Мюзик-холл «Крылатое солнце»

      Холодные пальцы с болью сжимали шею и нельзя было вдохнуть. Нориаки выжал из себя последний верещащий писк и почувствовал, как западает язык, а тело под тяжестью веса, словно оборвалось в пустоту. Только рука держит его над мглой и не дает упасть, удушая. Наконец, и эти пальцы размыкают тиски и юноша летит в пропасть со скоростью, равной катанию на санях с горы. Волосы треплет поток затхлого воздуха, смрад растет, а когда он опускается еще ниже, барахтаясь в воздухе руками и ногами, становится до рвоты невыносимым. Нориаки падает на что-то твердое, но одновременно с тем рассыпчатое-мягкое и с ужасом оглядываясь, понял, что лежит на куче мерзких гниющих тел в военной форме, с распахнутыми от страха, остекленевшими глазами в черных впадинах черепов. И с большим кошмарным приступом ужаса, Нориаки дергается в сторону, когда понимает, что сейчас он на теле своего собственного отца. И рядом Джотаро. И Джозеф. И Цезарь. Он пятится, но это бесполезно, зажимает ладонью рот, но его сдавливает еще сильнее подступающая рвота. Но еще страшнее от запаха крови, ударившего сильнее гнили и Нориаки вздрагивает, посмотрев на ладонь, по которой расплываются пятна крови, пока над ним не начинается звездопад сквозь черную тьму откуда он свалился — как капли дождя несутся к километрам тел золотые пули. Трезвон будильника заставил Нориаки подскочить на кровати и глубоко вдохнуть такой желанный воздух. Прохлада остывшего к утру дома, свежий воздух, все в порядке. Вдох — выдох. Юноша протер влажный лоб ладонью от испарины и рухнул снова на подушку, успевая хлопнуть по звенящим часикам на тумбочке. Господи, за что это? Не хватало еще странных снов, когда в жизни все мало по малу начинает приобретать какой-то счастливый оборот. Помимо каждодневных репетиций они выступали по вечерам. Теперь рабочая неделя начиналась в среду и продолжалась до ночи понедельника, то есть самые востребованные дни у них выходили на субботу и воскресенье. И, конечно, пятницу. Выходные же выпадали на начало рабочей недели. В один из таких дней и проснулся Нориаки. Мысленно он прикинул, что сегодня уже 27 января, вторник (это, правда, вторник). В те дни, когда они отдыхали, понедельник, вторник и начало среды, Цезарь все равно просил репетировать. Вообще, это не было обязательно, Цезарь именно ПРОСИЛ, но Нориаки поднялся и лениво потянулся, уже немного отойдя от страшного сна. Уже через полчаса он вышел и закрыл комнату на ключ — недавно, пока дома никого не было, он пригласил мастера-ключника, и теперь его комната закрывалась только на тот ключ, что был у самого Нориаки. Очень удобно и в случае чего, можно скрыться от отца или хотя бы сдержать его во время гнева. Позавтракав и попрощавшись с мамой после небольшой беседы в гостиной, Нориаки уже шел по вновь заснеженной улице. Он вежливо поздоровался и поблагодарил дворника по их кварталу, прошел вдоль улицы из красивых массивных домов, затем за поворот и встретился на углу с Дио Брандо, так внезапно оказавшегося здесь. На самом деле, удивительного не было — его дом находился вверх по улице, в сторону центра города. За его домом еще пара домов и Нориаки слышал, там был яблоневый сад местного фермера. Единственное, он ограничился плодами, животных не разводил. Мысли о яблоках при виде блондина всплыли, потому что Джозеф однажды рассказывал, как они воровали их с Цезарем и Дио. Может и дом купил Дио из доброй памяти? Вероятно, окна из него выходили на яблоневые аллеи. Итак, мужчина в бордовом пальто и дорогом узорчатом шарфе, как всегда изображал на лице легкую угрюмость, а темные брови сходились хмурым, но красивым изгибом к переносице. Карие глаза словно подсвеченные ярким утренним солнцем, очень теплые, не смотря на вечную