Осенние каникулы мистера Куинна

Hurts - Perfect Timing

— Вы записывались? — строго спросила медсестра, ознакомившись с номерами его медицинской страховки. — Мистер Суинни вот-вот должен закончить. Мюррей внимательно смотрел в ее лицо. Судя по возрасту, она вполне могла учиться на год или два младше его, но он ее не помнил. Она его тоже. Вряд ли она была приезжей. Он пытался думать о чем угодно, лишь бы не о… и снова. Внутри больницы все было точно так же, как он помнил. Крашенные в персиковый цвет стены и потолок, большие плиты, через стыки которых он скакал, раздражая Мамс, ведущую его за руку в стоматологический кабинет, который он ненавидел. Хотя двери тут остались такими же, некоторые таблички и указатели сменились. Но видеть их ему было не нужно. Ноги сами шли по проторенному пути, и они его не подвели. Мастер дантист словно вынырнул из его прошлого. Такой же живой и прыгучий, как саранча в июле, он усадил Мюррея в кресло и принялся порхать вокруг, раскладывая инструменты и с разбегу запрыгивая на приступку у кресла, чтобы выровнять огромную светодиодную лампу. — Не помню, чтобы ты изъявлял желание становиться стоматологом, — сказал мистер Суинни, когда кратко вызнал самое важное о его настоящем. — Не думаю, что хоть один ребенок может сказать, что хочет стать стоматологом, — резонно заметил Мюррей, прежде чем целитель зубов схватил его за рот, распахивая, как кошелку с мелочью. — Это все надумки, милейший, — он звал Мюррея милейшим с тех пор, как тому исполнилось четыре, и он впервые оказался на приеме, — лично я хотел стать стоматологом с тех пор, как вырвал у себя первый зуб, привязав его к дверной ручке! Мюррей постарался незаметно закатить глаза. — Ты рассказывай, рассказывай, — продолжал мистер Суинни, старательно напихивая под его язык и губу впитывающие слюну тампоны, — как там жизнь за океаном? Сам-то я пересекал водный пролив всего раз — когда мы с покойной миссис Суинни ездили в свадебное путешествие в Париж. Ты был в Париже? — Нет, — попытался ответить через слой ваты Мюррей. — Спорю, тебе там понравилось! Там есть такое прекрасное бистро с красными скатерками, где подают яблочный сидр и оливки со специями! После изучения осколка его зуба под толстыми линзами очков, дантист пришел к неутешительному выводу: он был крупным и находился с фронта, поэтому обычным покрытием коллоидным серебром было не обойтись. С другой стороны, сколота была только эмаль. Мюррея почему-то больше обеспокоило то, что он раньше не носил очки. — Ну хотя бы пульпа не задета. — Мистер Суинни почесал гладко выбритый подбородок обратным кончиком зонда. — Думаю, мы быстро все запломбируем. Мюррей запрокинул голову. Пока его зуб очищали от лишней грязи, на квадратной лампе на потолке он насчитал двадцать четыре деления. Произошло это до противного быстро. Раньше он кропотливо считал каждый квадратик, а теперь стоило всего лишь прикинуть, сколько их по горизонтали и вертикали. Слава арифметике. Кисловатый вкус адгезива, в котором он убедился, потрогав зуб языком в отсутствие бдительного внимания мистера Суинни, был гораздо менее приятным, чем его запах. До этого Мюррею не приходилось восстанавливать что-то у себя во рту, и было забавно находить в стоматологии новое для себя. Пока дантист возился с композитом, ваяя из него пломбу, Мюррей смотрел в окно. Больше было некуда. Ни мониторов с мультиками, ни аквариума с рыбками, как в его нью-йоркском кабинете. Он стал слишком избалованным. Почему он не замечал стольких перемен в себе там? Потому что не с чем было сравнивать? Помешала думать об этом дальше полимеризационная лампа, чья светящаяся фиолетовым головка оказалась во рту. Тут она была не такая современная, как у него, дребезжащая и вибрирующая, но, по крайней мере, технология светоотверждаемых материалов добралась до Друра. Пришло неприятное осознание того, что дребезжала машинка в основном из-за того, что у стоматолога были уже не такие верные руки. Отвыкнуть от части зуба рот