highschool! phan

Дэн обвел скучающим взглядом комнату, которую окутал полумрак, нарушаемый только яркими вспышками прожекторов и беспорядочными лучами светомузыки. Помещение было набито пьяными и готовыми на все подростками. Они танцуют, флиртуют друг с другом и заливают в себя все больше алкоголя, пока Дэн смотрит на них с легким отвращением и ярко горящим в карих глазах любопытством. Он не понимает их. Не разделяет любви к такому веселью. Не видит ничего интересного в громкой музыке и беспорядочных сексуальных связях. Не хотел бы проснуться наутро в чужой кровати в лучшем случае или в луже собственной рвоты и без нижнего белья в худшем. Он предпочитает сидеть по вечерам дома и листать чуть пожелтевшие страницы зачитанной до дыр книги, потягивая кофе с молоком и слушая стук капель по окну. Дэн лучше бы провел вечер в компании хорошего фильма и еды, но он здесь и он среди них — легкомысленных и молодых. Он безразлично скользит взглядом по их лицам, замечая людей, с которыми раньше сталкивался в коридорах или на уроках, но так и не заговорил. Удивительно, уже почти месяц прошел, а Дэн так и ни с кем не познакомился, кроме своего соседа Алфи, который большинство времени проводит на учебе, с друзьями или девушкой, и этого привлекательного парня Коннора с его очаровательным американским акцентом, которого Дэн видел только трижды. Ну, и еще тот странно-милый парень Фил с класса истории, который бесследно исчезает каждый раз как Дэн хочет с ним заговорить. Хауэлл подходит к барной стойке (У КОГО ВООБЩЕ В ГОСТИНОЙ СТОИТ БАРНАЯ СТОЙКА?) и забирает из рук бармена простой стаканчик пива. Протискиваясь сквозь танцующие тела и следя, чтобы никто из них не выплюнул на него содержимое желудка, он вышел в сад. Свежий холодный воздух сразу же ворвался в легкие, напомнив, что сейчас уже почти середина осени. Освещение здесь было не лучше, задний двор заливал тусклый свет фонаря, а с неба светила полная луна. Она была такой прекрасной, что казалась призрачной. Её серебряный свет невесомо окутывал кожу. Хауэлл оглядел двор и понял, что оказался в одиночестве. Он прошел несколько метров и сел на качели, оттолкнувшись ногами и раскачиваясь вправо-влево. — Не возражаешь? — прозвучал мягкий голос где-то в стороне, но Дэн даже не дрогнул. — Больше не убегаешь от меня? Качели слева от юноши коротко скрипнули. — Брось, я никогда не убегал от тебя. Хауэлл коротко пожал плечами. Фил всегда исчезал, как только звенел звонок. Морозный воздух наполнился тишиной. Фил, вскинув голову, смотрел на мерцающие вдалеке звезды. Дэн, опустив взгляд, длинными пальцами теребил край своей рубашки. — Не люблю вечеринки, — брюнет обернулся чтобы посмотреть на двухэтажный дом, из которого доносилась приглушенная музыка. — Правда? А я их обожаю, — солгал Хауэлл и взглянул на парня слева. — Врешь. — Ладно, я их ненавижу, — закатил глаза шатен с улыбкой на губах, и оба засмеялись. На темном полотне серебряной россыпью, сияли созвездия. Свет фонаря почти не добирался до качелей. Дэн тоже поднял взгляд на тихое ночное небо. Чем дольше он смотрел, тем больше мерцающих огоньков видел. Они казались такими близкими, что стоит только выпрямить руку и скользнуть пальцами по небу и по нему пойдут кольца ряби, как по поверхности воды в озере. — Я где-то слышал, что на конец сентября припадает лучшее время для того, чтобы смотреть на звезды. Млечный путь сейчас в зените, прямо над нашими головами. Фил промычал в ответ и громко вздохнул. — Так что, ты не собираешься больше убегать? — Признаться честно, я не лучший бегун, так сказать. По физкультуре у меня была тройка, слезами, кровью и потом выпрошенная у физрука. Так что в беге я не профи. Когда-то, сдавая кросс, я переусердствовал и упал, зацепившись за шнурки. Неприятная тогда история была. В общем, я был бы первым, кого съел бы гривер. Я и есть тот бедный парень, который всего лишь играет