надменность. Нориаки знал, что это лишь маска, и, не смотря на весь их прошлый опыт, Дио не боялся. — Доброе утро, Нориаки, идешь на репетицию? — поинтересовался Брандо, облокачиваясь на кирпичный забор при входе в квартал, где проживал Нориаки. Его не то чтобы обнесли со всех сторон строгой стеной, но угол отделили и повесили табличку о частной территории. Как уже говорили ранее, через этот район шел основной выезд из города, поэтому он не был полностью закрыт, но, рыжий мальчик предполагал, что такое может произойти в ближайшем будущем, если действительно начнется война. Поставят КПП и начнут проверять документы… Может и нет, но он все же сын генерала и что-то в этом понимает. Нориаки опустил голову и посмотрел на ноги в кожаных темно коричневых балморалах (ботинки типа «Оскфорды»), к которым слегка прилип подтаявший на солнце свежий снег. — Да, иду, а ты? — Я… Нет, сегодня нет. Где же твой…? — Дио явно хотел высказать что-то из разряда «Индюк», «Петух», «Пес» и прочее перечисление всевозможных жителей скотного двора, но Нориаки вскинул голову с взметнувшейся красивой волной рыжей челкой и ястребом посмотрел на него, так что желание отпало. — … Кавалер? Почему не провожает свое сокровище? Нориаки вздохнул, искренне не понимая, почему он, Дио, такой бесконечно едкий. Он этим буквально изводил на эмоции, бесил. Вы представляете Нориаки, топающего ногами и визжащего? Так вот, ему очень хотелось так сделать, побить стену кулаками от неисправимости Брандо, но как только ловишь себя на этих противоестественных желаниях, понимаешь и на что нацелена харизма Дио. Какой-то энергетический вампир, что пугало. Поэтому Нориаки не стал ему подыгрывать и просто вздохнул. Джотаро старался чаще его встречать и провожать, но даже им иногда стоило побыть в одиночестве, в отрыве друг от друга. Они никогда сильно не ссорились, но Нориаки предпочитал во время необязательных репетиций прогуливаться одному, а если Джотаро все же просыпался к их концу, они уже могли пойти обратно вместе. И к тому же, всегда сохранялся риск попасться на глаза отцу, поэтому Нориаки не хотел провоцировать конфликты. С обеих сторон. Часто говорят, что юноши и девушки выбирают партнеров глядя на своих отцов — что ж, вероятно и с Нори это сыграло злую шутку, потому что как ни крути, Джотаро довольно проблематичный альфа и очень вспыльчивый. — Я понимаю, что за пару недель для многих мы стали неразлучными, но я все еще ценю свое одиночество. Хотя, одиночество это более негативное слово, поэтому скажу иначе, — Нориаки прикусил губу и отвел взгляд, поэтому не заметил, как сильно Дио это понравилось, так что он тоже отвел на миг взгляд. — Время наедине с собой. — Я думал, что истинные альфы и омеги считают и чувствуют на биологическом уровне как потребность лишь одно правильное времяпрепровождение и это друг с другом, — как-то на удивление тихо произнес Брандо, кивая. Падение тона и ослабление обычной ядовитости в каждом слове заставило Нориаки медленно посмотреть на него — стоит, отвернувшись к противоположной стороне перекрестка, бледная кожа почти сливается со снегом на подоконниках и сводах домов за ним вверх по улице, а покрасневший от мороза нос блестел и слегка шмыркнул. Изящно, по-английски. Никто не мог забрать у Дио какую-то изящность. Он явно не обычный мужчина. В общем, Нориаки понял, что фраза про истинность брошена куда-то в сторону, отвлеченно и вовсе не Какеину. Он привлек его внимание тем, что громко набрал с протяжным «А» воздуха в легкие, привыкшие к холоду баварских гор, и высказался: — А я думал, что у нас не лекция о физиологии и биологии, Дио. Если это все, о чем ты хотел светски поболтать, то я, наверное, должен идти. Дио вздрогнул, тут же обернул лицо к Нори и удивленно моргнул, так как