Мюррея не успел, поэтому даже на еще не сточенный край не среагировал. Мистер Суинни, однако, дотошно продолжил копаться в нем, пока там не произошло что-то волшебное, и он не остался доволен результатом. — Прогресс совершенно увлекает, не правда ли? — сказал он, нахваливая свою работу. — Раньше мы и подумать не могли о том, чтобы сделать что-то подобное. Мюррей пожал плечами, ощупывая невероятно гладкий и приятный край своего зуба. Согнувшись над столом, мистер Суинни заполнял убористым почерком договор на оказание медицинских услуг. После первой строчки он глубоко вздохнул, снял очки и сел на стул. Уже взявший свою ветровку с вешалки, Мюррей расслабил правую ногу, перенося вес целиком на левую. Дантист посмотрел на него, словно впервые увидел. — Какой же это был год? — вдруг спросил он, опуская лицо. Подышав на стекло очков, мистер Суинни начал медленно их протирать. — Тогда моя дочь закончила школу, — протянул он, — девяносто первый? Когда миссис Куинн привела тебя ко мне впервые. — Наверное. — Сто лет назад было, да? Мюррей повел плечом. — А мне кажется, буквально вчера. Вписав цену пломбы, мистер Суинни вновь оторвался от бумаги и посмотрел туда же, куда смотрел Мюррей во время сеанса — в окно. — В Париже особенно красиво в сентябре, — заметил он. — В августе жуть как душно, можно помереть прямо на автобусной остановке. Но в сентябре прекрасно… — Он запнулся и тяжело вздохнул. — Ох, какой я старый. Только старики все время вспоминают. Надо чесать из этой глуши подобру-поздорову. Насупившись, он принялся быстро дозаполнять бланк. Мюррей не был уверен, что полностью понимал его. Ему нравилось вспоминать, а старым он себя не ощущал. Или же… Ну нет. Детство, отрочество, юность — все это было за плечами, а окружающая действительность есть взрослость, как называли это люди среднего возраста, теша себя мыслями о том, что эта фаза продлится сколь угодно долго. Было ли время что-то менять? Было ли желание что-то менять? Или он, как старик, обросший опытом и стереотипами, уже не мог впустить в себя что-то другое? — Не думай об этом, Мюррей, — у того приподнялись брови от обращения, — тебе еще рано. Конечно, ты об этом, наверное, и не думаешь. Снаружи кабинета Мюррей оказался еще более озадаченным, чем внутри. Сжимая полученный договор, он пытался вспомнить, где находится администрация, но осознал, что никогда и не бывал в этом крыле. Мамс, оставляя его прохлаждаться в приемной, всегда ходила туда сама, оповещая интересующихся и нет, сколько она сэкономила на страховке. Поначалу ему везло. Встретив санитарку из персонала, он осведомился о направлении и даже попал к пункту назначения без особых приключений. А вот идя обратно… Мюррею показалось, что путь сюда занял слишком много времени и точно есть более короткая дорога обратно. На неожиданной развилке в коридоре Мюррей решил свернуть направо — левый путь вел к лифтам, а он не поднимался. Как выяснилось, этот поворот не был верным. Вдоль стены располагались двери со стеклянными вставками, за которыми уже находились пациенты травматологического отделения. Ему нужно было просто свернуть обратно и уйти, но его внимание привлекла одна из коек. Мюррей вздохнул в полуулыбке от очередной козни судьбы, прислоняясь плечом к персиковой стенке. На постели лежала молодая женщина в халате с закрепленной на весу ногой в гипсе. Левой рукой она активно жестикулировала, о чем-то разговаривая, а правой держала за руку сидящего на краю койки Килиана. Он сидел спиной, но это была точно его спина. Слов их беседы было не разобрать, но Мюррей мог представить, о чем шла речь. Было так странно и непривычно наблюдать за ним таким со стороны. Степенным, внимательным, страждущим. Она нервничала, а он успокаивал ее словами или же прикосновениями. И так… так безобразно захотелось оказаться на месте этой сломавшей (или растянувшей?) ногу женщины, под его взглядом и с его рукой в своей. Засмотревшись, он упустил момент, когда Килиан благословлял ее напоследок