Жар белого вереска

«Не слишком разжигайте печь для своих врагов, иначе вы сгорите в ней сами». У. Шекспир

Саке было ледяным и обжигало горло. В кончики пальцев словно вонзались иглы, когда она прикасалась к позолоченным краям фарфоровой пиалы. Теплый свет медного огня опадал на ее лицо, замирал шафрановой лентой на простых золотых кольцах с растительной гравировкой, мерцал на широких красных рукавах с изображением феникса. Мягкая музыка флейты расходилась по залу, затмевая тихие разговоры собравшихся на празднестве дворян. В темноте сияли переливы драгоценных рубинов в серьгах и брошах вельмож; рассеивались блестящие искры от пушистых подвесок бахромы, свисающих с атласных хакама прислужников; соскальзывали и опадали с ладоней слуг полные нежно-розовые бутоны лотоса в водную гладь. Вдалеке шумел хоровод, и бушевали яркие оттенки церемониальных одеяний – вздымались широкие и длинные шелковые юбки, взметались в высоту пламенных искр расшитые хитросплетенными узорами золотые пояса из парчи, и яшмовые бубенцы, звенящие в волосах у женщин, пронзали воздух. Чудовищные каменные и деревянные маски хищных зверей укрывали лица явившихся на празднество, отчего сквозь виражи темноты ей чудились оскалы дикого северного волка; шипение горной рыси и рев бурого медведя; острые клыки лисица и красные глаза пса. Тотемные звери, которых боялись и почитали. Карин сидела за длинным каменным столом из цельного агата, тянущимся вдоль всей террасы. В ее холодных глазах отражалось высокое красное пламя, поднимающееся от факелов, увешивающих черные мраморные колонны. Ночь представлялась мучительной бесконечностью. Алкоголь больно царапал горло, оставляя горькое послевкусие. Она смотрела на кончики своих пальцев, слегка подрагивающих, когда женщина проводила вдоль золоченого ободка фарфора со вставками охоты на львов. Она все еще ощущала охватившее ее волнение и будоражащее возбуждение, и сердце болезненно колотилось в груди.Знакомый аромат ветра и жасмина наполнил ее легкие, и она неспешно подняла глаза на своего жениха, тихо беседующего с пожилым мужчиной. - Большая честь для моего дома принимать и угощать Вас этой скромной пищей сегодня вечером, Хитсугая-доно, - говорил человек, глубоко склоняясь перед Капитаном Десятого Отряда и стоящей рядом с ним улыбающейся женщиной. Ее рука покоилась на его локте, тонкие бледные пальцы сминали серебристо-молочную материю, голова чуть склонена к его плечу. Жемчужные перстни окутывали изящные длинные пальцы женщины; платиновые нити выписывали морские узоры на богатом хаори мужчины. Старик покачал головой, поджимая мягкие и растрескавшиеся тонкие губы, его руки почти в молении тянулись к мужчине в серебряном одеянии, дрожали в воздухе, словно он почитал его, как живое божество. Его глаза были влажными, увял былой яркий оттенок изумруда юности. - Деревня, что была уничтожена нашествием этих чудовищ, была моим родным домом, Капитан. Я познал в том бедном и обнищавшем от засухи крае любовь матери, вырастившей меня, и счастье беззаботного детства. И все то богатство, и все те достояния, что я заработал упорным трудом, я бы отдал за один мимолетный день в том селении, что я так ненавидел; за объятия матери, запах ее одежды. Время не заглушает моей утраты, но лечит от бездумной юности, ее эгоистичных порывов. То, что Вы рисковали своими жизнями, многое значит не только для высших эшелонов белого сообщества, но и простых крестьян, что работают в полях и на склонах гор. Моя семья и мои люди будут молиться за здоровье Вашей суженой, да подарит она Вам множество детей, и да осветят нас своей силой новые защитники двора чистых душ. Каждый прислужник моего дома будет просить богов о крепком браке и покое между супругами, дабы ни один разлад не сокрушил узы, что свяжут две души. Губы мужчины плотно сжались, и он слегка наклонил голову, чтобы бросить холодный взгляд в сторону Карин. В свете золотистого пламени огня и блеска драгоценных рубиновых фужеров, его глаза обратились в чистое серебро, леденящее стекло, покрытое белым инеем. Она встретила его взор открыто, беспристрастно, отвечая тем же непоколебимым презрением. Нефритовые камни, свисающие с золотых подвесок в ее волосах, сверкнули темно-бирюзовым огнем, когда она вскинула подбородок. Мужчина позволил своим глазам скользнуть по ее лицу, застыть жестокому взгляду на острых скулах, на чернильных ресницах, подведенных золотой сурьмой, на полных губах. И он позволил своему взгляду умереть в ее глазах. Карин опустила свои глаза на полую чашу с горьким алкоголем. Напиток не приносил ни удовольствия, ни желанного забвения. Белый дворец был жемчужиной двора чистых душ. Высокие кружевные шпили из белого мрамора, застывающие острием опаловых языков пламени, словно острые пики копий, стремящиеся пронзить небеса; молочно-кремовые статуи небесных драконов, украшенные мозаикой из чистейших осколков зеркал; крытые волнообразные белокаменные мосты с крутыми подъемами над застывшими гладями темных прудов; парапеты, увитые мокрыми лозами роз. Дворец, что на протяжении долгих столетий был закрыт от постороннего взора за тяжелыми гранитными вратами, был распахнут вновь, чтобы музыка и свет осветили холодные белые стены, чтобы здесь был благословлена новая супружеская чета перед лицами всего дворянства. Но стены были холодными и пустыми в отдаленных коридорах, где не были зажжены огни. Полуразрушенные красные пагоды усыпаны пылью, песком и иссохшей листвой сакуры, и если осмелиться пройти в глубину, то можно услышать, как здания архитектурного комплекса, стонут. И когда зажигаются огни, мрамор стен, поглощая свет, наливается румянцем, обжигая изысканные фрески чудовищ огнем и кровью. На ней было одно из самых дорогих кимоно, в ее волосах сияли драгоценные камни и золоченые фениксы, но она видела в отражении своих глаз, застывшем в прозрачном ободке воды. Ее тело охватывало возбуждение и предвкушение, раскаяние и отчаяние. У нее не было пути назад. - Последняя выжившая из великого дома, - шептала женщина, поднимая тяжелый золотой кубок с рельефными овальными вставками по краям, смакую кровяными тонкими губами рубиновое игристое вино, холод которого она могла ощутить на кончиках своих пальцев. Карин, не поворачивая головы, обратила в сторону сановницы враждебный взгляд, но не позволила стереть со своего лица равнодушия. Она наблюдала за медленно обволакивающей тонкие губы улыбкой немолодой женщины, за тенями, впивающимися в исхудалое лицо, что делало ее черты острее и грубее, жестче, словно весь ее образ был выточен из гранита. Ее черные волосы были уложены в простой пучок аккуратно сплетенных кос, и прямым пробором, украшенных двумя нефритовыми шпильками. Одеяние дворянской особы отличалось простотой красок черных и серебристых нитей, а на спине вышиты красноголовые журавли – символ могущества, стойкости и внутренней силы, долголетия. Женщина опустила кубок на каменный стол, облизывая языком тонкие губы, и слегка причмокивая языком. - Я помню тот день, когда весь белый двор обсуждал великий пожар в доме Сиба. Многие описывали огонь, как раскрывшиеся врата ада; кто-то рассказывал, что с небес пало солнце; кто-то верил в пустых чудовищ, разгневавшихся величием древнего рода, погубившего столь много темных и неблагочестивых душ; кто-то называл это карой за долголетие и процветающее всевластие. Женщина помедлила, прежде чем продолжить, проводя кончиками пальцев, увитых змеиными кольцами, по золотому основанию винного кубка. - Кто-то же говорил о том, что глава клана Сиба был разжалован Советом за содействие мятежникам, и был приговорен Советом к высшей мере наказания. Карин повернулась к женщине, встречаясь с ее прямым взглядом. Возраст сказывался на ее морщинистом лице и темных пятнах на коже и глубоко посаженных глазах цвета мшистого болота. - Я не стану отвечать на такое оскорбление. Женщина изогнула брови, и губы ее тронула недобрая улыбка: - Твой мужчина подле другой женщины. Прямо напротив тебя, на глазах у всех. Посмотри, - шептала она утробным, дряблым голосом, как если бы по ее гортани проводили горящими шипами, - все смотрят. Каждый смотрит на тебя. Это была правда. Она видела пламя свечи, отражающееся в горячем взгляде карих глаз Капитана Первого Отряда, восседавшего во главе праздничного стола. Его глаза, прожженные стихией огня, пронзали ее. Она могла различить лукавую радость в черных прорезях звериных ритуальных масок; насмешку в сиянии рубиновых капель, свисающих с драгоценных подвесок в волосах.