка его рук, сквозь которую она могла ощутить силу мышц, и струящийся поток духовной энергии, бурлящей в крови. И руки, что она так любила, сжимали ее горло и сочились ее кровью, а кобальтово-голубые глаза наблюдали за ней с хищностью дикого зверя. Она могла представить себе, как он вырывает ей кисть, и веер багряно-черной крови заливает его красивое лицо, совершенную молочную кожу и серебряные волосы, что тонули в чистом лунном опаловом сиянии; как стопа его с жестокостью раздавливает ее голень, а она кричит в агонии, пока он продолжает взирать на нее своими бесстрастными очами, пока сизо-лазурные всполохи ветров и воды взметнулись в воздух, достигая небесной вышины, точно волны. И в вышине парили небесные птицы дивной красоты, сотканные из его могущества, обращающиеся в раскаленные и безымянные копья молний, раскалывающие черные небеса. И она слышала песнь смерти, что раскрывалась над ее плечами. Карин неожиданно для себя стала смеяться, громко и надрывно, отчего боль во всем теле только усиливалась, и вместе с льющимся из уст смехом, с глаз ее потекли горячие слезы, обжигающие скулы, что замирали солью на раскрасневшихся устах, и хрусталем горели на подбородке. Она все еще сжимала пальцами грудную клетку, все еще ощущая пробитое легкое и разодранную плоть, безымянная и беспамятная пустота, зияющая в груди, не отпускала, а вместе с непреодолимым отчаянием, стывшим на кончике языка, она вкушала горькую ярость. И тогда она закричала, слыша в голове голоса далекие и неясные, словно пробивающиеся сквозь ночной полог неба и горящих звезд, вспоминая, как его тело прижималось в горячности страсти к плоти другой женщины. И как в удовольствие она громко стонала, и томный вздох переходил в блаженный крик, и женщина откидывала голову к белоснежной стене, и короткие пряди темных волос липли к влажным горящим щекам чистейшей светлой кожи, пока мужчина в полуослепленном наваждении двигал бедрами, а она обнимала его оголенными ногами, вонзая ногти в его сильные оголенные плечи, пробуя на вкус его кожу, пот и жар тела, вдыхая глубоко в себя его запах, аромат их соединенных в вожделении мокрых тел. Его спина была влажной, и она видела, как напрягались мускулы на его плечах, и как сильные руки сжимают женские бедра, как ладони поднимаются выше к груди, проводя линию вдоль шеи, пока она изгибалась под его прикосновениями. Женщина не помнила иного имени, кроме имени мужчины, что в страсти шептала, оставляя кровавые отметины на его лопатках, и Карин смотрела, как темно-багровые полосы винными потоками растекаются вдоль позвоночника, спускаясь полными рябиновыми лентами к пояснице. И она вспоминала холод его пальцев, сжимающих разгоряченные кровью кости, когда он пробил рукою дыру в ее груди, оставляя черную пустоту и рваные края плоти. - Карин-доно, - вопросила женщина скрипучим и хриплым голосом, словно поглотив тысячу пожаров, склоняясь над ней, и нежно, бережно обнимая за плечи, позволяя девушке принять сидячее положение. И Карин в усталости прикрыла глаза, позволяя себе мгновение слабости, прежде чем больно сглотнула, проглатывая боль и горькие воспоминания, и перевела строгий и холодный взгляд на юношу, наблюдающего за двумя женщинами со стороны. Он не приближался, и лицо его не выражало ни одной эмоции, освещаемое игрой слабого, красно-медного огня полыхающей в ажурном цветном стекле лампады, черты оставались безмятежными, солдат следил за ними отрешенным взглядом, не произнося ни слова, так и не двинувшись со своего места, словно он обратился в каменное изваяние. Кожа его была до того бледной, что Карин представила себе тело мертвеца перед омовением. В самых бедных и отдаленных районах, где люди умирали от голода и жажды, родители омывали чистейшей водой тело умершего на их руках ребенка, которого они не смогли спасти от зноя пустыни и голодной гиены. И Карин не единожды была свидетелем похоронных процессий, когда детские тела бережно сворачивали в самые дорогие циновки, опуская в сухую, разбитую и раскрасневшуюся под жаром солнца землю. Она не вслушивалась в молитвы, что произносили жрецы, она смотрела на лица матерей, готовых упасть в могилу к своим детям, столь пустым и безжизненным был их взгляд, столь безбрежной пропасть, раскрывающаяся перед ними, когда столь малая черта отделала жизнь от смерти. Она удивлялась, как скелеты, обтянутые белесой кожей, продолжали ступать по земле, и с какой легкостью ломались конечности, когда люди падали в бессилии на землю, как подкашивались ноги, и как хрустят кости, раскалываются черепа. - Такико-сан, этот человек принес мне кровавую клятву. Теперь, он принадлежит мне, - твердым голосом произнесла Карин, и глубоко вздохнув, поднялась на ноги, чувствуя, как под стопами расходится земля. Она покачнулась в сторону, но рука схватилась за дверной косяк, оцарапывая ладонь, прожигая жгучестью кожу, и девушка смогла удержать себя на ровных ногах, но колени продолжали трястись, а тело не покидало болезненное возбуждение, от которого пронзало холодом руки и замирало сердце при вздохе. Она могла ощутить, как все линии жизненных потоков проходят сквозь быстро бьющийся сердечный ритм. Юноша медленно поднял на нее взгляд, темный и безликий, горящий яростью и гневом. И Карин задохнулась от кипящих внутри стоящего перед ней юноши чувств, ощутив на горле невесомое прикосновение его сжимающихся рук, словно он жаждал порвать ей трохею и вырвать сердце. - Ненавидишь меня? – с язвительной и торжественной усмешкой поинтересовалась Карин, отчего губы ее наполнились оттенком бархатных лепестков красной магнолии, когда мужчина в гордости приподнял подбородок, смотря на нее в презрении и омерзении, мускул на его щеке дрогнул, а глаза затопила чернота оазиса, отражающего в пустынных окраинах полноту ночи и безлунного неба. В его глазах зиял