и поднимался. Он подумал, стоит ли бежать до края коридора и пытаться спрятаться, когда вопрос «а зачем?», возникший в голове, показался наиболее логичным. Разобрать выражение лица Килиана, натолкнувшегося на него у двери, было почти невозможно. Усталость, легкое раздражение, а в итоге смирение, и все это вместе. Килиан опустил глаза. — Как ты узнал, что я здесь? — тихо спросил он, не привлекая внимание медсестры. — Я не знал, — честно ответил Мюррей. — Ну да. Он ощутил себя глупой девочкой, бегущей за объектом своего воздыхания, когда следовал за Килианом, широко шагающим к дальнему углу от палат. Остановившись у распахнутого окна, не видимого из коридора, тот уперся руками в подоконник и нахмурился. — Я не следил за тобой, — повторил Мюррей. — Я думал, ты у себя дома. Я приходил и… Неловкое осознание того, что говорил с пустотой за дверью, принимая ее за друга, огрело его щеки румянцем. — А потом я сломал зуб, и мне пришлось заскочить сюда, — торопливо объяснил он. Килиан поднял голову, втягивая воздух через нос. В качестве доказательства Мюррей отодвинул верхнюю губу, демонстрируя ему свой свежеотреставрированный зуб. Мюррей надеялся, что в самом деле будет не очень заметно место лечения. — На все воля божья. Значит, и на эту встречу тоже, — так предсказуемо заметил Килиан и все же взглянул на его рот. — Ну и как же ты его сломал? В голове всплыло несколько вариантов. Начиная с едких и заканчивая циничными. Он ничего не ответил. — Здесь разве можно курить? — спросил вместо этого Мюррей, глядя, как тот вынимает свои «B&H» из внутреннего кармана черного пиджака. — Только священнослужителям? Кольнула неприятная мысль, почему тому захотелось курить именно сейчас. — Это же не та девушка? — осторожно поинтересовался он. — Она не умирает? — У нее сломана нога, — сказал очевидное Килиан, затягиваясь. — Она не умирает. Ты не знал, что помощь священника может пригодиться не только в самом крайнем случае? — Нет, но… — Иногда просто стоит поговорить о том, что волнует. — Я это и пытаюсь сделать. — М? — Ты меня волнуешь. — Прекрати. Килиан оглянулся, будто за его спиной могли стоять свидетели. Там их не было. — Я уже, — он мимолетно коснулся губами фильтра, даже не вдохнув дым, — говорил тебе. Прошлого не осталось. Ни глупых чувств, ни надежд. Ничего. Мертвую кобылу бесполезно подстегивать, уже давно поздно. — Я не говорил о прошлом. — Ты знаешь, кто я в настоящем. И кто ты. И это все не имеет смысла. — А ты знаешь, почему об этом говоришь? — Мюррей приподнял подбородок, чтобы казаться серьезнее. — Потому что тоже думаешь об этом. — А ты считаешь, что так легко бороться с собой? — Тот наморщил нос, щелчком отправляя окурок в урну, установленную рядом. Мюррей заметил там еще несколько бычков; видимо, не одному Килиану приходило в голову избегать запрет на курение в местах работы у широкого окна. — Может быть, я и не забыл что-то, но я не могу… не имею права поддаться. — Потому что это грех? — Потому что я поклялся, что буду принадлежать только Богу. Для тебя такие клятвы ничего не значат, но они имеют значение для меня. Он отвернулся, чтобы не смотреть на Мюррея, и это говорило о многом. О большем, чем его слова. Внутри все пылало, и Мюррей мог дать слово, это не было физическим… исключительно физическим влечением. Он в мыслях вновь возвращался к тому, что могло бы быть, стань Килиан не священником, а кем-нибудь другим. Они бы трахнулись, и ему даже в голову не пришло бы что-то большее. Наверное, не пришло бы. А теперь, каждый раз надеясь просочиться в дверь и встречая за ней каменную стену, он все больше и больше хотел оказаться внутри. Тем более, он был уверен: его там ждали. — Килиан. Мюррей коснулся его плеча, и тот дернул им как-то. Уже не так раздраженно. — Я не буду ничего делать, если ты не хочешь, — вздохнул он. Килиан обернулся с усталостью, накладывающей на него пять лет сверх его возраста. Его темные брови все еще были нахмурены, не веря ни в примирение, ни в его