Жар белого вереска

«Искупление есть освобождение от грехов через жертвенную любовь». Г.Гегель

Шаг ее был легкий, и напоминал падение пера иволги на спокойную водную гладь, его едва можно было отличить от шелеста листвы, но она всегда могла представить себе, как Юзу опускает кончики пальцев, увитые изысканною чернильной росписью татуированных симовалов на древесные половицы, выдыхая лишь тогда, когда полностью переносит тяжесть веса на ногу, как спиной прислоняется к раздвижным дверям седзи, и черный шелк ночной сорочки с белыми цаплями, накинутой на обнаженные плечи скользит по деревянным выступам. Пламя высоких свечей в золоченых канделябрах в форме фениксов и тигров колебалось в мятежных всполохах, когда девушка задвинула за собой расписанные витиеватыми лепестками ликориса двери и проскользнула внутрь, осторожно ступая вдоль просторной темной комнаты к широкой постели. Карин не произносила ни звука и не шевелилась под шелковыми простынями, почувствовав, как проседает футон с левой стороны постели, и как тело сестры прижимается к ней со спины. Темные густые ресницы Карин затрепетали, когда она приоткрыла глаза седых туманов, всматриваясь на падающий фиолетово-серебряный свет полнолуния, омывающий ее руки, и тяжело вздохнув, произнесла: - Если отец узнает о твоих ночных визитах, не уверена, что смогу защитить тебя. Тебе придется объясняться перед ним самостоятельно. Я не стану тебе помогать, пора отвечать за свои поступки и действия, в конце концов, мы больше не дети. Юзу ничего не ответила, сохраняя молчание, и приподнимаясь на локтях, всматриваясь в холодное выражение лица старшей сестры, и слабый свет огня, проскальзывающий в глубину темно-ореховых глаз, обращал их в золотисто-медовый оттенок. - Ты все-таки решила, Карин? – мягко спросила Юзу, прижимаясь всем телом со спины, обнимая девушку за плечи. Деревянные узорчатые ставни окон были приоткрыты, и до них доносилось ночное пение цикады, мягкий поток течения реки, шелест нежно-розоватой листвы сакуры, опадающей на спокойную гладь воды, отражающей в себе темный небосвод. И чернильные крылья мотылька воспламенились, подлетевшего слишком близко к вздымающемуся пламени свечей, покрывая багрово-алым пламенем кружевные плетения на тонких крыльях. - Мне все равно, отчего ты решила умалчивать это от меня, - шептала Юзу, приникая лицом к шелковой сорочке сестры и упиваясь сладостью аромата духов жасмина. - Мы близнецы, и наша связь друг с другом, куда более могущественна, чем ты можешь себе представить. Нити, что связывают нас, похожи на живое существо. Нам не дано владеть духовными клинками, но наша кровь переполняется силой небесного отца, и порой, когда я закрываю свои глаза в ночи, погружаясь в бытие сновидений, я различаю в предстоящих картинах - мгновения ушедшего и грядущего. Я вижу картины кровавых битв и время, наполненное светом и миром, я различаю присутствие темных и злых духов, что окружают людей, гнев, переполняющий их сердца. Я знаю, что грядет страшное время, Карин. Карин нахмурилась, оборачиваясь к сестре и встречаясь с ней взглядами. - Тебе снова снились кошмары? – обеспокоенно спросила девушка, обнимая лицо младшей сестры руками и приподнимая ее подбородок, чтобы Юзу не смела отводить взгляда. И в темных глазах Карин сияло серебро грозы и красота черной бури, а младшая сестра наблюдала за переливами света и мрака, купающихся в ее глазах бурлящей полноводной реки, позволяя погрузиться в обеспокоенную заботу своей второй половины. - Мои сновидения не прекращаются, и ночное время самое пугающее для меня, - призналась она, пропуская пальцы вдоль мягких шелковистых лент темных волос сестры, наслаждаясь холодом ветра, застывшим в прядях. - Я встречаю события неведомые никому из ныне живущих и в дневное время, когда мгновения будущего мелькают перед моим взором. Я вижу в живых существах смерть, и говорящий передо мною человек в приходящих видениях предстает в образе обглоданного красным пламенем скелетом, и я улыбаюсь мертвецу и призракам. Я вижу, как пелена пепла оседает на плечи детей, которые играют в западном саду в дни цветения сакуры, наблюдаю в безмолвии, как из высоких отбрасываемых теней восстают черные духи, обнимая человека, заволакивая душу, погружая во тьму, восставшего демона. Карин ничего не ответила на слова сестра, ожидая продолжения, но Юзу только тихо улыбнулась, прикрывая глаза и глубоко вздыхая, словно засыпая и обретенном долгожданном покое. - С тобой так хорошо, Карин, - в утомлении шептала она, словно задыхалась, и в отражении темно-карих глаз, Карин видела золото и аметист ночных звезд, скрываемых туманной пеленой облаков. - Мои страхи уходят и покидают меня, когда я подле тебя. Так было всегда, - едва слышно говорила Юзу, и в уголках глаз ее заблестели слезы. - Отец и брат не защитят меня от моих видений, и не поверят мне, не станут слушать пророчества, что гласят о пришествии темного времени, когда все светлое начнет полыхать в пламени. Если бы они узнали о моем даре, то меня бы не было с тобой, мы никогда бы не могли быть вместе, как сейчас, возможно, ты даже не знала обо мне. Я бы служила во благо белого престола небесного отца, вдали от своей семьи, защищая мир своими предсказаниями, но сколько бы темноты и зла я бы увидела, ступив в белую обитель чистых душ. Это потрясло бы мое сознание, и переступив порог дворцов великих воинов, я бы потеряла тотчас жизнь, и мой и без того короткий срок увял. Там столько жестокости и злобы, даже глядя на грифельные картины белоснежных дворцов, я вижу, как эти древние стены утопают в крови невинных. Я вижу их жестокость и беспощадность, их нестерпимое желание властвовать и угнетать. Те, что занимают высокие посты обычные советники, жадные до власти и богатства, но страшусь я тех, кто призван убивать клинками. Они уже не первое столетие заглушают внутри себе голод хищного зверя – их единственная цель убивать и омывать металл своих