Залог успешной торговли в "Семи королевствах"

      Климов по понедельникам на работу не выходил. Дашка по понедельникам — тоже. И очень по этому поводу переживала. Зато появлялся повод для временного перемирия, а именно — для заготовки и перераспределения стратегического запаса снарядов. Кроме того, прогресс, как всем давно и доподлинно известно, не стоит на месте. Жора Снежкин предложил очень дельную мысль: мазать гренки чем-нибудь для усиления липкости и красящих свойств. Сонина косметика для этих целей подходила идеально.       Единственной проблемой оставалась её добыча. Косметика охранялась и неусыпно, потому необходимо было отвести от неё врага, произвести захват и отступить с трофеем на свою территорию. Очень повезло, что Жору еще года два назад упросили поставить на её, Дашки, комнату замок. Соня замки не умеет ломать, это уж точно. Если так — то за сохранность после отступления можно не опасаться — оставалось самое сложное: отогнать врага от косметики, найти её, и тогда уже отступать. А вот как это сделать?.. Все сводилось к острой необходимости промежуточного звена.       Вот только, кто бы мог стать им?..       Миша? — не-э-эт. Мишу ещё когда увезли в Ярославль, и с тех пор о нём ничего не слышали.       Папа? — не-э-эт. Слишком благородные и честные люди не годятся не годятся, чтобы быть диверсантами.       Глаша? — не-э-эт. Она сначала рассмеётся, потом скажет, что это просто бред, и вообще, она детей терпеть не может.       Родька? — не-э-эт. Сделает то же самое, только потом ещё и маме расскажет.       Кто же, кто же?       Размышляя над этим вопросом, Дашка была задумчива и угрюма, глядя, как Соня, довольная жизнью и наличием у гадкой себя не менее гадкой косметики о чём-то гадко беседовала с гадким Ефремом Багратионом. Наверное, айфон разрядился.       Предложи она его гренками закидать — наверное, скидывались бы всем центром на эти гренки и на какое-нибудь отравляющее вещество, вроде маминых тефтелек, чтобы намазать. Кста-а-ати…       Окрылённая собственной гениальностью в области тактики и стратегии, она двинулась к наибольшему скоплению знакомых физиономий, обедающих за двумя сдвинутыми столиками в самом углу ресторанного дворика. От подносов с обедом провокационно пахло крошкокартошкинскими гренками. Обстановка для заговора идеальна: четверо знакомых: Глаша с братом, Арина, Рита Трилечкина. И две малоизвестные Дашке личности — обе мужского рода, но тоже вполне пригодные для участия в диверсии против врага народа, родины и свободы.       Она подошла и под разговоры об отдыхе на природе и мясных блюдах, привлекла внимание классическим вседетским «Здрасьте», попутно думая о том, как лучше построить разговор, чтобы добраться до сути. С ответного «Привет, чего ты хотела?» мысли порядком напугались, и было метнулись прочь, дескать, о каком вообще заговоре может идти речь? но Дашка продолжила. Начинать можно было достаточно издалека:       — Климова сегодня нету, — и сделала грустное лицо.       Она приземлившись на свободный стул между Ариной и незнакомым парнем, — классической внешности принца с картинки. Жора, фыркнув, назвал бы это «гомогейская». Даша плохо понимала значение этого слова, потому задавать насущный вопрос «А ты гомогейский?» не стала.       — А ты, вон, — Глаша макнула картошину в соус, — в него можешь побросаться. Обоим не повредит, м?       Тёма Жестянкин в новой дизайнерской кофте нахмурился:       — Попробуй!       — Девочки, не ссорьтесь, — вторая неизвестная личность подняла обе руки в примирительном жесте, едва не свернув нагетсы, затем повернула голову к Дашке: — Дарья, для этих целей отличная мишень — Ефрем. Ну, кто там знает, эффект гренок — может, извилины на место встанут, — он заулыбался. — Эксперимент он же, двигатель науки.       …А этот ей понравился.       К тому же и мордашка… может, и гомогейская, но совсем чуть-чуть. Или… «Хм, — она задумалась, — Надо будет спросить у Жоры, с чего начинаются „гомогейские“ лица, и чем они заканчиваются — то есть какими они еще могут быть, если не гомогейскими, но почти…»       Наверное, это называется просто «красивое». По крайней мере, Сонька бы точно так сказала. Новоявленный соучастник заговора был не сказать, чтоб худой как палка от чупа-чупса, но и не качок с Сониных плакатов. Кроме того у него были очень красивые глаза — голубые — вот они-то скорее, действительно, чуть-чуть гомогейские, под изящно очерченными бровями как у девочки.       — Ты знаешь, как меня зовут? — она настолько удивилась, вдобавок залюбовавшись его девчачьими бровями, что даже заговорила с ним, взрослым, на «ты».       — Да твоего имени весь центр боится, — он улыбался. — Что ли поближе познакомимся? Может, не так буду бояться, — Илья протянул руку. Дашка закусила губы и слабо изобразила подобие рукопожатия, что его развеселило ещё больше. Дочка Волкова-Старикова вся пошла в отца. Илья об этой мелочи с гренками был наслышан, но видел только мельком. Сейчас, к радости и к возбуждению интереса, она явилась сама. Глядя на это создание, в, видимо, папиной, футболке и в грязных шлепанцах, он жалел, что все проблемы и ужасы его собственного детства ограничивались намазыванием лица маминой косметикой и забегами по дому с криком «Я бог холодильника-а-а! Я драконовский баб-йо-ог!». С другой стороны, тем, кому в душе навечно тринадцать лет можно всё. Гренками он и сам не прочь был покидаться, было бы, в кого и с кем.       Пса Климова Илья недолюбливал — от него всегда неприятно пахло жиром, спиртом и таблетками, а в последнее время еще и особливо гренками с плесенью. Но ведь такое серьёзное оружие как гренки, с ещё более серьезным оружием как Даша Волкова-Старикова можно было бы применять для стратегически более важных задач. Пёс он, конечно, пропащее создание, так ещё и бывший зэк (казалось бы, по всем параметрам.!), но племянничек — Илья в очередной раз опускал определения, — подходил куда лучше. Давно пора…       Никто не любит детей. Уж тем более, таких, как Ефрем.       — Может быть, не надо? — спросил сидящий рядом Лёлик Трилечкин, доедая протеиновый батончик. — Пёс ей ничего плохого не делал, Ефрем тоже. Он ведь такой же ребёнок, как и она.       — А ты гомогейский! — прикрикнула Дашка.       Глаша издала звук чайки в Прибалтике и бухнулась головой об стол. С интервалом в три секунды она не то вскрикивала, не то всхлипывала. Арина, с трудом, сдерживая смех, погладила её по спине. Тёма Жестянкин выплюнул латте макиато обратно в стакан:       — Даже личинусы знают, что ты педик, Лёлик.       Лёлик побагровел от гнева, стиснул кулаки и издал подобие рыка сломанного компьютера.       — Как ты меня назвал?!       Илья совершенно не к месту обнаружил его руку на своем плече. Виду он не подал, лишь спихнул нахально распустившуюся конечность. По природе своей он был очень толерантен, но что-то уже переходило границы разумного. Илья вспоминал аксиому «Толерантность до добра не доводит», и молчал.       — Не смей так со мной разговаривать! — оскорбленный Лёлик стукнул кулаком по столу, сшиб ритин чай прямо ей на платье, и заставил вздрогнуть всех в радиусе пяти метров. — Сам… педик!       — Арина, — Даша отступила к другому краю стола, — а кто такие педики?       Глаша с диким уже криком сползла под стол и под страшные звуки умирающего мартовского кота, решившего стать драматическим сопрано, забила ногами по полу.       — А её ты как назвал? — переспросила Рита, отложив вилку. Детей — личи… личинки?! Он, что, вообще ничего не понимает?!       — Личинки, — Тёма уткнул руки в боки, — а че не так-то?       — Сам личинка! — не осталась в долгу Дашка. — И в трусах небось тоже личинка!       …Глашу надо было уже реанимировать.       — Кто-о личинка?!       — Гренка!       — Ты.! ещё кидаешься?!       — Тём, это мои!       — Мимо!       — Не туда!       — Педики!       — Детский сад, — презрительно фыркнул Ефрем в адрес сидящих за крайним столиком дебилов. — Одна твоя тупая сестра чего стоит.       Соня согласилась. Даша действительно глупая. В конце концов нормальные люди, нормальные дети, да вообще, девочки (!) не хотят быть ВДВ-шником, и не нападают на людей с гренками. И тем более не вступают с ними в схватки, чтобы половина ресторанного дворика слышала!       — Я тя умоляю, только не в волосы! Я их потом не отмо.!       — Слышь, ты! Илья Муромец хренов! Я тебе щас!..       — Это моя картошка!       — С едой не играют!       — Заткнись! Гомогейский!       — Сама гомогейская!       Всё верно и точно. Детский сад. В конце концов сколько им лет? Им уже замуж можно, и детей и все остальное. Это же глупо. Да и к тому же, что может быть такого интересного в том, чтобы играть с едой?       