юноша удаляется по пешеходному переходу, а плечи в зеленом пальто мерно опускаются и приподнимаются при шаге, выдавая танцевальную стезю. Небольшой склон сыграл свое дело и оголенный от снега участок намертво покрылся ледяной коркой поверх каменной брусчатки, покрывающей улочки города, поэтому Нориаки внезапно накренился и стал бороться со стихией равновесия. Дио, бросив кроткое и громкое «Нори!», конечно же, отставил дуть губы и метнулся к парню. И… Не успел. — Боже мой, какой же ты неловкий. Без пуант — просто рохля, — критично отметил Брандо, стоя над Нориаки, который плавал в луже из талого снега, который растащили по каменной дороге машины и экипажи. Рыжик же щурился и морщился, испытывая, вероятно, крайнюю степень стыда и недовольства от испорченного пальто, но Дио, закатив глаза, все же стал ему помогать вставать. Отряхиванием тут явно не обойтись и он критично отвел Нориаки в сторонку, чтобы задать ему вопрос, который он придумал еще сидя дома и засобиравшись к чужой улице. — Слушай, это катастрофа, Нори, в таком виде нельзя появляться в холле. Ты как чушки Джоске и Окуясу, которые уже отобрали мой платок. Между прочим, с инициалами. Нет, не строй такое лицо, я им помог! В общем, может я могу пригласить тебя к себе домой? Я хотел пригласить тебя, чтобы ты посмотрел на мое новое жилье, вот видишь, как сильна судьба! — Что? — Нориаки сохмурился, странно посмотрев на Дио, а тот и вовсе полностью понимает, вертясь подле него и удерживая за руки, словно от нового падения, что выглядит как идиот. — Я твой старый то не видел, Дио, зачем мне смотреть на новый? — Как же зачем? Что бы … — Что бы что? — покачав головой, Какеин причмокнул губами и все же пошел в сторону дома Дио. Он на это довольно улыбнулся, понимая, что логика здесь простая — Дио уже наслышан про отношения Нориаки с отцом. Точнее, какими они были, поэтому легко допустить, что юноше попросту не захочется возвращаться из-за такой «мокрой» ситуации в родной дом. Или, как еще более естественный вариант, Нориаки не был плохим человеком, не держал на него зла и обиды, а потому, конечно же, согласен зайти на чашечку английского чая и без прочих поводов. Главное — предложение. Кстати, о чае. — Раз уж ты идешь ко мне в гости, я могу предложить тебе выпить прекрасного английского чая, — Дио схватился за его локоть, словно и сам теперь боится упасть. Это чистая правда, ведь его пальто стоило ему двух зарплат! — Хорошо, Дио, я выпью твоего чая, потому что я весь продрог, — пожаловался Нориаки. — Далеко? — Нет, еще четыре дома, если я не ошибаюсь. — Ты можешь меня отпустить. — Я не хочу тебя отпускать. — Дио. — Хорошо, хорошо. Он убрал руки, фыркнув под нос и они стали молча идти. Дорога уже снова стала ровнее, а до дома и правда, осталось всего четыре не менее интересных жилища. На этой улице не было невероятно дорогих домов, но располагалось несколько магазинов, в том числе ателье, где работал Бруно и здания здесь несколько отличались от привычных застроек центра тем, что их делали под викторианскую эпоху с неким оттенком колониальной Америки. Именно поэтому Дио обратил внимание на дом, который при небольшом ремонтном и денежном вложении превратился в его английскую мечту. Эту улицу в основном строило, как читал Брандо, два брата из Королевств, которые переехали в окрестности Мюнхена в середине прошлого, девятнадцатого века и стали облагораживать немного подзабытый городок. Тогда же активно занимались и стройкой большинства немецких зданий более современного плана, так как много из них были максимально старыми баварскими избушками. В том числе построили и мюзик-холл, который был куплен еще отцом Уильяма Цеппели. В общем, именно те двое людей-архитекторов, братья, назовем их, Уилфреды, оставили значительный