священных мечей кровью. Сгоревшие дочерна поленья в заглубленном в нише камине раскололись на части, оставляя в воздухе седой пепел и мерцающие аметистом искры. - Зачем ты все это рассказываешь мне, Юзу? – тихо промолвила Карин, принимая сидячее положение и в изнеможении прикрывая рукой глаза. - Потому что все приходит в движение. Карин медленно перевела взгляд на сестру, которая пальцами вырисовывала линии на черном покрывале, проводя кончиками вдоль плетений алых нитей, изображающих сплетенных кольцами драконов. - Я смотрела на вас двоих в тот день. Губы Карин чуть приоткрылись в слабом вздохе, и темные волосы скрыли ее лицо, искаженное страхом и замешательством, и несколько прядей упало на лицо младшей сестры. - Тот день, - спокойно продолжила Юзу, стискивая пальцами простыни, сминая алую вышивку, - когда ты впервые увидела его, когда вы стояли друг напротив друга, в день церемонии, ваши ауры тянулись друг к другу, сливаясь в единый поток силы, и все вокруг вас очищалось. Меня потрясало, что никто не был свидетелем того чистого видения, как оживает все вокруг, как колышутся лепестки цветов и как расходятся облака в зимнюю ночь, и как трепещет пламя, готовое обратиться в огненных соколов. Разве ты не чувствовала того же, Карин? Ты, чья сила золото и тьма умирали под грядою белизны и синевы, и этот чистый свет вбирал твою ауру в себя, принимая и упиваясь ее, как нектаром. Карин молчала с отстраненностью всматриваясь в лицо сестры, а затем подняла руку, медленно проводя костяшками пальцев вдоль нежной белоснежной скулы, ощущая на коже ее тепло. - Зачем ты все это рассказываешь мне, Юзу? – вновь спросила Карин, не отводя беспокойного взгляда. - Завтра ты уезжаешь, не так ли, сестра? – вопросила Юзу, встречаясь с сестрой взглядами, не страшась утонуть во всевластии раскрывавшейся темноты, и тихо чему-то улыбнулась, устраиваясь удобней подле сестры, опуская голову на ее колени. - Я позволю тебе покинуть меня, сестра, - странным голосом произносила она. - Ты должна поехать. Не смей сомневаться в своем решении, и когда придет время, пообещай мне, что будешь на его стороне. На стороне того человека, что изберет твое сердце. Не покидай его, оставайся рядом с ним, всегда оставайся с ним, что бы ни произошло. Пообещай мне. Карин сохраняла молчание, и опускаясь на пушистые перины, повернулась спиной к младшей сестре, чувствуя ее горячее дыхание на шее, и легкое сердцебиение, отдававшееся в ее собственной груди. И когда она закрывала глаза, на краткое мгновение ей почудилось, что сердца их бьются в едином ритме, словно они вновь были одним целым. Воспоминания нахлынули на нее горячим потоком. И прокручивая между пальцами бамбуковую рукоять раскрытого зонтика, Карин задумывалась над последней ночью спокойствия в своей жизни. Раньше она никогда не придавала этому разговору особого значения. Сестра часто приходила к ней ночью. Когда они были детьми, Юзу всегда плакала, она рассказывала о демонах и призраках, что блуждают среди теней, скрываясь в трещинах между каменных плит и темных пространствах высоких лакированных шкафов, в тени складного кресла с невысокой скамеечкой для ног, и в отдаленных частях пустых дворцовых коридоров, в густых чащобах хвойных лесов, окружающих родовое поместье. Но когда Карин протягивала сестре перо, чтобы она смогла изобразить на бумаге черты посещающих ее чудовищных видений, то всегда отказывалась. У темноты нет формы, чернь привносит несчастье и страхи, возрождая внутри каждого человека череду собственных ужасов. И порой она задумывалась о том, что сестра не хотела рассказывать о своих видениях, боясь, что похожий дар проснется и в ней. Она боялась, что сестра поддастся кошмарам, что окружали Юзу с самого детства, с которыми она научилась бороться самостоятельно. Юзу всегда улыбалась при свете дня, но Карин знала, что за улыбкой она пытаясь спрятать ужас, что видит своими глазами. Если Карин могла чувствовать исходящую от другого человека неприязнь и нескрываемой лицемерие, корысть и злое стремление в душе, пропитывающее дух и ауру людей, то Юзу могла видеть потоки чистой силы, окружающие человека, и тех существ, что рождались, питаясь темными желаниями и мыслями. И порой, она могла заглянуть за завесу будущего и прошлого. Дар, который пугал и восхищал. Почему сестра так любила ее? Потому что была рядом, когда она рассказывала о своих страхах и молчала, поддерживая лишь одним своим присутствием; потому что не желала использовать ее силу в своих личных интересах; или потому что они были связаны как близнецы. Если бы у нее была возможность заглянуть за завесу будущего, что бы она сделала в ту ночь? Действительно ли она отправилась бы в белый город или позволила себе погрязнуть под горящими обломками, забирая со своей жизнью последнюю надежду на возрождение древнейшего и сильнейшего благородного клана. Карин стиснула рукоять, отчего золотая фигура тигра на конце больно впилась в ладонь, оставляя вмятый алый отпечаток на коже. Она бы поступила эгоистично и осталась бы рядом со своей семьей, не позволила бы себе сбежать. Если бы знала, что когда вернется, то застанет вместо родного дома руины, объятые огнем. Такого огня она не видела никогда, огонь, чей жар разрушал физические тела на расстоянии. Что если в ту ночь сестра пришла неслучайно? Что если она видела свою смерть, и смерть своих родных? Возможно, зная о подступающей погибели, она просто осознала, что противостоять судьбе бессмысленно, и как бы она ни старалась, то не смогла бы отыскать спасительного выхода в объятиях пламени. Что если она хотела своим наставлением, своим разрешением отпустить, дать шанс для спасения своей сестре? Или что если в своих снах, Юзу переживала из раза в раз ночь своей смерти? Что если знала о собственном грядущем? И почему было позволено выжить ей одной? Почему не старший брат или отец, которые были гораздо сильнее? Почему погиб не рожденный наследник и будущее