отказ. — Но ты хочешь. Он бы точно оттолкнул его вновь, если бы Мюррей попытался поцеловать его в губы. Но это не казалось самым правильным в этот момент. Ладонь Килиана, которую тот хотел положить ему на плечо, создав дополнительное расстояние между ними, оказалась сухой и чуть теплой, когда Мюррей перехватил ее. Мягкая кожа, нежные подушечки — вряд ли тому приходилось работать руками. Она чуть отдернулась назад, когда Мюррей щекотно провел большим пальцем по линиям на внутренней стороне. И это было тем, что он больше всего хотел в тот момент. Наклонившись, он поцеловал ее. Прямо в тыльную сторону над костяшками и чуть повыше. Отвернув плотный манжет, коснулся губами запястья. Брови Килиана приподнялись от удивления, по щекам пробежал слабый румянец. А перед глазами демоническим огнем во тьме стоял римский воротничок на фоне черных рубашки и пиджака. Кожа с обратной стороны пахла табаком, но на вкус была как свет. Как тот, что разливался внутри Мюррея, когда он думал, что делает. Восторг переполнял, как обычно переполнял прихожан, благословленных божьим словом и обещанием защиты сверху. Но он не хотел, чтобы его защищали. Он хотел защитить. Обнять Килиана, рассказать ему обо всем, услышать что-нибудь в ответ, говорить с ним. Желудок свернулся до маленького сгустка тканей в страхе и неуверенности. Раньше такого с ним не происходило. У него было не слишком много партнеров, и к каждому Мюррей испытывал что-то разное, но вместе с тем похожее. К кому-то желание покровительствовать, к кому-то, наоборот, заботу, к кому-то жажду подчиниться, но всегда первым было влечение. Не здесь. То есть, конечно, он хотел Килиана и хотел ужасно, но познание духа казалось таким же важным, как познание тела. Его это пугало, но это был тот страх, с которым он был готов смириться. Килиан закрыл глаза, и это было похоже на разрешение. Шагнув ближе, Мюррей задержал дыхание на несколько секунд, рассматривая его лицо так близко. Каждую мелкую морщинку, пору кожи, волоски аккуратно выбритых бакенбард. Каждую ресницу, дрожащую в предвкушении, каждую линию тонких розовых губ, которых хотел коснуться. Как же этот поцелуй отличался от того, первого. Этот казался первым. Неопытно, пробно, когда не знаешь, куда девать нос и стоит ли приоткрывать рот. Они стояли друг напротив друга с руками по швам, едва задевая друг друга кончиками губ. Пахло осенью и скорым дождем, и ветер из открытого окна шевелил волосы на затылке, и всего было слишком много. Килиан почувствовал это и хотел в который раз податься назад, не давая случиться неминуемому, но Мюррей поймал его, обнимая за талию и притягивая ближе. Как много лет назад, только теперь это он инициировал поцелуй, и он не смеялся. Прижимался теснее, мягко оттягивал его нижнюю губу своими, чувствуя вкус его слюны. Боясь спугнуть, но вовлекая в эту игру, в это безумие, от которого заходилось сердце и потели руки. И им снова было по семнадцать лет, и каждое прикосновение казалось чем-то новым и захватывающим. Килиан неуверенно дотронулся до его языка своим, и Мюррей проклял себя за все, чем успел испортить его жизнь. Втянув воздух носом, он отпустил Килиана и уткнулся лбом ему в плечо, а тот не нашел ничего лучше, чем погладить его по спине. Интересно, таким ли жестом он успокаивал жалующихся ему на судьбу прихожан или это было только для него? — Ты на вкус как стоматология, — прошептал Килиан ему чуть повыше уха. Чертова пломба. — А ты — как курево, — попытался мягко отшутиться Мюррей. Он просунул руки под расстегнутый пиджак и сцепил их за его поясницей. За окном шумело красно-желтое дерево. — Я знаю, что должен сопротивляться этому, — Килиан не отталкивал его от себя, но запрокинул голову назад, касаясь затылком стены, — но это так сложно. Моя слабость съедает меня изнутри. — Я понимаю, — согласился с ним тот. Потому что чувствую то же. Трудно быть священником, павшим в омут чувств, но и трудно быть влюбленным — он не боялся этого слова — в того, в кого нельзя