Хладнокровное торжество в темной глубине голубых глаз, окаймленных серебряными ресницами. - Ты позволяешь стерпеть себе подобное унижение, - добавила женщина с рассекающей лицо хищной улыбкой. Черты лица ее обезобразились, стали резче, в тени ее лицо представляло собой маску безумия. Карин почувствовала хлад, растекающийся по позвоночнику, когда она обратила свой взгляд в сторону сидящего напротив мужчины и молодого лейтенанта. Они сидели близко друг к другу, и она могла различить легкое соприкосновение плеч, едва заметное касание костяшек бледных пальцев женщины на раскрытой ладони мужчины – тонкая линия от запястья до кончика среднего пальца. Полуопущенные белесые ресницы окрасили медь и чернота, светлая лазурь глаз окрасилась в темный сапфир - он жаждал ощутить жар прикосновения ее руки. Их лица были освещены тающим полумраком огней, и текучим звуком музыки флейты и цитры, множеством тихих голосов; сгущающиеся угольные тени раскалывали их черты, затемняя сияние и блеск глаз, полноту губ и искушение томной улыбки. Хитсугая Тоусиро улыбался этой женщине, такой улыбки на его лице она не видела никогда. Не могла себе вообразить, что он способен на проявление такой искренности и теплоты. В своем присутствии она видела лишь его холодное безразличие. Его улыбка была откровенна. Подобное поведение замужней пары считалось непристойным среди родственников и близких семьи, но столь красноречиво выражать свои чувства на глазах высшего общества, было равносильно порицанию традиций и выходило за границы приличия. Прежде она уже видела такую же разделяемую близость. - Мне стало интересно, есть ли предел твоему терпению, - тихо пояснила женщина, сведя на переносице тонкие черные брови, очерченные углем, - ибо мне оскорбительно сидеть с единственным представителем великого клана, который принимает перед своими глазами измену. Она больше не могла наблюдать за происходящим со стороны. Не могла находиться среди окаменевших лиц и застывших улыбок, и видеть холодное презрение в стеклянном омуте бездушных глаз. Для каждого из них она не была личностью. Что она должна была сделать? Чего от нее хотели прогнившие в похоти и насилии вельможи? Сцены. Хотели театра. Жаждали увидеть гневную реакцию ребенка, но она не могла устроить постановку на глазах у сотни представителей дворянства. И она представляла изгибы их губ, коварный блеск глаз, горячее перешептывания за стенками, огороженных шелковыми полотнами и занавесами позолоченных вставок.Она могла представить себе, как из фрейлины, наливая горячий чай из лепестков лотоса в нефритовую чашу своей госпожи, выслушивает опьяненную возбуждением речь об унижении фамилии Сиба на глазах у всего высшего света. Сейчас за столом сидели все Капитаны белого Сообщества. Безмолвные, холодные, но наблюдающие. Они не поднимали глаз, но вслушивались; они не изменялись в лице, но в глазах сиял огонь любопытства. То был расчетливый интерес. Они хотели знать, что смогут сделать с ней, с ее именем, с ее мнимой властью, если она не может противостоять одной единственной женщине. Женщине, что была белым ирисом среди грязи и черноты. Женщиной, что столько лет была единственной в сердце того, кто не мог удостоить ее даже взгляда. Она сглотнула кислый и болезненный комок, застывший в горле. Молчать тоже было нельзя, в противном случае, ее посчитали бы уязвимой, слабой, лишенной чести, свободы воли. Как она может гордиться наследием своего дома, когда не может дать отпор женщине, что столь бесцеремонно прикасается к ее мужу? Как она может стать достойной женой и достопочтимой госпожой своего дома, если не может остановить пыл и нрав своего супруга? Она чувствовала на себе пристальный взгляд Бьякуи, что стоял в группе военных советников. Их черные мантии сливались с тенями, отбрасываемыми горящими факелами. По дворцу ходил горящий ропот о наступлении лютой зимы, о грядущих неурожайных годах, голоде, что обязательно приведет к восстанию в отдаленных от столицы границах. Ропот сопровождался ужасом перед чудовищами, что приходили с наступлением мрака и вьюг, снисходящих с небес. То была причина, почему врата дворца распахнули для простого народа. То была причина, почему этот брак был основой политики благого двора. Она и он являли символ надежды. Надежды на мир и процветание, на спасение. Прилюдно выказывать свою ярость равносильно проигрышу. И даже если они останутся наедине, она не осмелится поднимать на него голос, как и не позволит себе выказать открытое неуважение к его действиям и решениям. Удивительно, но для каждого сидящего за столом, представшая картина, была упоительной битвой. За чужой трагедией и чужим падением приятно наблюдать, растекается горячей волной в груди приятное волнение, осознание, что тень не падает на твое лицо, а тьма грязными чернилами растекается по чертам чужого человека. Но была еще одна важная причина ее скованности. Этой ночью по белому городу расползется ядовитой змеей грязный слух, который поселится в каждом доме и будет гореть высоким ярким пламенем свечи. Слух, подтверждающий привязанность ХитсугаиТоусиро к другой женщине. Об этом будут говорить за ее спиной, порой намеренно перешептываясь в коридорах возле дверей ее опочивальни, чтобы она могла услышать. Она не раз становилась свидетелем уродства человеческой природы за спиной жены своего брата, когда громоподобный, собачий смех срывался с губ прислужниц и разносился по багровым деревянным постройкам чайных над карповым прудом после неловко брошенной фразы молодой госпожи, слишком стеснительной по натуре, чтобы не поблагодарить прислугу после поданной пиалы чая, и не обладающей достаточным образованием этикета в высших слоях, чтобы не высказывать открыто свое мнение при старших.Услышь этот смех ее старший брат, руки женщин в тот же день были бы прибиты толстыми железными гвоздями к широкому белому камню площади, расстилающейся перед главными воротами особняка. Брата можно было считать мягкосердечным к врагам, которых он уважал, но оскорбления членов своей семьи он принимал как собственное унижение и не прощал провинившихся. Карин будет его фиктивной женой. Женой, которой он будет дарить комнаты, заполненные богатыми и пестрыми тканями; украшениями, на которые можно будет купить города и людей, связи и поддельное уважение. Женщиной, которая подарит ему и белому двору долгожданного наследника, спасителя, которого так ждет простой народ. Но не она будет заходить в его спальни, и не она будет госпожой в его постели, и не она станет хранителем его самых сокровенных мыслей. Его слуги и его воины не будут склоняться перед ней с должным почтением, и не будут прислушиваться к ее словам. У них будет другая, истинная госпожа. Карин же станет показательной безделушкой. По традиции близкий родственник сидит подле каждого из супругов. Место рядом с ХитсугаейТоусиро было отведено по левую руку ХинамориМомо, а по правую место должен был занять его лейтенант, но место пустовало. Карин чувствовала себя обнаженной в богатых одеждах, шелковых складках ее пышных юбок. Она была одна. Возле нее не было отца, который бы наливал из фарфорового кувшина ей ледяное саке, как и не было матери, которая давала бы наставления перед вступлением в брак, а потому рядом восседали члены среднего дворянского сословия, чьи родовые гербы, были ей незнакомы. Боль в висках не проходила, оставалась гудящая агония как горькое послевкусие после сока сгнившего плода. Музыка стихла, замер красноперый язычок пламени в золоченых светильниках на мраморных стенах. Зал наполнил звук раскрывающихся каменных врат, и воздух наполнился холодом. Карин не поворачивала головы, чтобы оглянуться на человека, перед которым стража открывала главные