безбрежный хаос, и он пытался совладать с дрожью своих рук, ощутив в себе непреодолимую и неподвластную ярость, с которой не мог совладать, отчего зубы его с треском скрежетали. И когда он сделал шаг в направлении женщины, красота которой могла сравниться с ночью, что окрасила шелк ее волос и лунным сиянием, павшим серебром на нежность кожи, то расслышал звучание подрагивающей цепи на эфесе длинного клинка, перевязанного красной тесьмой. С содроганием ощутил он, как чернота восстает над тенями, распускающими ажурные заостренные листья вдоль стен и усеивающими просторные комнаты, и невольно отшатнулся, как если бы невидимая сила не дозволяла приблизиться ему к женщине, склоняя к земле, принуждая опустить голову. Ее окружал ореол истинной черноты, от которой слепли глаза, и замирало на губах дыхание жизни, и застывал в жилах кровяной поток. Он больно сглотнул, и смог лишь в унижении отвернуться от ее резкого и пронизывающего до самых костей взора, не смея поднять глаз и головы, произнести слова, что гневом выжигались на кончике языка и растворялись в сознании белым полотном. Женщина же некоторое время наблюдала за ним темно-свинцовыми глазами, затем в спокойствии и равнодушии отвела свой взгляд, устало разминая пальцами затекшие мышцы плеч, медленно спуская по шелковой ткани ладони и с силой сжимая предплечья, словно пытаясь разогнать в теле кровь и возвратить привычное человеческое тепло. Она развязала тугой аметистовый широкий пояс на хакама, и когда алая ткань багровым каскадом стекла к ногам, обнажая нагую кремовую плоть, женщина переступила через легкую материю, оставаясь в просторной белоснежной рубахе, что едва прикрывала упругие ягодицы. - Мне нужна горячая ванна с розовой водой и маслом мирта, и чистая одежда, хочу стереть с себя запах огня и крови, - будничным тоном говорила женщина, но в глазах ее покоилась бездонная пустота, и юноша готов был поклясться, что разглядел в серебристо-черной глубине бури, чудовище, что высасывало из девушки всю человеческую сущность. Нечто затворило запруду ее сердца, и плоть ее более не наполнялась человеческой кровью, а сосуд, что использовал коварный и злой разум, был холоден и лишен жизни, сострадания. И если раньше он не верил в демонов из царства теней, то теперь видел во плоти создание, сотканное из темной сущности, которое страшило настолько, что в жилах стыла кровь. Тонкие пальцы девушки потянулись к тугим завязкам на шелковой рубахе, и Мироку шумно втянув в себя воздух, в волнительном смущении отвел взгляд, ресницы его затрепетали в темно-алом блеске огня, и он опустил руку на край тяжелой мраморной вазы, сгибая пальцы, в успокоении постукивая по камню и восточным цветочным изразцам. Он резко бросил взор на шестисекционную складную ширму, на которой были изображены белоснежные журавли на белом снегу на фоне янтарно-медового рассвета, и в то же мгновение расслышал в воздухе шорох, соскользнувшего на половицы пенно-молочного одеяния, вслушиваясь с затаенным дыханием в звучание опадающей с обнаженных плеч и бедер материи, шелест снежной ленты, удерживающей длинные темные волосы, что кружевом растворились в сумраке комнат. Таких просторных и богатых, но пропитанных одиночеством покоев он прежде не видел, и пытался отыскать в помещении хоть что-то, что могло бы рассказать ему о существе, которому он отдал свою плоть и кровь, и дыхание свое в вечное услужение. Цепь, что сковывала их души, была нерушимым союзом, и только смерть одного, могла одарить заветным освобождением. Он знал, что Карин Сиба прибыла в столицу более месяца назад. Женщина из высших слоев в первый же день привела бы покои в надлежащий вид, однако спальные комнаты его госпожи оставались пустыми, лишенными убранства столь необходимого для особ женского пола. Личные комнаты в гарнизоне и смежные помещения обычно не превышали трех-пяти циновок, а спальни Карин Сиба занимали целый этаж белого дворца, принадлежащего Капитану Десятого Отряда, его личные покои находились в северном крыле, но часть комнат этажа были обустроены под залы приема, совещательную комнату для делегаций, прибывающих из отдаленных районов, библиотеку и просторный рабочий кабинет, который часто посещали старшие офицеры. Однако женщина едва ли посетила треть подготовленных для нее комнат, и сомневался, что она раскрывала тяжелые сундуки из эбенового черного дерева с материей, что закупалась для нее из северных окраин за многие месяцы до ее официального прибытия у лучших мастериц. В индиговых горах на севере, где круглый год царили жестокие морозы, оплетающие реки сиво-бирюзовыми леденистыми покрывалами, а красный ликорис покрывал серебром темно-синий кристалл инея, где произрастал особый лен, который позволял получить тонкую и прозрачную нить, удобную для ткацких станков, было поселение, славящееся своими талантливыми пряхами и особенно развито узорно-ремизное ткачество. Редкая техника плетения и народный узор, что по преданиям обладал магическими свойствами, передавались из поколения в поколение, и тот, кто облачался в вытканные тончайшими нитями наряды ожидало вечное счастье и благоденствие, богатство и спокойствие жизни. И тринадцать лучших мастериц соткали и расписали три свадебных наряда за долгие шесть лет для церемонии бракосочетания. Среди солдат гарнизона ходили слухи, что их военачальник расплатился за свадебные наряды для своей суженой десятью сундуками, наполненных до краев ограненными алмазами, что были размером с коготь небесного северного дракона и клык свирепого белого тигра западных земель. На широком ночном столике из белого опала не было ни склянок с духами, ни хрустальных сосудов с благовониями и ароматными притираниями, ни гребней в форме царственных фениксов и величественных драконов, ни окаймленных золотыми рамами зеркал, лишь оголенная и холодная