Жар белого вереска

«Для человека нет большей муки, как хотеть отомстить и не мочь отомстить». Вергилий

«Сообщество не сталкивалось с более страшной угрозой прежде. Северные границы континента охвачены голодом. Некогда плодородные земли черноземов увиты мерзлотой, плотный слой льда усеивает и горные хребты, и продольные реки в хвойных лесах. Малочисленные поселения безлюдны, опустошены, уничтожены одинокими бандами разбойников, которые объединяются и совершают набеги на мало защищенные и отдаленные территории. Те немногие выжившие после кровавых столкновений, поглощают глубокие дебри лесов и нескончаемый холод. Кажется, что эта снежная буря с северных границ живое существо, а не стихия. Существо, которое стремится поглотить под своими леденистыми сводами все живое…». Серебро и мрак скользили по смольным и длинным ресницам. Карин всматривалась в темные иероглифы на измятом листе бумаги. Черты ее красивого лица искажались падающими тенями, отбрасываемые высоким и тонким пламенем свечи в напольном позолоченном канделябре. Распущенные локоны черных волос ниспадали богатым потоком по обнаженной спине, несколько прядей небрежно скрывали оголенные ключицы и полную грудь. Кончики шелковистых локонов кружевом ложились на расстеленные татами. Богатый оттенок вина и темной меди овевал ее тонкую фигуру и светлую как молоко кожу. Она сидела в окружении раскрытых свитков и манускриптов, разбросанных вдоль устилающих пол татами, в комнате витал тяжелый запах воска и пыли. Раскрытые двери седзи впускали в ее спальню холодный лунный свет, скользящий по обнаженным плечам, ночной ветер трепетал шелковой паутиной тонкие нити волос, что падали перед ее взглядом. В ее глазах мерцали серебро и пепел. Ветер колыхал страницы в открытых книгах, холодил ее трепещущее тело, отчего она зябко поежилась. Карин сомкнула глаза, откинув голову, обнажая идеальную кожу своего горла. Ледяной ветер обрушился в прорезь раскрытых створок деревянных дверей, поднимая с пола одинокие страницы в вихре спирали. Зажжённая лампада вмиг погасла, оставляя за собой седой расписной след в темноте. С ее губ сорвался тяжелый стон, тонкие брови сошлись на переносице, когда она прикоснулась кончиками пальцев к коже, что некогда кровоточила. Длинные пальцы скользнули по затянувшейся коже, ощущения нахлынули бурлящим и мощным потоком, опали каскадом на плечи. Ночной ветер пронзал чернильные ветви магнолии. Тяжелые белоснежные бутоны каскадом легли на водную гладь, кристальной рябью темные воды пруда поднимались на аккуратно разложенные вдоль кромки зеркального водоема крупные камни. Смерть была бы такой быстрой и легкой. Если меч наточен, а рукоять клинка в руках истинного мастера, смерть мгновенна. Достаточно одного сильного режущего удара, и голова с тяжелым стуком падет на чистые татами, окропляя раскаленной в пламени крови расписные двери фусума. И она могла представить, крупные и увесистые капли, словно мед, стекающие вдоль белоснежной рисовой бумаги, скрывая за багряной лентой чернокрылых и красноперых журавлей, золотом выписанные раскрытые бутоны лотоса. Его губы на ее теле, упивающиеся кровью. Его глаза, холодные, как осколки льда. В его глазах штормовое море и лазурь солнца, отражающаяся в бирюзовых волнах. В воздухе витал терпкий аромат жасмина. Густые сгустки благовоний поднимались из высокой медной курильницы, стоящей в нише стены комнаты токонома. Она зажигала курительную смесь дрожащими руками, попутно сдирая с себя чистую одежду. И раздирая материю белого косодэ, она все еще могла чувствовать на своем теле прикосновение его пальцев к коже, едва уловимое касание кончиков пальцев к набедренным костям, когда мужчина завязывал пояс штанов-хакама. Теплоту его рук на обнаженной коже плоского живота, горячий аромат его тела, соединяющий в себе запах ветра и соль морской волны. Карин прикусила внутреннюю сторону щеки до крови, пытаясь отринуть мысли о его губах на своей коже, о его пальцах, вжимающихся в ее влажную плоть. Она все еще ощущала покалывание в ладонях, вспоминая мягкость его волос цвета пахты. Нежное соприкосновение его чела, влажные губы на ее щеках. Мгновенье тишины, окутавшее их разгоряченное дыхание. Его губы на ее длинных ресницах, его отрывистое и хриплое дыхание, когда его руки блуждали по ее изнывающему телу. Карин распахнула глаза, различив мягкую поступь шагов, и ее глаза обратились к плавно раскрывающимся дверям фусума. На темной рисовой бумаге поднимались и расцветали яркие и полные лепестки цветущего красного ликориса. Под взглядом ее темных глаз в почтении склонилась женщина, прижимая лоб к скрепляющей татами плотной ткани черного цвета. Темный шелк ее одеяния был лишен изысканной вышивки, только на вороте золотом лились аккуратные узоры цветов нарцисса, седые волосы зачесаны и уложены в строгий пучок на затылке, перевязанный черной лентой. Карин никогда не видела, чтобы ее прислужница позволяла себе укладывать волосы в сложные хитросплетения кос или украшать прически драгоценными камнями, шпильками из золота и серебра, хотя ее положение при дворе было сравнимо с высшим сословием дворянства и позволяло ей носить любые отличительные символы, относящие ее к принадлежности семьи Сиба. Женщина прислуживала чистокровной благородной, наследнице одного из великих четырех домов благого двора. Но она никогда не изменяла своим принципам. Слуга – это тень господина. Карин жила местью, а единственный выживший человек, за которого она была ответственна, жила жизнью своей госпожи, и носила ежедневный и нескончаемый траур по павшим в ту огненную ночь. Ночь, что изменила все. Карин посмотрела на записи докладов подразделения Десятого Отряда, которые совершали выезды за пределы столицы и проводили рейды по отдаленным границам крайнего севера. Последние годы зимние месяцы становились все более безжалостными, и особо малочисленные населения были стерты снежными сходами гор или ветряными бурями. Эти люди, живущие на окраинах северных границ, потеряли многое. Она могла себе представить ту холодную пустоту, охвативший горизонт, снедающий кожу холод, пронзающий до самых костей и безжизненность земли, и такую же мертвую и отчаявшуюся душу, когда нет сил даже на гнев. Это страшное и губительное отчаяние. Уже многие годы границы были охвачены и набегами различных преступных группировок, которые наживались на слабо защищенных территориях, но постепенно продвигались все ближе на юг, словно ползучей змеей стремясь достичь сердца столицы. И если зима