ворота. Она узнала его по силе, обволакивающий воздух. Его сопровождали четыре жрицы, в белоснежных одеяниях, чьи лица скрывали плотные белые накидки, спускающиеся до самой поясницы, расписанные золотыми символами молитвенных строф. Карин удивленно вскинула брови. Чистейшие. Жрицы. Она впервые видела их. Никогда не думала, что увидит. Читала об их деяниях и пугающих творениях в многочисленных хрониках и эпосах. Слышала о них в многочисленных сказаниях, и пугающих ночных рассказах в женской людской глубокой ночью,когда переодевалась в одежду челяди вместе с сестрой и пряталась с ней за расшитыми бутонами мака деревянными ширмами. Жрицы могли воскрешать усопших, разговаривали с темными душами и приносили кровавые ритуалы. Каждый год, сотни семей отдавали в храмы своих дочерей на служение, что с малого возраста принимали клятву непорочности, после чего смыслом их существования становилось чтение молитв, создание магических барьеров, писание святых текстов, что позволяли изгонять нечистые силы. Давая обет чистоты, они обещались не покидать стен храма, которому отдавали себя, и ради которого могли сотворить порочное во благо процветания белого дворянства. Она слышала, как во многих поселениях создавались целые культы, которые поклонялись жрицам как живущим божествам. Настолько влиятельным и могущественным было одно упоминание о них, настолько сильными были истории об их деяниях. Богохульников казнили, но проходили десятилетия и открывались новые многочисленные секты, развивающиеся в отдаленных районах, подальше от столицы, развивались и гноились как язвы. Женщины остановились за спиной пожилого худощавого мужчины, что занял свое место во главе каменного стола. Холодная и совершенная чистота их одеяний пугала и отталкивала, как если бы перед ней остановилось четыре мертвеца.Могущественные заклинательницы, создатели чудовищ, чтицы молитвенных писаний. Карин окинула взглядом высоких господ, что были приглашены за стол, внимательно всматриваясь в каждый символ, вышитый на богатых шелковых хаори. Каждый из них либо занимал почетное место при Совете, либо обладал достаточным влиянием и силой, чтобы возглавлять целый Отряд. Карин нахмурилась. Зачем они здесь? Карин обратила глаза на ХитсугаюТоусиро, подмечая напряженность очертаний его лица, сосредоточенность взгляда, легкий наклон головы. Она приобрела эту способность читать его настроение после тех холодных завтраков на балконе, полных отстраненности и холодного молчания. Им не о чем было говорить. И если ее будущий супруг в первые недели ее приезда пытался поддерживать полную учтивости беседу, то после установления холодного противостояния между ними, он перестал предпринимать попытки построить подобие мира. Но за то недолгое время, что они проводили наедине, и которое в глубине своего черного сердца, она лелеяла, Карин наблюдала. Наблюдала за тем, как сходятся его серебряные брови на переносице, когда в воздухе разносились грубые и режущие слух звуки удара металла о металл. ХитсугаяТоусиро позволял непозволительную роскошь для своих людей, тренироваться с использованием настоящего холодного оружия.Он отвергал бамбуковые мечи, готовя своих солдат к настоящим сражениям, приучал их к тяжести меча и ошибкам неграмотного владения, которые могли закончиться отсечением конечности. И каждый клинок для своей армии он отбирал лично, с особой страстью и горячим увлечением. Его глаза загорались в предвкушении и кончики губ приподнимались в усмешке, когда медные искры сходились на фоне леденящего горизонта, поддерживал связи с лучшими мастерами и выкупал их подмастерьев в свои собственные кузницы. Он поднимал чарку с обжигающим горло саке, подносил фарфор к губам,но не отпивал, а наблюдал за своими солдатами, словно затаив дыхание. Они завтракали согласно этикету. Обменивались друг с другом стандартным набором слов, никогда не пересекая установившуюся между ними черту. Однако ее будущий муж позволял себе выслушивать в ее присутствии донесения, что приходили от Совета, а также раскрывать запечатанную алым грифом корреспонденцию. Было ли то его абсолютной уверенностью в ее неопытности и неосведомленности текущего состояния дел, либо проявлением полного доверия, она не знала. Но она научилась видеть, к кому из своих подопечных он относится с внимательностью и осторожностью одинокого волка, а к кому проявляет подобие благосклонности. Вот и сейчас, в остроте ледяных глаз, она читала явную настороженность. Он внимал каждому сказанному слову. Карин медленно перевела взгляд на старика, восседающего за креслом из цельного черного обсидиана с геометрическими прямоугольными вырезами, тянущимися вдоль высокой спинки. Белоснежное хаори, черное одеяние – сочетание света и мрака. - Мы собрались сегодня не только для того, чтобы объявить о союзе двух людей, но и почтить память покинувшего нас рода,могущественной ветви, берущей свое начало с самого основания нашего общества. Мы потеряли верного друга и защитника нашего народа – вот, почему сегодняшняя ночь особенна для всего благого двора. Сегодня мы принимаем и восхваляем двух людей, которые будут соединены в союз, который подарит нам новую надежду. Жрицы поставили перед ГенрюсаемЯмомото черный лаковый сундук. Воцарилась тишина. - Столетия прошли с тех пор, когда это сокровище представало перед глазами народа. Сейрейтейи прежде венчал и создавал союзы, которые порождали великие кланы. Союзы, которые стали спасением и славою всего двора чистых душ. И нет крепче союза, окропленного кровью нашего Небесного Властителя. Жрицы отомкнули золотые крепления на сундуке и подняли крышку черного ларца. Внутри находился небольшой хрустальный сосуд, заполненный кровью. Карин пробила дрожь. Вот он. Момент, которого она ждала. Кристальная поверхность вбирала и поглощала в себя свет, отбрасывая причудливые сочетания цветов аметиста и сапфира. Когда-то она мечтала вкусить каплю этой крови, представляя, какого это будет ощутить внутри себя другого, стать частью ХитсугаиТоусиро. Теперь эта мысль наводила первобытный ужас. Она посмотрела на мужественный профиль его красивого лица, сильные руки, сложенные на крепкой и широкой груди. И как если бы он почувствовал на себе ее взгляд, мужчина посмотрел ей прямо в глаза. Ее плечи дрогнули, но она заставила себя выдержать этот холодный, стальной взгляд, как острота и сила его меча. Медное пламя отбрасывало золотистый свет, и, пронзая холодную синеву, обращало его глаза в темный аметист. Испробуй он каплю этой крови, и если все те свойства, о которых говорилось в летописях, правдивы, они станут одним целым. Он продолжал смотреть в ее глаза с вызовом, затем медленно опустил взгляд на ее губы. Она зарделась от ярости и кипящей злобы. Обнажиться перед мужчиной телом одно, но открыть свое сердце, раскрыть свое сознание, она не была уверена, что готова пустить его в свой разум. Показать ему свою суть, жестокость, на которую она была способна. И проблема была не в ее чувствах, а в его беспрекословной преданности белому двору. Если он узнает о ее действиях, он предаст суду не только ее, но и всех причастных, а это означало, что и весь клан Кучики подвергался опасности. Карин втянула в себя воздух, прикасаясь пальцами рук к холодному камню столу, чистому, гладкому. В темной зеркальной поверхности, она могла увидеть отражение своего испуганного лица. Внезапно, вся формальность брака предстала перед ней в новом свете. ХитсугаяТоусиро был предан белому сообществу, его имя со страхом произносили перебежчики и предатели благого двора. И до нее лишь отчасти доходили слухи о его свирепости и жестокости к врагам сообщества. Ручной пес сообщества, так называли его. Голубые глаза хищники продолжали наблюдать за ней, следить за каждым движением ее рук, колыхания золотых подвесок в ее чернильных прядях. Она могла ощутить его взгляд, словно чужое прикосновение к своему лицу. Он убьет без промедления. Она ощутила прикосновение ледяного лезвия его сверкающего меча к своему горлу. Без сожаления. Она вспомнила ярость, сокрытую в прозрачно-льдиностой глубине его глаз. А сможет ли это сделать она? Рубиновая жидкость в хрустальном сосуде была темной, как сажа и уголь, и чем дольше она смотрела на заостренные грани сосуда, тем больше представлялось ей, что жидкость черная, как кровь ядовитого аспида.