поверхность камня, на которой стояла овальная белая ваза из фарфора с широким горлом со срезанными цветами белого пиона. Шкафы с полками, что должны были наполниться рулонами драгоценной шелковой и атласной материи всевозможных оттенков, расшитых удивительными и сказочными узорами, сюжетами; парчи, сияющие винно-красным и золотым блеском, пустовали; на нижних полках яюдана располагался глубокий комод с ящиками, в которых хранилась простая темная одежда и несколько пар черных лакированных гэтта высотой в целый фут. Женщин, что были выходцами из аристократии с раннего детства специально обучали ходить на высоких платформах, что само по себе являлось ни с чем несравненным искусством. И ощущение, возникающее при созерцании процессии, ступающих в драгоценных нарядах женщин, невозможно было описать словами. На его губах застывало дыхание, и он забывал о воздухе, боясь пошевелиться. Пышные платья и разноцветные шелковые куполообразные зонтики, черная блестящая обувь на высокой платформе, огромные банты оби, завязанные сзади и расписанные ирисами, алые губы и черные брови, кожа, что белее снега. Женщин всегда сопровождало не менее двух десятков прислужников, сопровождающих их на всем пути: одни слуги, поддерживали подол с вышитыми золотыми небесными драконами на темной ткани, другие держали за руки, когда молодая госпожа выдвигала ногу вперед и прочно устанавливалась на земле, и кончиками пальцев подцепляла ремешок, поднимая второй гэтта, а двое подготовленных стражей выступали впереди, оттесняя собравшуюся толпу. В ее личных покоях была полка для постельного белья, покрытая ярко-золоченым фуросики с изображением виноградной лозы, ниже которой стояла золотая чаша для полоскания. В отдаленной части комнаты стоял лишь один единственный раскрытый черный сундук, наполненный книгами и свитками, обернутыми в красный шелк и аккуратно сложенные комплекты кимоно. Его взгляд остановился на золотой прямоугольной шкатулке на письменном столе, где обычно хранили записи и свитки, рядом с которой стояли хрустальные и рубиновые чернильницы и хрустальная подставка с сапфировыми кистями. И в слабости, и безмерной усталости, девушка прошептала, полностью обнаженной откидываясь на темные простыни широкой кровати из темно-красного дерева: - Невыносимый запах пепла и огня сводит с ума. - Вам нужно отдохнуть, Карин-доно. Вы потеряли слишком много духовных сил за одну ночь, - в нескрываемом беспокойстве молвила старшая женщина, сурово сжимая губы и прищуривая глаза, подбирая с пола сбросанную материю, и развешивая широкую рубаху на стоячей вешалке для церемониального одеяния эмон какэ, пока девушка, распростертая на широкой постели медленно и глубоко вдыхала в себя аромат жженых благовоний, вбирая сладость горящего цикория. Чернильные локоны шелковистой пеленой разметались вдоль темных простыней, сливаясь с тенями, отчего ее светлая кожа сияла во тьме и свете огня блеском морского жемчуга, а на ресницах танцевали искры хрусталя, что алмазными тропами расходятся вдоль прозрачных рек, что пронзали потоки полуденного солнца. - Ответь мне, женщина, что стало с людьми, на которых напали черные волки? Это твоя проклятая магия создала этих ужасных созданий? – шептал он, опустив голову, и короткие пряди темных волос скрыли выражение его глаз. Костяшки на его кистях побелели, и мрамор под пальцами затрещал, расходясь кривой цепью, раскалывая высокий овальный сосуд, обезображивая картины фениксов в золотом пламене и белых тигров в серебристых ветрах. Под ногтями его скопилась грязь земли и пепла, засохшая кровь неприятно покалывала лицо, и разодранная рана на губах, больно обжигала, отчего ему хотелось с силой отодрать от себя кожу со скул и подбородка, сбросить звериную маску. Карин перевернулась на бок, и темные локоны красивыми агатовыми лентами упали на обнаженные плечи и упругую полную грудь, кружевными волнами обтекая изгиб бедер и черным изразцовой драгоценностью плетясь вдоль длинных стройных ног, и глаза ночного сумрака сияли в свете трепещущего алого пламени, заглядывали в саму его душу. Она ничего не ответила, наблюдая за юношей холодными темно-серебристыми глазами, вслушиваясь в мягкое звучание переливов водяных часов на столешнице из черного мрамора, журчание прозрачных струй, спускающихся вдоль золотистых цветочных сплетений на каменной ножке стола. Непередаваемый страх поедал его, когда он всматривался в темно-серебристую кайму ее глаз, словно в глубины серебряных вод бездонного озера, отчего болезненная дрожь пронзила грудь и позвонки, и сжала ребра, и ему представлялось, как острые раскаленные лезвия вспарывают торс и грудную клетку, окровавленными лентами достигая подбородка, мог ощутить жар струящейся по ногам крови, не смея оторвать взгляда собственного взгляда от ее глаз, что вобрали пучины холодных вод, сотканных в серебре. И утопая в черных глубинах жестокости, отражающихся в ее глазах, он слабо поддался вперед, втягивая сквозь стиснутые зубы крупицы воздуха. - Мои братья и сестры пали, раздираемые их острыми клыками, и я смотрел, как тела невинных детей пожирала стая волков, отдирая куски мяса от обездвиженных тел, и как раскрытые стеклянные глаза отражали в себе полыхающее в огне небо. Люди умерли за то, чтобы наследница дома Сиба смогла получить один из святых клинков своего дома? – разъяренно шептал он, и мраморный сосуд под его пальцами раскололся, осыпаясь крупными цветными осколками, и крупицы изумрудных граней больно впились в ладонь, вонзились мелкой крошкой в плоть под ногтями. Карин недобро сузила глаза, как хищный зверь, но ее прекрасное лицо не исказила злая тень, она безмолвно продолжала наблюдать за юношей, что приближался к ней на трясущихся ногах, и плетенные сандалии скользили по темным деревянным половицам, растирая по начищенным до блеска доскам