влюбляться. — Если ты ждешь от меня... секс… — Килиан покачал головой, не зная, как закончить предложение, — я не могу это сделать. Ты знаешь. Я просто не могу. — А если не... не только? Он вновь посмотрел ему в глаза. — Мое тело… — начал Килиан, закусывая губу. — Да, знаю, храм господний. Но неужели в целом храме нет места для меня? — Ты равняешь себя с Богом? — нахмурился тот. Чужие шаги отвлекли их. Мюррей выпустил его из кольца своих рук, благодаря кого-то за то, что ему не пришлось отвечать на этот вопрос, и отошел на два шага назад. Килиан, встрепенувшись, отвернулся к окну, чтобы не выдать свое лицо и эмоции мимолетному прохожему. Прохожий оказался медсестрой с подносом лекарств, проследовавшей в служебную дверь. И они вновь остались одни. Мюррей знал много слов, но не знал, как их сложить в такой порядок, чтобы друг понял. Потому что он и себе этого объяснить не мог. — Я просто хочу… я не знаю, чего. Но чем бы это ни было, это связано с тобой. Тот молчал. — Если ты хоть… хоть на секунду рассматриваешь такую вероятность, что сейчас между нами происходит что-то большое и ценное… — Мюррей опустил глаза, — я хочу, чтобы у нас было время об этом поговорить. Ты же сможешь вечером со мной встретиться? — Правда, я не уверен, что… — Он вздохнул. — Я постараюсь. … Мюррей изрезал свою комнату настолько резкими и быстрыми шагами, что Кобонка от греха спряталась под его тумбу, лишь издалека наблюдая за этими мельтешениями. Но что бы ни происходило в комнате, внутри него все металось еще яростнее, еще стремительнее. В итоге он приземлился на постель с громким скрипом, отчего Джемайма застучала в стенку с той стороны. Но это все мало волновало. Сладкие страх, волнение, тревога и ожидание чего-то совершенно необычного боролись в его груди, выгрызая каждый внутри себе места побольше. Звон колоколов в ушах и висках давил на мозг, а кровь вновь приливала не к тем местам. Лежа с разгоряченным лицом и мыслями, Мюррей пытался успокоить себя. Но на каждый его аргумент подсознание выдавало контрдоказательство. Он придет — а если нет? Он согласится — а если передумает? Он захочет — а если образумится? Таким дурашливым втрескавшимся подростком он себя не помнил. В нем было столько сил, столько жажды. Мюррей провел языком по своей губе, надеясь там все еще обнаружить привкус табака, но он давно растаял, оставив лишь ощущения на кончиках нервов, которые он восстанавливал в памяти. Мягкий рот, послушный и неуверенный. Такие сильные широкие плечи и твердая грудь. Он совершенно не помнил, был ли заведен Килиан так же сильно, как он сам, но в его воображении обоюдно было и это желание. — Назад пути не будет, ты это хочешь сказать? — Мюррей перевернулся на живот, прикрывая глаза. Кобонка высунула язык. Если бы она умела говорить, она бы наверняка спросила, к чему он их подводит, так решил про себя Мюррей. Но пока она говорить не умела, он об этом старался не думать. … Этим вечером у реки было холодно. Гораздо холоднее, чем предыдущими. Мюррей закутался в ветровку, чтобы уберечься от прохладного ветра, идущего с Шэннона. Солнце скрывалось, и лишь маленькие рыжие блики прыгали то по неспокойной водной глади, то по алым листьям каштанов. Как было приятно думать об этом моменте в теплой комнате, лежа на кровати. Сейчас Мюррея плетьми хлестали сомнения, и одно было больнее предыдущего. Они щипали гусиными клювами, и в ледяном осеннем вечере не находилось ни капли уверенности, чтобы скрыться от них. Они не договаривались о точном времени, но Мюррей явно ждал встречи больше — он пришел и ждал почти час. Совершенно один, если не считать его волнение за полноценного спутника. Он почти начал корить себя, когда услышал звук ботинок, загребающих шуршащую листву под ногами. Господи боже мой. Он пришел. Не то чтобы Мюррей сомневался. Не то чтобы он не врал себе. Килиан был предусмотрительнее и надел теплую куртку с толстыми джинсами. Впрочем, идти ему было меньше, он мог оценить погоду прямо из окна, а не