белого сообщества? Почему старший брат не смог подержать в руках свое дитя? Почему не смог увидеть счастье в глазах своей жены, когда она будет протягивать к нему свои руки, передавая укутанное в одеяла дитя? Почему страдать и жить оставалось ей одной? Карин остановилась, поднимая голову к сияющему обелиску света, струящегося сквозь редкие бледно-алые облака, и на миг прикрыла глаза, позволяя горячему света овеять лицо. Она слабо вдохнула в себя холодный аромат весеннего ветра, чувствуя, как холод приятно обволакивает горло, застывая в груди. Почему-то сейчас ей подумалось о том, что ее оставили одну в этом мире неслучайно. - Вы желаете сохранять молчание? – спросил мужчина, останавливаясь под деревьями, распустившими полные бутоны глицинии, и в невозмутимости сцепляя руки за спиной, человек с бесстрастным выражением лица поднял свой чистый взгляд к небу. Листопадные белоснежные и пурпурные лианы свисали пестрыми гроздьями с серебристых каркасов, водопадом изысканных кистей устремляясь к самой земле, и сладостный аромат цветов окутывал нежным флером, сливаясь с леденящим дуновением ветра. - Предвестие весны завершилось, совсем скоро распустятся водяные лилии, а затем расцветет аметистовый шалфей, укрывая долины многоцветными облаками, - говорил он, поднимая ладони к нежным лепесткам и захватывая пальцами голубовато-фиолетовые цветы, позволяя полным бутонам укрыть свои руки. Короткие белоснежно-молочные пряди волос обрамляли чистое лицо с совершенной молочной кожей, но смотря на него в сиянии шафрановых лучей, она вспоминала его другой облик, и другое лицо, увитое пятнами ее крови. Его руки. От битвы прошлой ночью не осталось и следа, словно он и вовсе не прикасался к своему духовному клинку и не сражался с человеком, скрывающим свое лицо под костяной маской волка. И в одно мгновение, Карин ощутила внутри себя страх, необъятный ужас, сковывающий мышцы, отчего дыхание замирало на губах. Глаза ее удивленно расширились, будто острый клинок вонзился в грудь, вырезая сердце. И она увидела его холодное лицо, перепачканное ее кровью, и наполняющие яростной синевой глаза, в которых кипела ненасытная жажда убийства. Страх произрастал из самых потаенных глубин сердца, корнями впиваясь в плоть, отчего она не смела пошевелиться, и каждый вздох был для нее невероятным усилием, когда слабой рукой она потянулась к груди, судорожно хватаясь за богато расшитую материю. Воздух, не хватало воздуха. Ноги ее подкосились, когда с губ сорвался едва слышный хрип. В своем сражении он не использовал духовного клинка, и Карин осознала, что его сила была слишком огромной для нее. Даже сейчас, когда она стремилась достичь уровня их силы, она не могла противостоять даже одному Капитану. Ее дух был сломлен, она не могла даже противостоять сопернику, когда ее с такой легкостью избивали. Что же произойдет, когда против нее восстанут все лидеры белого сообщества? Почему? Он ничего не знает, ни о том, что действительно произошло прошлой ночью; ни о том, что она была той, кого он жаждал убить; ни о том, какие чувства она испытывает к нему; ни о том, что ей известно о его любви к другой женщине. Чего она боится сейчас? Что страшит ее, когда он стоит в лучах алебастрового света, и его глаза наполняются лазурной синевой, как небеса при восходе зари? Но в его присутствии, в это мгновение, ее охватывал ужас, словно раскаленные колья впивались в стопы, пронзающие плоть. Она начала войну против целого мира, чтобы отомстить, уничтожить истинного врага белого сообщества. Но что если целый мир, ради которого жила ее семья и был врагом? И тогда мужчина поднял на нее свои глаза, устремляя свой взгляд к ее лицу, отчего призрак сомнения рассек ее красивые черты, и ресницы ее затрепетали. Его тонкие белесые брови дрогнули, когда он с тревогою посмотрел на нее. - С Вами все в порядке? – поинтересовался Тоусиро, поворачиваясь к ней и подступая ближе, тогда как она не могла дышать, не смея опустить глаза, чтобы сохранить здравость мысли. - Не подходи…, - едва выговаривая слова, шептала она, но его рука уже потянулась к ней, и пальцы, испещренные мелкими шрамами, легко коснулись щеки. Она резко отпрянула, вскидывая на него свои испуганные глаза, как у загнанного в ловушку хищника, и из рук ее выпала деревянная рукоять, отчего зонт из дорогого красного шелка покатился вдоль дороги, увитой ковром нежно-розоватых и белоснежных лепестков, когда она с силой отбила кистью его протянутую руку, и звук удара разнесся в тишине, наполненной жарким светом. Мужчина задержал руку в воздухе, пораженно наблюдая за реакцией женщины, видя и чувствуя переполняющий ее необузданный и необъяснимый страх, ее скованность в движениях, словно бы он мог причинить ей физическую боль, а затем в безмолвии медленно опустил руку, обращая ничего не выражающий взор на упавший раскрытый нодатэгаса, обтянутый алым шелком, по ткани которого плелись изображения райских птиц и фиалок. Мужчина не предпринимал попыток приблизиться, и тихо наблюдал, как ветер раскачивает раскрытый зонт, сквозь тонкую материю которого просачивается солнечный свет, а золотистая рукоятка под силою ветра с глухим стуком ударяется о выложенную камнем узкую тропу. - Не смей прикасаться, - дрогнувшим голосом выговорила Карин, тяжело вбирая в себя кислород, но мужчина даже не шелохнулся от ее слов, а выражение лица оставалось таким же спокойным и безучастным, он даже не поднимал взгляда на ее обескровленное бледное лицо и дрожащие губы, трепет горячего тела, скрывающегося под материей темного кимоно с белесой вышивкой лотоса. Полы его широкого иссиня-черного хаори вздымались под натиском ветра, ткань широких рукавов поднималась до локтей, открывая сильные руки, увитые мускулами. Его красивое лицо обрамлял листопад лепестков персикового и аметистового отлива, скользя вдоль висков, нежно-кремовые пряди волос спадали на острые скулы, когда в темно-изумрудные глаза проскользнули искры