капли рдяной горячей крови, опадающей с его пальцев и ноздрей. И глядя в ее затуманенные сумеречной темнотой глаза, он ощущал на коже летние ночные ветры, кружащиеся в вихрях над морскими просторами; видел густые леса, увитые предрассветной туманной пеленой; и сумрачные небеса, окаймленными дымчатыми оттенками нежного румянца и фиалки, восстающие над горными вершинами. - Если это так, женщина, то если не я, то покарают тебя небеса за свершенные деяния, за кровь, что на твоих руках, - в ядовитом презрении говорил юноша хриплым голосом, чувствуя, как собственная духовная сила его наполнялась чернотой, что он вбирал в себя от связи, скрепляющей их тела и души. Ненависть и гнев заполняли рассудок, и черные тени вихрем взвились над его плечами распростертыми крыльями, и кровь потекла из его ушей медно-бурыми полосами, пачкая темный шелк его боевой униформы. - Я знаю, кто Вы, и кому ныне я буду служить, но Вы совершили куда более страшный грех, нежели оставили отпечаток смерти невинных душ на своих руках, - горячо шептал он, и судорожно сглотнул, чувствуя на губах вкус подступившей крови, сила воздуха оставляла кровоточащие раны по горлу. - Вы предали не только память своего дома, Вы нарушили обет своих предков, что многие тысячелетия хранили клятву никогда не применять силу крови, что течет в жилах рода Сиба. И Великий Небесный Отец, что наблюдает за нашими деяниями со своего нефритового престола, свидетель Ваших проступков, и кара, что хуже смерти будет ожидать Вас в конце пути, на который Вы ступили. Карин не шелохнулась, оставаясь в принятой позе, не стыдясь своего нагого тела, открытого перед другим мужчиной, и в свете медного пламени, ее кожа обретала оттенок темной бронзы, а длинные темные ресницы окрасил малиновый коралл. Старшая женщина складывала одеяние своей госпожи, словно, не замечая бурлящей над ними духовной власти, и Мироку позволил себе бросить взгляд на старуху, чье дряхлое тело едва могло бы передвигаться. Он видел, как просвечиваются вены под ее бледной кожей, как выступаю кости, какими тонкими и жидкими были седые волосы, собранные на затылке в традиционный пучок, и каким невидящим и прозрачным был оттенок ее серо-голубых глаз, и он дивился тому, как она способна была видеть хоть что-либо в темноте спальных комнат, как могла дышать в столь дряхлой и слабой телесной оболочке, и когда рукава ее темной рубахи опали на предплечья, глаза юноши в безмолвном потрясении воззрились на уродливые и искривленные бледные рубцы, оставшиеся после ожогов. Он болезненно выдохнул, и черты лица застыли в изумлении. Он не мог оторвать своих глаз от вьющихся плотных шрамов, обтекающих кожу змеиными толстыми кольцами. - Отвечая на твои обвинения, - холодно говорила женщина, скользя ладонью вдоль темного шелка простыней, и не отводя своего острого и сияющего серебром взора от его лица, ее тонкие пальцы изогнулись, и кончиками она подцепила кружевные тени, что черной кровью растекались вихрями и расплывчатыми, мутными узорами в воздухе, как если бы чернила растворялись тонкой взвесью в воде, - от моих рук не умерло ни одного человека этой ночью. Тыльной стороной ладони она прикасалась к черным потокам, струящим между ее пальцев, что льнули к ее коже, обтекая темным течением, а затем она резко стиснула в кулаке чернильные вихри, что вмиг развеялись в ветре, и он втянул в себя воздух, ощутив колебания в дребезжащей атмосфере. - Я не стану оправдывать себя или доказывать свою непричастность к содеянному, не собираюсь тратить свое дыхание, указывая своему слуге на предназначенное ему место. Если хочешь винить меня в смерти своих сотоварищей – вини меня в сотворённом, если это облегчит твои страдания, если это заставит тебя жить – стремись в жажде убить меня. Но это чувство не покинет тебя никогда, и ты никогда не забудешь сегодняшнюю ночь. Ты будешь просыпаться в кошмарах, слыша крик своей возлюбленной, видя ее обжигающую и спелую кровь на своих ладонях, вкус пряности ее крови на кончике языка, чувствовать мокрый шелк ее волос, и приближая свое лицо к оторванной голове мертвеца, сможешь ощутить запах гниющей плоти. - Не смей, - в презрении вскричал человек, не в силах простить ее оскорбления, жестокости и безжалостности слов, и в опьяненном приступе животной ярости двинулся на женщину. Он готов был убить ее здесь и сейчас, намеревался разорвать, вглядываясь в строгие и испытующие глаза бури, в которых отражалась непреклонность воли и непоколебимость духа, и видя себя в ее глазах, его охватило отчаяние перед неприступным образом возлежащей в полумраке сумеречных теней постели женщины. Ладонь легла на рукоять клинка, что обжигал фаланги пальцев голубым огнем, отзываясь на зов своего хозяина, но Мироку не успел ступить и шага, когда его мощным потоком духовной силы отбросило к стене. Острая боль пронзила затылок, а из легких вышибло воздух, и он закашлялся, сползая по стене на ослабевших ногах, отхаркивая темную кровяную тянущуюся струю с разбитых губ, чувствуя, что не может дышать, корчась от боли и ярости, и тело содрогалось в острых конвульсиях. - Если не достает смелости жить и служить мне, скажи только слово, и твое существование оборвется, - шептала Карин и накидка из кобальтовых теней пала на ее кремовые плечи, укрывая обнаженное тело, освещаемое проступившим сквозь прозрачные белоснежные занавесы лунным сиянием, когда она изогнулась на своем ложе, и в воздухе вырисовывалась темная материя ночного звездного полога удивительной красоты. Нити черного смога и дыма сплетались чернильной рекой, и золотая охра каплями жемчуга и росою медного рассвета осыпалась цветочными орнаментами по спине и широким рукавам стекающей черными водами ткани. И он задохнулся, на краткое мгновение встретившись глазами с чистым мраком хаоса, поглощающего тепло и свет огня, серебро