приносила с собой голод, но разбойники приносили с собой кровь и насилие. Такико неспешно выпрямилась, поднимаясь с колен, после чего отправила складки на кимоно, и незамедлительно двинулась к стоящей возле стены чугунной тумбе хибати, чтобы разжечь уголь и заварить травяной чай. Женщина удивительно легко двигалась в белых носках таби вдоль небольшого пространства комнаты, застеленного рукописями и бумагами. - Вам бы следовало хотя бы разжечь печь, тогда бы в комнатах не было такого дикого холода, - причитала женщина, открывая чугунную створку, обвитую кружевным растительным орнаментом и вкладывая металлическую чашу с горящими углями внутрь тумбы. Карин в равнодушии перевела взгляд на записи, которые она забрала со стола Капитана. Позднее она их вернет, в противном случае мужчина заподозрит именно ее в пропаже нескольких последних докладов. Насколько она могла судить о человеке, который в скором времени должен был стать ее супругом, то он весьма скрупулезно подходил к системе своей документации. Мужчина вел ежедневные записи о самих отчетах, что приносили ему подчиненные и сам же вел свой архив, если судить по громоздким шкафам, выстроившимся вдоль стен его кабинета. Он будет искать доклады, которые она украла с его стола. - Мальчишке нельзя доверять, - холодно сказала Такико, поставив кипятиться чайник с изогнутым узким горлышком, на котором восседала медная ящерица с крапинками яркого изумруда в глазницах. Карин оглядела женщину, сидящую к ней спиной, которая высыпала в стеклянный прозрачный чайник настойку душистых целебных трав, и девушка различила знакомые пряные ароматы крыжовника и рябины. - Он может стать причиной Вашего падения. Он не предан Вам. И не может быть. Он воспитанник прогнившей системы Сообщества, а после того, как Вы позволили ему стать частью убийства лидера, которого его с детства учили почитать, он сделает все, чтобы правда раскрылась, а Вы были подвергнуты самому жестокому наказанию. Карин нахмурилась и скользнула острым взглядом по скованной фигуре женщины. Такико говорила отрывисто, пальцы ее рук непривычно подрагивали, как если бы мышцы и суставы, пронзила внутренняя боль, но голос оставался твердым, как если бы она превозмогала свой страх перед произнесенным вслух. - Я спасла его жизнь, и теперь он под моей защитой. Нет необходимости высказывать свои сомнения касательно поступков, которые он не совершал. Он мог рассказать обо всем прежде, но не сделал этого. Он мог остановить тебя и девушку, что вылила яд в саке Капитана Первого Отряда. Он мог убить тебя в попытке спасти девушку, которую после событий этого вечера ты лишила жизни, но вместо этого он вернулся в свои покои. За эту ночь он совершил столько же противоправных деяний против Сообщества, как если бы сам убил всех этих людей. Такико накрыла серебряной крышечкой миниатюрный чайник и замерла. - Убийство Генрюсая Ямомото не может быть убийством обычного человека, - тихо и со свойственной ей одной укоризной произнесла женщина. - Этот яд подверг опасности и Вас. Эти существа, что вырываются из плоти, это низшие пустые, и их не так легко убить. Их яд смертелен и мучителен, думаю, что Четвертому Отряду еще долгое время придется очищать белый дворец от аспидов и их разъедающей крови. Карин устало вздохнула, упав на раскрытые свитки и бумаги, всматриваясь в темный потолок, чувствуя холод ночного воздуха на своей коже. - Не думала, что это будет так просто. Он был учителем моего отца, обучал его основам владения меча и был наставником по тактике. Величайший полководец, который стал основой двора чистых душ. Карин перевела дыхание, вспоминая мгновенье, когда старик захлебнулся кровью, впиваясь пальцами в кожу на груди. Он не смог даже закричать. Крик потонул в образе вырывающегося рогатого змея из его горла. Тело мгновенно обвисло, кожа стала бледнее савана, глаза закатились под веки. Он всегда думал, что будет сражен мечником, чье мастерство превзойдет его, а смерть искусного мастера пришла от яда. Карин закрыла глаза, индиговая полоса сияния луны, рассекла ее обнаженное тело на сумрак и жемчуг. - Думаю, это единственное, о чем я сожалею этой ночью. Я не смогла подарить ему смерть, достойную воина. Но я не смогла бы низвергнуть его одна. Для меня это война. Я должна очистить честь своей семьи от позора. - Это правда единственное, о чем Вы жалеете? - сухо поинтересовалась женщина своим скрипучим, хриплым голосом, на ее обожжённом лице струились тени, от которых кровь стула в жилах. - В людской, и на веранде энгава в главном доме, уже во всю судачат прислужницы всех мастей: от старшей по дому, что докладывает о всех хозяйственных делах Капитану и до простых портних, что шьют одежду для солдат в бараках, и от мальчишек, что ночуют в пристройках возле конюшен в мансарде, и до простых рабочих в коптильне и сушильне, каждый разглагольствует на что хватает ума и языка о том, что произошло между Вами и Капитаном. Даже простые крестьянские девки, что следят за скотом и зерном сбежали с пристроек, чтобы отлучиться из города в приближенные к Сейретею деревни. Истинно говорят, что язык женщин разносит вести, словно пожар, - сетовала Такико, встречаясь лицом к лицу с Карин. Карин подняла на нее решительный и стойкий взгляд. Тонкий луч света прорезал мглу комнаты, освещая ее лицо. - И что же говорят? Такико смерила девушку долгим и настороженным взглядом, изучая в напряженно-звенящей и сковывающей их тишине черты ее застывшего лица, словно ястреб, нацелившийся на жертву. Ее темные глаза блестели во мраке, как темный агат. Эти глаза видели страх в глубине ее души, читали сквозь пелену сумрака так отчетливо тот ужас, который она отчаянно пыталась сокрыть. - Вы так и не избавились от своих чувств к этому мужчине, - произнесла женщина, и в голосе ее повеяло холодной резкостью. Карин закрыла глаза, напряженно вбирая в себя морозный воздух. По горлу, будто наждаком провели. Она выпрямилась, лицо ее затвердело. Незажжённые фитили задребезжали за цветными стеклами лампад. Тяжелая пелена сумрака пала на очерченные полной луной пятна серебряного света, прорезающие татами. Живые тени густой смолой шевельнулись по настилу извивающейся гадюкой, вминая мрак в ласковый индиговый свет, вгрызаясь в лоскуты серебра хищным зверем. Такико стиснула зубы, руки сковало судорогой, когда чернота накрыла деревянные комоды, поглощая очертания изящных геометрических карминовых росписей на черной легковой поверхности. Глаза Карин пылали, когда когтистые щупальца