В горле пересохло. ГенрюсайЯмомото остановил свой взгляд на ее лице, на острых и красивых чертах и на холодной жестокости ее глаз. - Карин-доно, я помню Вас совсем ребенком, - он помедлил, оглядывая ее пышное огненное одеяние. – Действительно, Вы истинная дочь клана Сиба. Вы переняли красоту своей матери и чувство долга своего отца. Для всего двора чистых душ невероятное счастье принимать Вас в своей обители, и невероятная благодать для всего народа, что в ту кровавую ночь, судьба рока обошла Вас стороной. Именно в такие времена я думаю о том, что Небесный Властитель не оставил нас. Карин встретилась с ним взглядом, поднимая подбородок выше, гранатовые каменья в ее подвесках сверкнули пламенными искрами. - Довольно странное заявление, если учесть, что мгновение назад Вы сказали о том, что клан Сиба стерт с лица земли. Воцарилось громоподобное молчание. И она могла представить себе ужас и шок на лице Бьякуи, услышать ропот шепота, пронесшегося в глубине зала, следящего за вельможами, восседавшими за каменным столом. Неодобрение и порицание тех, кто был приглашен восседать за этим столом. Глаза ГенрюсаяЯмомото опасно сузились, и прошли долгие мгновения молчания, прежде чем он резко мотнул головой, давая безмолвное приказание запереть ларец. Крышка лакового сундука захлопнулась. И звук запирающихся замков эхом впивался в высокие стены дворца, врезался в праздничные звериные маски, в удивительные узоры, выписанные на оголенной коже золотой хной. - Вы многое пережили, Карин-доно, и Вас некому наставлять на верный путь. Вы были совсем юны, и стали свидетелем кошмара, которому не каждому удастся пережить и остаться в трезвом разуме. Карин не отвела своего взгляда от жестокого лица, от холодных темных глаз. - Совет простил Вас за выходку, которую Вы устроили на церемонии, поскольку последующее несчастье, падшее на столицу, отвело от Вас взгляды, и ни догматикам, ни астрологам не было до Вас никакого дела. Но я дам Вам дельный совет, будьте осторожны в своих высказываниях и необдуманных поступках, в противном случае, некоторые из нас, посчитают Вас недостойной своего благодушного расположения. Карин не опустила глаз или своей головы перед самым могущественным воином белой цитадели.Она только подняла подбородок выше. Она не покажет слабости ни перед кем, даже если сгорит под стопами врагов, с которыми она сидела плечо к плечу. Чувство страха слишком давно перестало сковывать ее сердце, его место сменила пламенная ярость. За этой безмолвной борьбой наблюдали убийцы. Каждый из них был совершенным оружием. Проявит слабость сейчас, и каждая гадюка будет пытаться заползти в ее кровать, пытаясь вонзить резцы клыков в ее бьющееся в груди сердце. И она хотела убить их всех. Каждого солдата в черной униформе, каждую женщину в пышном платье, чья драгоценная материя освещали ночную черноту. Она представляла себе, как разрывает их плоть голыми руками, вонзая пальцы глубоко под кожу, проникая в горячность плоти.Она хотела замарать свои богатые одежды и слишком белое и чистое лицо, окрасить его кровью. Лицо старика, словно холст, изрезали продольные глубокие морщины и темные возрастные пятна, уродливые шрамы рассекали его широкий лоб и глубоко посаженные черные глаза выделялись на узком и худощавом лице, но она не склонила головы, как и не отвела взгляда, потому что чувствовала силу, от которой трепетал воздух. Ее видели все воины, что сидели за каменным столом и поднимали чаши с горячим саке. Перед Капитаном Первого Отряда поставили саке с пиалой. Такие же белые пиалы на овальном фарфоровом подносе поставили перед каждым, сидящим за столом. Карин подняла свою пиалу, наполненную до краев. - Во славу Сейрейтея! – провозгласила она, поднимая чашу над своей головой, опрокидывая напиток в горло. Каскад стройного хора голосов вторил ее словам, и каждый из лидеров выпил до дна свою чашу. Поднял свою чашу и ГенрюсайЯмомото, но лидер сообщества выждал время, наблюдая со своего престола за каждым. Наблюдал за выражением их лиц, чистоте глаз, словно пытаясь выявить обман и неприкрытое лукавство в действиях. Не сводя глаз с ее лица, мужчина испил горький напиток своей пиалы до дна. И после того, как он с громким стуком поставил пиалу на блюдо, Карин опустила свой взор. - Да будет свет сиять над белыми дворцами двора чистых душ, да не познаем мы горести смерти. Я жду подчинения законам белого сообщества, и прошу каждого за этим столам осознавать свои поступки и важность принятых нами решений. Ибо только сила позволит удержать нам хаос, что внедряется в наши стены извне. Старик взмахнул рукой, и пламя огненным красным змеем озарило белоснежную площадь, взметнулось в ночную высь, и танцоры в ритуальных масках зверя возвысили свои руки к черным небесам. *** Когда женщина вышла на террасу, подальше от сановников и членов совета, то незамедлительно вцепилась в темно-красное дерево парапета, чтобы удержать себя на ногах. Карин делала глубокие вдохи в ничтожной попытке успокоить бешено колотящееся сердце. Ее руки сковало болезненной дрожью и леденящим холодом, хотелось кричать, но горло пересохло. Она вонзала ногти в древесину до тех пор, пока на кончиках пальцев не появилась кровь. Она отступила на шаг, откидывая назад голову и тяжело выдыхая воздух. Карин была слабой, а жестокость прошлого ничему не научила ее. Она рассматривала тяжелые золотые кольца на пальцах с крупными вставками карминового рубина, что при свете дня темнел, обращаясь в черную, бездонную пустоту, как и ее сердце. Вдох и выдох. Осталось совсем немного. Ей нужно продержаться еще немного. Совсем скоро наступит закат белой империи. Она падет вместе с предателями, что сожгли ее отчий дом дотла, а вместе с расплатой повинных придет и ее собственная смерть в виде его холодного клинка. И Карин вспомнила сияющие голубым огнем острие клинка, целящегося в зрачок ее глаза. В ту ночь смерть от его клинка казалась быстрой, как рассекающее небо, затянутое завесой шторма, молния. Теперь слишком поздно отступать, она подняла глаза на факелы огней в руках, стоящих в кругу жертвенного хоровода, на подносы из чистого золота, на которых горели свечи благовоний в руках красивых женщин. Вместе с благовониями жгли и опиум, курительная смесь со сладковатым и едким запахом накрывала площадь. Белый камень потемнел от теней тех, кто вступал в круг поклоняющихся перед высоким костром. Сегодня благословляли их бога, поклонялись его дарам. В ее глазах отражались ленты красного и медного огней, пока она молчаливо наблюдала за игрой света во мраке. Звериные маски представлялись живыми существами потусторонними демонами, проникших сквозь завесу пространства на лицах танцующих под барабанную дробь и стройный хор голосов. - Столько огня, но ночь холодная. Воздух обжигает кожу, - с выдержанным спокойствием произнес женский голос подле нее. И Карин вздрогнула, погрузившись в свои мысли, она не почувствовала приближение другого человека. Она обернулась, и золотые подвески звонко зазвенели в ее темных волосах. - Мои извинения, я не хотела беспокоить Вас своим присутствием. Подумала, что Вам может быть одиноко в эту ночь, - с мягкой улыбкой на губах прошептала Хинамори Момо. Она понимала, почему ее легко можно было полюбить. Полная света и тепла, нежности. Сладкий, как янтарь меда, голос. Мягкие черты лица и все же во взгляде чувствуется стальной стержень решимости и твердости, который она столь часто встречает в мужчинах. Она была воином, но держалась в ее присутствии как настоящая госпожа. - Мне не хватало воздуха, - сказала она в ответ, и это была первая фраза, пришедшая ей на ум. Вновь, эта сковывающая кости и жилы, мягкая улыбка. - Я тоже задыхаюсь в этих стенах, - она посмотрела на высокие крыши богатого замка, и Карин подивилась красоте сочетания оттенков камней белого опала и жемчуга в ее темных волосах. - Не представляю свою жизнь в таких стенах, словно в