лунного сиреневого сияния, красоту песни ветра. Он видел только ее перед своим взором, когда остальной мир растворился, глаза пепла и окроплённый багрянцем сажи, кожа сивого созвездия и серебристой паутины. - У меня достаточно причин не оставлять тебя в живых, и если хоть один из высших посчитает необходимым увидеть твои воспоминания, проникнуть в твое слабое и уязвимое сознание, то не только я буду поставлена под угрозу, но и все те, кто помогал мне все это время. Ты ставишь под угрозу саму мою цель существования в этом мире, - Карин тяжело дышала, поднимаясь со своей постели, а ему чудилось, что со своего престола восстает небесное божество, темные пряди волос прилипли к его мокрым скулам, а дыханием его было слабым и надорванным. И приблизившись к юноше, которого трясло от одного ее вида, она опустилась перед ним на колени. Его дыхание обрывалось, и он точно рыба, глотающая воздух, смутно видел ее фигуру в расплывающемся взоре. Пламя скупо освещало в мерцающем свете ее прекрасные и тонкие черты аристократического, гордого лица, золотое сияние каскадом опадало на смольные волосы цвета вороновых перьев, на кожу оттенка слоновой кости, на губы пестрее рубиновых ягод барбариса. - Я спасла тебе жизнь, теперь ты принадлежишь мне и никому более, - твердым голосом говорила женщина, взирая на него своими серебряными глазами, в которых полыхало черное пламя сумрака и свет теней царственной ночи, но для него голос ее был прикосновением хладного дождя в обелиске рассвета, и золотыми дорогами на перламутрово-нефритовой воде. - Я единственная госпожа для тебя, и не будет более другого человека в твоем сердце, ибо наши души отныне скреплены священным и нерушимым союзом. Ты сможешь выплатить свой долг жизни лишь преданностью служения, собственной жизнью, плотью и кровью, - шептали губы, и он видел переливающиеся в нежной лазури и темном омуте индиговых и сиреневых теней облака, и растекающееся золото по искривленным контурам пенистого белого моря. - Черные волки, что окружили твоих собратьев пытались разорвать и меня. К чему мне насылать смерть на саму себя? К чему оставлять в живых единственного солдата белой цитадели, что в любой момент сможет выдать меня, предать меня смертной казни? Что меня будет ожидать на праведном суде перед великим советом – быстрая смерть или вечные муки? Его знобило, и когда губы его обратились в темно-синий окрас, пелена ниспадающей на его плечи духовной силы спала, и он глубоко вдохнул в себя воздух, трясясь всем телом опадая перед ней на колени, склоняя голову и волю, не смея противиться притягивающей и соблазнительной власти. - Я единственная выжившая из своего рода, - шептала женщина, опуская к нему лицо, пока он вдыхал аромат ночного холодного воздуха и жасмина, олеандра и нарцисса, исходящий от темных волос, а ее руки пахли солнечным светом и изумрудной морской волной, сияющей в хрустале синевы. - Я единственная, в чьих жилах протекает кровь небесного блюстителя, создателя рассветом и закатов, черных и голубых морей, властелина небесного чертога и оплот его, владыки северных ветров и западных долин песчаных, южных лавровых садов и кедровых лесов, и восточных кристальных оазисов, что отражают зеркалом сапфир небосвода. Я его любимая дочь и драгоценное творение. И я стою здесь перед тобою только потому, что его сила позволила мне жить, как и позволила жить тебе. Глаза юноши распахнулись, когда он несмело поднял голову, взор его прозрел и просветлел, и когда он встретился с ней взглядом, то удивился силе овевающей ее ауры. - Небесный блюститель позволил тебе пережить эту кровавую ночь, а я дозволила тебе встать передо мной на колени и принести мне клятву верности. Служи мне, как служил ты белому сообществу и его богам. Служи мне, как твое сердце служило той, что ты сможешь увидеть лишь в царстве теней по ту сторону небесной реки, и когда придет время, твое имя не будет очернено или опозорено. Мироку продолжал молчать, не отрывая от нее своего потрясенного взора, не сводя глаз с раскаленных черных переливов за ее спиной, за восходом раскаленного диска солнца над океаном бездны. - Помоги мне свершить правосудие над теми, кто уничтожил мой род, мой дом; тех, кто предательский кинжал вонзили в мое сердце, что не перестает болеть и кровоточить с ночи мстительной расправы; тех, кто испепелил невинные души в адском пламени черной гиены, - молвили ее карминовые и трепещущие уста, молили ее чистые и водяные глаза, и он почувствовал, как ее сила пронзает его грудь, как чернота, овевающая ее драгоценным и эфемерным саваном, баюкая в нежнейших объятиях возлюбленного, проникает в его кровь, становясь его дыханием и жизнью. И юноша смотрел в ее глаза, и перед его взором вставали видения ужасов, что представали когда-то перед ней. Он видел обугленную землю и разорванную плоть, вихри крови и сноп пламенных искр, вздымающихся к зимнему ночному небу. Дым заволакивал серебро луны и просторы хвойных темно-зеленых лесов, и он видел девушку, что лежала в снегу, окрасившейся пеплом и пунцовой кровью. Она сжимала себя в собственных объятиях, и в глазах ее не было жизни, и ее крик, разрывающий горло, становился его криком, рассекающим бескрайнюю смоль ночи; слезы обжигающие острые скулы обратились его слезами, соединившись с его горечью. Он вкушал и испивал ее чувства, как сладчайший хмельной медовый нектар, он видел ее образ в седых туманах, когда утренние блики рассвета обжигали затемненные лесные холмы, а звук ее детского смеха и драгоценных золотых заколок, вплетенных в мягкие локоны, раздирал пустоту. Он видел ее босые стопы, и как к ухоженным пальчикам на ногах приставали лепестки жасмина, как и прицеплялись к краям ее темного кимоно, когда детская фигура пробегала вдоль деревянных павильонов, усеянных опадающими цветками сакуры и соединяющих