теней накрыли стопы, извиваясь кружевной чернотой по нежной, гладкой коже, пятная и марая лианоподобную стройную талию, округлые линии груди, изящную линию плеч, каймой огибая прямую и тонкую, как у лебедя, шею. Накрывший изображения на дверях фусума сумрак, гнедой пеленой стекал густыми разводами вдоль пестрых рисунков. Карин все еще ощущала на себе холодный отблеск его глаз, пронзающих острием льда. Помнила прикосновение его тонких пальцев, скользящих вдоль линии подбородка, нежно, словно мужчина прикасался к лепесткам лилии. Нет, словно к только что выкованному клинку, а его руки жаждали испробовать сталь. Услышать звук, которым сталь прорезает воздух. Было странно ощущать чужое прикосновение. Прикосновение этих рук, которые держали в руках только меч и отнимали жизнь. На поле сражения, когда было множество раненых, Капитанам Отрядов приходилось поднимать клинки над головами собственных подчиненных, избавляя умирающих от страданий. Ее брат тоже успел пройти через жизненное испытание. Этот человек, что был притягательной мечтой в сознании ее детского и влюбленного ума. Иногда она сравнивала того человека, который носил ее на своей спине. Сквозившая в его глазах забота поглощала, затягивала, как зыбучий песок. Она пыталась увидеть его новую суть, как лидера могущественной военной силы. Тактик по натуре, но столь жестокий воин в бою. Абсолютная преданность принципам Сообщества. Она понимала, почему отец передал свое дело в его руки. Талантливый полководец, отличавшийся холодностью решений, выполнявший любые поручения с ограниченными потерями. Одаренный в столь раннем возрасте, он быстро отличился среди солдат и стал заметной фигурой на военных советах. С его мнением считались и старшие, к его словам прислушивались. И именно по его воле сдались и многочисленные теневые группировки, что орудовали за пределами столицы. Хитсугая Тоусиро не оставил им места для существования. Она узнала его другого. Его сильные руки, его горячие губы. Сегодня он показал ей власть, которой она добровольно сдалась. И если бы он продолжил, она бы позволила, и сделала бы это снова. И снова, и снова, сдаваясь под его теплом и под его жестокостью. Тело предательски подрагивало, кожа горела, ее губы приоткрылись, и она слабо втягивала в себя воздух, пытаясь стереть с себя воспоминания его рук, губ. Ее щеки горели во мраке, глаза сияли. Всевышние Отец и Матерь, она хотела еще. Они не произносили слов, лишь впивались друг в друга взглядами, жалили и обжигали, будто желая поставить друг на друге клеймо. Карин молча покинула его комнаты, неспешно и нерешительно, с тяжестью в груди пересекая многочисленные лестничные пролеты, окрашенные яркой красной краской, как багрянец крови. Хитросплетения открытых коридоров, украшенных высокими и тяжелыми мраморными вазами множества оттенков и такие же удивительные цветы - камелия, гортензия, токкобана; ухоженные сады из камня и песка, символизирующие совершенный мир земной природы, искусственные ручейки и небольшие водопады, шумящие под ее легким шагом. Пугающее и чарующее умиротворение ночи перед рассветом, что принесет с собой новую бурю. Перед ее взглядом чередовались двухэтажные здания для прислуги, обслуживающих убранство дома, мастерские ткачих и портных, где шили одежду для солдат; открытый двор со стоящими в ряд белоснежными зданиями конюшен, где конюхи объезжали даже глубокой ночью запряженных лошадей. Днем запруженные людьми конюшни и всадники, обскакивающие на лесной территории Отряда самых резвых и своевольных коней, были пусты, но одинокие светильники газовых ламп и факелы продолжали гореть даже в ночи, хоть сумрак и оставлял подле себя только слабое мерцание этих одиноких огней. Один из мужчин выпрямился в седле, разминая затекшую спину и бегло что-то говоря мальчику крепко удерживающего в руках горящий факел. Даже несмотря на горящие газовые светильники, ночь была столь густой, что сумрак накрывал распростертую перед лицом ладонь. Огонь в кузнецах горел до самого темного часа перед рассветом, и казалось, что раскаленные горны, изрыгали пламя и кипящий пар до самых оснований деревянных скатов крыши, а раскатистое дребезжание звонких ударов стали, раздавался эхом и до боевых полигонов, где тренировались солдаты. Окаймленные высокими белыми стенами бойницами, на каждом возвышении высились белые как снег стяги с символом черного нарцисса. Флаги развивались и трепетали под силой жестокого холодного ветра, оставляя глубокие тени на чистой площади. Карин обратила на знамена лишь мимолетный взгляд, ощущая во рту горький привкус. Это была символика ее дома, единением всего, что было достигнуто силами ее клана на протяжении столетий. Эти белоснежные стяги поднимались тысячи лет назад над легионами пустых и окроплялись кровью живых, и пустых, и этот символ мерк под палящими языками пламени, когда ее людей и каждого солдата, служившего под знаменами черного нарцисса, пожрал огонь. Теперь это знамя не вызывало в ней ни чувств гордости, ни такого желанного чувства безопасной гавани. И поднимаясь по широким деревянным лестницам, навстречу ей сбегались десятки прислужниц, спеша в лихорадочной и неупорядоченной суматохе, кланяясь на бегу или не признавая в Карин той, кем она являлась по праву рождения. Облаченная в простые одежды, которые носили женщины в бараках, она чувствовала себя свободно. Брови Карин приподнялись в удивлении, когда одна из девушек кинула в ее сторону озлобленный взгляд, мимолетно прошептав что-то сходящей вместе с ней прислужнице, и коридор осыпался заливистым и безудержным смехом. Карин только сменила свои нарядные и броские одеяния, и словно в маске стала еще одним солдатом отряда из женской части бараков. Они поднимали широкие темно-винные юбки, звеня золотыми подвесками на тканевых поясах, расшитых причудливыми узорами, а широкие рукава белых рубах косодэ отличались щедрой отделкой - вышитые золотыми нитями в форме цапли и драконы. Некоторые из девушек бросали на нее укоризненные взгляды, другие, узнавая, кто стоит перед ними в молчаливом смирении, склоняли головы, и Карин видела, как лицо одной из прислужниц стыдливо покраснело, а глаза уклончиво скрываются в тени. Карин остановилась, седая дымка пара кольцами срывалась с ее раскрасневшихся от морозного воздуха губ. Она вслушивалась в тихие разговоры и раскатистый смех, заполняющий пустоту мрака, и смотрела в удаляющиеся цветные лампады и ярко расписанные фонари. В ее ушах гудел чужой смех. Карин столько раз