след в истории городка, отстроив больницу, заложив Академию и несколько других улиц. Дом Дио был отделен от остальных домов на улице, его окружал каменный забор и сводился он к черной калитке с острыми пиками. Сам заборчик с фронтальной части дома не высок, представляя из себя две кирпичные потертые колоны по пояс по бокам от калитки, фундамент забора сантиметров сорок от земли и далее снова ввысь устремлялись кованные пики. Небольшой дворик по пути к крыльцу, когда они зашли, усыпан разноцветной галькой, серыми пятнами торчащей среди снега, а сам подход к крыльцу устелен черно-белой диагональной плиткой. Дио пока, явно, не успел позаботиться про ландшафтные изыски, но он надеялся, что Нориаки, спокойно оглядывающийся по сторонам, уже заметил красивые горшки стоящие возле ступенек и приготовленные деревянные ширмы вдоль блеклых кирпичей (это вовсе не выглядело некрасиво), чтобы по весне по ним пополз дивный плющ. И вовсе не ядовитый! Возможно, это и не будет плющом, но Дио очень хотел иметь красивые вьющиеся растения возле входа. Так же в глаза бросилось, что на улицу смотрели окна первого и второго этажа, представленные в виде эркеров с аккуратными белыми рамами. Все подчеркивалось вставками белого камня, красным кирпичом то тут то там, но в основном Дио оставил нетронутый серый кирпич, послуживший основой для всего фасада. Оглядывая свое приобретение с огромной любовью, Дио повернул ключ в скважине темной двери с золотистым номерком. О да, Джотаро такой дом и подавно не светит в ближайшие двадцать лет, как злорадствовал Дио! Его деревянная наспех сделанная развалюха в начале двадцатого века стояла на берегу реки и построена лишь для строителей, которые занимались укреплением набережной. В те далекие годы, а не сейчас, поэтому хозяева и сдавали всяким нищим подобные дома. Дио усмехнулся сам себе и включил свет в помещении. Их встречала уютная тесная прихожая. По сути, он мог бы сетовать на то что его жилище — крошечное. И боялся, что приятное удивление домом, мелькнувшее в глазах Нори, отпугнется из-за малого количества квадратных метров. От этого Дио сразу встрепетнулся и сбросив с себя пальто на витиеватую вешалку и следом шарф, сразу же проявил галантность, а за одно и нацеливание внимания Нориаки на детали: — Позволь помочь мне снять твое пальто, я ополосну его и повешу сушиться, — Нориаки кивнул, снимая тяжелую ткань с плеч. — Видишь, какая лепнина под потолком? Обои я тоже заказывал из Мюнхена. Осмотрись пока, я сейчас. И Дио исчез, оставив парня озираться по сторонам. Понравились ли ему красивые алые розы в приглушенном исполнении с золотыми узорами по бокам, регулярными полосами не прерываясь идущими от пола к потолку? Его деревянный комод в прихожей с очаровательной вязанной салфеткой, с мягким ковром без навязчивого узора, растелившегося на весь коридор до маленькой кухонки. Ванная, где Дио скрылся от Нориаки, расположилась почти под самой лестницей — здесь совсем крошечная душевая и остальной санузел, причем раковина и зеркало словно вынесены в отдельную выемку в стине, от чего пришлось делать маленькую лампочку над зеркалом, так как света основного освещения не хватало и туда падала противная тень. Дио решил вопрос великолепно, не замечая изъянов своего жилища. Точнее, наверное немного осознавая их, но предпочитая приукрасить чем-то, чем оставить и признаться в его существовании. Все же, это его дом. Его Дом. Даже у Цезаря Цеппели не было дома. Настоящего дома со своей кроватью и комнатой. Жалкий чердак — разве это дом? О нет, намыливая пальто Нориаки, Дио вовсе не думал о том, что Цезарь это… как сказать? Он не хотел выкатить на показ, что теперь он лучше него. Дио прекрасно понимал, что Цезарь всегда бы мог вложиться в свое жилище, но просто не