великолепные цветущие сады и дворцы. Она поднимала над головой роскошную шелковую материю черного томэсодэ с укороченными рукавами, по подолу которого плелись удивительные узоры белоснежных тигров, и солнечный янтарный свет пронизывал жаром леденящий воздух расходящихся сумерек. - Помоги отыскать тех, кто напоил кровью моей семьи земли, что теперь бесплодны и приносят только смерть ступившим на черные пески. Помоги освободиться от отчаяния и вечного страха, муки отмщения, что я берегу в своем сердце, - и ее ласковые ладони коснулись его разгоряченного лица, пальцы провели вдоль раскалывающихся в агонии висков, когда она продолжала шептать нежностью ветра, и бархатных лепестков магнолии, а он готов был целовать линии на ее ладонях и края шелкового одеяния. Ее глаза горели потусторонним сиянием, что исходил из-за грани царства теней, и свет ее глаз, пожирал его сущность, когда она шептала ему в губы, и он смог ощутить ее дыханием на своем лице. - Я хочу вонзить острейший кинжал в сердце того, кто уничтожил мой род, мою отчизну, мою семью, разрушив мою жизнь. Я хочу почувствовать их горячую кровь в своих руках, хочу омыть лицо в их крови, что станет чистейшей водой для омовения. И с этими словами она отпустила из своих ладоней его потрясенное, застывшее лицо, и кончики ее холодных пальцев коснулись спадающих темных коротких прядей, влажных от пота и крови, рдяные капли смешивались с темнотой кудрей на висках, оставляя грязный алый след на бледной мраморной коже. Карин выпрямилась, невозмутимо смотря на человека, что склонил голову, не поднимая глаз, и плечи его била слабая дрожь. Она стояла до тех пор, пока его ладони не легли на расписные деревянные стены, и на шатающихся ногах, юноша начал нерасторопно подниматься с колен, и плетенные сандалии звучно шаркали о лоснящиеся блеском и чистотой половицы, а его руки заплетаться в широких рукавах темной рубахи боевой униформы. Юноша сделал несколько глубоких вздохов, прежде чем расправил плечи, и лишь спустя мгновение, позволил себе поднять на женщину свой затравленный и опасливый взгляд. И в его глазах Карин отчетливо разглядела чувства стыда и уязвленной гордости, смешивающиеся со скорбью и потерей. - Приготовьте комнаты для молодого офицера в конце коридора, Такико-сан. Ему нужно отдохнуть и набраться достаточно сил перед тем, как его повысят в звании за спасение моей жизни, - отдала приказание Карин, отводя скучающий взгляд от застывшей фигуры солдата. Она не заметила, как закрылись раздвижные двери седзе, и как двое людей покинули ее покои, наблюдая бесстрастным взором за игрой буро-красного пламени в камине, и не ощущая ни капли тепла на своей коже. Она осталась безучастной к брошенному в свою сторону взгляду темно-серых глаз юноши, не чувствовала волнения и скорбного плача в голосе своей прислужницы, ощущая лишь легкое прикосновение материи черной плащаницы на своих плечах, сотканного из первозданной темноты, укутывающим ее позабытым теплом и нежностью. Она не знала, сколько прошло времени, и сменились ли сумерки рассветом, но в какой-то миг, женщина решилась перевести взгляд на темные ножны длинного клинка, когда янтарные угли в камине затухали среди серебристо-черного пепла, и когда тишина накрыла внешний мир. Карин слышала звучание собственного сердца, что билось в унисон с дребезжащей жизненной энергией клинка, а затем меч начал расходится в туманных узорчатых вихрях, и когда она поднесла к наступающей темноте руку, то ощутила прикосновение жара пламени к кончикам своих пальцев. Бесформенная мгла, в глаза которой она смотрела без страха и сомнений, склонилась перед ней, касаясь своим теплом кисти ее протянутой руки, скрепляя их клятву невидимыми символами, проникающими под кожу. Вены ее почернели под бледной кожей, и темнота разошлась дымчатыми струями. Карин долго смотрела на протянутую руку с поднятой кверху ладонью, и кончики ее алых губ изогнулись в усмешке, когда она сжала пальцы в кулак, ощущая внутри себя перекаты украденной власти. Ее торжество нарушал тихий, но назойливый и неприятный звук капающей воды. Капли сталкивались с деревянными половицами и эхом разносились по комнате, и стены впитывали в себя гулкое звучание. Карин неторопливо, устало обвела взглядом свои апартаменты, и чуть наклонила голову, заметив растекающиеся по полам алеющие капли крови, и только когда она прикоснулась неистово дрожащей рукой к лицу, то ощутила на губах горячую кровь, вытекающую из носа. Багровые пятна окрасили линии на ладонях, словно вонзаясь смертельным проклятием в кровь. Наутро к ее дверям подступило несколько стражей в боевой униформе, и она позволила им войти, несмотря на свои дневные приготовления. Она сидела за низким деревянным столиком, завершая свой макияж, проводя кистью красной жидкой помадой по нижней губе, вставляя гребни и заколки в высокую прическу в стиле симадо. Карин никогда бы не позволила прислужницам, которых никогда не видела и не знала, прикоснуться к своим волосам, да и редко кому дозволяла укладывать свои волосы в прическу. В ее доме царствовало негласное правило, что женщина должна быть обучена в обязательном порядке уходу за волосами и письму, и она отдавалась этим занятиям с таким же упорством и страстью, с которыми училась каллиграфии и чтению в слабой надежде представляя в своем сознании утро, когда она сможет убрать свои волосы перед будущим супругом, чтобы он смог насладиться тем, что принадлежит одному ему, в утреннем спокойствии наблюдать, как она проводит свадебным гребнем вдоль черных прядей, что сияли глянцевой чернотой в свете солнечных бликов, проскальзывающих через распахнутые ставни окон. Солдаты резко распахнули двери в ее комнаты, и грохот отдался эхом вдоль стен, пока она в равнодушии смотрела в свое отражение в зеркале, и серебристо-медовый свет заструился