мчаться сюда стремглав, нацепив первое попавшееся. Спрятав свободную руку в карман, он встал в паре футов от Мюррея и посмотрел туда же, куда и он. — Я долго думал, — твердо сказал он, — перед тем, как прийти. — Да? — с легким разочарованием переспросил тот. Килиан повернулся к нему и покачал головой. — Нет, я совсем не думал. Он тихо засмеялся и вновь посмотрел на реку. Красный контур света очерчивал его лицо. — Если бы я начал думать, я бы не вышел из дома. Это… это ужасное ощущение. — Какое? — Когда голова требует остановиться. Но сердце тянет в омут. Мюррей сглотнул, боясь моргнуть. Он закусил губу от того, что Килиан, как и он, думал, что то, что движет ими, — сердце. — Сердце оказалось сильнее? — тихо спросил он. Когда Килиан закрывал его от ветра, было не так холодно. — Или тело, — задумчиво продолжил он. — Иногда я думаю, что это противостояние не сердца и головы, но тела и разума. — Почему это должно быть противостоянием? — нахмурился Мюррей. — Зачем их ставить друг против друга, когда это две стороны одной монеты? Тот не ответил на поставленный вопрос, возводя глаза к куполу из листьев над ними. — Внутренний протест. — Килиан горько усмехнулся. — Я с детства задавал себе вопросы, и они отчасти были глупыми, а отчасти слишком сложными для меня. Когда я пришел к Богу… мне уже все не казалось трудным. Не таким, как до этого. — Что полегче, да? — Я бы не сказал, что это полегче. Мне от многого пришлось отказаться, но и многое я получил взамен. Мюррей сунул руку ему в карман, находя его мизинец и сжимая своим. — Спокойствие, уверенность, тишину. — Килиан шумно выдохнул, шмыгая носом. — Возможность спасать и помогать. — Это ценный дар. — Да. И ты сейчас заставляешь меня сомневаться, стоит ли это того… — Килиан. То, что сейчас, когда сам Мюррей размышлял лишь о том пустячном, нежном и романтичном, внутри Килиана боролись его сущность и его долг, истязало его. Он чувствовал себя жалким и пустым. Это было невозможно переносить. — Я не пытаюсь… — он замялся, подбирая слова, — низложить священника внутри тебя. Или пытаться облегчить свою вину за то, как повел с тобой в прошлом. Я просто хочу, чтобы ты — ты — был сейчас рядом. Килиан запрокинул голову, вновь не отвечая. Холод коснулся его кожи, и мурашки заползали по шее. И все продолжалось там, где начиналось. Где произошел первый поцелуй. Первая влюбленность. Осознание себя. Потянув Килиана за руку и преодолевая сопротивление в виде его спотыкающихся ног, Мюррей подвел его к старому дереву. И потому, что так было удобнее, и потому, что так он бы меньше беспокоился о лишних взглядах. А ему не хотелось, чтобы мысли Килиана были где-то еще. Будь они в каком-нибудь мелодраматическом фильме, на стволе обязательно бы были вырезаны их имена, но их там не было. Были воспоминания. Некоторые в голове, некоторые в сердце, некоторые на кончиках пальцев и губ. Они сидели на земле у корней старого дерева, и Килиан положил голову на плечо Мюррея, сжимая внизу его ладонь. — Что мы теперь будем со всем этим делать? Прости за вопрос, я не знаю... я просто не знаю, как это происходит. Мюррей поджал губы. Ему не очень хотелось рассказывать о том, что у него было с другими мужчинами. — Ну, я… — он замялся, — обычно я хожу на пару свиданий, а потом мы занимаемся делом. Килиан поежился и обнял себя рукой, удерживая тепло в своих объятиях. — Так быстро, — досадливо констатировал он. — Это еще медленно, — оправдался тот. — Некоторые и на первом свидании могут в штаны начать лезть. Очень многие некоторые. Совсем как он в своих мыслях о Килиане тогда. Теперь он был смущен и раздражен ими. Как ему в голову вообще могло прийти… То есть он знал, как это могло прийти. Но лишь теперь, отчасти поняв и отчасти проникнув в сущность друга, Мюррей мог осудить себя за те скорые скабрезные помыслы. Осудить, но не избавиться от них полностью. — Я так не делаю, — поспешно прибавил Мюррей. — Я стараюсь заводить серьезные отношения. — Как ты думаешь, у нас… у