изучала планы архитектурного комплекса Десятого Отряда, что могла проходить вдоль изворотливой вереницы коридоров закрытыми глазами, хотя предназначение некоторых строений сменило свою деятельность, а к части построек добавились новые здания. Хитсугая Тоусиро обеспечивал свой Отряд всем, начиная от одежды и заканчивая оружием. Сталь, которую ковали в кузнецах была настолько хороша, что ежегодно многие Отряды Готэя закупали сотни клинков у мастеров, что ежедневно трудились под сводами небольшого комплекса. У каждого мастера было достаточно заработков, чтобы они и не помыслили покинуть стены Отряда и своего Капитана. Карин внезапно остановившись, оглянулась на спешащих вниз по коридору молодых женщин, но в их глазах искрилось озорство и незнакомая Карин легкость, и ни тени страха об известии о губительной смерти, настигнувшей Капитана Первого Отряда, как если бы жестокого убийства не произошло и вовсе. И Карин осознала. Сама догадка повергла ее в глубокую, почти осязаемую ярость. Черты ее лица исказила звериная гримаса, когда она прошептала в тишину звенящим от гнева голосом: - Женщинам известно, что произошло между мной и Капитаном в главном здании, но не знают о смерти Генрюсая Ямомото. Она опустила глаза, руки ее опустились по бокам, лицо накрыла бледность потрясения. Женщина смотрела во мрак комнаты, остекленевшим, темным взглядом. - Что Вас удивляет, Карин-доно? - произнесла женщина, ее голос был едким и ядовитым. Она подняла на Карин свои черные глаза, удовлетворяясь судорогой, охватившей нежно-выпуклые молочные плечи. - Если они сообщат, что в центре двора чистых душ, в самом почитаемом дворце, был хладнокровно убит Капитан Первого Отряда, начнется паника. Белый двор никогда не признает своей слабости, своей неспособности предотвратить покушение, - шептала женщина, причмокивая губами и клацая зубами. Карин трясло, ногти впивались в ладони, пронзая кожу до крови. Тогда в зале, от ядовитых испарений и отравленного саке, дворяне и старшие офицеры обрушивались на каменные плиты в неестественных позах, харкая кровяной рвотой, пачкая лица в крови и желчи. Царящее в праздничном зале всеобщее возбуждение накаляло воздух, бесконечные крики перекликались с кровавыми всплесками крови и звуком ломающихся костей и разрывающейся плоти. Они сражались с невидимым врагом, ядом, который бежал по венам, и их клинки, и их мастерство оставались бесполезными в борьбе с тем чудовищем, что уже было внутри их тел. - Полагаю, что Четвертому Отряду и некоторым другим поручено не столько спасти людей, сколько сделать все для того, чтобы известия о скорой кончине достопочтимого Генрюсая Ямомото, не стали всеобщей темой для пересудов простого народа. Такико аккуратно разглаживала дрожащими пальцами шелк черного комино, расправляя складки богатой ткани на деревянной напольной вешалке. - И самое главное не пересекли белые и непорочные стены Сэйрейтея, - в ее голосе была насмешка, словно ей противилось считать все, что находилось в пределах стен города что-либо светлым. - На окраинах северных границ неспокойно и простые люди еще не оправились от нападения, что было совершено после Вашего прибытия в столицу, когда Вы украли меч из святилища. Бунты охватывают все больше населения, продвигаясь к югу. Деревни вымирают от засухи и сковавшего земли холода. И Сейрейтей уже не знает, сколько у него врагов. - Но они обличат того, кого видели и в голоде, и в бунте, и в нападении на столицу, и в смерти их лидера, - задумчиво произнесла Карин, раскрывая перед собой полы черного шелкового хаори и укрывая им оголенные плечи. Каждый, кто потерял что-то в этих распрях за земли и власть, и лишился дорогого, все сойдется на человеке, скрывающего свое лицо за маской волка. Старшая женщина довольно цокнула языком. - К чему Вам забота, сколько у Сейрейтея врагов, если в конечном счете ваша цель общая? - с интересом вопросила женщина, ее тонкие бледные губы изогнулись в подобии усмешки, отчего кожа на лице пожилой женщины натянулась, искривляя обожжённые черты лица в пугающую и зловещую маску. Это обезображенное лицо будет с ней до конца ее дней. Такико не пользовалась косметикой, хотя краски и румяна можно было смешать, и подобрать нужный оттенок, чтобы сгладить и скрыть отталкивающие и уродующие некогда приятное лицо шрамы и ожоги. Она считала, что каждый должен помнить о том, что случилось с великим кланом и видеть. Видеть и помнить уродство человеческой жадности, зависти и жажды власти. Карин приподняла брови, наблюдая, как женщина снимает с обустроенной печи чайник, разливая в прозрачные чаши травяной чай. - Наши цели различны, Такико, как и методы, - твердо сказала Карин, принимая серебряное блюдо с чашей горячего отвара, от которого поднимался приятный пряный аромат. - Уничтожение Сейрейтея не является вашей общей целью? - с легкой полуулыбкой вопросила женщина, когда Карин рассматривала плавающие в янтарной жидкости чаинки. Карин опалила ее взглядом и ничего не ответила. Жертвы будут, и их будет так много, что она не сможет найти лоскута земли, не смоченного кровью. Она стиснула в ладонях стекло, обжигающее кожу. Сквозь сумеречную пелену стрекота цикад, она наблюдала, как изогнутые стрехи крыш омываются бледным лунным светом. Тихая ночь, но воздух был тяжелым, как перед надвигающейся грозой. - Этот враг пытался убить и меня, но пока он мне не особо мешает, - с твердостью в голосе произнесла Карин, поднося к губам горячий напиток, сковывающий жаром горло. - И тем не менее, он действует в то же время, что и Вы. Это нельзя назвать случайностью. Карин кивнула, равнодушно глядя в черноту ночи, которая казалась вторила и смотрела на нее в ответ, всматриваясь и изучая женщину со всех сторон. - Если он будет мне мешать, придется убрать его со своей дороги. Такико внимательно следила за девушкой, поднимающей очередной раскрытый свиток с медицинскими рецептами и составами трав, и на этот раз в ее взгляде кипела настороженность и давно забытое волнение. Карин почувствовала на себе острый взгляд, встряхнулась и настойчивым, твердым голосом произнесла: - Если есть что-то такое, что тебя беспокоит, скажи. Такико склонила голову. - Боюсь, что этот враг может быть заинтересован не столько в белой цитадели, сколько в Вас. И, возможно, что его нападение в день празднования Вашего прибытия не было простым стечением обстоятельств. Возможно, что с самого начала его главной целью, были Вы, Карин-доно, - сказала она так тихо, что Карин решила, что женщина разговаривает