вдоль полуночных длинных ресниц, обтекая опаленным дождем скулы, пока она втирала в ладонь правой руки молочный крем с ароматом фиалки и розы, растирая большими пальцами кожу, проводя вдоль линий, которые еще ночью пропитались темной кровью. Такико безмолвно отступила к дальней стене, сокрывшись в темноте теней и встала на колени, склоняя голову, как делали все слуги в присутствии благородных стражей, владеющих духовными клинками, но солдаты даже не посмотрели в ее сторону, их вниманием полностью завладела владелица богатых покоев. Она не поднимала взгляда ни на одного из воинов бессмертной белой обители, сгибая шелковый красный платок между пальцами и обмакивая губы, позволяя аметистовому оттенку впитаться в губы. В отдалении раздались ленивые и неспешные шаги молодого юноши, и когда он горделивой походкой вошел в ее комнаты, Карин узнала в нем одного из ближайших прислужников Капитана. Этот юноша доставлял личные послания Капитана между гарнизонами, и похоже выполнял и иные поручения, занимая высокое положение среди подчиненных. Она ощутила страх в духовной силе, окруживших ее мужчин, и плечи солдат заметно напряглись, сердечный ритм ускорился, когда юноша ступил на порог ее личных покоев. И только когда он подошел вплотную, она посмотрела на его холодное лицо, и постаралась сохранить невозмутимость, когда осознала, что не может ощутить от него исходящей ауры или признаков духовной силы. Таких людей нужно было остерегаться и опасаться больше остальных. - Я была бы крайне признательна, если бы мне сообщили, по какому праву в мои покои врываются с самого утра, не испрашивая при этом моего дозволения, - спокойным и ровным голосом произнесла женщина, поднимаясь с колен и едва уловимым движением расправляя складки на темной материи кимоно, расписанной золотыми узорами хризантем. Молодой человек недолгое время всматривался в черты ее лица, смотря прямо в глаза, и Карин легко улыбнулась, ощущая легкое потрескивание духовной силы в воздухе, что жаром скользнуло по коже рук. Этот человек не боялся посмотреть ей прямо в глаза, но в его жилах не протекало благородной крови, и он не находился в ее подчинении, но взгляд его был прямым и решительным, словно он видел в ней своего личного врага. За такую дерзость и неуважение в былые времена в горло заливали расплавленный свинец. - Капитан требует Вашего немедленного присутствия. Мне было приказано сопроводить Вас к западным садам, - хладнокровно ответил юноша, и ни один мускул на его лице не дрогнул при этих словах, даже когда она недобро прищурилась и в сомнении свела темные брови. - Он требует, - протянула про себя Карин, тихо посмеиваясь, и не обращаясь ни к кому конкретно, и в последний раз бросив на дерзкого юношу острый взгляд, неспешно, но изящно опустилась обратно на бархатную подушку, открывая черную шкатулку с белоснежной пудрой. - Передай своему господину, что я не нахожусь под его подчинением, - ее голос был тверд, а взгляд темных глаз непоколебим. - Я не рабыня и не прислужница, чтобы по одному велению незнатного вельможи ступать, куда он меня попросит. Я высокородная и следую строгим нормам этикета. Если бы Хитсугая Тоусиро был моим супругом, я бы подчинилась незамедлительно, но пока мы не испили священного вина из рубиновых кубков, и я нахожусь под покровительством великого Совета и отпрысков оставшихся благородных семей и имею полное право отказать в требовании простолюдин, что без моего согласия ворвались в покои представительницы знати. Даже если ты занимаешь не последнее место в гарнизоне Капитана, это не дает тебе полномочий сопровождать меня или передавать требования. Он должен просить встречи с благородным, но не требовать. И должен просить о встрече лично. Ты же ворвался в мои комнаты без письменного приказания, заверенного гербовой печатью. Карин потянулась к белилам и кистям, но ее рука замерла в воздухе, когда она ощутила пронизывающую дрожь во всем теле. Знакомое ощущение холода, дикого и свирепого ветра, завывающего в небесах, и где-то на краю сознания, она могла расслышать собственный крик, когда он пронзил ее плоть. Она молча повернулась к раскрытым дверям, наблюдая, как серебряная паутина инея тонким слоем укрывает темную древесину, а затем услышала его подступающие шаги, содрогнувшись от тяжести духовного давления в атмосфере. И когда она увидела его фигуру, то едва заметно выдохнула, словно с ее плеч спал невыносимый груз. И сердце в счастье билось от мысли, что он жив. Он здесь, само осознание этого оглушало ее. Ей стоит лишь протянуть руку. - Счастлив, что Вы в добром здравии, Карин-доно, - говорил мужчина глубоким голосом, и от звука его голоса, ее кровь кипела, но отголосков счастья в его монотонных словах не прозвучало. - Мои глубочайшие извинения за доставленные неудобства, я только что вернулся, и мне необходимо было удостовериться, что Вы целы и невредимы. Он стоял у самого порога ее спален, но не проходил внутрь, беглым взглядом оглядывая пустую комнату с нераскрытыми сундуками, но не выдавая никаких эмоций. - Ночь была трудной, Карин-доно, - наконец-то произнес Хитсугая Тоусиро, посмотрев ей в глаза, и костяшки ее пальцев побелели, когда она с силой стиснула края дубовой древесины ночного столика. Она ничего не могла прочесть по выражению его лица, и лишь сильнее нахмурилась. - Доставьте мне удовольствие и уделите свое время, - тихо говорил мужчина, сцепляя руки за спиной. - Я посчитал, что разумно было бы Вам оглядеться немного в садах белых дворцов и освежиться после кошмаров и ужасов, что Вы пережили прошлой ночью, и пришел просить дозволения сопровождать Вас по этим широким и богатым владениям. Я не так часто имею возможность лицезреть красоту садов, что создал Ваш отец. Думаю, что Вы были бы счастливы увидеть эти бескрайние оттенки деревьев вишни и яблони, цветов