хотел. Жил и горел другими мечтами и целями другого толка. А Дио хотел после стольких лет ощутить себя кузнецом своего счастья. Человеком, у которого что-то есть. Что-то кроме танцевальных туфель и музыкальной шкатулки размером с особняк, от которой одни лишь убытки. Да, камень в сторону Джозефа и Цеза очевидный, но Дио так же уверен, что когда-нибудь Цезарь освободится от этого всего и помимо управления холлом займется и прочим составным нормальной жизни. Честно? Он чертовски был за него рад, когда Цезарь уехал в Италию. И на душе что-то скребло, что Дио такую возможность никто не дал. Цезарь… Он ведь мог позвать его с собой? Они могли бы далеко шагнуть. Вместе. — Черт, — выругался Дио, окончательно желая отмахнуться от подобных мыслей. Все же они не кровные, но братья. Самые крепкие друзья с юности. Дио его очень уважал и ценил. Так, пальто. Он его простирал в месте большего загрязнения и аккуратно повесил на теплую батарею, по суровым трубам которой текла горячая вода от кательной. Наконец, Дио вышел в коридор шириной чуть больше метра с засученными рукавами своей белой рубашки и в клетчатом жилете, по которому уже распространилось несколько влажных пятен и даже искрилась пена от душистого мыла, с которым радушно избавились от грязи. Он прошел по коридору к широкому арочному проему в гостиную дома уже с готовым чаем на подносе. Разумеется, как же без подноса. По специальному заказу — фарфор с разного цвета лепестками пионов, золотой (нет) окантовкой, как атласные ленты, загнутыми ручками. Нориаки сразу улыбнулся и заглянул в красивую янтарную жидкость. Разумеется, чай давно стал частью и немецкой жизни, но этот словно и пах по-особенному. Хотя, возможно, это все хитрости воображения, ведь в доме Нориаки всегда заваривался дорогой английский чай и вкуснейший кофе. Разговоры велись о ерунде — о камине, небольшом, но красивом, о, действительно, со вкусом подобранных обоях. О стоявшей в углу комнаты, если можно так назвать комнату с диагональными стыками стен, нарядной елке. Дио отметил, что уже планирует закругляться с рождественским настроением, показал несколько фотографий, сделанных в Англии. Провел Нориаки на еще более крошечную чистую кухню, где была обделка из красивой мозаики вдоль стен с летящими журавлями и кустами, таких же, как на чашечках, пионов. — Дио, знаешь, дом может и не самый большой, но очень уютный. Ты так здорово подбираешь все и сочетаешь. Очень изысканно, — Нориаки кивнул, повернувшись к Дио и внезапно, чуть не столкнулся губами с тут же склонившегося к нему Дио. Все произошло так внезапно, что он не успел отстраниться, но силы его координации у парня все же хватило, чтобы во время замедлить шею и затормозить в сантиметре. Время словно остановилось, Дио понимал, что тот скорее всего ощущает его дыхание на своей нежной коже, на легких следах от бритья (конечно же, у омег с растительностью меньшие проблемы, но и за этим приходилось следить, если, конечно, хотелось). Нориаки все же поджал губы. Оба понимали, что не состоялось то, чего один очень бы не хотел, а второй очень хотел. Дио не остановился, просто положив руку на его плечо в новой кружевной блузке. — Нориаки… — Дио, мы закрыли ту тему, разве нет? Я сделал тебе огромное одолжение, что забыл о том дне, когда ты воспользовался мною. Я уговорил Джотаро ничего с этим не делать. Дио, ты хотя бы понимаешь, чего стоит хотя бы этот визит к тебе домой! Я же весь буду пахнуть альфой! Он сломает тебе все, что сможет, а ты и вовсе не знаешь стыда, — Нориаки смотрел так пронзительно, что казалось, что он дал ему пощечину. Однако, юноша ничего не сделал. Не ударил, не толкнул, лишь в фиалковых глазах плескалась… Дио бы не удивился, если бы то была ненависть, но это было нечто, что всегда и манило