заточении. Отсутствие свободы воли и действий. Я родилась в очень бедной семье, моя семья была счастлива богатому урожаю риса, и нам было не по карману пригласить лекаря, чтобы тот мог спасти больное сердце моей матери. У меня никогда не было туфель, свои первые туфли я надела, когда смогла поступить в академию, однако я смогла изменить курс своей жизни, благодаря выбору и решениям, что избрала. У Вас все немного иначе. Рожденный человек в дворянской семье никогда не сможет снять с себя груза обязанности перед своим народом. Карин поморщилась, сводя тонкие брови на переносице. Ее виски раскалывались, как если бы в нее вонзали раскаленные иглы. - Прошу меня простить, Хинамори-сан, - Карин коротко кивнула, отдавая уважение ее статусу. Она уже собиралась покинуть террасу, когда поравнявшись с женщиной, Хинаморисмело и довольно громко произнесла: - Я рада, что обладаю такой красотой. Карин остановилась и медленно обратила свой взгляд на женщину. В ее собственных глазах появился призрак холодности и отстраненности, тогда как ее пальцы впивались в ладони. Она хотела ощутить на своих пальцах кровь. Хинамори с вызовом встретилась с ней взглядом. - Мне всегда было интересно, какие они, эти высокородные, гордые создания. Мне говорили, что Вас невозможно достичь. Вы, словно фениксы, раскаляете само солнце. Дворяне призваны защищать народ от несчастий, павших на земли крестьян. Однако когда мою семью убивали, не было ни одного солдата из столицы способного защитить их от отряда убийц и разбойников. И даже когда мою деревню сравняли с землей, а ее название, мелкой деревушки вблизи рисовых полей, даже не было в списках столичных чиновников, я верила, что благородные станут спасением хотя бы для меня. Для меня, единственной выжившей. Но вы все оставались в золоченых паланкинах, за шелковыми ширмами, и никто из вас никогда не был защитником для простого народа. Для этих бедных людей, последнем оплотом стала я. Карин молчаливо смотрела на нее, всматривалась в ее глаза. - Вы не единственная, кто потерял все в этой жизни. У каждого своя доля, Карин-доно, - горделиво произнесла она, приближая к ней свое лицо. И Карин уловила исходящий от женщины аромат нарцисса. Карин прищурилась, но мгновенно смогла возобладать над собой, как в то же мгновенье, по банкетному залу пронесся раздирающий женский крик, преисполненный ужаса, и гортанные возгласы, следом окаймили стены и знакомые голоса Капитанов. Воздух наполнили истошные вопли. Карин и Хинамори продолжали стоять на террасе, смотря на раскрывающуюся перед ним картину сквозь полураскрытые деревянные красные двери. На лицах обеих сквозила тень смертельного ужаса. Генрюсай Ямомото растелился на белоснежном полу, его лицо стало пунцовым, исказилось от внутренней, нестерпимой боли, его плечи поддерживало двое мужчин, их плечи укрывало белые как снег хаори. Его тошнило густой темной кровью, и белый мрамор опалился рябиновой краснотой, в то время как пальцы мужчины рвали черный шелк косодэ на груди, ногти раздирали горячую кожу. Его спина изогнулась, лицо в предсмертной агонии устремилось вверх, к ночному небосводу, глазницы закатились и его хриплый и окровавленный крик, поглотила черная, скользкая змея, вырвавшаяся из горла, разрывающая заостренными рогами его рот. Окровавленная клыкастая пасть аспида раскрылась, тварь зашипела. Черные глазницы устремились к свету, в молниеносном броске, толстое, укрытое шипами тело змея изогнулось, и пасть вонзилась в его узкие глаза. Карин пошатнулась, холодные и влажные пальцы вцепились в нефритовый веер в ее руках. - Карин! Она смотрела, как Бьякуя клинком своего меча разрезает надвое громадное тело черного змея, сталь серебром пронзила воздух. Отвратительная рогатая голова покатилась по плитам, оставляя за собой смрад и кровь. - Карин! Она продолжала смотреть на окровавленное тело Капитана Первого Отряда, под которым быстро растекалась кровь. Кровь пропитала его одеяние, смачивала темную материю его военной формы. Резкая, оглушающая боль пробудила ее, и она дрожащими пальцами прикоснулась к своему лицу, замечая на пальцах собственную кровь. - Карин! Она задрожала, поднимая глаза на Хитсугаю Тоусиро. Его руки крепко вцепились в ее плечи, стискивая шелковую ткань. - Приди в себя, черт тебя подери! – вопил он в голос, словно оглушенный. И в его глазах она никогда прежде не встречала такого гнева. - Ты пила сакэ? – разъяренно кричал он, больно встряхивая ее за плечи, и несколько золотых шпилек, упали с ее волос. – Ты пила? Отвечай, Карин! - Сиро, успокойся, она в шоке, - пытаясь утихомирить мужчину, кричала Хинамори, хватаясь за его предплечья. Она ничего не слышала среди тысячи криков. Женщина, что сидела за каменным столом подле нее склонилась на колени, хватаясь за горло, руки тянулись к раскрывающемуся рту. Ее тело содрогалось в конвульсиях, когда с тонких губ потекла густая кровь. - Карин! – его ладони насильно повернули ее голову к его свирепому лицу. Его холодные пальцы на коже чувствовались особенно приятно. Ее кожа горела. Они смотрели друг другу в глаза. - Просто ответь, хорошо, - хрипло говорил он, в его глазах читалась мольба. - Дыши вместе со мной. Скажи мне, прошу тебя, ты пила? Она коротко кивнула. - Мы все пили, Сиро, - вмешалась Хинамори. - Мы уходим! – объявил он, осторожно, с неуловимой, трепетной нежностью обнимая рукой ее за плечи, заставляя сдвинуться с места. - Ты не можешь сейчас уйти! – встряла Хинамори, преграждая ему путь, и бросая испуганный взгляд на забрызганные кровью половицы, на укрывающие площадь тела людей, падающих замертво. Она подняла на него молящие глаза, словно прося о помощи. - Ты один из Капитанов! - Да мне плевать! Немедленно пропусти! – зарычал мужчина, наступая на изумленную женщину, вставая к ней вплотную. - Я не оставлю ее здесь. Если это очередное покушение, то моя первостепенная задача – это безопасность наследницы клана Сиба. Карин смотрела на кровь, укрывающую белый мрамор. Голова раскалывалась. Перед глазами мутнело, но она продолжала смотреть на остывающее тело старика, изо рта мертвеца тянулись плотные струи крови. Окровавленные глазницы всматривались в пустоту, его неподвижная фигура словно обратилась в камень. Сильнейший воин белой цитадели, способный стереть с лица земной твердыни города всепоглощающим огнем. Огонь его силы сжигал землю, оставляя за собой черные долины песков, и среди бескрайних обсидиановых пустынь не было жизни. Он мог поглотить огонь оголенными руками. Она смотрела на его разорванное лицо, на спавшую к плечам челюсть и вывалившейся растерзанный шипами язык; смотрела, как вырываются из груди аспиды, пожравшие его сердце. Черные как смоль, шкура змеев обратилась в рубин от свежей крови. Существа стекались на залитые кровью половицы, словно купаясь в рдяном озере. Мгновенье. Смерть великого воина была мгновенной. Какая ирония, сильнейший воин двора чистых душ, пал ни в сражении, и ни от меча врага - от яда. Возможно, им всегда следовало опасаться. Возможно, это было естественным ходом событий. Ее клан, самый могущественный в Сейрейтее был уничтожен за одну ночь. Ее дом, охраняемый легионом опытных солдат, закаленных в сражениях, в битвах, о которых писали эпосы, поглотил огонь такой силы, что земля воспламенялась, а горные реки, протекающие в горах, пересохли. Ее не было бы в живых, если бы она не нарушала запрета матери и не поддалась соблазну страсти. Ирония. Карин медленно обратила свой холодный, беспристрастный взгляд на Хинамори Момо, и едва слышно произнесла: - Вы хотели примерить крылья феникса. Женщина с замешательством посмотрела на нее. Хитсугая Тоусиро склонил голову в ее сторону, она чувствовала на себе его настороженный, внимательный взгляд. Руки на ее плечах были сильными, теплыми. Карин Сиба позволила рукам мужчины, что удерживали ее за плечи, унести себя прочь. *** Острая игла пронзила трохею молодой прислужницы. Белое кимоно забрызгала кровь. Тепло померкло в ее темных глазах, тело безвольно рухнуло в темное каменистое ущелье. Мироку стоял позади пожилой женщины, наблюдая, как женщина скрывает острые иглы, в широких