бегонии и астры. Капитан создал их по подобию садовых владений своего родового поместья. Карин долго всматривалась в его глаза, прежде чем склонить голову, опуская взгляд, и с тяжелым вздохом произнести: - Мне нужно время, чтобы подготовиться. Боюсь, что в данный момент выгляжу неподобающим образом. И у меня нет подходящего одеяния для прогулки по саду вместе с Вами. - Понимаю, - медленно произнес мужчина с легкой, но хищной усмешкой на губах, которая придала ему мальчишеский вид, черты лица его стали мягче, разгладив тонкие морщинки в уголках глаз, и Карин заметила странный блеск в их сизо-лазоревой глубине, словно он с нетерпением ожидал именно такого ответа. - Я отдам соответствующие распоряжения, и завтра же для Вас подготовят паланкин, чтобы мы смогли выехать в город и приобрести все для Вас необходимое. Как радушный хозяин я не могу позволить своей гостье и будущей госпоже чувствовать себя ущербной из-за отсутствия должного гардероба. - В этом нет…, - начала было Карин, поднимаясь из-за стола, но ее перебил его строгий голос, оборвавший ее незаконченную фразу, отчего даже она содрогнулась и кончики пальцев охватила легкая судорога. - В этом есть необходимость, ведь именно по этой причине Вы отказываете мне во встрече, а поскольку в скором будущем мы будем проводить вместе довольно много времени, я не позволю Вам сидеть, как затворнице в своих покоях, пока Вы не посчитаете себя достойной встречи со своим мужем. Карин смерила его долгим и уничтожающим взглядом, который мог бы яростью сжечь гранитные камни, после чего человек строго сказал: - Вы будете прекрасно выглядеть, Карин-доно, даже если на Вас будут крестьянские лохмотья. Однако я готов предстать перед гневом великого Совета и всеми представителями высшего сословия, если Вы считаете, что я оскорбляю Вас своим желанием видеть Вас. Не сочтите за дерзость и составьте мне компанию, я бы очень хотел провести свое свободное время именно с Вами. - А если я не желаю этого, - тихо промолвила девушка, не поднимая своих глаз на мужчину, и холодный ветер колыхал края ее темного одеяния. - Тогда я встану на колени и буду умолять о Вашем снисхождении, столько времени, сколько Вам необходимо для удовлетворения, - холодно ответил Капитан. Карин сделала глубокий вдох, прежде чем окинуть взглядом мужчину, и тихо произнесла: - Позвольте мне несколько свободных минут без стражи и их клинков. Они окружили меня, словно готовые напасть ястребы. Меня в чем-то подозревают или это такой необычный способ защитить меня и вынудить силой и насилием уделить Вам время? Мне казалось, что Вы пришли с желанием развеять мой страх, а не усилить его в присутствии свирепых и жестоких воинов. Капитан посмотрел на своего прислужника, и тот безмолвно склонившись, приказал страже покинуть помещение, а Карин с нескрываемой грустью вслушивалась в стройный марш их поспешных шагов. Некоторое время они стояли, поглощенные молчанием, тишину нарушал лишь щебет иволги и соловья, шум ветра в листве, и несколько нежно-розоватых лепестков сакуры упали на ее раскрытые чистые ладони. Кожа была светлой, как молоко, но если закрыть глаза, то она с легкостью могла представить себе, обезображенные кровавыми разводами пальцы и кисти. И она растирала в угрюмой задумчивости бархатные лепестки, когда Такико отворила один из черных лаковых сундуков, доставая красный шелковый зонтик кинугаса. Крепкий и изящный, никаких украшений и росписей, только бамбук и шелк высшего качества, такие часто использовали для чайных церемоний и торжественных празднеств. - Карин-доно, - мягко сказала пожилая женщина, протягивая деревянную рукоятку. Мужчина не сводил с нее глаз все это время, следя за каждым движением и каждым вздохом, и Карин протянула руку прислужнице, и та с нежной улыбкой вложила рукоять в ладонь своей госпожи, осторожно коснувшись нежной кожи, испещренными морщинами пальцами. Когда она поравнялась с ним и раскрыла шпицы зонтика, укладывая тонкую деревянную рукоятку на плечо, то ощутила на себе настороженный взгляд темно-синих глаз, глубоких, как беспокойное и бескрайное море, о котором она столько мечтала, и Карин осмелилась поднять голову, встретившись с мужчиной взглядом. Он слегка раскрыл губы, словно намереваясь что-то сказать, не отводя от нее взгляда. И тогда он протянул ей руку. Его ладонь покрывали бледные тонкие шрамы, словно нанесенные тончайшим обожжённым лезвием бритвы или охотничьего кинжала. Непривычный жест. Она неторопливо подняла руку, вкладывая в раскрытую ладонь, и его пальцы мгновенно обхватили кисть, нежно, и Карин смогла ощутить легкую дрожь в его руке, расслышала, как он тяжело втянул в себя воздух, едва слышно прошипел сквозь зубы, но не выпустил его ладони. Она смотрела на свою руку в его руке, и всего на краткое мгновение прикрывая глаза, позволила солнечному свету окутать себя, и окунуться в теплоту его прикосновения. Тепло. Так тепло ей не было никогда. И если на миг закрыть глаза, можно забыть о войне, о мести, об утрате и предательстве, о смерти. Всего на мгновение представить, что он бы держал ее руку до скончания веков в объятиях раскаленного шафранового света. От автора: Ребят, спасибо огромное за потрясающие отзывы, которые вы оставляете. Вы даже не представляете, как я им радуюсь. Для меня это схоже с ощущением приобретения книги. которую давным-давно хотел прочитать. У меня большие проблемы были с компьютером, который уже теперь окончательно "отбросил коньки", и теперь я разбираюсь со своей не самой удачной покупкой нового компьютера, и зависаю в сервисном центре с не самыми сострадательными и профессиональными специалистами. Очень надеюсь, что уже завтра вся эта страшная история закончится, и я смогу до конца года спокойно работать и писать столько, сколько мне заблагорассудится - скрещиваю пальчики на удачу.