пламенного полуденного солнца. Место, к которому он прикоснулся, горело, и Карин невольно поднесла пальцы к левой щеке, прижимая ладонь к коже, словно пытаясь заглушить жар отпечатавшегося прикосновения. Они некоторое время провели в молчании, прежде чем мужчина склонился, подбирая раскрытый зонтик, стряхивая с деревянных шпиц изящно украшенных кружевной резьбой застывшие в прорезях лепестки. - Вам некомфортно со мной, - тихо произнес мужчина, держа в руках бамбуковую лакированную рукоять и рассматривая выбитое клеймо лотоса на золоте, когда Карин пыталась унять в себе дрожь, объявшее все тело. - Я не собирался причинять Вам вреда, отчего Вы так страшитесь меня? – вопросил мужчина, поднимая на нее свои пронизывающие голубые глаза, отчего ее затрясло только сильнее. Руки тряслись так, словно ее лихорадило, и Карин пришлось ухватиться ладонью за кисть руки, чтобы попытаться унять в себе накативший приступ страха. И делая глубокие вздохи, вбирая в себя аромат цветущей сливы и яблони, она ощутила, как волна необъяснимого страха спускается к нижним конечностям, вонзая острые когти в поясницу и позвоночник. Ноги не держали ее, когда она покачнулась, опадая на землю и закрывая глаза, приготовившись к боли. Но ее ухватили горячие и сильные руки, что в резком движении притянули к груди, и ладони ее коснулись мягкой материи его хаори, и щекой она упала на его широкую грудь, когда свободная рука человека легла ей на поясницу, поддерживая, а другая крепко стискивала ладонь, прижимая к сердцу. Карин тяжело дышала, позволяя себе облокотиться на человека и прижаться мокрым лбом к его одеянию, пока он не шевелился, в молчании удерживая ее вблизи себя. - Видите, Карин-доно, что происходит, когда Вы находитесь поодаль от меня, - мягко говорил человек, с легкостью раскрывая над собой красный зонт и удерживая над их головами, когда она уловила слабый аромат туманов, овевающих его высокий стан. Она все еще втягивала в себя небольшие глотки кислорода, позабыв о времени и человеке, биение сердца которого отдавалось эхом в сознании и чье дыхание скользило между прядей ее волос. Она знала главную причину этой слабости, которую не желала признавать. Использование духовной силы губительно сказывается на ее здоровье. Карин еще никогда в полной мере не испытывала свою духовную энергию, и прежде не применяла в течение столь продолжительного времени. Ночью у нее пошла кровь и нестерпимо раскалывались виски, словно в черепушку вбивали стальные шпицы молотом с обеих сторон, если так пойдет и дальше, она вряд ли сможет дожить до своего тридцатилетия. - Я хочу уйти, - шепотом сказала Карин, пытаясь перенести вес на собственные ноги, которые еще била слабая судорога. - Боюсь, что в таком состоянии, Вы вряд ли сможете самостоятельно вернуться в свои покои, - твердым голосом произнес мужчина, оглядываясь. - Здесь недалеко есть беседка, думаю, что там Вы сможете немного прийти в себя. Моя вина, что я пожелал Вас видеть в столь ранний час, должно быть, Вы еще не пришли в себя после пережитого прошлой ночью, но мне необходимо было как можно быстрее обсудить с Вами вопросы, не терпящие отлагательств. Она недобро свела брови, пытаясь сфокусировать свой взгляд, перед глазами все расплывалось, и Карин, втянув воздух, слегка отстранилась от мужчины, упираясь ладонями в его грудь, и под пальцами она чувствовала, как расходится кровь под крепкими мускулами, и как тяжелые удары сердца вибрацией отдаются в кончики пальцев. - Вы могли бы поговорить со мной и в моих покоях, незачем было устраивать фарс из милой прогулки будущих супругов. Карин хотела убрать свои руки, но мужчина только сильнее стиснул ее пальцы, так н не позволив сдвинуться с места, и когда боль в руке стала нестерпимой, она решилась поднять на него взгляд, преисполненный лютого гнева. - Удивительно, - с иронической усмешкой произнес мужчина, - даже когда черты Ваши искажаются жестокостью, Вы прекрасны. Глаза при свете дня сияют как черный аметист, и в то же время в них столько холодной жестокости. Когда Вы находитесь в такой близости, любой мужчина потеряет голову, даже я с трудом сдерживаю себя. Если бы эти темно-смольные глаза смотрели на меня с нежностью, боюсь, что мог бы с легкостью отдать во служение свою душу нечистым силам. - Отпусти, - прошипела она, пытаясь вывернуть руку, но он не позволил, и она с силой стиснула зубы, чтобы не позволить себе выдохнуть с болью. - Мне кажется это забавным, что порой Вы позволяете себе переходить со мной на неофициальный тон, опуская правила этикета, - говорил он, приближая к ней свое лицо, и она могла ощутить его дыхание на своих губах. Прошлой ночью, он смотрел на нее, как на врага, ломая кости и вырывая сердце, впиваясь ногтями в плоть, но его чувства были неподдельными и правдивыми. Теперь же при свете дня, его истинные чувства были сокрыты маской равнодушия. - По традиции, когда между нами будут установлены все формальности, и мы пройдем через церемонию посвящения, я стану для Вас господином, а Вы моей госпожой, - и с этими словами он наклонился, удерживая ее в своих руках так, чтобы их губы почти соприкасались. Карин могла дышать его собственным дыханием, как оно застывает на кончике языка, а затем он тихо произнес, не отводя от нее взгляда: - Думаю, что мне понравится, когда в постели Вы будете кричать и звать меня по имени, а наутро обращаться ко мне с должным уважением. Его губы исказила недобрая усмешка, когда он медленно поднес кончики ее пальцев к своим губам, прикусывая зубами подушечки пальцев. Это было не больно, но достаточно, чтобы она смогла ощутить. - Хитсугая-сама…, - прошептал мужчина. Она резко выдернула руку, чувствуя, как на фалангах пальцев выступает кровь от тонких порезов. - Довольно, - прошептала она, не поднимая на него глаз, и стискивая руки в кулаки. - Все лучше, чем не разговаривать с Вами и вовсе, - с необычайной мягкостью в голосе произнес он, не отступая от нее, и