сама с собой. Между ними воцарилось мертвенное молчание, нарушаемое трепетом листов раскрытых книг, которые Карин продолжала поднимать и внимательно изучать, словно слова ее единственной прислужницы не оставляли и тени беспокойства на закорках ее сознания. - Я здесь только для того, чтобы совершить возмездие над своими врагами, - после недолгого молчания прошептала Карин, между бровей образовалась складка, когда она нахмурилась, выдавая свое напряжение. - Пока он мне не мешает, я не буду тратить свое время на его поиски и пытаться понять причины его действий. У меня и так достаточно проблем, а здесь слишком много ушей, чтобы доложить об одном моем вздохе Совету. Такико внимательно осмотрела молодую женщину, а затем медленно перевела взгляд на одежду солдата Десятого Отряда. Если понадобится скрываться в стенах белой обители, то и эта военная форма может пригодиться. - А что же Хитсугая Тоусиро? - как бы невзначай вновь спросила женщина с беспристрастным выражением, намеренно опуская взгляд от лица молодой госпожи, которая незамедлительно обожгла ее свирепым взором, и от нее не скрылось гневное неудовольствие, когда девушка скомкала в руке несколько листов целебных рецептов. Такико оглядела закрытые сундуки с нарядами и богатыми тканями, которые так и не были разобраны по приезду в столицу, а ее госпожа не позволяла даже притронуться к затейливым кованным и резным украшениям золота и серебра, украшающие ларцы. Как если бы не желала свыкаться с мыслью, что ей надолго придется остаться в белом городе, прежде чем она сможет добиться своих целей. Она ожидала, когда молодая женщина вновь зажжет свет в лампадах и повернет фитили, но даже когда Карин устроилась на небольшом деревянном стуле с изогнутыми подлокотниками, возложив на колени тяжелый фолиант, она так и не услышала ответа на заданный вопрос, словно его и вовсе не было. *** Карин выбрала простое белое кимоно с черными журавлями и белоснежной вышивкой гортензии на широких рукавах с шелковой красной подкладкой. Этим утром она укладывала волосы самостоятельно, так и не впустив в свои покои женщин, что стояли, склонив в уважении головы перед закрытыми седзи ее опочивальни с самого рассвета. Она не использовала драгоценностей, аккуратно укладывая волосы в тяжелые косы, оставляя лишь несколько темных прядей свободно опадать со спины. Для дворянской и незамужней особы слишком строгая прическа. Карин в неудовлетворении нахмурилась, когда выйдя из своих покоев ее сопровождала целая плеяда слуг и охраны. И каждый солдат Отряда мог узнать о ее присутствии задолго до ее появления по длинной цепочке сопровождения, следующей за ней длинным потоком, словно хвост гадюки-багрянки. Они придерживались достаточного расстояния, чтобы Карин могла вести свободную беседу без страха, ничто из разговора не будет услышано челядью, но, если бы она подала видимый знак рукой, любая из женщин незамедлительно исполнила бы любое ее поручение. Если бы это был один из обыденных дней Отряда, она бы назвала его чрезмерно оживленным. Слуги сновали по коридорам в суматошной спешке, прислужницы едва ни наступали на длинные красные юбки друг друга, волоча стопки чистого белья, драгоценные кувшины с водой. Старшие по дому, что следили за выполнением поручений младшими прислужницами и заправляли хозяйством, отчитывали младших офицеров, что небрежно поднимали тяжелые и увесистые сундуки с одеждой. Доходило даже до брани, когда взбираясь по узким каменным лестничным переходам, один из солдат все же выронил золоченую ручку ларца, отчего сундук с грохотом свалился наземь, и несколько винных бутылей раскололось на крупные цветные осколки, рубиновая жидкость мгновенно впиталась в землю, оставляя в воздухе тяжелый флер спирта. Колонна из пятнадцати всадников на гнедых конях неслась во весь опор по выстеленной песком земле, поднимая в воздух облака пыли и резко натягивая поводья, солдаты спешивались, едва успев остановить резвых лошадей, к которым уже подбегали конюхи. Командир конного отряда был крупным и широкоплечим мужчиной с темно-каштановыми волосами, холодным и безжалостным, но красивым лицом. Длинный изогнутый клинок в блестящих черных ножнах висел за его спиной. Он выглядел старше Капитана Отряда, но черты его лица не испещряло ни одной морщины, как если бы время было не властно над ним. Он быстро отдавал приказы своим подчиненным, после чего поспешил к мраморному балкону своего Капитана. Карин некоторое время помедлила, прежде чем последовать вслед за мужчиной, сопровождающим ее каждое утро к Капитану к трапезе. Солдаты конного отряда полностью вооруженные, словно готовые в любой момент покинуть стены белого двора, в усталом напряжении отправлялись в сторону бараков. Их встречали короткими поклонами старшие офицеры. Они полностью отличались от солдат, которые продолжали выполнять боевые стойки в едином ритме под высокими белыми флагами с эмблемой черного нарцисса. Когда перед ней раскрыли кружевные каменные калитки, мужчина стоял перед Капитаном Десятого Отряда, пока тот вчитывался в раскрытые шелковые красные свитки. Хитсугая Тоусиро не поднимал на нее своих глаз, даже когда она сняла свои туфли на и заняла привычное место за столом напротив мужчины. - Тела убитых пытаются опознать, но это займет время. Несмотря на то, что на месте происшествия работает целое подразделение, людей не хватает даже для того, чтобы убрать тела и расчистить территорию, - мужчина продолжал говорить беспристрастно, рассудительно, но он позволил себе запнуться, как если бы ему было противно говорить об увиденном, а затем обратил внимательный взгляд на Карин. И она чувствовала на себе остроту его внимательных глаз на своем лице. - Совет уже знает? - поинтересовался Хитсугая Тоусиро, не отрывая взгляда от свитков. - Полагаю, что так, - медленно произнес мужчина, сцепляя руки за спиной и продолжая смотреть на молодую женщину, словно пытаясь явственно показать присутствие лишнего человека при слишком личном разговоре. Карин молчаливо подняла глаза на мужчину, наблюдая за тонкими прядями серебристых волос, упавших на глаза и некоторое время, разглядывала его, наблюдая, как сдвигаются брови на переносице и как сжимаются челюсти от напряжения. Она поклонилась перед мужчиной, прежде чем поднять горячее полотенце и вытереть руки. Карин взяла серебряные палочки, свободной рукой потянулась к нефритовой пиале с горячим рисом, но прежде чем она коснулась чаши, мужчина властно произнес: - Поменяйте наши чаши, Карин-доно. Рука