нас что-нибудь могло бы быть? Серьезное? — неловко спросил Килиан. — Если бы мы... были кем-то другим? Он вновь наклонился вперед, нервно обхватывая себя под коленями. Мюррей пожал плечами. — Я слышал, довольно многие священники, находя свою вторую половину, снимали с себя сан. — Ты не можешь от меня этого хотеть. Мюррей закусил губу. Он говорил не совсем всерьез, скорее пробуя почву. Да и что он мог сказать? Ему осталось тут находиться около недели, он не знал, о каких серьезных отношениях речь. — Нет, конечно, не могу, — Мюррей попытался сгладить неприятную паузу осторожной шуткой, — но для того, чтобы заниматься сексом, тебе не обязательно отказываться от рясы. Можно ее лишь чуть-чуть приподнять. Закатив глаза, Килиан протяжно хмыкнул и повернул к нему голову. В полумраке его белки блестели, как блики на воде. Мюррей ожидал какого-нибудь нравоучения, но его не было. — Мне бы тоже этого хотелось, — робко и стыдливо признал тот. — Ну… моему телу. Моему телу хотелось. — И чего бы ему хотелось? — Он наклонился к нему, интимно шепча в паре дюймов от его лица. — Разного. Как он и рассчитывал, Килиан не выдержал и поцеловал его. Уже не так скованно, как предыдущий раз. И хотя руки он все еще держал по швам, боясь касаться, его губы были смелее. — Не стоматология, — пробормотал он, отрываясь на секунды. — Что? — на выдохе переспросил Мюррей. — Твой вкус. Не стоматология. — По его позвоночнику пробежала дрожь. — Ты другой. Удерживая, Мюррей погладил его по колену, ускользая к внутренней стороне бедра. — Как грех. Он коснулся его сквозь джинсы, и бедра Килиана сдвинулись, зажимая его ладонь и не давая трогать. — И благодать. Мюррей обвел пальцем освобожденной левой руки пуговицы куртки внизу. Он ощутил, как под ней испуганно втянулся живот. Килиан быстро поднял взгляд, пытаясь нашарить в вечерней листве деревьев что-нибудь, что могло бы отвлечь его от опасных событий там внизу и смятения, вихрем кружащего в голове и груди. — Я хочу целовать тебя... все так же сильно хочу, — скомканно прошептал он, жмурясь. — Но как... как я могу? Похоть закипала внутри, а лживые бесы мешали слышать. Мюррей думал о том, чтобы спросить, делал ли он это раньше. Не всерьез. Такая откровенная пошлость бы все испортила, он был уверен. Но сладкая мысль о том, чтобы вести подобные разговоры, грела его внизу живота. Обнимать его и целовать, получая в награду вздрагивания и потерянные взгляды. Или… или идти дальше. Вытянуть из него что-нибудь новое, коснуться того внутри него, что он прятал и закрывал от всех и себя в первую очередь. Мягкого. Светлого. Эфирного. И он был грешен, потому что так жаждал коснуться плоти. Тьма желания вымещала из себя дрожащий огонек искренности и терпения. «Собачка» в его пальцах прожужжала, стоило ее потянуть, хотя далеко соскользнуть не успела. Его руку накрыла чужая, отталкивая. — Что ты делаешь? — Килиану понадобилось время, чтобы собраться для вопроса. — Подожди. Остановись. Прошу тебя. Он подчинился. — В чем дело? — Мюррей поднял голову, опираясь на руку. — Что-то не так? — Я думал, что смогу. — Килиан дернул змейку на место, скрещивая ноги. — В голове это было куда проще. Но я не могу. Только не так. Это не то, как я думал... не так. Мюррей сел, отводя от него потерянный взгляд. Он опять все испортил. Он чувствовал злость на себя и немного — на него, — потому что понятия не имел, как вести себя с ним, и Килиан тоже не знал и не мог объяснить. — Я, наверное, пойду, — сказал тот, поправляя куртку. — Ага, иди. Пока выяснишь, что тебе нужно самому. Мюррей вцепился в волосы, стараясь не сказать еще лишнего. Чего-нибудь еще, что тот бы счел неуместным. Ох, как это было сложно. Особенно ему. Когда он сам не знал, чего хотел. — Будешь думать обо мне перед сном? — едко бросил он Килиану в спину, ненавидя себя. — Или ты дрочишь только на Иисуса? Килиан сбавил шаг на несколько секунд. — Зачем ты так? Он не ответил. Лицо горело, тошнило от самого себя и хотелось просто сдохнуть.