она чувствовала на себе его сковывающий взгляд. Такое чувство, что он намеренно использовал на ней свое давление именно в момент ее слабости. - Вам нравится потешаться надо мной, - едва сдерживая обиду произнесла Карин, чувствуя, как от гнева ее начинает трясти, а злоба оставляет неприятный осадок, растекаясь ознобом по телу, вскипая в конечностях. Он усмехнулся, игриво постукивая указательным пальцем по бамбуковой рукояти: - Мне сложно удерживать себя в узде, когда я нахожусь в Вашем обществе. - Вы присутствуете в обществе еще пяти человек, которые прямо сейчас наблюдают за нами на весьма незначительном расстоянии. У меня складывается впечатление, что Вы вовсе не желали со мной откровенного разговора, я больше ожидаю беседы, напоминающей допрос с пристрастием, но искренне надеюсь, что Вы не будете применять пыток к женщине. В конце концов, кому поверят больше – одному из тринадцати Капитанов, который приносит победы великому сообществу и содержит самую большую армию, или же наследнице клана, которую в большинстве своем обвиняют в убийстве собственной семьи? – с жесткостью спросила она, вскидывая на него свои горящие глаза, и она с особым удовольствием наблюдала, как легкая мальчишеская улыбка покидает черты его лица. - Семерых, - поправил он, не выражая никаких эмоций, - еще двое ожидают у восточных ворот, ведущих в оранжерею. Она изогнула брови, смотря ему прямо в глаза, когда он склонил голову, не разрывая с ней взгляда, и поднял руку, давая знак солдатам покинуть свои посты, и Карин почувствовала, как отступают чужеродные духовные потоки, окружающие их, но это только сильнее насторожило. - Бессмысленно отрицать, если Вы заметили, Карин-доно. Полагаю, что Вы чувствовали их присутствие с самого начала. Что и следовало ожидать от дочери т наследницы клана Сиба, и все же Ваши скрытые таланты только порождают во мне большее любопытство. Вы можете ставить защитные барьеры, различать духовную энергию других людей, полагаю, что и спастись тому мальчику удалось не просто так. Он был новобранцем, всего полтора года у меня на службе, но я лично отобрал его в свой отряд, потому что он привлек меня своей честностью и исполнительностью, ко всему прочему он достаточно сообразительный для своих лет, и я мог с уверенностью сказать, что через несколько весен, он смог бы получить без особых трудностей ранг Лейтенанта. Однако, в этом отряде были солдаты, которые проходили через поля настоящей резни и видели немало ужасов. Я знаю каждого из павших прошлой ночью, для меня они были частью семьи, поэтому в некоторой степени я не могу сохранить здравый рассудок от горечи их потери, и осознание того, что я больше не увижу их, причиняет боль, как если бы мне оторвали руку или ногу. Боль не проходит со временем, лишь притупляется, и человек ничего не может поделать с этой утратой. И все же…, - он замолк, поймав белоснежно-багряный лепесток сакуры, растирая его между пальцев. - И все же, мне дает покоя, что единственными выжившими оказались мальчик-новобранец, который в полной мере еще не смог овладеть своей духовной силой и женщина, которая не способна сражаться, тогда как солдаты с многолетней подготовкой стерты в кровавое месиво, некоторых до сих пор не распознали. Если у Вас, конечно, нет скрытых талантов, о которых я ничего не знаю. Карин тяжело вздохнула, отворачивая от него свое лицо: - Если Вы хотите задать мне вопросы, сделайте это сейчас. Я устала и мне нужен отдых. - Знаю, но то, что я хотел провести свое время с Вами абсолютная истина, - говорил мужчина, обращая лепестки в едва различимые сапфировые кристаллы, опадающие на землю. - Свежий воздух и солнечный свет пойдут Вам на пользу, на Ваших щеках проступит соблазнительный румянец, а с лица сойдет эта смертельная бледность. Поверьте, свежий воздух и хорошее общество способны излечить от многих недугов, - сказал он, поднимая рукоять зонтика и подставляя согнутый локоть, чтобы женщина смогла держаться за него. Но Карин не двигалась, чувствуя, как выбившаяся из тугой прически черная лента волос скользит по щеке, а ветер раскачивает звенящие украшения на золоченых заколках в волосах с нефритовыми каменьями. - Вы разочарованы? – мягко спросила Карин, на что мужчина посмотрел на нее со странной смесью недоверия и непонимания. - В чем я должен быть разочарован, Карин-доно? – осторожно поинтересовался мужчина, равняясь с ней, и с интересом глядя на нее сверху вниз, и в дуновении ветра, она ощутила слабый аромат ирисов и фиалок, исходящий от его хаори. Они смотрели друг другу в глаза, и Карин обвела взглядом его черты – едва различимую сеть морщинок в уголках глаз, небольшой тонкий шрам над правой бровью, еще незаживший порез на полной нижней губе. Запах фиалки, такой знакомый аромат, что возрождал воспоминания, от которых бы она желала избавиться – огромную площадь, и высокие каменные ступени лестницы с разбитым чайным сервизом и блестящий на солнце янтарный чай. Несколько лепестков вишни застыли в его белоснежно-кремовых волосах, и она подняла руку, запустив пальцы в тонкие короткие пряди волос, с нежностью скользя пальцами сквозь шелковистые волосы, попутно стряхивая аметистовые лепестки. Она и не заметила, как на ее лице появилась редкая тень истинной улыбки. Одно из ее заветных желаний детства исполнилось. Как же давно это было? Сладкая мечта еще с того момента, как он поднял ее на руки, а она, прислонившись к его спине, вбирала исходящий от него аромат дождя и ветра, солнца и травы, лепестков мокрой розы и древесины. - Вы разочарованы, что я до сих пор жива? – тихо спросила она, задерживая руку на кончиках его нежных локонов, а затем опуская пальцы, скользя фалангами вдоль его скулы, и женщина почувствовала, как он задержал дыхание, и как напряглись мышцы его лица, когда острие золотого перстня на указательной пальце прошлось вдоль его подбородка, и она наконец-то опустила свою руку. Вопрос повис между ними в воздухе, и