Когда есть время

У него в руках нож, у ног разбросаны части тел, все заляпанные в крови, а в комнате, абсолютно белой и пустой, нет ни одного окна. Даже дверь сложно отыскать. Эта безумная улыбка настоящего психопата совсем недавно казалась такой теплой. Жертвы сами идут за маньяками, ведутся на простую лесть. Никогда больше не заговорю с человеком, который кажется добрым или милым. Может, я вообще больше не заговорю… Он присаживается на корточки, оказываясь на уровне моего лица, внимательно рассматривает, заглядывает в глаза. Что он хочет увидеть? Страх? О да, я очень боюсь! Тело бьет крупная дрожь, на висках выступил пот, а нижняя губа давно изъедена в кровь. Ужас липкими руками сжимает мое горло, не дает нормально вдохнуть. Нет, иногда я задыхаюсь не от страха. Все то время, что он меня тут держит… Интересно, сколько? Два, три часа? Не важно. Все это время он расчленял чьи-то трупы, с наслаждением вырезал глаза меленькой девочке. Тогда я мог только смотреть на него, запоминать и ждать. Тогда я наслаждался — как самому не противно? — его длинными пальцами, умело орудующими ножом, его слегка сутулой спиной, его широкими плечами… Мне одновременно хотелось сбежать и остаться. Именно в такие моменты перехватывало дыхание: когда при тусклом освещении Мин Юнги выпрямлялся, вдыхал полной грудью холодный воздух и поворачивался. Его идеальный профиль, черные бездонные глаза с искрой безумия завораживали. — Чонгук, — он резко полоснул острым лезвием мне по плечу, от чего я зажмурился и застонал. Боль волнами разнеслась по всей руке, а густая вязкая кровь ручьем хлынула на белоснежный гладкий пол. — Знаешь зачем я все это делал при тебе? Ты, наверное, думаешь, что особенный? — из его горла вырывается хриплый смешок. — О, нет… Ты абсолютно такой же, как и все эти холодные тела. Мешок с костями, которые я собираюсь достать, — когда Юнги вонзает нож мне в правое плечо, то я не сдерживаюсь и кричу. Да, такой же, как и все. Это мне известно. С чего это я должен быть особенным? Но умереть от рук такого, как он… Похоже я на все согласен, только бы снова увидеть безумный взгляд с белого фарфорового лица. Тут у кого-то еще поехала крыша. — Чувствуешь, пальцы немеют, — мои джинсы пропитались собственной кровью… — Тело слабеет. — Глаза закрываются, — Мин одним рывком разорвал мою окровавленную рубашку, приставляя нож к сердцу. — Я заберу его себе. На память. Ты был хорошей игрушкой, — Юнги медленно надавливает на рукоять, всаживая лезвие все глубже. Я почти захлебнулся криком, вперемешку с кровью. Кое-как, еле выдавливая из себя звуки, все же смог сказать то, что теплилось на дне сознания: — Я… люблю… тебя… — как странно с моей стороны произносить такое в адрес убийцы, но это так. Это настоящее. Сознание мутнеет, а вскоре и вовсе тает вместе с черными удивленными глазами. Иногда жертвы влюбляются в своих мучителей. Такому невозможно помешать. Глупый, глупый Чонгук…