Карин замерла в воздухе, ее взгляд встретился с глубокими голубыми глазами, которые в свете яркого солнечного света, обратились в кристальный лед. Обжигающий зрачок солнца поднимался над высокими белыми сторожевыми башнями, опаляя горделиво реющие белоснежные флаги, выставленных вдоль стен между узких бойниц. Командиры выстроившихся в ровные шеренги легионов, продолжали выкрикивать названия боевых стоек, и солдаты в едином монотонном движении повторяли команду, становясь в позиции, что позволяли в любое мгновение атаковать противника. - У меня весьма скупые пожелания в выборе пищи, Хитсугая-сама, боюсь, что Вам не придется по вкусу, - процедила она сквозь зубы. Мужчина осторожно свернул шелковый свиток, и безмолвно потянулся за пиалой Карин, переставляя чашу, стоящую на его серебряном подносе перед ней. - Мне следовало уделять бы Вам больше своего времени, Карин-доно, ведь совсем скоро Вы не будете для меня чужим человеком, - он чуть помедлил, беря в руки золотые палочки с небольшой опаловой подставки. - Я посчитал, что если мы сможем быть вместе хотя бы за утренней трапезой, это поможет Вам немного привыкнуть ко мне, - он скривился, как если бы ему были противны собственные слова. Карин вздернула брови. - Отец Ваш часто рассказывал о Вас, - мягко пояснил он, и на лице его отразилась ласковая, но горькая улыбка, - говорил, что больше всего Вы любите утренние часы и воздух, пространство. Но я также не могу отринуть свои обязанности Капитана одного из Тринадцати Отрядов Сейрейтея, поэтому до Вашего прибытия я распорядился обустроить здесь этот балкон, чтобы я мог наблюдать за утренними тренировками своих солдат и быть с Вами. Он нахмурился, поднимая небольшой чайник и разливая золотистый чай с цветком лотоса в небольшие фарфоровые чашки. Карин наблюдала, как янтарная жидкость наполняет ее чашу. Нет, на его руки. На его ладони и длинные, изящные пальцы, увитые россыпью бледных шрамов. И она задержала свой взгляд достаточно долго на его руках, чтобы мужчина заметил. Он так же аккуратно поставил чайник на блюдо, после чего скрыл кисти рук за длинными рукавами своего хаори. Она обвела беглым взглядом его ставшую привычной военную униформу. Чистая ткань без единой складки. Он никогда не позволял себе броских одеяний, ярких оттенков материи, простого и свободного кроя кимоно. Она не могла себе представить его в свободные часы, умиротворенные черты лица. Белое золото солнечного света сходило на белоснежные стены, окаймляя высокие бойницы, и вместе с холодом ветра, она смогла ощутить опаляющий жар на своем лице. - Вы никогда не были для меня чужим человеком. Ее слова были не громче шепота, и тонули в отзвуках ветра и отдаваемых старшими наставниками приказах. Карин смотрела на игру света, освещающую богатую утварь из серебра. - И я всегда хотела быть здесь. Признание, столь легко соскользнувшее с ее губ. Мужчина молчал, и когда она подняла на него свои глаза, то была уверена, что он был поглощен записями, раскрытыми на его коленях. Но он смотрел на нее своим открытым взором. Внимательно и устало. Карин приоткрыла губы, встречаясь с его прямым взглядом. Она моргнула, оглушенная красотой его глаз. Синева неба и зелень моря. Серебряные нити его светлых волос пали на лоб, и мужчина в изнеможении провел рукой по волосам, словно пытаясь снять напряжение, и она смогла заметить, темные круги под его глазами. Мужчина опустил взгляд, как если бы стыдясь ее лица. Его брови в угрюмом молчании сошлись на переносице, когда он тяжело вздохнув, взял в руки серебряные палочки, захватив большую порцию белого риса. Но едва он попробовал рис, то тотчас выплюнул содержимое. Его лицо исказилось гневом. - Что это? – требовательно обратился он к старшей прислужнице в зверином оскале. - Кто в ответе за это? – прокричал мужчина, занося пиалу над головой и с силой опрокидывая ее на мраморный пол. Фарфоровая пиала вдребезги и с шумом раскололась надвое. Карин невольно вздрогнула, впервые видя его в такой ярости. Женщина средних лет неспешно вышла вперед, в медленном поклоне склонив голову. Серебряные спицы с жемчугом красиво украшали затейливый переплет смольных кос на затылке. - Главный повар по приказу госпожи ежедневно добавляет в блюдо риса отмеренную порцию соли, - ровным тоном говорила женщина. Карин же смутно слышала ее голос, наблюдая, как сильные мужские плечи овевает лазурная волна духовной силы. Едва различимая для обычных глаз, но Карин видела. Видела, как с его предплечий до самих запястий скатывается голубой волной сила, острая, как клинки. Краем глаза она заметила, как ноги нескольких юных девушек из прислуги подкосились, и они едва удерживали себя в сознании, тяжело осев на колени и хватаясь за горло, словно не могли продохнуть. Карин замерла, в изумлении взирала на задыхающихся. На ее плечи упала давящая волна мощной духовной силы. - Мы исполняем приказ, Хитсугая-сама, - в оправдании отвечала старшая прислужница. Мужчина перевел острый и разгневанный взгляд на Карин, когда та безропотно встретила его взор. Она смотрела на него без страха. Он же смотрел на нее в ответ, словно выжидал, как хищник. Они просидели в неловком и тяжелом молчании непродолжительное время, прежде чем она ощутила, как поток холода сходит с ее собственных плеч, а мужчина неспешно, но решительно поднимается из-за стола, подходя к самому парапету балкона. Белые полы его хаори развивались на холодном ветру. Он поднял руку и через мгновение послышались приказы единого строя от командиров отрядов. Солдаты в спешном ритме полной боевой готовности вставали в ровные шеренги, встречая лицом своего лидера. Над тренировочным полем нависла угнетающая тишина, глаза каждого солдата были устремлены на Капитана. - Всем немедленно покинуть тренировочный полигон! – провозгласил мужчина твердым голосом. Карин с интересом и волнением обратила взор на солдат, что в ровных построениях покидали поле. Большинство оставили свои кожаные сумки на полигоне с маслами и щетками для стали, целебными настоями в небольших склянках. Слуги, что находились на балконе, в спешке покидали помещение, уводя и помогая тем, кто едва удерживался на ногах, неловко поднимая тяжелые и неудобные аметистовые юбки. Женщины уносили подносы с горячими блюдами, что так и не успели оказаться на небольшом столе, стоящем между ней и Капитаном Десятого Отряда. Карин только теперь заметила, что на столе стояли дополнительные приборы на еще одну персону. Мужчина, отчитывающийся перед Капитаном