в этом рыжем мальчике — слабость и сила в одном флаконе, красота и твердость. Как же хотелось обладать им! От чего этот каприз? От чего такая жажда к этой тонкой шее? Дио впервые захотел настолько сильно словить создание, схожее с канарейкой. — Я знаю, я благодарен. И все же — почему нет? — Дио отошел в сторону. Естественно, после уже случившегося ранее, он не имеет и права лишний раз коснуться этого мальчика. Не из-за страха перед генералом-отцом, полицией. Дио не был насильником и монстром, как бы кто не любил навешать на него различных грехов. Да, один раз у них случилось… Недоразумение, но он никогда бы не хотел повторять его. Поэтому, когда Нориаки успел остановиться, не дал поцелую свершиться, где-то в душе расцвело облегчение и счастье, что он не совершил еще одного злодеяния. Ведь сорвать с губ чужого омеги цветок любви, это не то же самое, что губы развратной лондонской шлюхи. Нориаки его не любил, он принадлежал другому. Поэтому Дио, оперевшийся на кухонную тумбу, тяжело нахмурил губы и уже знал, что Нориаки ответит на его тупой вопрос. — Как глупо это спрашивать, Дио! Нет, потому что тогда я бы может и смог бы быть с тобой и полюбить, но ты сорвался. Мерзко поступил и сломал все зародившееся доверие. Я еще и совершеннолетним не был, Дио. Я понимаю, может ты привык что в провинции полно мальчишек, которые … Делают всякие вещи и с более ранних лет, но… Я таким не был… — Нориаки громко и резко плюхнулся на стол и все в крошечной комнате задрожало. Бойкий настрой он растерял, а нахлынувшие воспоминания слезами застряли в глазах. Дио очень стало больно и жаль, он прекрасно понимал, насколько большое зло он совершил в ту ночь и горче всем становилось от того, что изнасилованием это и не назовешь. Повисла долгая тяжелая пауза. Слова Нориаки о том, что он уже дорого платит за этот визит был правдой — вероятно, Джотаро сможет почувствовать его запах. Они не животные, Дио понимал, что Джотаро не станет ломать Нориаки нос или кричать на всю улицу о неверности, но все же зачем Нориаки лишние проблемы в отношениях? Да и разговоры, сплетни… Это так важно в маленьком городе. И отец. — Мне очень жаль, Нориаки, — тяжело вздохнув, Дио присел перед ним на корточки. Руки юноши легли на его волосы и притянули к коленям в темно-зеленых брюках. Нориаки, верояно, склонился над ним, так низко, как позволила растяжка и челка, как клубы вишневого дыма с завитками, коснулась края отмеченного родинками уха. Еще минута отмерена долгой тишиной и новую минуту в этой паузе отмерила слеза, все-таки упавшая с носа Нори на его щеку. Погода за окном испортилась, стала серой и вязкой, очертив тени серыми акварельными полосами, которые стекали по листу из штор и стен к полу. Свет на кухни не включили, поэтому все стало светиться голубо-зеленым, призрачно печальным. Уже прошло пять. В гостиной тикали часы на камине, но их это не беспокоило. Репетиция и день дома безбожно потрачены. В этом моменте осталась лишь молчаливая искренность и досада, которая окончательно стерла между ними остатки былого непонимания и ненависти. Конечно, в Нориаки была ненависть. По крайней мере, Дио так считал. Ни капли романтизма и любви в том, что происходило на его маленькой кухонке не было, но в душе все кажется встало на свои места. Дио правда влюбился. Ему нравился его голос, как он танцует. Сердце сжималось, ведь никто не хотел уделить этому внимание и отбросил его книгу с грозной обложкой непрочитанной в стопку тех, которые сожгут на главной площади, распевая фашистские песни. Серый пепел взметнется к ночному небу, танцуя с красными искрами. Дио приподнялся, когда прошло целых полчаса. Он прекрасно дружил со временем и ориентировался по часам, которые отмерили нужное количество раз знакомым всем «тик».