рукавах ее шелковой темной рубахи. Его лицо было бледным как мел, губы покрыты легкой испарины. Мужчина наблюдал, как женщина бросает в черную бездну воспламеняющуюся жидкость, и его лицо в то же мгновенье окрасил жар красного пламени. Он смотрел на ее холодные и безжизненные глаза, на тонкие седые волосы, на уродливые ожоги, покрывающие ее лицо. В свете бронзового огня, это лицо увитое темными старческими пятнами, представлялось особенно уродливым. - Ты выслушаешь меня единожды, ребенок, - твердым голосом произносила женщина, доставая из-за пазухи, прозрачную склянку с темной жидкостью. Бросив мимолетный взгляд на склянку в своих руках, старуха бросила в поднявшиеся языки пламени сосуд. - Ты можешь либо оборвать свою жизнь, если тебе не за что цепляться в этом мире или послужить во благо единой праведной цели истинно благородной дворянки. Старуха обернулась к нему, и ее лицо окутали черные тени, она была словно призрак, выбравшийся из подземных глубин. Мироку смотрел на огонь, раскрывающийся за ее спиной, и его лицо исказил непомерный страх. - Вы только что убили ни в чем неповинного человека, - его голос был хриплым, дрожащим. - За что Вы отняли жизнь этой девушки. Она была преданна наследнице клана Сиба, исполнила ее приказ. К чему такая страшная и мучительная смерть? Женщина изумленно вскинула брови, пока огонь раздувался и возносился, сжигая камень под давлением своего неистового жара. - Мучительной, - спокойно повторила старуха, словно пробуя слово на вкус, обводя холодным взглядом ущелье, что поглощало пламя. – Ты и понятия не имеешь о значении истинных мук. Мученье – это жизнь, которую нельзя оборвать, не совершив возмездия. Не совершив истинного правосудия, которое поможет предстать перед смертниками с достоинством. Плечи юноши дрожали, когда он завопил во всю глотку, стараясь перекрыть нарастающий шум полыхающего огня. - Вы подняли меч на белую обитель! Вы – истинные враги всего сообщества. Узнай о Ваших действиях члены Совета, и Карин Сиба в тот же час отправят на виселицу, если посчитаю достойной легкой смерти. Но такие преступления как убийство Капитана Первого Отряда не будут прощены. Вас покарают! И Вас, и всех причастных к этому жестокому и нечистому преступлению! Женщина оборвала его тираду одним лишь темным взглядом своих безумных глаз. - Скажешь еще одно слово щенок, и не посмотрю, что моя госпожа пощадила тебя, потратила свои силы, вырву тебе язык и скину в этот огонь, - зашипела на него старуха, подступая к юноше вплотную. И он смог ощутить мерзкий запах крови и пота, исходящий от ее тела. - Ты выбрал жизнь, а значит, теперь ты не принадлежишь сообществу. Ты можешь не понимать, можешь быть в стороне происходящего, но со временем осознаешь, что путь, избранный Карин-доно единственно верный. - Это путь к смерти. И она положила начало войне, которая заберет множество невинных жизней, разрушит тысячи судеб, и ради одной лишь мести? Мгновение торжества, а что потом? Она совершит возмездие, и перемазанная в крови начнет счастливую жизнь? Она уже сотворила слишком многое. Столько законов не нарушалось на протяжении тысячелетий. Он помедлил, оглядываясь на огонь, облизывающий острые выступы каменного обрыва. - В конце концов, она сгорит в огне своей мести. Такико медленно обернулась. - Ничего ты не понимаешь, мальчишка. Мироку вскинул на старуху глаза, его лицо сковывал жар, исходящий от поднимающегося над темными небесами огня. - Моя госпожа уже мертва. Она просто пытается умереть достойно. *** Она провела рукой по темной древесине широкого письменного стола. В его кабинете сквозили ароматы цветов нарцисса и табака, запах ночных костров. Прислужницы зажгли напольные лампады в форме бронзовых драконов. Кружевные и заостренные формы медного огня пронзали тела небесных драконов, вонзающих острые когти в темную сферу, изображающее мирозданье. Головы небесных змеев были зловещими, окруженные чернильными тенями, покрывающими светлые стены, словно черные языки пламени тянулись к небу. Кабинет был довольно скупо обставлен, как если бы владелец не желал приживаться в апартаментах: одинокие черные лаковые стеллажи, заполненные аккуратными стопками бумаг, укрывающие всю стену – доклады, манускрипты с заклинаниями, рукописи с боевыми техниками, одинокая раскрытая деревянная коробка со стеклянными тюбиками чернил. Несколько белых фарфоровых ваз со свежесрезанными бутонами нарцисса, стоящих возле раскрытых балконных дверей. Одинокая тумба, на деревянной подставке которой стояла вакидзаси с выпуклым сечением острого клинка. Изысканный меч сёто, который изготавливался одним мастером и всегда шел в паре к катане. Рядом небрежно лежали серебряные шнуры сагэо, которые продевали через скобы куригаты на ножнах мечей для удобного ношения. Карин отступила от стола, подойдя к черной лаковой тумбе. В этом месте не было красок, кроме серебряного шелкового шнура. Это не сочетались с ее представлением об этом мужчине. Она легко подняла клинок, с молниеносной скоростью вынимая из ножен меч. Карин изучала в левой руке искусно изготовленное оружие, созданное убивать. Рукоять была классического сечения, никакой памятной гравировки, лезвие чистое, начищенное. Такой меч с куда большей легкостью разрезал тела. Она вытянула меч перед собой. Легкий и удобный в ношении. Меч шел в паре к его ледяному клинку, который Капитан Десятого Отряда предпочитал носить за спиной, но она никогда прежде не видела, чтобы он прятал ножны этого клинка за свой пояс оби. - В обществе считается беспрецедентной грубостью прикасаться к чужому клинку без дозволения его обладателя, - произнес хриплый мужской голос подле нее. Карин не вздрогнула, лишь медленно перевела на него свой взгляд. Ее глаза бури скользили вдоль его лица, исказили его черты, разделив на сумрак и свет. Ее праздничный наряд сменился белоснежной косодэ и широкими темными штанами хакама. Волосы стянуты в высокий хвост, перетянутый черным кожаным шнурком, но черные локоны, слишком длинные и тяжелые, спадали до самой поясницы. Отличная от ее привычно богатой, но сковывающей каждое движение одежды, она чувствовала себя словно освободившейся от цепей. Такую форму носили студенты старших курсов военной академии. И когда она смотрела на свое отражение в напольном зеркале, то получала простое удовольствие от созерцания своего нового образа, от представления себя в другой жизни. Мужчина склонил голову, и несколько прядей белесых волос, пали на его лоб. Он перевел свои голубые глаза с ее лица на руку, удерживающую клинок. Он встал к ней вплотную, она чувствовала его дыхание на своей макушке, жар его сильного тела за своей спиной, когда его рука - его ладонь накрыла ее кисть. - Удивительно правильно держите меч в своей руке, Карин-доно, - прошептал он, склоняя голову к ее плечу. Его нос и его губы прикоснулись к ее оголенной шее, поднимаясь выше к горлу, оставляя пламенный след в месте, где билась голубая жила. Она замерла, чувствуя поток его силы на своей руке, его пальцы сковывали запястье. - Как женщина, которой было запрещено обучаться военному искусству, столь правильно держит меч в своей руке? – прошептал он вслух, его брови сошлись на переносице. - У меня есть одна теория, Карин-доно. Ее глаза расширились, из горла вырвался надрывный, оборвавшийся крик, когда он схватил ее запястье, не позволяя предпринять ни малейшей попытке вырваться, больно опрокидывая ее к стене. Воздух вышел из ее легких, и она тяжело вздохнула, распахивая глаза и встречаясь с его холодными изучающими глазами. Ее собственная рука прижимала лезвие к своему горлу его пальцами, что крепко удерживали ее за запястье. Она всматривался в ее глаза. Он напирал, отчего лезвие оставило кровавый тонкий порез на шее, окропляя белоснежную рубаху насквозь. Она смотрела в его глаза, не смела отводить своего взгляда, даже когда тончайшие ленты крови паутиной окутали ее ключицы. Ее рука болезненно дрожала под натиском его силы. В его глазах горело обещание смерти. Его плечо прижимало ее свободную руку к стене, его сила не давала продохнуть чистого воздуха, но она не кричала. Лишь