мужчина долгое время сохранял молчание, но она видела, как изменяется выражение его глаз – от потрясения, смешанного с изумлением и внутренним страхом до холодной враждебности, и как светло-изумрудная гладь утопает в темной синеве глубокого сапфира. Казалось, что мужчина смотрел сквозь нее, и Карин посмотрела на бамбуковую рукоять надатэгаса, которую он держал в своих руках. Его сердцебиение было таким же спокойным и ровным, мышцы расслаблены, словно человек оставался безучастным к ее словам, но он продолжал молчать. Карин поджала губы, отворачивая взгляд. На самом деле, она не желала оскорбить или задеть его чувства, она задала вопрос из чистого любопытства. В конечном итоге, этот брак был заключен не по любви, и у этого мужчины уже была возлюбленная, которой он отдал свое сердце без остатка. Возможно, именно поэтому она и любила его – за ту невероятную нежность, которую он дарил своей любимой, за преданность его сердца. - Возьмите меня за руку, Карин-доно, Вам будет трудно передвигаться без поддержки, - сказал он, не выказывая своего гнева или обиды, вновь подставляя согнутый локоть, чтобы она смогла ухватиться за него при ходьбе, и Карин неспешно взяла его под руку, осознавая, что ее вопрос останется без ответа. Однако, когда она сделала первый шаг, то расслышала звук трескающего покрова льда под своими туфлями на высокой платформе. И незаметно бросая взор на землю, она увидела, как вся дорога усеяна твердым ковром фиалково-синего инея. Беседка, о которой он говорил действительно была недалеко. Они шли медленно, чтобы она смогла подстроится под его шаг, а он не торопил ее, давая возможность держаться за себя, и порой он останавливался, чтобы она смогла перевести дыхание, поэтому, когда Карин опустилась на каменную скамью небольшой чайной, то была счастлива, что сможет отдышаться в тени и набраться сил. Скамья, стол и половицы были усеяны багряными и белыми лепестками, бутонами цельных цветков гиацинта, но на каменном столике на кристальном подносе стояли чайник с фарфоровыми чашами и драгоценный черный сундук небольшого размера, покрытый сияющим лаком, блестящим в свете ниспадающих лучей солнца. В таких сундуках обычно переносили пепельницу, емкость для горячих углей и шкатулку, в которой хранились резаные табачные листья в соломку, но курение было под запретом среди солдат белого сообщества и грозило строгим наказанием, и считалось невероятно дорогим удовольствием даже среди знати. Карин в молчании наблюдала, как мужчина высоко поднимает чайник, наливая в чашу тонкой золотистой струей горячий чай, и серебристо-дымчатый пар растекался мягкими волнами в воздухе, поднимаясь над краями темной пиалы, а затем он поставил чашу на подставку из полированного окаменелого дерева, пододвигая к ней. Она не притронулась к черной чаше на дне которой зияла аметистовая луна из бело-розового кварца и тонко награвированные текучие облака среди прозрачных потоков ветра, растекающиеся по ночному небосводу, и лишь опустила взгляд на медно-медовый отвар, мгновенно узнавая аромат и сорт чая. От мужчины исходили отчуждение и холодная терпимость, граничащая с неприязнью, когда он сел напротив нее, поднимая и отодвигая инкрустированную золотом крышку сундука, доставая кисеру, держало которой было выполнено из холодного черного агата, украшенного тонкой алмазной гравировкой, а маленькая чаша и мундштук из темного серебра. Карин смотрела, как он забивает мелко нарезанную соломку табака в золотую чашу, а затем поджигает курительную смесь и глубоко затягивается, вдыхая пряный аромат. - Это очень хороший сорт чая, помогает успокоиться и избавляет от головных болей. Думаю, что Вы плохо спали прошлой ночью, - сказал мужчина, не глядя в ее сторону, переворачивая свободной рукой между длинными пальцами золоченый футляр. - Я не знала, что Вы курите. Среди воинов белой цитадели подобное пристрастие попрекается, - прошептала Карин, кладя ладони вокруг чаши, вбирая через кожу, исходящее от фарфора тепло. В воздухе пахло мятой и древесным углем, и чувствуя на себе его острый взгляд, отчего плечо и руку пронзило неприятным холодом. - Это очень дорогой табак, - без особых эмоций произнес мужчина, стряхивая кончиком пальца пепел в ажурное золотое блюдо. И чуть склонив голову, поднял мундштук, переворачивая в пальцах курительную трубку, медленно выдыхая плотный сгусток дыма. - Возвращаясь к нашему разговору, - продолжил мужчина, ставя мундштук на серебряную подставку, - я хотел бы задать Вам несколько вопросов касательно прошлой ночи. Карин недобро нахмурилась, поднимая чашу и делая небольшой глоток. Горячая жидкость приятно обожгла саднящее горло, а тепло пронзительным наслаждением растекалось в груди. Виски гудели и наполнялись тяжестью, а перед глазами блекло. - Этой ночью в срочном порядке был созван совет, на котором присутствовали все лидеры Сейрейтея, включая и главы четырех кланов. В пожаре погибло несколько десятков гражданских, в том числе и детей. Пока не удалось выяснить, кто именно причастен к акту насилия, некоторые в совете полагают, что причиной всему революционная группировка на западе, которая уже много месяцев наводит беспорядки на территории отдаленных районов, но они всего лишь бандиты, охотящиеся за богатством, и слишком долго они не смогут протянуть во вражде с политикой двора чистых душ. Им придется либо подчиниться власти белой цитадели, либо погибнуть, когда совет отдаст окончательный приказ избавиться от них. - Эта группировка, которая якобы была причастна к уничтожению рода Сиба и повинна в смерти моей семьи, однако несмотря на оказываемое давление со стороны представителей кланов, а также Капитанов большинства Отрядов, великий совет не отдал окончательного распоряжения по уничтожению мятежников. Если бы я оказалась на Вашем месте, то посчитала бы, что некоторые члены Совета поддерживают мятежников и через их выступления пытаются добиться своих целей. Прошло уже больше пяти