коротко и почтении поклонился, прежде чем в той же общей безропотности исполнить приказ. Хитсугая Тоусиро еще долгое время стоял к ней спиной, сцепив сильные руки за спиной, то сжимая, то разжимая пальцы. Взор обращен к горизонту. Она не видела его лица, но ей казалось, что он пытался успокоить себя, поборов рвущийся наружу гнев. Когда же молчание между ними стало и вовсе невыносимым, она поднялась. - Останьтесь, Карин-доно, - опасно тихим голосом произнес мужчина, оборачиваясь к ней. Он приблизился, не отрывая своего пронзительного взгляда от ее лица. - Полагаю, что нам есть, что обсудить наедине. Карин в замешательстве свела брови, обращая к нему свое лицо. - Я могу понять опасения, чтобы ставить защитный барьер на Ваши комнаты, как и могу простить недоверие к самому себе. Я знаю, через что Вам пришлось пройти в столь юном возрасте. На этот раз была ее очередь воззреть на него со всей той злостью, что горела внутри. - Никогда, - ядовито прошипела она в ответ, подходя к нему вплотную. - Что может понять тот, у кого никогда не было семьи, и кому нечего было терять. Она взирала на него яростно, тяжело дыша. Хитсугая горько усмехнулся. - Вижу, что и Вы стали заложницей сплетен и неординарных домыслов обо мне, что гуляют, как в пределах двора, так и за его пределами, - он сложил руки на груди, словно принимая вызов, взирая на нее с высоты своего роста. В глазах искрился неподдельный интерес и любопытство. - Забавно слышать такие слова от собственной жены. - Мы не женаты, - выплюнула она. - Но будем, - незамедлительно парировал он, впиваясь в ее образ глазами, впитывая каждую разгневанную черту ее лица. Карин отступила в каком-то приступе поражения и потрясенного осознания его слов, опуская свой взгляд. Верно. Они будут женаты. Представь она себе, что когда-нибудь будет рядом с ним столь близко. Тогда, в те ночи, когда она лелеяла и мечтала о совместной жизни рядом с ним, в какой ужас бы она тогда пришла, став свидетелем подобной сцены. Мужчина подле нее вздохнул, опускаясь на расстеленный футон перед небольшим столом, за которым они обычно трапезничали. Если это так можно было назвать. - Прошу Вас, Карин-доно, - вымученно произнес он. – Сядьте. Она скосила на него свои темные глаза, но сделала так, как он велел, опускаясь подобно ему на ставшее привычное для себя за многие недели место. - Соль, - сказал он скорее себе, нежели ей, скрывая за широкими ладонями свое лицо. - Каждое утро. Все это время. С самого первого дня. Вы ели рис с солью. Карин молчала. Когда же он опустил локти на стол, придвигаясь ближе в ее сторону, его глаза были полны какой-то неестественной для него прежде горечи. - Так сильно меня ненавидите? – прямо вопросил он. Она не ответила. Отводя от него свой взгляд. Да, ей было, за что его ненавидеть. - Прислуга знала об этом. Она продолжала молчать. - Каждая шавка в моем Отряде и так довольно много судачит о том, что будущие муж с женой не делят друг с другом ложе. И Вы не делаете ситуацию лучше. Карин встрепенулась. - Даже не смейте говорить со мной в подобном тоне. Мы не женаты. Я благородная, а не дворовая девка, чтобы разводить ноги. Он усмехнулся, обращая кристально-голубой взгляд на высокий шелковой воротник белой рубахи под темным кимоно, что скрывал следы его губ, порезы от его клыков, усеивающие ее шею. У него хватило стыда и благоразумия не говорить об этом вслух, но она понимала, что он хотел сказать, когда его глаза потемнели, когда они оба вспомнили прошлую ночь. Черты его лица помрачнели, когда он скользнул взглядом по разбитой пиале с рисом. - Вы даже не представляете, какой хаос посеяли среди столицы своими действиями. Вы вообще понимаете, что и Ваша, и моя жизни связаны неразрывно с того момента, когда мы были обручены. Сообщество и Великий Совет следят за каждым из нас. Как Вы и я проводим время, как ведем и представляем себя на глазах двора, где, как и с кем спим. Наш брак не может быть фиктивным, Карин-доно. Он поднял на нее взгляд. - Надеюсь, что Вы понимаете почему. Она улыбнулась, обнажив зубы. - Ну, разумеется, наследник для будущего благосостояния двора чистых душ, а я всего лишь сосуд для деторождения. Хитсугая сделал глоток остывшего жасминового чая. - Ах, так вот, как Вы это видите, - протянул мужчину. - А Вы видите это по-другому? Он пожал плечами. - Дети – это замечательно, но полагаю, что этого должны хотеть оба. - А Вы этого действительно хотите? – со злым сарказмом вопросила она. – Этот ребенок обречен. Мужчина громко поставил пиалу на стол, обращая на нее свой взгляд. - Сейчас не то время, чтобы говорить о детях, в любом случае. Он некоторое время помедлил, скользя кончиками пальцев по золоченой кромке чаши, прежде чем в задумчивости продолжить: - Первую книгу, которую я прочитал, когда поступил на службу в Десятый Отряд, был трактат по этикету дворянства. Это было необходимо, ведь я был в услужении у самого влиятельного человека среди знати. Карин молчала. Ее холодные и темные глаза с былой враждебностью вглядывались в его лицо. Неизменно равнодушное. Или же она недостаточно хорошо могла читать эти точеные черты его лица. - Дворяне не выражают свои чувства и эмоции открыто. Это зерно закладывается в воспитании детей с самого рождения, еще до того, как ребенок встает на две ноги. Ни безжалостных войн, ни низких слов – ничего, что позволило бы скомпрометировать будущего члена высокородного семейства. Но и дворяне люди, и имеют право выражать свои чувства, только отлично от всех остальных. Он смотрел на нее, поедая своим внимательным взглядом. - Соль добавляют в пищу для того, чтобы выказать презрение к сотрапезнику, Карин-доно. Мне это хорошо известно. Холодные потоки ветра скользили по их лицам, вздымая тяжелые жаккардовые занавеси, стекающиеся вдоль мраморных колонн. Несколько тонких темных прядей пали на ее лицо, чернильной полосой стекаясь на чопорные губы. Его темный взгляд пал на ее губы, и томная улыбка осветила его черты. - Прошу, не добавляйте в Вашу пищу такое количество соли, - мягко продолжил мужчина, вновь подобрав пальцами серебряные палочки, очищая на одной из множества тарелок рыбу. Движения его рук аккуратные и быстрые, когда он кладет несколько кусочков белой рыбы в ее пиалу с рисом. - В конечном итоге, это может повредить Вашему здоровью. Карин наблюдает за движениями его рук, словно стервятник. Ее глаза обретают оттенок стали под прозрачной водой. Ее лицо не выражает эмоций, но оно идеально. Тонкие смольные брови, кремовая и ровная