Соня, понимая, что она похоже, в свои двенадцать, умнее всех их, двадцати-с-лишним-летних вместе взятых, поудобнее взяла Ефрема Багратиона за ручку и улыбнулась. Он сказал, что надо снять с зарядки телефон. А Соня пока может потрудиться, чтобы стать интересней него. Она не обиделась. Девушка должна уметь прощать любимому парню обиды. Потому она поправила косу и под руку со своим принцем направилась к эскалатору.       «Пыщ!»       — Немного не туда попала, — Дашка, сконфущенно отступила за спину Ильи Багратиона, чья ярко-зеленая рубашка была безнадежно испорченна пятнами от кетчупа, куриных нагетсов и латте макиато.       — Нормально, нормально, — Глаша Жестянкина, возвращаясь за стол, протёрла глаза. И так все веселье пропустила.       По затылку Ефрема стекала каша.       Сын владельца центра медленно развернулся к этой куче идиотов с Сониной тупой сестрой во главе. Если бы взглядом можно было бы причинять вред, они бы всей толпой уже лежали бы мертвые (что было бы полезно…). Но когда Ефрем завизжал не своим голосом, стало вообще не до взглядов.       — Жжётся! Жжётся! Вашу мать! я горю!! — он схватился за воротник. Побежал между столиками и одуревшими гостями. Каша затекла ему за шиворот. Соня следом. Ему ведь было так больно! Бедный парень! Даша ведь способна кого угодно доканать. Идиотка! Дура!       Но дура к тому времени уже покинула поле зрения. Илья с бровями как у девочки и волосами как у боевого мага, а с ним Глаша и Арина обещали прикрыть отступление. Заговор не удался, но диверсантка не унывала. Если удалось обрести союзников — то вторая его волна не за горами. Можно уже начинать планировать!       …А за лесами. И за широкими морями. А если обобщить и конкретизировать два вышеуказанных понятия — за праведным гневом отцов — Эдуарда Романовича и Роберта Степановича.       Трое детей предстали в кабинете председателя совета директоров перед лицом страшного суда. Соня, как истинная девочка, вся красная от стыда, стояла с опущенными в пол глазами и осознавала, что ей стыдно. Ефрем всем своим гордо-блондинистым, истинно Львовским, видом выражал негодование и обиду. Айфон на время страшного суда у него отняли. Это возбудило в его, Ефрема, тринадцатилетней душе такую обиду, что даже невозможно передать никакими словами, и даже матерными. Такую обиду, за которую надо мстить! Хотя бы потому, что папаша и, тем более, Волковы-Стариковы, вообще и в принципе не смеют трогать его вещи! ЕГО вещи. И больше того, они ещё несут какую-то такую непотребную муру. Про справедливость, интернет-зависимость и прочий бред, которого и в школе и в телевизоре, Ефрему доставало за воротник. Зависимость-гаджеты-зависимость. Да пошли они все раком со своими моралями!       Дашка выбрала себе на обоях один отдельно взятый цветочек и разглядывала его: сколько там лепесточков, листочков, сколько черточек.       — Так, — внушительно выдохнул Роберт Степенович. — Дети! — в его устах это слово прозвучало с интонацией Симона де Мофора у стен Тулузы.       — Теперь объясните, что произошло, — Настя Львова мягко улыбнулась.       «Суд переходит к допросу потерпевшей»:       — Она на меня напала! — воскликнул Ефрем, не понимая, откуда слёзки появились. Как баба… — Она обливала меня кипящей кашей, и ещё она! Она отобрала мой телефон! А потом она.!       — Неправда! — вскричала Дашка, забыв про обои. Да как он?!! — Ты все врёшь! Врёшь! Врёшь!       — Ниче и не вру, малявка!!       — Педик!!!       — ЧЁ?!!       Драки было бы не миновать — оно и хорошо! у Ефрема, конечно, из-за поло-возрастной категории, сил больше, но Дашке он явно уступал в ловкости. Потом от старших братьев и от Миши она точно знала, что после четвертого класса мальчики уже не кусаются. Плюс к тому Даша пересмотрела не меньше полусотни фильмов про спецназ и ВДВ, и ещё «След» по вечерам. Шансы, по её прикидкам, были равны. Хотя бы приблизительно.       — ТИХО! — от стука кулака Роберта Багратиона вздрогнули все. С пошатнувшегося стола упало две фотографии в рамках.       — Но он же всё врёт! — упорствовала Дашка. Не может же жизнь быть и вправду такой несправедливой, как о ней говорят. — Всё было наоборот!! И вообще каша была не горячая! И я в Илью целилась, а не в тебя! И кому ты сдался тут вообще?!!       — Вот как?! — Ефрем сделал настолько противное лицо, что захотелось выдавить ему глаза. — А ты докажи! А?! Слабо?! Она на меня напала! Хотела меня убить! Скажи ты своей тупой малявке! — он в сердцах махнул руками, больно ткнув Соню.       Та, казалось, уменьшилась в росте на пару дециметров. Она совершенно не представляла, что делать.       — Все было… — просипела она, не помня, ни кто она, ни чей голос. — Так, как, он-н… сказал. Да.       Дашка была готова с криками разъяренного бизона броситься, искусать всех, и с наслаждением наблюдать, как им будут колоть по сорок уколов от бешенства, или же просто встать и разреветься от обиды.       — Погоди, я немножко не догоняю, — откуда-то из-за спины Багратиона старшего возник Илья, которого Дашка до того почему-то не замечала. Сердце её зажглось надеждой. — Поправьте, если что-то упустил, — он вышел на середину комнаты аки оратор на трибуне колизея, — ты гулял с девушкой, — Ефрема одарили многозначным взглядом, — никого не трогал, никому не мешал. А потом вот она, маленькая девочка, худенькая, тебя на три с половиной года младше, и почти на голову ниже. И поливала тебя раскалённой добела кашей. А ты не мог ни сопротивляться, ни бежать, ничего. Я пока прав, да? — он откровенно улыбался. Ефрем, красный как китайский флаг, сжал кулаки и стиснул зубы.       Своего дядьку, статного красавца, ему было не побороть.       — Ненадлежащее воспитание, — вставила свои пять копеек Львова, — которое вы продемонстрировали сейчас нам, вас опускает ровно до уровня упомянутой маленькой девочки. Безопасность и проблемы моего, — подчеркнула это слово, — сына — не ваше…       — Тихо, женщина! — прикрикнул Роберт Степанович. — И вы тоже. Надоели!       Волков-Стариков выждал паузу:       — Дети, все разойдетесь по своим комнатам, — методично проговорил он. — Наказаны будете вы оба.       — Все четверо, — согласился Роберт Багратион, внушительно поднялся из кресла и скрестил руки над животом. Илья издал истерический смешок и пафосно вскинул руки:       — Брат мой, я просто констатировал очевидное! — Багратион младший одарил присутствующих ослепительной улыбкой на зависть рекламе жвачки.       — Слова тебе никто не давал! — рявкнул владелец центра, сотрясая потолки. Илья ответил лишь одним движением изящно очерченной брови. — Здоровый лоб, а ведешь себя не лучше этих малолетних! Без премии работаешь этот месяц!       Эдуард Романович, уходя вместе с дочерьми, лишь тяжело вздыхал, провожаемый укоризненными взглядами.       Ему, уже так уставшему за первые полторы недели работы на новой должности, хотелось единственное чего — лечь сейчас в постель, обнять Катерину и уснуть, и чтобы разбудили хорошо бы — следующим летом. Вместо этого он получал максимум по пять часов сна, завалы на работе, а теперь ещё и это. Спрашивать девочек, дескать, что же такое произошло? он не стал. Сил повторять этот разговор у него не было.       — Врунья! — процедила Дашка, садясь в машину.       — Сама ничем не лучше! — отозвалась Соня с переднего сиденья.       Отец и это оставил без ответа. Для себя Эдуард Романович решил, что всю следующую неделю детей с собой на работу брать не будет. Если Даша и зимой, заходя исключительно пообедать, может прослыть знаменитостью, он был совсем не удивлен тому, что происходило сейчас. Нельзя было сказать, что он был зол. В конце концов та идея Роберта, чтобы сдружить «моего Ефрема, и твою Софью», которые отлично подходили друг к другу, его не прельщала. Хотя и в отличие от самой Сони, говорившей перед зеркалом: «Ефрем хороший парень! Самый настоящий, прямо м-мужик! и представляешь, какие у нас дети красивые будут, а? Золотоволосые. Он же совсем на своего отца не похож. Пьяницу и грубияна»       Волков-Стариков задумался тогда, но мрачные мысли улетучились вместе с эффектами последней чашки кофе. Как будто мало ему в жизни Игры Престолов.       Одна Настя, натуральная блондинка, чего стоит. Решила теперь, что Ефрему перемещаться по ТРЦ одному — небезопасно. А Илья?..       Отмечать премию главному администратору не придётся. Потому, что её попросту не будет. Ждать Илья умел, но не сказать, чтобы уж очень любил. Коньяк растекался по телу приятным теплом, и наполнялся следующий бокал. На диване остывала в коробке вторая пицца.       — Что, Ренли, одни мы с тобой остались? — Ответом Ренли его не удостоил, взмахнул чёрным пушистым хвостом и с царственным видом удалился на кухню. — Твое здоровье! — Багратион поднял бокал и выпил залпом. Тут же заел пиццей.       После ещё ста грамм он решил, что столкнулся с кризисом четверти жизни. Откинулся на диван, в сердцах крикнул что-то неразборчиво-матерное и раскинул руки.       Сибирский кот Ренли, черный и синеглазый, запрыгнул на тумбочку и посмотрел на хозяина как на идиота. Илья разглядывал пятно на потолке.