лет со дня падения моего дома, а до белого города только и доходят призрачные слухи об уничтожение мелких деревень и городов, не имеющих для Сейрейтея особой экономической значимости. Даже Вы, один из Капитанов, лишь отдаленно представляете, как действительно обстоят дела на границе, и сколько людей гибнет от набегов незначительной группировки, и сколько умирает от голода после их нашествий. Они грабят и сжигают дотла. За последние годы, сеть их шпионов успела разрастись достаточно, чтобы тревожить семьи, что на протяжении многих столетий поставляют вооружение и оснащение для воинов белого города, - холодно отозвалась Карин, ставя чашу на чернильную подставку. Мужчина наблюдал за ней из-под белесых ресниц, выдыхая густой дым, овевающий его лицо змеиными серо-угольными лентами. - Есть и те, кто обвиняют Вас в инциденте, случившемся прошлой ночью, Карин-доно. Жрицы, что находятся при великом Совете и вовсе потребовали изгнать Вас из белого города за богохульство, лишить всех привилегий благородной, а также сослать Вас на соляные карьеры, чтобы очистить разум от духа неповиновения, - с этими словами он усмехнулся. - Вы сменили манеру церемониального танца, не сообщив об этом верховным властям и представителям храмов, что совершают обряды в честь небесного отца, кара за это может дорогого стоить, и Вы прекрасно знали о губительных последствиях, когда использовали этот меч, - он говорил спокойным и низким голосом, но в его тоне отчетливо слышалось обвинение, и когда мужчина с грохотом опустил черный меч на каменный стол, ее чаша с чаем треснула, разбившись надвое, и жидкость, растекаясь шафрановой рекой тонкой струей спадала с краев светлого стола. Карин не вздрогнула, разглядывая драгоценный эфес меча, вдоль лезвия которого расходились блики медового света. - Вы подвергли опасности не только свою семью, унизили и облекли в грязь традиции сообщества, Вы выказали неуважение к Совету. Совет не потерпит даже со стороны знати таких проступков, они не забудут этого и не посмотрят, что Вы последняя из своего рода. - О, я прекрасно осознаю свою значимость для Совета, и как только я исполню свой долг, высока вероятность, что от меня просто захотят избавиться, - уверенно произнесла женщина, и ее полные алые губы изогнулись в соблазнительной улыбке. - Довольно, - требовательным тоном произнес Капитан, повышая на нее свой голос, и вставая из-за стола, взирая на нее сверху вниз, и глаза его потемнели от ярости. - То была моя ошибка, более я не позволю Вам подвергать себя опасности. В следующий раз, если возжелаете совершить нечто столь же отдаленно безрассудное, потрудитесь поставить меня в известность, прежде чем станет слишком поздно, и я окажусь бессилен против всего Совета. С Вас сняты обвинения под моим словом, я пообещал Совету, что буду докладывать обо всех сомнительных действиях с Вашей стороны. Я ничего не сообщил Совету о том, что Вы ставите каждую ночь барьер в своей комнате, однако среди гарнизонов слухи остановить гораздо сложнее. Пройдет не слишком много времени, прежде чем до лидеров Совета дойдет и известие о том, что мы не делим с Вами одно ложе, и более того, что супруги не способны найти между собой общий язык, поэтому Вам придется вести соответствующе хотя бы в присутствии посторонних, ради Вашего же блага. - Я не считаю, что Вы можете позволить себе разговаривать со мной в таком тоне, Хитсугая-сан, - надменным тоном произнесла она, и ей на краткое мгновение почудилось, что он с силой стиснул кулаки, готовый ударить по столу так, что от него не останется даже каменной пыли, мускулы на его лице дернулись, когда он опасно сузил глаза, глядя на нее, едва сдерживая, кипящий внутри гнев. - Все, что меня сейчас беспокоит это Ваша безопасность. С самого Вашего первого дня в моем Отряде я делал все для того, чтобы Вы чувствовали себя комфортно, и чем же Вы отплатили мне за проявленную щедрость и доброту? - Щедрость? – с изумление вопросила она, разглядывая перстни на своих пальцах и изгибая кисть. - Вы называете свое отношение ко мне щедрым и добрым? Знаете, Вы вовсе не похожи на человека, который провел всю ночь без сна, беспокоясь о моем состоянии. Прошлой ночью, если бы не гибель этих людей, меня бы сейчас не было с Вами. Они защищали меня ценой собственной жизни, и я никогда не забуду того, что они отдали самое ценное, что у них было, чтобы я могла сейчас дышать. Они выполнили свой долг с честью. Вы должны быть благодарны мальчику, который спас меня и был со мной в тот темный час. Я прекрасно понимаю, что такое долг, Вы не могли оставить беззащитных людей на улицах города, однако не Вы защищали меня прошлой ночью ценой своей жизни. И я бы не пожалела ничего, чтобы продлить свою жизнь в тот момент, когда на меня скалился голодный зверь, снизошедший из тени, как бы эгоистично это не прозвучало. И в преддверии Вашего будущего вопроса касательно моего спасения, я отвечу только одно – я лучше нарушу законы бытия, и сохраню свою жизнь, нежели представлю себя разодранной на части, так и не исполнив свой долг. Я не смогу смотреть в глаза своим отцу и матери, когда придет время, и я встречусь с ними по ту сторону. Я единственная выжившая наследница дома Сиба, только во мне протекает чистая кровь небесного блюстителя. Что сделает Совет, покарает меня за то, что я спаслась, использую силу, которую мне запрещено использовать? При тех обстоятельствах, у меня не было другого выхода, и расплатой за использование этой силы стало мое пошатнувшееся здоровье. И в первый же день, в чем Вы меня обвиняете – в подмене предмета на церемонии? Карин взяла в руки осколок чаши, разглядывая искривленный осколок. - Я обвиняю Вас в безрассудности, - повысив голос, сердито произнес мужчина, приближаясь к ней. - Есть те, кто считает Вас виновной в случившемся, и обвинения исходят от религиозных фанатиков, что еще долго будут требовать Вашего изгнания и строгого наказания, на их сторону встали