кожа, нежные губы, смоченные соком свежесрезанной розы. Хитсугая Тоусиро наполнил ее прозрачную пиалу горячим чаем, и она наблюдала, как пар, кружевным флером омывает черты его лица. Его челюсти плотно сжаты, и она думала, что увидит в его глазах прежнюю холодность, но вместо этого столкнулась с кристальной яростью. И позволила застыть своему взгляду на его лице чуть дольше, чем бы это позволяло ее раздавленное самолюбие – признать, насколько удивило ее обнаружить в его глазах крупицу какого-то чувства. Гнев – это сильное чувство. Оно медленное, губительное, проникает под кожу незаметно, разрастаясь сорняком, который пускает корни в самую плоть. Столь неосмотрительная оплошность с его стороны. Он некоторое время не поднимал на нее своего взгляда, будто давая себе возможность отдышаться перед новым погружением в глубину, но он столь же молниеносно окатил ее ледяной водой, когда произнес будничным тоном: - Я хочу, чтобы Вы поехали со мной в западную провинцию. Мне необходимо присутствовать на месте, чтобы лично разобраться с ситуацией полностью уничтоженного легиона. Карин удивленно вскинула брови. - Дела Сообщества не касаются меня, - холодно парировала она. - Касаются, когда за последний месяц на Сообщество дважды совершают нападение, а верховный главнокомандующий мертв. Губы Карин накрыла сладострастная улыбка. - Боюсь, Вы не сможете выполнять свои обязанности должным образом, когда с Вами поедет неопытная в военных делах женщина. Он ответил ей хищной улыбкой, оскалившись, словно гиена. - Ох, Карин-доно, - удивительно нежно прошептал он, обводя взглядом черты ее лица, медленно, интимно. Ее взгляд замер на его губах. - Вы удивительно хорошо скрываете свои эмоции, и если бы я кого-то мог выбрать в разведку, то это определенно были бы Вы, и прошлой ночью Вы почти заставили меня убедиться в неверности своих суждений. Карин застыла, пока он продолжал впиваться в нее своим острым взглядом. Эти внимательные глаза, подмечающие каждую извращенную черту ее души. - Что это значит? Он прикрыл глаза, когда опрокинул в себя чашу с горячим сакэ, удовлетворенно вздыхая и расслабляя затекшие плечи. - Я знаю, чем отличается человек, который не в первый раз берет в свои руки оружие. Осанка, ноги, плечи, голова, состояние абсолютной гармонии тяжелого меча в руке. Оно не приходит к солдату ни в первый, ни даже во второй десяток лет. Карин нахмурилась. - Когда я выбираю в свой Отряд новобранца, то не заставляю показывать свои навыки владения мечом, мне нужно показывать, с какой силой они наносят удары, хотя они и являются основой. Он смотрел в ее глаза, следил за каждым вздохом. - Я приказываю кандидатам показать пять основных стоек, и смотрю, как человек держит в своей руке настоящее оружие. И я также знаю, что даже не смогу насчитать десятерых, что присутствовали на тренировочном поле сегодня, которые держали бы в своей руке клинок так, как это делали Вы прошлым вечером. Губы Карин раскрылись, брови сконфуженно сошлись на переносице, отчего ее красивое лицо приобрело болезненный оттенок. Но она продолжала смотреть на него. Мужчина сплел пальцы перед собой, кладя на них подбородок, в задумчивости изучая ее. - Я должен признаться, что зашел вчера слишком далеко. Мне хотелось узнать, что произойдет, когда я приставлю острие клинка к артерии на этой белоснежной шеи, - при этих словах его губы недобро изогнулись в коварной усмешке. - Одно неверное движение с моей стороны, и меч с легкостью перерезал бы Вам горло, и я бы оставил белое сообщество без последней надежды к возрождению к былому величию. При последних словах он усмехнулся, устало потирая ладонями затылок. Карин в нетерпении сузила глаза, впиваясь в него хищным взглядом. Эти чертовы сильные руки. - А потом…, - он окинул ее быстрым взглядом, пронзившим ее насквозь. – А потом, я подумал, что произойдет, если зайду дальше. Ее губы дрожали от гнева, когда он облокотился на стол, сокращая между ними расстояние. Стол, разделявший их, был длинным, но узким. И он с легкость мог бы протянуть к ее лицу руку, если бы того пожелал. - Я полагал, что в семействе Сиба запрещено женщинам держать в руках меч, - произнес мужчина, не отрывая внимательного взгляда от ее лица. И она смотрела ему в глаза, стараясь не выдавать своего волнения, своего чувства страха от того, что он сделает с этим знанием. - Это так, - выдавила она. К чему отпираться от очевидной правды. - Тогда почему? - По той же причине, по которой я ставлю барьер на свои апартаменты каждую ночь. Мужчина искренне рассмеялся. - Жалкое заклинание, которое не сможет удержать снаружи врага, который столь умело охотиться за Вами. Карин не ответила ему. - Хорошо, что Вы знакомы с основами, Карин-доно, - подытожил он, опаляя горло очередной чаркой саке. Она опустила взгляд на полные чаши с горячей едой. Еда казалась безвкусной и нежеланной, хотя она понимала, что ей нужно заставить себя проглотить хоть кусочек, чтобы восстановить физические силы. - Я подумал, что это красиво, - прошептал он, когда блики солнечного света и чопорных теней играли на его высоких скулах. – Красиво, - продолжил он, разглядывая ее холодное лицо, - когда Вы с таким спокойствие держите в руках оружие, после того, чему стали свидетелем. Он улыбнулся: - Хорошо, что Вы не отпираетесь теперь, Карин-доно, хотя бы в этой истине. Карин не ответила на его полноту рассуждений. И через некоторое время Хитсугая Тоусиро добавил: - Вы отправитесь со мной в западную провинцию, и это не будет обсуждаться. Я намерен оставлять Вас подле себя, как можно дольше и как можно ближе, даже если получу от Вас в ответ весь гнев этого гребаного мира. Ярость клокотала в ее груди, отчего она непроизвольно вздрогнула. - И с этого момента, - добавил мужчина, не смотря ей в глаза, - Вы будете делить апартаменты со мной. И до конца их совместной трапезы, она не притронулась к еде, даже после того, как этот мужчина ушел. От автора: Мне совестно, что я вообще смею выставлять новую главу, особенно после такого длительного ожидания тех, кто любил и читал эту работу. И я понимаю, что вернуться к ней практически невозможно. Последние полтора года для меня были очень тяжелые, приходилось много работать, но самое главное заботиться о близких мне людях, и это отнимает и сейчас большую часть моего свободного от работы времени. Но я очень благодарна тем, кто все еще читает эту историю и оставляет комментарии. Иногда, это не только поднимает боевой дух, но и просто помогает двигаться дальше.