в массовке и не имеет никакой роли, имени и лица которого никто не запомнит, потому что никто и не знал, — огорченно нахмурился Фил, а спустя десять секунд, которые длились просто невероятно долго, он нахмурился еще сильнее, повернулся к Дэну и смущенно улыбнулся, — Ой, а я забыл, о чем был вопрос. Дэн взорвался приступом смеха, который через несколько мгновений подхватил и Фил. Все еще задыхаясь от смеха, Дэн просто махнул рукой и выдавил из себя сдавленное «забей». — Эх… — вздохнул Дэн. — Знаешь, я думаю, если бы каждую ночь мы смотрели на звезды, мир был бы чуть-чуть добрее. Когда смотришь на что-то столь значимое, столь большое, устрашающее своей красотой и величием, когда смотришь на бесконечность напротив себя начинаешь понимать, что есть что-то важнее чем ты сам. Есть что-то огромное, что очаровывает своим печальным спокойствием. Все это было создано для того, чтобы быть увиденным твоими глазами, — Дэн посмотрел в глаза Филу и задумчиво улыбнулся, — разве это не пугает? Это ведь так прекрасно, просто жить среди чего-то настолько великолепного. Фил слушал Дэна и ничего не говорил, только тихо втягивал носом холодный октябрьский воздух. Он и сам сейчас чувствовал то, о чем говорил Хауэлл. Он все говорил и говорил, постепенно то ускоряясь, то замедляясь. Иногда слова потоком лились из его уст, и он, не в силах остановить их, захлебываясь собственными мыслями, объяснял то, что объяснить никак не мог. Лестер упивался каждым словом парня, чувствовал то накрывающее его с головой беспокойство, ярое желание чтобы Дэн никогда не останавливался, то внезапное спокойствие; тогда его сбитое дыхание медленно выравнивалось и стихало. Пока Дэн рассказывал о звездах, галактиках, о том, что наконец чувствует себя счастливым, о том как в детстве приезжал в деревню к бабушке — весь мир вокруг в детстве был таким большим и приятно-пугающим — и о фортепианной музыке, Фил словно погружался в его слова. Он видел вокруг взрывы сверхновых, пугающие черные дыры, завораживающие своей красотой туманности и созвездия; видел шумящий темно-изумрудной листвой дуб, который бабушка Дэна посадила вместе со своим папой когда ей было всего шесть лет и который отбрасывал широкую тень на задний дворик, покрытый зеленой травой; видел грунтовую дорожку, ведущую к старенькому домику с побитой черепицей; видел добродушное лицо, усеянное мелкими морщинками и теплые глаза, какие бывают только у бабушек; видел ловкие пальцы, смело, уверенно, а временами тихо и тоскливо, бегающие по черно-белым клавишам рояля из темного дерева. С Дэном он чувствовал себя то в уютной хижине где-то посреди леса, с трескающимися в камине поленьями и горячим шоколадом, то среди шторма в Тихом океане. Грохочущая музыка уже давно стихла, а свет в доме погас. На горизонте краснело восходящее солнце. Восход окрасил небосвод в фиолетовый, красный и розовый. Лучи раннего солнца казались сейчас особенно согревающими, словно свет и тепло проникало сквозь кожу, впитывалось в поры и добиралось до костей. Голос Дэна тоже стих. Шатен сидел на качелях, поджав под себя ноги, и обнимал свои колени. Его плечи медленно вздымались и опускались. Хауэлл закрыл глаза и увидел как свет пробивается сквозь веки, улыбнулся. Он медленно опустил ноги на землю и встал. Подошел к задней двери дома и, напоследок взглянув на смотревшего на рассвет юношу, зашел в здание. — Я всегда гостевал у бабушки только летом, на каникулах. Я помню сад, только укрытый вьющейся травой и цветами, помню теплое солнце, помню как оно пробивалось через густую листву на дубе. Я видел только самые теплые, счастливые и беззаботные дни, никогда не заставал снега или морозов, только теплый летний ливень, который лил как минимум каждый месяц. Тогда весь мир я видел теплым и радостным, не существовало горя, смерти или страха. Тут кроется очень мудрая, и даже немного грустная, метафора, не думаешь?