продолжала смотреть все с той же решимостью, с которой она смотрела на Генрюсая Ямомото, после чего его тело пронзили ядовитые змеиные резцы, а его плоть стала обиталищем для кладки смертельных аспидов. Телом, на котором эти отвратительные создания смогли вдоволь попировать, насладиться вкусом крови. Мужчина нахмурился, приближая свое лицо к ее волосам, глубоко вдыхая аромат, исходящий от нее. - Когда я сражаюсь с противником, то слышу его биение сердца. Кажется, что оно мгновенно вырвется из груди или остановится. Человека сковывает страх такой силы, что он испражняется прямо на моих глазах, а потом падает к моим ногам, прямо в то месиво, вывалившееся из него, умоляя о пощаде. Смерть казалась такой близкой. Она видела ее в его глазах. Он сощурился, приближая свои губы к ее губам. Она могла ощутить его дыхание, скользящее по ее щекам. - А Вы не умоляете, Карин-доно…, - его глаза стали темнее. – Никогда. Он хотел, чтобы она умоляла? Его жадный рот накрыл ее губы. Горячий язык скользнул в ее рот. Его мощное тело прижало ее к стене, вакадзаси все с той же силой обрушивалось на ее горло, кисть ее руки болела. Лезвие скользнуло ниже, продолжая линию шрама, углубляя порез, пока его зубы кусали ее губы, пока его язык обрушивался на ее рот. Поцелуй был открытым и жадным. Влажным. Она застонала, когда он притиснул ее к своему телу, и она чувствовала его возбуждение сквозь полотно шелковой ткани. Он был – солью и ветром, снегом на ее губах. Ни капли нежности. Холодная жестокость и ярость. Он качнул бедрами между ее ног, теребя зубами ее нижнюю губу, позволяя сделать вздох. Лезвие сдвинулось, направляя острие к ее гортани, и Карин выше подняла голову, чувствуя пронзающую боль, горячность крови, струящуюся алыми бороздами вдоль ребер, и это позволило ему углубить свой поцелуй, наклоняя ее голову так, чтобы он возвышался над ней. Проник глубже. Его рука, что удерживала рукоять клинка, опустила сёто ниже, оставляя кровавый след на ключице, разрезая ее белоснежную рубаху. Оголяя ее обнаженную, вздымающуюся и полную грудь. Ее красные соски затвердели под окровавленной рубахой. Мокро. Она стиснула дрожащие в предвкушении бедра. Его дыхание. Она дышала его горячим дыханием, и он был ее кислородом, когда мужчина сплетал ее язык со своим, а она изгибала спину, чувствуя ледяное лезвие в ложбинке между своими полными грудями. Меч в его руке скользил ниже, пока ее шелковая рубаха не раскрылась на две части, обнажая ее перед ним полностью. Он больно удерживал ее подбородок своей свободной рукой, отстраняясь. В темноте комнаты, окаймленной серебряным светом полной луны, лента слюны зависла между их губами, опадая каплей слезы на ее подбородок. Она дышала, дрожала, подставляя ему свои бедра, вжимаясь в его сильное колено. Его глаза блестели, когда языком он провел влажную линию от подбородка к губам. Меч упал к его ногам, когда он зарычал и разорвал остатки ее рубахи, и ленты белого шелка накрыли темные деревянные эбеновые половицы. Его руки подняли ее, прижимая к стене, когда она оголила перед ним белоснежную шею, подставляя себя его влажным горячим губам, а он смаковал ее кровь, облизывая длинный шрам. Кровь струями тянулась вниз по ее коже. Капля крови затвердела на соске, который он втянул в свой горячий, пламенный рот, и она громко застонала, впиваясь ногтями в его плечи. Она чувствовала его между своих бедер, когда он поднял ее на руки, удерживая на весу, прижимая к стене, и Карин улыбалась, смеялась, не заботясь, кто услышит ее в этой темноте, когда она наконец-то смогла ощутить под своими пальцами его нежные светлые волосы. - Еще, - стонала она, когда он больно впился губами в другой сосок, теребя все еще горячее и влажное полушарие своими пальцами. Больно. Его рука больно стискивала ее грудь, пальцы сминали соски до тех пор, пока они не заалели. Он вбирал ее грудь в свой рот, наслаждаясь вкусом ее кожи. - Еще, - стонала она. Он посмотрел на нее и зло заулыбался, оглядывая ее лицо. В его глазах не было света. - Еще, - прошептал он в ее губы, сдирая с нее штаны хакама, и они пали черным дождем под его ногами. Звук его дыхания, скомканной одежды, поглощали. - Какая Вы мокрая, Карин-доно, - хрипло прошептал он, злорадно ухмыляясь в ее лицо, когда его пальцы скользнули вниз по ее телу, едва касаясь дрожащих в нетерпении сосков, ее собственные руки тянулись к своей груди. Пальцы медленно обвели плоский живот, обрисовывая пупок, и он опустил взгляд на свою руку, опускающуюся вниз. Горячая влага полупрозрачной лентой скатилась по ее обнаженным бедрам. Он смотрел на нее. Смотрел на ее дрожащие бедра, что он удерживал на весу, прижимая к холодной стене. Пальцы скользнули к ее влажному лону, массируя большим пальцем ее клитор. Его средний палец медленно проник внутрь нее, и она безмолвно раскрыла рот, прижимаясь затылком к холодной стене, вжимаясь бедрами в его руку. Вверх и вниз. Его пальцы проникали в нее медленно и глубоко, и она могла слышать хлипкий звук, с которым его пальцы прикасались к ней. Она стискивала пальцами белоснежное хаори на его плечах. Пот скатывался с ее виска, застывая серебром на подбородке. Она наблюдала за ним из-под полуоткрытых век. Его лицо скрывал мрак, лишь медный свет лампад, проникающий в его глаза, обращал их в темный сапфир. Она встретила его внимательный и пронзающий взгляд, наблюдающий за ее лицом, за полураскрытыми губами, ловя трепетание ее ресниц, запоминая застывший румянец на ее щеках. Она хотела больше, больше. Она хотела его пальцы внутри себя, а потому ее бедра начали двигаться сами, быстрее, сильнее. В нетерпении. Жестче. Она хотела больше. - Нетерпеливая, - пробормотал он, прижимаясь ртом к ее влажному соску, больно прикусывая его зубами, а затем нежно обводя румяный ореол языком, добавляя второй палец. Она была мокрой, такой невероятно мокрой. Его зубы и его рот оставляли обжигающий след на ключице. Его губы укрывала ее кровь. Он отодвинулся, опуская взгляд на свои пальцы внутри нее, на ее бедра, опускающиеся на его пальцы. - Еще, - просила она, притягивая его к себе. Его пальцы изогнулись внутри нее, и она закричала. Его губы накрыла невиданная, самодовольная и грязная ухмылка. - Прошу, - кричала она, изнывая от желания, - еще… Мужчина молчал, продолжая вводить в нее свои пальцы в невыносимо медленном ритме, заставляя изнывать от желания. - Пожалуйста, - умоляя и хныча, шептала она, когда он склонялся к ее губам, когда она просила в его губы, - еще… Она потянулась к нему за поцелуем, но он оскалился, словно хищник, кусая зубами ее подбородок, оставляя клыками тонкую рдяную царапину, пока его пальцы доводили ее до безумия. Она продолжала опускаться на его пальцы, запрокидывая голову в удовольствии. Он вминал свои пальцы в ее пульсирующее лоно, и она извивалась в его руках, словно пойманная в тиски птица, мотая головой. Она вытянула руки над своей головой, наблюдая за ним, за его застывшим в жесткости лицом, за его темным взглядом, смотрела, как он наблюдал за своими руками, прикасающимися к ней. Ее разгоряченное тело покрывали капли пота и свежая кровь. Она словно потеряла свой истинный облик, не заботясь о том, какой он видит ее теперь. - Еще, - просила она, опуская руки к своей груди, сжимая ее в своих ладонях. Но она хотела его горячие и сильные ладони на своем теле. Она хотела, чтобы он прикасался к ней. Он зарычал, поднимая ее на своих руках, и она уперлась дрожащими руками в его плечи, пытаясь удержать равновесие, когда он вобрал сосок в свой рот. И она застонала, громко. Он опрокинул ее на свой стол. Стеклянные тюбики с чернилами, записи с донесениями и докладами разлетелись под столом, когда чернильные пряди волос густым черным потоком укрыли деревянную поверхность, опаловый свет полного диска луны скользил по ее бледной коже. Карин закусила губу, изгибаясь в изнеможении и подставляя свои бедра его умелым пальцам. Хищная улыбка накрыла его губы, когда она потянулась дрожащими пальцами к его руке между бедер. - Не смей, - зашипел он на Карин, и ее пальцы застыли в миллиметре от кисти его руки. Его пальцы медленно продолжали двигаться