***

Джотаро сидел на своей как всегда заставленной грязной посудой кухне и курил в распахнутую форточку, так, чтобы Нориаки, которому это помогало не сжариться от льющейся горячей воды на пальцы во время мытья сковородки, не вредил дым. Он его терпеть не может, хоть и пытался однажды на каникулах выкурить одну, когда они выпили клубничного вина. — И все? Он просто всплакнул на твоих коленях? — спросил он, абсолютно спокойно выдыхая дым, который тут же смешался с начавшимся за окном снегопадом. Как повезло, что его Нориаки успел добежать до скромного жилища с подсохшим у Дио пальто до первых снежинок. Нориаки стоял тонкой и одинокой фигурой у раковины, намыливая очередную посудину с присохшей едой. Кажется, сейчас его забота была не столь вызвана любовью, сколько просто повод переварить случившееся. Джотаро не злился, хотя от момента в рассказанной истории о том, что Дио пытался его поцеловать, кулаки вновь зачесались. — Ты мог бы лучше мыть свою посуду, пока меня нет в этом доме, Джотаро, потому что когда-нибудь мы будем жить вместе и я клянусь, что не стану твоим личным посудомойщиком, — слегка огрызнувшись, Нориаки снова напомнил ДжоДжо, что он чертовски вредный и капризный, что часто и не скажешь о нем во время фуэте на сцене. Это было… Приятательно, что ли? Сразу Джо чувствовал себя виноватым псом без приукрас. — И у тебя опять нет еды. Нельзя так много курить. «Да, да, выплескивай на мне эмоции после случившегося» Джотаро улыбался, не видя его лица, пока Нори вытирает посуду полотенцем. Это не значит, что он испытывал негатив или злость, просто так бывает, наверное, когда происходит что-то внезапное и эмоциональное, а после этого ты как оголенный провод и дергаешься на остальной мир, даже если недавнее событие было счастливым. Джотаро редко катался на таких качелях, потому что вцелом относил себя к не очень эмоциональным людям. Нориаки тоже довольно спокойный человек, но еще очень чувственный, многое пропускает через себя. Иногда зря. Ему бы у Цезаря поучиться. — Я просто… Мн, мне его жалко, правда, но он ведь взрослый человек, должен понимать, что я не буду с ним просто потому что он этого хочет. Я встретил того, кого очень люблю, — Нори развернулся, вплеснув полотенцем. Вода больше не шумела. Домыл. — Дио может быть хорошим, но иногда мне кажется, что он просто не хочет. Нориаки покачал головой, с непониманием обводя взглядом обшарпанную кухонку с оставшимися из 1900-х тумбочками и шкафчиками и тарелками и всем. Судя по рассказу, у Дио там прям не хуже чем у Нориаки, но по сути — просто грамотное использование бюджета и … Как это называется? Постранства. Пострандства. В общем, Дио просто умел распорядиться тем, что ему дала судьба. Ведь всем понятно, что дом и все к нему он купил за счет продажи дома Дарио Брандо и наследства матери. Да, иногда слухи, полезное дело. Ну, в этом съемном жилище вряд ли бы нашлись дорогие обои и выделанные штуки на потолке. Дай Боже, чтобы мыши перестали по ночам скребстись. Нориаки уже сидел на его коленях, уже привыкнув, что дома Джотаро ходит в одном лишь нижнем белье, сам он до ночи обычно не раздевался. Пьет горький чай самого дешевого сбора из его кружки, которую забыли помыть и целует его в щеку, между тем дожевав сушку, окунутую в чай, чтобы она стала помягче. — Джотаро, Дио совершенно одинокий, поэтому и лезет ко всем. Он влюбился в меня, потому что увидел во мне чистый белый лист. И просто не может с этим справиться. Ему никто в этом мире не подходит, ему нравится быть дьяволом. Хотя… Да почему мы к нему так относимся? Он ведь не сделал ничего плохого, да? Джотаро избавился от самокрутки, отправив ее в окно и уже хотел ответить хотя бы какое-то жалкое мнение из двух слов, но его прервали. — Я верю, что однажды появится человек. Все же верю. Что кто-то заставит его мнение измениться и Дио посмотрит на жизнь иначе. Джотаро невероятно шумно рассмеялся. — Что… Почему ты смеешься? — Нори на его коленях недоуменно посмотрел на него, такого растрепанного и небритого. — Я понимаю, что Дио не подарок, но нельзя над ним смея… — Да потому что. Все. И Джотаро встал, сжимая Нориаки в своих крепких руках как тряпочку. Как нести его до дивана он уже прекрасно выучил, перехватывая его как принцессу из сказок и огибая все предметы «былой роскоши». Да, полноценные диалоги с ним строить Нориаки, наверное, всегда будет сложно, но Джотаро прекрасно знал, что больше философии он полюбил в Куджо нечто огромное и душевное, что называть в приличном немецком обществе совсем не стоило.