некоторые представители знати. Теперь во всех свершениях истинного врага, пока его личность не раскроется, будут обвинять именно Вас, а я знаю, какого это, когда тебя считают чудовищем и смотрят со страхом и презрением. Вас будут обвинять в том, что Вы стали причиной разрушения, избрав черный меч войны на церемонии. Карин ничего не ответила, проводя большим пальцем правой руки вдоль заостренного осколка, разрезая плоть так, чтобы крупные капли крови запечатлелись на темном фарфоре. - Разве Вы не знали, что люди больше всего страшатся неизвестности, Карин-доно? В обитель богов проникли враги, которых не смогли остановить сильнейшие, и мы потеряли в огне множество невинных жизней, и их не возвратить. Атака произошла сразу же после церемонии, словно это Вы подстроили нападение на город, и кто-то пытается сбросить чужие грехи на Ваши плечи. Я буду откровенен, некоторые в Совете настроены серьезно, и будут добиваться Вашего ареста. Однако у нашего нового врага была конкретная цель в этом нападении – смерть людей была всего лишь отвлекающим маневром, чтобы воины белой обители потеряли бдительность. Такого нападения не было уже много сотен лет. - И чего же хотел в действительности добиться новый враг белого сообщества? – поинтересовалась Карин, смотря, как затягиваются тонкие раны на ее пальцах. - Выкрасть один из духовных клинков Вашей семьи, и нападение совпало не только с церемонией, но и Вашим возвращением. Возможно, что этот инцидент подстроил тот, кто устроил пожар пять лет в резиденции Сиба, - без промедления ответил Хитсугая Тоусиро. - Вора поймали? – равнодушно спросила она, разглаживая пальцами чистую и ровную кожу. - Нет, - холодно ответил мужчина, отворачиваясь. - Тогда сейчас Вы должны заниматься поисками вора, а не проводить со мной нравоучительные беседы. - Меч бесполезен в руках дилетанта, а истинная сила клинка никогда не возродится в руках лживого хозяина. Если клинок отвергнет нового владельца, то ему придется столкнуться с проблемой сокрытия духовной силы меча. Вопрос лишь в том, как долго этот человек сможет прятать в самом сердце белого города свое сокровище. - Почему Вы решили, что вор находится в белом городе? - Барьер, что окружает город не сломлен, а значит вор не покинул обитель богов, и сейчас наша главная задача набраться терпения и ждать его следующего хода. В любом случае, он не сможет покинуть пределы города, ведь, даже если он сможет снять защитный барьер, окружающий город, его тело мгновенно обратится в прах, сделай он шаг за освященные белые стены, а если он и это переживет, то станет извечной приманкой для ночных демонов. Увидев недоумение и волнительную настороженность на ее лице, Тоусиро улыбнулся: - Разве Вы не знали, Карин-доно, Тот, кто нарушает заветы небесного отца, облекает себя на его отречение. Если вор выйдет за пределы святой земли, мне страшно подумать, что с ним станется, когда пустые со всего континента будут жаждать плоти одного единственного человека. - О чем Вы говорите, Хитсугая-сан? – в настойчивости выдохнула она. Мужчина в ленивом движении стряхнул со своего одеяния невидимую пыль. - Заклятие наложили специально для тех расхитителей, кто жаждет власти. В истории уже были случаи, когда Капитаны пытались завладеть духовными мечами своих соперников, в конце концов, в самой нашей сущности заложена любовь к битве и ожесточенной войне, поэтому много лет назад было принято решение наложить несколько заклятий на врата храма, где хранятся мечи, покинувших наш мир воинов. Те, кто потревожит их покой ждет не только столкновение с призраками, обитающими внутри храма, но и проклятие вечного клейма, и тот, кто покинет пределы храма и самого белого города, ждет судьба быть жертвенной добычей до скончания времен. - Стать добычей для пустых, - тихо ответила Карин. - Да, - мягко улыбнулся он, невольно понизив голос, но в глазах его сверкнула злая темнота, - не завидую я его судьбе. Тут Карин скорчил приступ кашля, и она согнулась, прижимая ладонь ко рту, пытаясь унять, охваченную огнем грудь, и как только смогла нормально дышать, отняла руку от лица, смотря на окрашенную кровью ладонь. Когда она подняла изможденное лицо на мужчину, он смотрел на нее в упор, и черты его лица исказились не то в страхе, не то в омерзении, когда он в спешности встал перед ней на колени и беря в сильные руки окровавленную ладонь, едва слышно выдавил из себя, пока женщина делала судорожный вздох: - Это моя вина… Она ощутила легкую судорогу в его пальцах и насильно выдернула ладонь из его хватки, сжимая пальцы, и скрывая от его взора кровь. - Всего лишь измождение, - прошептала она, вставая. – И все же я благодарна Вам за то, что Вы сохранили в тайне от Совета то, что мне пришлось воспользоваться своей силой. Мне жаль, что приходится втягивать Вас вместе с собой в этот грязный обман. Я останусь обязанной Вам за эту ложь. Она посмотрела на черный меч на столе, и произнесла настолько громко, насколько позволяло истерзанное горло и охрипший голос: - Меч можете использовать по своему усмотрению. Мне он больше не нужен. И с этими словами зашагала прочь. Но она не видела, как мужчина смотрел ей вслед и обмакнул свои губы, на которых еще остались рубиновые капли ее крови. От автора: Если честно, то я не знаю, как объяснить свое столь долгое отсутствие. У меня действительно не было физического времени. Поверьте мне, это правда, когда говорят, что нет ничего лучше учебы, и если бы еще за это платили деньги, то будь моя воля, и я провела бы за учебой всю свою жизнь. Работа у меня в прошлом году была крайне интересной, но отнимала все время, и когда приходишь домой в изнеможении, порой единственное, что остается - упасть плашмя в кровать. А сейчас крупица этого долгожданного свободного времени, у меня в кое-то веки появилась. Спасибо огромное тем, кто помогал мне все это время не забывать про эту работу, и про свое любимое дело, и так долго ждал продолжения.