внутри нее. Она начала поднимать и опускать свои бедра, чувствуя, как сладостный узел рвущегося наслаждения сходился в одной точке ее тела. Она начала биться бедрами в его руку, прикусывая до крови пальцы, чтобы сдерживать вырывающиеся стоны. И она вслушивалась в мокрый, хлипкий звук проникающих пальцев внутрь ее тела. - Хорошо, - хрипло стонала она. – Еще… И тогда он резко вынул свои пальцы. - Нет..., - стыдливо шептала она, протягивая к нему свои руки. – Прошу… Я… Он наблюдал за ней своими сияющими голубыми глазами, поднося мокрые пальцы к своим губам, медленно облизывая длинные фаланги пальцев. Эти глаза. Глаза, которые смотрели на нее, когда она была ребенком. Глаза, которые улыбались ей, когда он поднимал ее на руки и нес на закорках. Она все еще помнила ощущение тепла его тела, запах ветра и солнца. - Пожалуйста… Его сильные руки приподняли ее над столом, ладони сжали ягодицы, сильно, властно. И она была влюблена в эти руки, воспламеняющую ее кожу. Он наклонился к ней, оставляя мокрые поцелуи на ее плоском животе, опускаясь ниже, задевая клыками костяшки бедер. - Нет, - хныкая, молила она, когда его глаза продолжали наблюдать за ней: за влажными локонами ее шелковых волос, прилипшим к ее румяным щекам; полными влажными губами; горящим омутом грозовых туч в ее глазах; за красными от крови затвердившими сосками ее восхитительной полной груди. Ее сбивчивое дыхание, ее ласковые и нежные черты умоляющего лица, ее прикрытые в сладострастии глаза. Он широко раздвинул ее бедра, уложив длинные упругие ноги на свои сильные плечи, прежде чем его голова склонилась к ее трепещущему лону, и она закрыла глаза, прижимаясь виском к холодной поверхности стола, сминая бумагу своими мокрыми ладонями. Его язык облизывал ее, заставляя изнывать. - Еще, - сладострастно шептал она, инстинктивно поднимая бедра навстречу его горячему рту, который вобрал в себя ее клитор, облизывая языком. Она чувствовала шелк его волос, изгибалась под ним, когда он упивался ей. Она распахнула глаза, встречаясь с его горящими голубыми глазами, его губы у нее между ног. И он смотрел на нее немигающим взором, удерживая в стальной хватке ее бедра, нежно массирую кожу большими пальцами. Его язык проникал внутрь нее, когда зубами он прикусывал нежную кожу, когда его рот полностью вобрал в себя ее лоно. Карин изогнулась, ухватившись руками за края его письменного стола, когда наслаждение накрыло ее с головой. Она смотрела в потолок, чувствуя, как сладкое удовлетворение расползается по телу, пронзает каждый нерв, оглушает. Колени ее ног подрагивали. Мужчина отстранился, оставлял мягкие поцелуи на внутренней стороне ее влажных бедер, словно в попытке успокоить дрожащие руки и ноги. Ее тело было таким горячим, пот стекался с ее плеч, застывал сверкающими крупицами на затвердевших сосках упругой груди. Она продолжала тяжело дышать, прежде чем его руки подтянули ее к нему. Его ладони ухватились за ее затылок, запутались в ее мокрых волосах, заставляя ее встретиться с ним лицом к лицу. Хитсугая Тоусиро ничего не говорил, вбирал своим открытым ртом ее дыхание, вбирал в себя ее аромат, и закрывал глаза, словно в удовольствии, прежде чем его губы прильнули к ее рту. Он посасывал ее язык, не отрывая открытого взгляда от ее глаз. Она чувствовала свой вкус на его губах. Открывала свой рот навстречу его жадной и извращенной ласке. Она была такой горячей, чувствуя, как влага стекается между ее бедер, оставляя мокрый след на его столе. Внезапный резкий звук раскалывающегося фарфора был оглушительным в кромешной тишине. Карин повернулась навстречу звуку, открыла глаза. Она смотрела на женщину, стоящую у распахнутых дверей стеклянными глазами, прибывая в густом тумане, словно наблюдая за происходящим сквозь завесу. Ее тело пронзала сладкая нега, она купалась в этом чувстве. Но потом она увидела эти глаза. Этот страх и отчаяние. И в ту же секунду ее тело онемело от ужаса произошедшего. Прислужница закрыла рот трясущимися руками, после чего судорожно наклонилась, и, не прикасаясь к разбившемуся сервизу у ее ног, стала отступать к двери. - Пошла прочь, - тихо произнес Хитсугая Тоусиро, все еще держа девушку в своих руках, но в его голосе было столько жестокости, что ее сердце пропустило удар. Расплескавшийся чай оставил темные разводы на шелковой красной юбке молодой женщины, темная жидкость стекалась по деревянным половицам. Но Карин видела горящее от стыда лицо женщины, метнувшийся испуганный взгляд, брошенный в ее сторону. Она вышла за рисовые створки двери, мягко прикрывая их за собой. Боже мой. Карин медленно перевела взгляд на пол, где валялись остатки ее истерзанной одежды. Тело сковывали цепи вожделения, когда она отодвинулась прочь, вырываясь из оков его мускулистых рук. Все еще помня о том, какое удовольствие доставляли эти руки. И она задрожала, лишившись тепла его тела, прикрывая рукой обнаженную грудь, сводя мокрые от страсти бедра. Она стыдливо склонила голову, пряча глаза. Разбившиеся хрустальные склянки на полу, растекающиеся чернила на чистых деревянных половицах. Ее тело было влажным от его рта, изнывало от его прикосновений. Господи. Она поднесла указательный палец к губам, прокусывая зубами кожу, пытаясь сдержать вырывающийся ужас. Ее глаза блестели от слез, и она не смела поднимать на мужчину своих глаз. Ее плечи укрыла белоснежная материя его капитанского хаори. И она стиснула ткань, скрывая от него свою наготу. - Карин, - тихо позвал он, вставая перед ней, но она только замотала головой, склоняя голову к плечу. Но он наклонился, упер свои широкие ладони в стол, сковав ее своим ароматом, своим теплом, его губы скользнули по ее мокрой щеке, прикусывая зубами кожу и оставляя горячий след языком вдоль виска, слизывая скатывающуюся слезу. - Это просто вожделение, Карин, - шептал он подле ее окровавленных губ, кончики его серебряных волос щекотали кончик ее носа. - Не надо стыдиться полученного удовольствия, - спокойно говорил он, прижимаясь своим лбом к ней. Он сделал глубокий вдох, вдыхая в себя ее запах. Карин ничего не ответила, продолжая смотреть на его пальцы. Его мокрые пальцы, влажные от ее возбуждения. - Я принесу тебе чистую одежду, - сказал мужчина, нежно заправляя упавший локон ее темных волос за ухо. И это был странный жест, слишком интимный, слишком чувственный. Она молчала, поглощала тишину, окружившую их, холод лунного света, пронзающего высокие окна, тянущиеся до самого потолка, вжимаясь в материю, что оставила тепло его тела. - Ты пришел с другой женщиной. Он ничего не ответил, но она чувствовала на себе его взгляд. Чувствовала тяжесть этого взгляда, словно он даже не пытался сказать что-то в ответ. Его губы чуть приоткрылись, но его слова не пронзили воздух. Его рука скользнула по ее щеке. Кожа его ладоней была шершавой. Эти грубые ладони на ее губах, на ее сосках, между ее ног. Мужчина неспешно вышел из комнаты, и, как и обещал, принес ей чистую одежду. Он принес широкий деревянный поднос с горячим хлебом и рисом, молоком с медом. И он же помог ей переодеться, накидывая на плечи светлую рубаху, завязывая узел на ее темных штанах, а потом долго расчесывал гребнем ее волосы, заплетая в аккуратную косу. Карин не хотелось знать, откуда он знает, как обращаться с женскими волосами с такой незыблемой ловкостью, как если бы он проделывал это десятки раз. Она не притронулась к еде, а он не настаивал и не умолял ее о том, чтобы она поела. Низ живота скрутило, как если бы в нее вонзили кинжал. От автора: как только я начинаю писать, либо возвращаться к своим работам, что-то происходит. Какая-то катастрофа. Для меня это были очень трудные полгода, и я очень благодарна тем, кто все еще ждет продолжения этой истории. Спасибо вам огромное! Я все еще думаю, правильно ли сделала, что добавила "эту" сцену, но в итоге решила ее не менять. Я ужасно нервничала, и практически неделю не публиковала главу, мучаясь - удалить все к чертовой матери или просто успокоить себя и повысить рейтинг. В любом случае, здесь будет больше жестокости, и я с самого начала планировала эту историю для старшего читателя.